Алис Ф.: Меланхолический вальс

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Алис Ф.: Меланхолический вальс (старая орфография)

МЕЛАНХОЛИЧЕСКИЙ ВАЛЬС.

- Уверяю вас, легко может случиться, что в один прекрасный день, вдруг в вас влюбляются совершенно неожиданно, даже без всякого с вашей стороны желания возбудить какое-нибудь чувство, кроме очень прозаического расположения. Так говорил Станислав, закуривая сигару.

- Не все такие прозаики, как мы, любезный друг; и к тому-же не всякому достается жена такая прелестная, как ваша; но я вас уверяю, что когда женщина влюбляется в мужчину, то много-ли, мало-ли, а ужь он в том непременно виноват: невольный оттенок в голосе, какое-нибудь слово, которое может быть вырвется из простой вежливости, но вырвется при таких обстоятельствах, что придаст им особенное значение. Конечно, я не спорю, это сущая безделица, но, всетаки, что нибудь да значит.

- Если-бы я не боялся показаться вам фатом, сказал Станислав, я бы вам рассказал маленькую историю, которая случилась лично со мной, и могла-бы служить теперь подтверждением моей теории.

- Разскажите, а потом я уже выскажу вам свое мнение на ваш счет.

Станислав улыбнулся, и усевшись поспокойнее в кресле, начал свой рассказ.

Мне было двадцать лет - я был уже около года - женихом моей милой Стефании, и моя мать непременно требовала, чтобы я этот год ожидания провел в путешествии по Европе. Хотела ли она увериться в постоянстве моих чувств или просто хотела избавиться от моих неотвязных просьб сократить срок этого испытания, только она настояла на своем, и, волей-неволей, я отправился путешествовать.

К концу года я очутился в Вене. Тут уже я положительно не знал, что мне делать и как убить время, как однажды утром мне докладывают о визите графа Макса Гильдерштейна, моего двоюродного брата.

- Здраствуй, Станислав! вскричал он, обнимая меня, как ты здесь поживаешь?

- Как человек, который с нетерпением ждет как-бы уехать, говорю я; ну, а ты как?

- Я только что приехал в Вену, и должен прожить здесь с полком целые шесть месяцев. Ах! скучно стоять тогда, когда так и хочется лететь.

- Откуда это у тебя взялась такая неудержимая страсть к движению? спрашиваю я его со смехом, зная, как мало, вообще, мой любезный кузен любил себя безпокоить.

На мой вопрос, он мне отвечал целым потоком самых страстных выражений, от которых я, конечно, вас избавляю, и сообщу только о том, что он был помолвлен с Мелиною Селиковской. Это была дочь одной из двоюродных сестер моей матери; я ее никогда не видал, но наши семейства были всегда в хороших отношениях.

Когда я выслушал с самым дружеским вниманием рассказ о счастливой любви Макса, то он, в свою очередь, спросил обо мне, и узнавши, что я скучаю и не знаю как убить время, вскричал:

- Вот счастливец-то! У него есть время и полные карманы золота, а он еще жалуется! Я-же принужден сидеть здесь, да в добавок и без гроша! Он помолчал. Ах, Станислав! мне пришла счастливая мысль, сказал он вдруг: так как ты не знаешь как убить время, поезжай к моей невесте.

- Какое безумие! Я ее и не знаю.

- Ты знаешь её старую тетку, которая обожает тебя и которая, прожужжала мне все уши о твоих достоинствах. "У Станислава и дуэлей нет; у Станислава и долгов нет!" Разве у тебя нет долгов? спросил он внезапно и затем задумался. О чем я тебе говорил? спросил он припоминая: ах! да; так, отправляйся к ним, и скажи Мелине, что я ее люблю без ума, что я здесь умираю со скуки.

Я сопротивлялся несколько времени, но должен был уступить. Макс достал мне подорожную, послал за лошадьми и торопил меня ехать как можно скорее.

- Станислав, сказал он мне серьезным тоном, я, может быть, поступаю безразсудно, ты моложе, ты любезнее меня, ты умнее... Не забудь, что я тебе доверяю мое счастие.

И не дожидая моего ответа, он быстро поцеловал меня и дал знак кучеру ехать.

Эти слова долго не выходили у меня из головы; однако, к вечеру, убаюканный качкой, я стал дремать и наконец крепко заснул. Избавляю вас от описания моего путешествия; скажу только, что к вечеру второго дня, я подъезжал уже к решетке, замыкавшей тенистую аллею столетних дубов. Проехавши ее, почтальон круто повернул, и мы остановились у крыльца старого дома, красные кирпичи которого потемнели уже от времени.

Этот замок построен на чрезвычайно высокой скале, отвесно которой идет футов на триста долина заканчивающаяся шумным водопадом. Окна с одной стороны выходят на эту долину, с другой на прелестный цветник, который соединяется с обширным и великолепным парком.

Я послал курьера предупредить о моем приезде; моя старая тетушка ждала уже меня, и приветствовала с тем радушием старинных гостеприимных хозяев, которые, к сожалению, с каждым днем умирают. Затем она повела меня в хорошенькую гостинную, меблированную в современном вкусе, где я разглядел при закате дня молодое личико, обрамленное пышными каштановыми локонами, и затем услышал музыкальный голосок, который нежно поздоровался со мной. Вскоре принесли свечи, и я увидел Мелину совершенно иной, какою создало мне ее мое воображение. Не знаю, почему я представлял ее себе высокой, стройной и мечтательной, может быть, в противоположность моему прозаическому кузену; но я увидал совсем еще молоденькую девушку, не старше пятнадцати лет, маленькую, полненькую как ребенок, но стройную и премиленькую; круглолицая, с ямочками на щеках, с жемчужными зубами, розовенькая. Большие темные глаза улыбались даже и тогда, когда её прелестный ротик был серьезен.

Увидя невесту моего друга почти еще ребенком, мне как-то стало особенно легко, и как старый знакомый, я со всей непринужденностью передал ей тотчас-же все поручения моего кузена. Она выслушала меня без смущения и отвечала смеясь:

- Добрый Макс, как это на него похоже; я его тоже очень люблю, и он хорошо сделал, приславши вас к нам.

На другое утро я был разбужен чиликаньем множества птиц, наполнявших парк. Это было в половине Сентября; дрозды весело порхали в винограднике, пчелы жужжали в цветнике; повсюду был избыток жизни; я вышел из замка и направился к парку. Повернув на тропинку, я очутился лицом к лицу с Мелиной, которая несла в приподнятом платье целый сноп цветов, из за которых виднелись только её темные улыбающиеся глаза, прикрытые соломенной шляпой.

- Ах! это вы кузен! Вы попались кстати, возьмите у меня эти цветы, сказала она, освобождаясь от своей ноши; мне нужно нарвать еще маргариток.

Наверное я был очень смешон, стоя с этой охапкой цветов. Я решился, наконец, сесть на ближайшую скамейку и ждать ее; чрез минуту она явилась с новым запасом.

- Вы это набрали сена, кузина, сказал я серьезно, что-же мы понесем его лошадям?

- О, кузен! произнесла она с негодованием; и захохотала тем серебристым, свежим смехом, который производит то-же действие, как и самая восхитительная музыка. Вы насмехаетесь надо мной, что я люблю цветы, но чтобы вас за это наказать, я заставлю вас делать со мной букеты до самого завтрака.

Она вошла в павильон, где взяла ножницы, нитки и села за работу. Её маленькие, гибкие пальчики свивали со вкусом цветы, и я с удовольствием смотрел на это занятие. Когда букет был готов, она с важностью показывая мне его, сказала:

- Теперь ваша очередь, кузен, сделайте такой-же.

В числе моих маленьких талантов, я обладал искусством довольно красиво распределять цвета; после неловких попыток, сделанных с намерением, чтобы позабавить Мелину, я подал ей маленький, совершенно круглый букетик и очень хорошенький. Она взяла его молча, осмотрела понюхала и сказала очень серьезно:

- Кузен, зачем вы смеялись надо мной?

На этот раз, я чистосердечно стал просить у нее прощенья, и она меня тотчас же простила, и посмотревши еще раз на букет, вдруг спросила меня:

- Вы любите музыку?

- Да, отвечал я, очень; зачем-же вы это у меня спрашиваете?

- Я не знаю; я думала, что вы должны ее любить, потому что вы так хорошо умеете составлять букеты.

Мысль эта была очень наивно выражена, но несмотря на это в ней была глубина, это мне очень понравилось, и когда колокол возвестил нам о завтраке за который она так грациозно села хозяйничать, мы были с ней уже самыми короткими друзьями.

и встала.

- Кузен, вы играете на фортепиано? спросила она.

- Да, отвечал я довольно неохотно.

- Сыграйте мне что-нибудь.

Просьба равнялась приказу: я начал играть вальс Шопена, этот прелестный минорный вальс, тихий, медленный, который так хорошо выражает усталость тоскующого сердца! Это был любимый вальс моей Стефани.

Когда я кончил, Мелина просила меня повторить. Я повиновался; это дитя стояло несколько минут безмолвно, потом сказало мне:

- Вы хорошо играете, гораздо лучше меня. Как хорош этот вальс!

Принесли свечи и Мелина повеселела. Верный своему обещанию, я часто с ней беседовал о её женихе. Она слушала меня охотно, но спокойно. Однако рассказывая мне о храбрости Макса, она воодушевилась и глаза её заблистали; но это выражало законную гордость невесты, а не гордость нежной любовницы.

Она же со мной поминутно говорила о моей Стефани, и поэтому наши разговоры были нескончаемые, она с нетерпением желала познакомиться с моей невестой, и мы строили самые очаровательные встречи после нашей свадьбы.

Замужество ей представлялось деятельной жизнью, путешествием, разъездами, что ей очень нравилось; но только ей жаль было разстаться с доброй тетушкой Фредерикой, которая нас слушала улыбаясь, а под час, по вечерам, и засыпала в своем большом кресле. Тогда мы незаметно понижали голос, уважая сон старушки, и может быть разговор наш становился в некоторой степени интимнее; но это пришло уже мне в голову впоследствии.

Время, однако, шло. Мне оставалось пробыть не более недели в замке. Мы с Мелиной часто ездили верхами по окрестностям, так как она была лихой наездницей. В одно прекрасное утро мы возвращались из далекой прогулки по горам, и наши усталые лошади шли шагом.

- Кузен, сказала мне Мелина, чем то озабоченная и задумчивая, как вы узнали, что любите Стефани?

Вопрос был затруднительный; ясно было что Мелина, делая его, желала более уяснить себе собственные чувства, чем вникнуть в причины моей привязанности к невесте. Я с минуту колебался, потом рассказал ей очень просто, как это случилось, с того самого дня, когда я нашел Стефани в слезах читающую последнюю песнь Жозелины. Моя маленькая кузина слушала меня с большим вниманием.

- А Стефани вас любит точно также, как я Макса? спросила она.

Вопрос был еще затруднительнее, как сравнить любовь моей невесты с этой детской привязанностью Мелины к своему жениху? С другой стороны, я боялся возбудить в уме молодой девушки мысль об этой огромной нравственной разнице между нею и моей Стефани.

Я решился отвечать уклончиво.

- Милая кузина вы могли бы это понять только тогда, еслибы испытали столько препятствий в своей привязанности, сколько пришлось испытать нам. Но, да сохранит вас Бог от этой науки, прибавил я, протягивая ей руку, которую она энергически сжала, потом ударила хлыстом свою лошадь, и через минуту мы неслись, перегоняя друг друга до самого дома

Настал вечер, было около восьми часов, на небо взошла луна. Мы с Мелиной стояли у окна, наружная часть которого была украшена живым трельяжем из виноградных лоз и роз; цветник благоухал последними осенними цветами, тетушка, по обыкновению, дремала; Мелина стояла задумавшись, потом, обратясь ко мне, сказала почти шепотом:

- Кузен, сыграйте мне любимый мой вальс.

Я открыл фортепиано, и тихо, но с чувством, весь отдавшись воспоминанию о моей дорогой, но отсутствующей Стефани, сыграл меланхолический вальс.

не смея произнести слова, как будто инстинктивно предчувствуя, что внутри её происходило что-то такое, что она уже вполне понимала.

- Кузен Станислав, сказала она вдруг, я вас люблю. При этом она положила мне на плечо руку.

Все это сказала она, не стыдясь, просто, точно птичка пропела свою песенку. Это было чистосердечное выражение истинного чувства, и зачем ей было скрывать? Она была слишком чиста и наивна, чтобы делать из этого тайну или краснеть. Но я... был поражен. Я был так далек от этого; к тому-же скажите мне, может-ли быть положение глупее, в каком находился я при этих обстоятельствах. Первое слово, сорвавшееся у меня с языка, был вопрос:

- А Макс?

Бедное дитя было поражено в самое сердце одним этим именем. Я поступил слишком жестоко не подозревая этого. Но, что вы станете делать! Мне было двадцать лет, я был очень неопытен.

Мелина тихо отняла свою руку, две крупные слезинки покатились по побледневшим её щекам; в эту минуту она была еще прелестнее... Одна минута, и я бы не выдержал. Сострадание, истинная привязанность, которую она мне внушила, растрогали меня, и я готов был насказать ей кучу глупостей. К счастию, я вспомнил последния слова Маска, и мое честное слово восторжествовало. В эту минуту борьбы, Мелина смотрела на меня пристально, как будто стараясь запечатлеть в своей памяти мои черты; когда я осмелился поднять глаза, она уже выходила из комнаты, не произнеся ни одного слова.

Было поздно, я пошел проститься с тетушкой, отказавшись от ужина под предлогом усталости. Как вы и можете думать, я мало спал в эту ночь. У меня была одна мысль, это уехать во что бы то ни стало, чтобы избавить Мелину от затруднительного положения при новой встрече со мною. Настало утро, а я все еще ничего не мог придумать. Наконец, я вспомнил что Стефани просила меня привезти из Вены некоторые вещи, которых я еще не купил, и я ухватился за этот предлог.

Когда я вошел утром в столовую, тетушка встретила меня одна; я этому не удивился, и тотчас-же объяснил ей предполагаемую крайность немедленно уехать.

- Как-же Мелина будет скучать, сказала мне добрая старушка, она так к вам привыкла? "Я уже, любезный друг, не увижусь с вами более. Когда Мелина выйдет замуж мне уже нечего будет делать на этом свете. Да благословит вас Бог и вашу будущую жену":

Она позвала молодую девушку проститься со мной; та немедленно явилась. Покрасневши и с потупленными глазами она протянула мне свою маленькую ручку, которую я поцеловал с самой братской нежностью и в ту-же минуту уехал, чувствуя себя очень разстроенным.

При повороте я выглянул из коляски, и увидал в окне второго этажа прелестную головку Мелины; солнце освещало её локоны, развеваемые ветром; тетушка Фредерика была тут-же. Обе оне посылали мне прощальные знаки рукой, и вскоре высокие дубы скрыли их от моих глаз.

Спустя месяц мы были обвенчаны с Стефанией, наш медовый месяц продолжается уже восемь лет, и надеюсь никогда не кончится.

- И вы никогда более не встречались с Мелиной? спросила я заинтересованная.

Станислав улыбнулся.

- Какая вы любопытная! сказал он; да, я с ней свиделся через три года. Мы с женой были в Бадене и однажды вечером, прогуливаясь в саду, я услышал, что какой-то знакомый голос зовет меня; я обернулся: это был Макс под руку с очень хорошенькой женщиной. Первую минуту я не узнал Мелины; она выросла, стала еще стройнее, одним словом это была уже женщина, вместо того ребенка, каким я ее оставил три года тому назад, она поклонилась мне с некоторым замешательством, которое скоро исчезло.

В то время, когда наши жены знакомились, Макс взял меня под руку, и мы пошли.

- Вообрази, сказал он мне, что тетушка Фредерика и этот чертенок Мелина заставили меня прождать целые два года.

- Как это? спросил я, удивленный.

- Ну, да! Год только, как мы женились: Мелина все откладывала. Да, впрочем, теперь-то я пожалуй и доволен этим; она была тогда слишком молода, чтобы часто оставаться одной, так как моя служба требует этого; к тому-же тут тетушка умерла, и я очень доволен, что её дорогая крошка оставалась с ней до последней минуты.

- Так, как только можно быть.

Мы подошли к дамам, которые разговаривали, сидя на скамейке; хор музыкантов, скрывавшийся от нас за густыми кустарниками, начал играть "меланхолический вальс", только-что тогда аранжированный для оркестра. Я невольно взглянул на Мелину; наши глаза встретились; я заметил, что её глаза были влажны; с улыбкой и вспыхнувшим румянцем, она подала руку своему мужу, и мы продолжали нашу прогулку.

Я был смущен больше, чем она, так как женщина всегда имеет преимущество над нами в подобных обстоятельствах.

Мне кажется, что моя кузина сжалилась надо мной, потому что она протянула мне руку и сказала с улыбкой:

- Нет, кузен: я всегда очень любила Шопена. Затем, она тихо и спокойно прибавила: любила также, как и "честных людей".