Бриллиантовый корабль.
V. Вызов женщины. Доктор Фабос отправляется на свою яхту "Белые крылья"

V

Вызов женщины. Доктор Фабос отправляется на свою яхту "Белые крылья"

Свою новую турбинную яхту я назвал "Белые крылья", что вызывает смех и у старых, и у молодых моряков. Окрашена она в грязно-серый цвет, нос у нее, как у торпедных судов, не говоря уже о нашей низкой корме, округленной наподобие спины у акулы и такой же страшной, если смотреть на нее в то время, когда мы делаем наши двадцать пять узлов. Судно это вполне мне по сердцу. Не могу отрицать, что я всегда, с самого раннего своего детства, отличался честолюбием, а потому стремился к тому, чтобы замки мои были безукоризненны как на суше, так и на воде.

Яхта выстроена на Темзе, а машиной снабжена на Тайне. Я помню, что заказал ее дня через три после того, как написал слово "Корабль" в своем дневнике, и после того утра, когда мне в первый раз пришла в голову мысль, что преступников надо искать на море, а не на суше. Я упоминаю в своем дневнике, почему это пришло мне в голову. Полиция подымет меня, конечно, на смех, а публика не поверит. Я храню свою тайну и везу ее с собой, но в какую гавань - одному Богу известно. Выехали мы из Ньюкастла 2 сентября 1904 года.

Длинная, некрасивая на вид яхта! Мне очень нравилось, когда так говорили мои друзья. Когда же я приглашал их к себе на борт и показывал им чудовищные турбины, обширные помещения для матросов в передней и задней части судна, мои собственные каюты, снабженные всем, что дают деньги и хороший вкус, - тогда они начинали говорить об отеле "Ритц" и забывали о некрасивом виде яхты. Моя собственная комната была именно такая каюта, какая всегда должна быть на яхте. Низкие окна с зеркальными стеклами позволяли мне видеть пенящиеся волны у кормовой части и голубой горизонт вдали. Под рукой у меня были любимые мною книги, картины собственного моего выбора, искусно вставленные в филенчатые стены из испанского красного дерева. Серебряные орнаменты еще больше выделяли красоту и достоинства последнего. Комната не отличалась величиной, но была устроена в кормовой части, что давало мне возможность уединиться и делало из нее как бы отдельный домик. Никто не мог войти ко мне, не доказав предварительно маленькому японцу, что дело его не терпит отлагательства. Я мог писать целыми часами, и ничто не прерывало моих занятий, кроме крика чаек или корабельных звонков.

Лето улыбалось нам, когда мы двинулись вниз по течению гнусной, вечно зловонной реки Тайн и повернули наш китообразный нос к Северному морю. Мои служащие, соблазненные предложенными мной условиями и взятые из первоклассных портов Англии, представляли собой самый редкий экипаж, какой может быть только на безупречном судне. Бенсон, старший инженер-механик, принадлежащий к числу наиболее опытных специалистов в Ярроу; капитан Лорри, истый моряк, одинаково искусный и в открытом море, и у берегов, всегда чисто выбритый, голубоглазый человек с резкими чертами лица, - все богатство свое готов был я прозакладывать за их мужество. Могу ли я забыть Каина и Авеля, двух цветущих квартирмейстеров из графства Корк, не говоря уже о Валааме, шотландском боцмане, и о Мерри, нашем маленьком поваре! Перед отъездом я всех их собрал вместе и предупредил, что путешествие это грозит опасностями, но по окончании его они получат награду. Они согласились на все мои условия с полной готовностью. Я получил только три отказа и в том числе от Гарри Овенхолля, у которого, впрочем, не было выбора.

Таков был экипаж, выехавший со мной из мрачного Ньюкастла, не зная, в какое море и в какую гавань. Говоря, впрочем, по правде, у меня были свои собственные мысли и предположения, и я не могу сказать, чтобы без всякого соображения начертал себе известный, хотя и смутный план действий. Я верил тому, что океан всегда является хранителем тайн живых людей и он откроет мне их. Один только человек во всей Европе знал, что я намерен отправиться в Гавр, а затем в Капштадт. Другим я говорил, что яхта - просто моя забава, и я от нечего делать буду путешествовать. Редко кто требовал у меня дальнейших объяснений.

В Гавр я решил отправиться не потому, что там у меня было какое-нибудь дело, - я узнал случайно, что Анна Фордибрас проведет несколько недель в Диеппе, и что я найду ее в Отель-де-Пале. Мы сделали прекрасный переход по Северному морю, и утром, на следующий день после нашего прибытия, я был уже среди группы зрителей, которые наблюдали за купающимися в море. В числе последних находилась также Анна Фордибрас. Многие с любопытством следили за ней, и я сразу заметил, что она специалист по части плавания, что у нее чрезвычайно грациозная фигура и она может очень долго продержаться на воде, находя в этом случае мало последователей среди своего пола. Здесь ее явно очень хорошо знали и интересовались ею, ибо не успела она одеться и выйти на берег, как ее окружили со всех сторон, так что мне пришлось пройти несколько раз мимо нее, прежде чем она узнала меня.

- Да это доктор Фабос из Лондона! - крикнула она, подбегая ко мне. - Вы? Я подумала, не ошибаюсь ли. Кто мог подумать, чтобы такой серьезный человек явился в Диепп проводить свои каникулы!

- Дня на два всего, - ответил я ей. - Я ехал на яхте вблизи берега и какое-то чувство подсказало мне заехать сюда.

ей достойной рамкой. Кто из вас знаком с летним видом французских курортов?.. Свежее синее море, желтоватая бухта, беленькие домики с зелеными жалюзи, старые готические церкви с ветхими колокольнями; кругом смех, шутки, автомобили, купальные костюмы с чудо-лентами - жизнь, оживление, радость и тысячи зонтиков, под которыми незаметно можно шепнуть словечко... Среди такой обстановки встретил я Анну Фордибрас. Она, эта проницательная маленькая плутовка, начинала подозревать меня.

- Кто вам сказал, что я в Диеппе? - спросила она.

- Чутье - лучший руководитель. Где иначе могли вы быть?

- Почему не в Трувиле?

- Потому что меня там нет.

- Разумеется, нет! Он отправился на своей яхте в Шербург три дня тому назад.

- Вы, по-моему, волшебник! Скажите, пожалуйста, зачем вы желали видеть меня?

- Вы интересуете меня. Не говорил ли я вам, что приеду? Неужели вы желали, чтобы я отправился в Истбоурн или Кромер и проводил там время с женщинами, которые трещат, как скворцы, и мужчинами, все честолюбие которых сосредоточивается на гнилых закромах? Я приехал, желая видеть вас. И такой прием! Я желал проститься с вами перед вашим отъездом в Америку.

- Но мы едем не в Амер... то есть, я живу здесь. Не говорил вам этого мой отец?

- Поэтому я люблю это место, - сказала она и, недовольно взглянув на меня, прибавила: - Никто, однако, не пытается разузнать о том, что они делали в Америке.

Это был хитрый вызов с ее стороны и говорил мне многое. Дитя это не знает никакой тайны, - сказал я себе, - оно боится, что от него скрывается какая-то тайна. Мне нужно было держать себя крайне тактично. Как посмеется судьба надо мной, если я вздумаю влюбиться в нее! Но ничто не могло быть безумнее такого предположения и ее не следовало принимать во внимание.

- Любопытство, - сказал я, - является следствием одного из двух побуждений: или желания стать в дружеские отношения, или желания оскорбить. Заметьте это, пожалуйста, если только вам дадут на это время. Я вижу там целую дюжину молодых людей, которые жаждут сказать вам, что вы прекрасны. Не допускайте, чтобы я запретил им это. Так как мы остановились в одном и том же отеле...

Она вспыхнула слегка и отвернулась от меня. Я видел, что испугал ее, и, подумав о том, сколько недоразумений может вызвать иногда так называемая тактика, я придумал какой-то предлог и оставил ее.

Да, положительно глаза ее бросили мне вызов. А мужчине, сказал я себе, не подобает колебаться и следует поднять перчатку, брошенную ему так храбро молодой девушкой девятнадцати лет.