Автор: | Нерваль Ж., год: 1845 |
Категории: | Роман, Историческое произведение |
XXII
ПАРИЖСКИЙ НАРОД И ГЕРЦОГ ОРЛЕАНСКИЙ.
"Уздой позорною стесняемый народ
Грызет ее порой и тягостно вздыхает,
Когда очнется он и свой позор поймет -
Ужасен в гневе он, пощады он не знает"
Когда герцог Орлеанский проезжал расстояние, отделяющее его от рынков, Мюсто привел к своему кузену Ришара Карпалена.
Дорогой сын Мариеты д'Ангиен, теснимый толпой, толкнул другого юношу, сына Колины Демер: молодые люди схватили друг друга за горло.
- Бастард! - сказал Ришар Карпален.
- Сам ты бастард! - ответил противник, угрожая ему ножом.
Они и не знали, что были так близки к истине.
Гонен с хохотом развел их. Жакоб Демер ушел, ругаясь.
- Поблагодари метра Гонена, - сказал Мюсто Ришару, - герцог Бургундский помиловал тебя по его просьбе.
- Благодарю вас, метр, - вскрикнул Ришар Карпален, - и верьте моей вечной признательности.
- Э! Что такое признательность? Дым один.
- Приказывайте: вы увидите мои дела, а не слова.
- Что-ж, посмотрим.
- Но только...
- Что такое?
- С одним условием, что вы не станете препятствовать мне совершить одно дело мести: в этом я дал клятву.
- Напротив! Но скажи мне, друг мой, ты еще слишком молод, чтобы носить в голове планы мщения.
- Отец тебе внушил?
- Да.
- А мать?
- Мать я мало знал.
- Ну, на первый раз довольно. Ступай за мной.
Гонен вошел к себе в театр, куда Ришар Карпален хотел за ним последовать, но в эту минуту послышался резкий звук труб и крики: "Да здравствует Орлеанский!"
В ту же минуту молодого человека увлекла толпа: сдавленный со всех сторон, бросаемый взад и вперед, он не устоял и упал как раз под ноги лошадей отряда стрелков, которыми командовал Рибле, напрасно старавшийся расчистить путь, крича:
- Назад, мужичье!
Стрелков окружила куча ребят, следовавшая за ними от самого дворца и с увлечением, видимо подогретым, орала:
- Да здравствует Орлеанский!
Герцог был ослепителен. На нем был голубой бархатный плащ, отороченный золотым галуном и вышитый серебряными линиями, бархатная шляпа гранатового цвета, с которой каскадами ниспадали страусовые перья: белые, бледно-розовые и светло-зеленые и мешались с длинными вьющимися волосами, обрамлявшими шею, белую, как у женщины. Вокруг этой шеи, как змея, извивалось ожерелье из крупного жемчуга. Прибавьте к этому природную красоту, освещенную теперь радостным настроением. Его большие глаза горели пламенем, зажженным какой-нибудь новой любовной интрижкой. Среди враждебно настроенной толпы, он дышал спокойствием беззаботности.
Сеньоры его свиты также сверкали золотом и серебром.
- Если к нему нельзя пробиться у него во дворце, - сказал Бурнишон Герену Буасо, - так я здесь поговорю с ним.
- А я поддержу вас, кум, - ответил тот.
- Что вы еще выдумали? - возразил Лескалопье. - Что значат ваши мизерные дела, когда здесь дело идет о вопросах государственных.
Но, несмотря на все его возражения, Бурнишон выступил вперед, а за ним и Герен Буасо.
- Ваша светлость, - крикнул он - ваши офицеры разоряют нас... и отказываются потом платить деньги... вы тоже не платите нам долгов...
- Что он там поет, этот негодяй? - спросил Орлеанский.
- А вот и другой негодяй запоет вам ту же песню, - в свою очередь крикнул Герен Буасо, - а вот и третий, - указал он на Лескалопье, который поспешил скрыться в толпе.
Но взамен его выступили другие кредиторы, ободренные решимостью первых. Поднялся гвалт невообразимый.
- Гола! Рибле! Сюда, сержант! Бейте эту сволочь, - кричал Орлеанский, - а вы, Савуази, посылайте ваших пажей за подмогой.
- Ну, будет, смирно! - насмешливо сказал герцог. - Я о вас позаботился. Все вы значитесь в моем духовном завещании.
- Ну так, значит, нам всем скоро заплатят! - проревел какой-то Голиаф в одежде мясника.
Схватив под уздцы лошадь герцога, он замахнулся на него широким ножом, но в эту самую минуту кто-то хватил его самого ножом в живот и он грузно рухнул на землю.
Ударил мясника никто иной, как Жакоб: но пока он с торжествующим видом размахивал ножом, другой юноша кинулся на него, чтобы отнять у него оружие и поразить им герцога. Это был Ришар Карпален.
Жакоб старался вырваться, но противнику удалось выхватить у него оружие. Не удалось только прорваться сквозь окружавшую его тесную кучку.
- Ах, Господи Боже мой! - промолвил герцог Орлеанский, - если бы не этот мальчик, я был бы убит. Посади его к себе на лошадь, Рибле, и потом представь его мне, когда мы вернемся в отель.
- Слушаю, ваше высочество! - и Рибле стал подсаживать мальчика.
- Э, да это Жакоб! - крикнул он.
- Ты его знаешь? - спросил герцог.
- Это сын Колины Демер, ваше высочество. Орлеанский вздрогнул и задумчиво прибавил:
- Поручаю его твоей особенной заботливости, Рибле.
Толпа продолжала кричать и волноваться, но так как уже слышались вдали крики приближавшегося подкрепления, то Орлеанский храбро противостоял грозе.
- Расступись, сволочь! - гаркнул он, - или я со своими людьми всех вас передавлю!
Народная масса отхлынула по обе стороны, чтобы пропустить герцога и его свиту.
Вдруг Орлеанский заметил молодого человека, который, стоя на эстраде метра Гонена размахивал кинжалом и бросал на герцога дерзкие и вызывающие взгляды.
- Что это еще за бешеный чертенок? - спросил он.
- Это тот самый, что вырвал у меня нож, которым хотел убить вас, - сказал Жакоб.
- Эй ты! Маленький убийца! Кто ты такой? - спросил, возвысив голос, герцог Орлеанский.
- Я сын Мариеты д'Ангиен, - громовым голосом крикнул Ришар Карпален.
Герцог зашатался; поводья выскользнули у него из рук, но он быстро схватил их.
Потом, повелительно махнул рукой:
- Едем, господа, пора! - сказал он.
Действительно, на церкви св. Евстафия било двенадцать часов, а церемония была назначена ровно в полдень.