Два инквизитора

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Никколини Д. Б., год: 1823
Примечание:Перевод Николая Курочкина
Категория:Трагедия
Связанные авторы:Курочкин Н. С. (Переводчик текста)

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Два инквизитора (старая орфография)

Складчина. Литературный сборник составленный из трудов русских литераторов в пользу пострадавших от голода в Самарской губернии

С.-Петербург, 1874

ДВА ИНКВИЗИТОРА.

Из трагедии Никколини: "Антонио Фоскарини".1

Акт II. Сцена III.

КОНТАРИНИ.

  В тяжолые минуты застает
  Меня приход твой, Лоредано, - горе
  Семейное гнетет меня - и жду
  Я от тебя полезного совета...

ЛОРЕДАНО.

  Прости... но я сегодня нем и глух
  К тревогам мелким суеты вседневной...
  Мой дух - иной заботою объят,
  Иных идей величием взволнован!
  Знай... я провел сегодня ночь без сна
  Над чтеньем нам одним доступной книги;2
  С её страниц суровых на меня
  Повеяло минувшим - наших дедов
 
  Вполне пред мной открылись... понял я
  Значенье веры их неумолимой
  В могущество спасительного страха!...
  Я размышлял не мало... и теперь
  Проник я в смысл глубокий нашей силы
  И власти; я теперь постиг вполне
  И знаю, чем быть должен инквизитор,
  На что стране мы нужны в наши дни...

КОНТАРИНИ.

  И ты пришел, чтоб научить меня
  Как действовать нам сообща отныне?

ЛОРЕДАНО.

  Ты отгадал. Должна здесь наша власть
  Безпечною и дремлющей казаться,
  Но в тоже время тысячью очей
  Все видеть, - слышать тысячью ушами.
  Обязаны не только проникать
  Мы в смысл речей, людьми произносимых,
  Но на лету не виданное ими
 
  Присутствовать повсюду мы должны
  Где для порока - шумное приволье,
  На празднествах тщеславных, на гуляньях -
  Где люди забивают осторожность.
  Минуты увлечений вызывают
  Порою наслажденья... в те минуты
  Должны мы в бездны сердца проникать,
  Чтоб тайны их выкрадывать... их выдать
  Тогда одно мгновение нам может:
  Неосторожно сказанное слово,
  Как молния, порою освещает
  Всю жизнь и все стремленья человека.
  Да! наша власть могуча и страшна
  И нет границ ей!... до всего достигнуть
  Мы можем силой всемогущей тайны...
  Ей - людям ночь страшна... и без нея
  Нет ни одной в природе силы грозной!

КОНТАРИНИ.

  Ты прав вполне: венецианский ум
 
  Кто избран из Совета Десяти
  Бывает в инквизиторы - не знает
  О том никто, - и наши имена
  Ни сильным, ни народу неизвестны;
  Порок о них догадываться может,
  Но спрашивать ни у кого не смеет,
  Преступник часто пред своим судьей
  Находится и сам того не зная...
  Мы - Высшему подобно существу
  Невидимы и вместе вездесущи!...

ЛОРЕДАНО.

  И можем мы за то, как Божий гром,
  Испепелять нежданно нечестивых!
  Но в этом, Контарин, еще не все
  Удобство тайны: для того скрываем
  Мы от людей причини наказанья
  И род его, что слабый ум людской
  Всего сильней - незнанье устрашает...
  Должны мы о судилище своем
 
  Что каждый ложный шаг его мы знаем
  И вместе - не прощаем ничего!
  Смущенное боязнью преступленье
  Всегда само себя при этом видает -
  И если наша кара вслед за ним
  Проявится нежданно и всесильно,
  То ею оглушается народ!
  И станут все благоговеть невольно
  Пред нашими решеньями, не смея
  Себе вопросов даже задавать
  "За что? и как?" считая пониманье
  Сокрытых целей наших недоступным
  Для разума... как Божиих путей
  И мудрости Его - проникновенья...

КОНТАРИНИ.

  Величественный образ начертал
  Ты нашего могущества!... должны мы
  Вселять в умах благоговейный ужас,
  Чтобы бледнели люди, как рабы,
 
  Челом склонялись, если бы дерзнуть
  Осмелились - судить о наших карах,
  Чтобы при этом только в высь небес
  Указывая трепетной рукою
  Они произносили: "нам ясна
  Днесь воля неба!".... ярче и сильней
  Не проявлялась власть на этом свете!
  Народ - дитя; им надо управлять
  Держа его под страхом неустанно;
  Готов он в Боге - лишь тирана видеть
  И признавать в любом тиране - Бога!
  Я понимаю, что достигнуть нам
  Подобного величья надо! Смело
  Тогда-б я мог и ненависть свою
  Вполне насытить...

ЛОРЕДАНО.

  Властью одинакой
  Мы обладаем - и сошлись при этом
  И в ненависти нашей: ненавидим
 
  А я отца. Но ты меня счастливей,
  Ты к цели - ближе; знаменитый род
  Спасти не может твоего врага
  От гибели... но дож - другое дело!...
  Пускай я с тайной радостью любуюсь
  Висящей меж оружием в сенате
  Секирой той, которой голова
  Отрублена Фальери... но едва ли
  К ней безопасно было бы прибегнуть
  В пороками разслабленное время...
  И жажду личной мести я в себе
  Заставил смолкнуть... видно нам одной
  Приходится довольствоваться жертвой...
  Хоть до могилы - жосткия слова,
  Какие дож, врагам моим на радость,
  Не хочешь ты, что помогать решился
  Я мщенья твоего осуществленью?
  Пойми-ж, что мне и самому нужна
  Погибель Фоскарини... Карой смерти
 
  Я - казнью сына - накажу отца!
  Дож будет жить и после этой казни,
  Но будет лютой смерти тяжелее
  Ему та жизнь!... минута за минутой
  Её тянуться будут бесконечно...
  Безвыходным отчаянием будет
  Отравлено его существованье!

КОНТАРИНИ.

  Ты победил меня... я виноват
  В той живости, с какою усомнился
  В энергии твоей могучей... но
  Я утомлен душевною тревогой,
  Вся жизнь моя разбита - от меня,
  Далёка радость всякая: в печали,
  В слезах, проводит дни свои Тереза,
  И этих слез, обидных для меня,
  Причины я узнать не в состояньи!...
  О, как бы отдохнул я, еслиб мог
  Увериться вполне в своей догадке,
 
  Любить тайком Антонио!...

ЛОРЕДАНО.

  Тогда-б
  Казнь Фоскарини - праздником вполне
  Тебе была бы... он же не избегнет
  Её наверно... но неужли ты
  Еще забыть свою не можешь юность
  И нежных чувств еще каких-то ищешь
  И веришь в них?... И ты в своей семье
  К себе повиновенья не находишь?...
  Перед тобой трепещут...

КОНТАРИНИ.

  Я любви
  Желаю...

ЛОРЕДАНО.

  Ты не говори со мною
  Об этом слове; я не понимаю
  Его совсем, - не для любви я создан...
  Я слабостей в себе не допускаю
 
  Прощай - иду в судилище теперь я
  И там с тобой увижусь...

Сцена IV.

КОНТАРИНИ.

  Он меня
  Сильней! Он - инквизитором родился,
  Я сделался им только!... Будто клад
  Он бережет в себе глухую злобу
  На целый мир - и радость доставляет
  Ему возможность, мрачная безщадность
  Кровавых кар... разжалобить его
  Души жестокой - ничего не может!
  Ни возраст, ни мольбы - на состраданье
  Не в состоянии его подвигнуть...
  В безкровное его, глухое сердце
  Для кротких чувств нет доступа... Не может
  Он сделаться по слабости преступным,
  Но злодеянье совершить... и зверство
  От мужества избытка - он способен...
 
  Себя вполне несчастным сознавая,
  И я хотел бы всех лишить покоя -
  За то, что сам я им не обладаю!...

                                                                      Н. Курочкин.

1 небольшого отрывка из трагедии: "Арнальд да Брешия", напечатанного в "Сборнике Иностранных Поэтов", гг. Берга и Костомарова. Причиною этого, кроме равнодушия, господствующого вообще в русской литературе к литературе итальянской, отчасти и самый характер творчества Никколини, политический и исключительно национальный. Большая часть его трагедий и других произведений написаны преимущественно для проведения идей необходимости национальной независимости для Италии или направлены против светской власти папы. Лучшия его трагедии "Джиовани да Прочида" и "Арнальд да Брешия" поэтому, по признанию критиков, суть не что иное как "революционный крик (grido revolutionario)" и по нашим цензурным условиям - непереводим. "Антонио Фоскарини" считается тоже одною из его лучших трагедий. Написана она в 1826 г. - и имела такой громадный успех на сцене, что тотчас же была переведена на все европейские языки. Замечательно, что на немецкий язык (прозою) перевел ее принц Луи Бонапарть, впоследствии император Наполеон III. Другой из членов этой семьи, приобретший себе впоследствии такую печальную известность убийством Виктора Нуара, тот перевел в молодости, но уже на французский язык, другую трагедию Никколини "Навуходоносор" - представляющую собою аллюзию на судьбу Наполеона I.

2 "Статут Инквизиции", запиравшийся в особенном ящике, ключ от которого хранился в течение месяца поочередно у одного из инквизиторов Совета Трех, для того чтоб каждый из них мог его безпрепятственно и подробно изучать.