Андроник Комнен.
Глава III

III

В то время, как в Константинополе происходили вышеописанные события, на холмах, окаймляющих азиатский берег Босфора, заметно было необычайное оживление; все носило характер какой-то особенной торопливой деятельности.

На этих холмах были раскинуты сотни разноцветных палаток, расположенных двумя длинными рядами. Перед палатками виднелись пестрые группы воинов, из которых одни приводили в порядок оружие; другие были заняты приготовлением пищи. Все они время от времени посматривали в ту сторону, где вдали виднелась столица, как бы ожидая оттуда каких-либо условленных знаков или призыва.

Это был боевой лагерь Андроника Комнена, изгнанного Андроника, который не мог долее выносить тягость насильственного удаления от родины и двинулся к столице с войском, чтобы спасти юного монарха. Едва услыхал он о смерти Мануила, как начал делать приготовления к походу. Он таил в глубине души давнюю непримиримую вражду к своим противникам, которые, достигнув могущества, были главными виновниками его изгнания.

Андроник двинулся к Константинополю, как для удовлетворения своей мести, так и с тою целью, чтобы взять на себя опекунство над царственным отроком, согласно клятве, некогда произнесенной им в присутствии Мануила. Во главе хорошо обученной и преданной ему армии, он поспешно прошел Никею и Никомидию и приблизился к берегам Босфора, накануне того самого дня, когда совершилось падение протосевастоса. Здесь, в непосредственной близости к столице, он раскинул свои палатки и ждал благоприятного момента для достижения давно желанной цели.

радостью все сердца; с каждым днем увеличивалось общее воодушевление и вера в успех его дела.

Жители Константинополя, испытавшие на себе все бедствия дурного правления, с радостью увидели развевавшиеся знамена Андроника и сторожевые огни его войска, которые зажглись в лагере с наступлением ночи. Со всех сторон к нему протягивались руки с мольбой; везде произносили его имя и радостно приветствовали его появление.

Но Босфор, представлявший естественную и почти непреодолимую преграду, все еще отделял Андроника от города его надежд и мечтаний, потому что у него не было флота, бывшего в распоряжении протосевастоса.

Начальство над флотом было поручено князю Контостефану, который считался лучшим моряком и, по слухам, был всей душой предан протосевастосу. Контостефан, получив соответствующие приказания, снялся с якоря, чтобы следить за движениями неприятеля, так что протосевастосу, в виду такой надежной охраны, нечего было беспокоиться за свою безопасность.

Таково было положение дел в то утро, когда в городе произошли вышеописанные события.

занавесями.

У круглого стола, стоявшего посреди залы, сидел Андроник и его два вернейших сторонника Стефан Агиохристофорит и Константин Трипсих, которые делили с ним все превратности его беспокойной жизни и были преданы ему душой и телом. У ног Андроника лежала неподвижно огромная черная собака, его неразлучная спутница, постоянно следовавшая за ним, как тень.

Андронику было около шестидесяти лет; у него была та бодрая, исполненная достоинства осанка, которая с годами появляется у военных людей вследствие трудной походной жизни. Его одежда была фиолетового цвета. На голове Андроника была надета шапка, которая, своей остроконечной формой, еще больше увеличивала его высокий рост. Его небольшие глаза отличались необыкновенной подвижностью; в них просвечивал тот своеобразный блеск, который служит безошибочным признаком, пылких, диких страстей; в то же время в этих глазах было нечто пытливое, что почти всегда показывает крайнюю недоверчивость к людям.

На столе перед Андроником лежал план города, который он внимательно рассматривал со своими приверженцами, сообщая им время от времени свои замечания.

-- Таким образом оказывается, -- сказал Андроник, обращаясь к сидевшему направо от него Стефану Агиохристофориту, -- что действительно Контостефан лично командует флотом.

 Да, это известие вполне подтвердилось, -- возразил Агиохристофорит. -- Говорят, что протосевастос, имея основательные причины не доверять Контостефану, хотел сначала поручить начальство над флотом какому-нибудь из проживающих здесь иностранных моряков, но завистливый и честолюбивый Контостефан был против этого и получил место, принадлежавшее ему по праву. Флот уже снялся с якоря.

-- Конечно, он получил от протосевастоса строжайшие приказания, -- сказал Андроник.

-- Приказания, которые он возможно и не думает приводить в исполнение! -- заметил сидевший налево Трипсих.

-- Кто может поручиться за это? -- сказал Андроник, слегка пожав плечами. -- Я не придаю особенного значения уверениям Контостефана; у него непостоянный характер и, что еще хуже, он отличается крайним корыстолюбием, а протосевастос уже многих расположил в свою пользу с помощью денег. Весьма возможно, что ему также удалось купить Контостефана...

-- Несомненно, протосевастос мог бы подкупить его, -- прервал Трипсих, -- если бы его собственное могущество не висело на волоске. Но Контостефан достаточно хитер и знает, что ему нет расчета поддерживать своими плечами подгнившее здание, которое должно неизбежно раздавить его при своем падении.

 Как бы то ни было, -- продолжал Андроник после некоторого молчания, -- этот вопрос скоро разъяснится. Вам известно, что я послал сказать Контостефану, что ожидаю его прибытия в лагерь. Сели он явится сюда, то это будет служить доказательством, что он предоставляет протосевастоса его судьбе; в противном случае, ему придется нести ответ за свое упорство.

-- Ты, князь, должен иметь в виду, -- сказал Агиохристофорит, -- что все глубоко ненавидят протосевастоса, в чем можно убедиться даже из того радушного приема, какой был оказан нашим посланникам со стороны жителей столицы. Это облегчает нашу задачу и поможет исполнению дальнейших планов. Внутренняя смута будет способствовать нашей окончательной победе.

-- У меня нет никаких сомнении относительно исхода этого дела, -- возразил Андроник. -- Но я чувствую такое горячее и неудержимое желание скорее вступить на землю столицы, что каждая минута промедления кажется мне целой вечностью... Говорю это без преувеличения, друзья мои. Может ли быть что-либо ужаснее: находиться перед этим городом, почти касаться рукой цели многолетних стремлений - и оставаться здесь в полном бездействии. Я старше тебя, Стефан, но кровь течет быстрее в моих жилах. У тебя своеобразная натура, Стефан; в самые важные моменты жизни ты можешь казаться холодным и безчувственным. Я знаю, что ты не таков в действительности, и имею возможность ежедневно убеждаться в этом; но ничто не в состоянии нарушить твоего внешнего спокойствия и заставить потерять терпение.

-- Все, что нарушает мой покой, страшит меня, -- сказал Агиохристофорит, -- я боюсь сердечных порывов, не проверенных рассудком. Хорошо, если перевес на стороне головы, и сердце повинуется ей. Я, государь, принадлежу к школе тех философов, которые считают голову вместилищем души. Рассудок, по моему мнению, должен руководить всеми нашими действиями. Влечение сердца часто бывает обманчиво, и горе тому человеку, который следует только внушениям своего сердца!

 Да, Стефан, я знаю, что ты практический человек в полном значении слова, -- сказал, улыбаясь, Андроник. -- Я давно постиг тебя и, как видишь, следую твоим советам, потому что знаю, что они составляют результат глубокого размышления. Что касается меня лично, то, к сожалению, я слишком часто следовал порывам моего сердца, -- добавил Андроник, с глубоким вздохом, бросив мимолетный взгляд на обоих собеседников. Затем он снова обратил все свое внимание на план города и сказал после некоторого молчания: - Теперь поговорим о нашем деле; по моему убеждению, площадь Гипподрома должна быть главным центром нашей деятельности; я уже высказывал это вчера Трипсиху, и он находит мой взгляд вполне правильным.

 Я не разделяю этого мнения, князь, -- возразил Агиохристофорит: - потому что, взвесив с разных сторон этот вопрос, я пришел к заключению, что всего проще и надежнее считать таким центром площадь Августеона перед храмом св. Софии. Эта площадь, сердце столицы; отсюда как по артериям, стремится во всех направлениях жизнь и движение: если нам удастся овладеть этим центральным пунктом, то мы овладеем и всеми остальными. Кроме того, храм св. Софии сам по себе представит для нас крепкую и верпую позицию со своими каменными стенами и воротами, которых ничто не может сокрушить; наконец, в случае неудачи, храм будет служить надежным убежищем.

-- Я не предполагаю, чтобы наше дело могло окончиться неудачей! -- сказал Андроник, встав со своего места.

-- Кто хочет обеспечить за собой успех, -- возразил спокойно Агиохристофорит, -- тот должен постоянно иметь, в виду неудачу. Весьма важно, что из всех частей города в Софийском квартале сосредоточены наиболее смелые граждане и непримиримые враги протосевастоса.

-- Ты прав, Стефан, -- сказал Андроник, после минутного раздумья, -- я считаю твои доводы вполне обоснованными. Площадь Августеона должна быть нашим сборным пунктом. Теперь перейдем к обсуждению дальнейших действий.

-- Это будет зависеть от обстоятельств, -- ответил Агиохристофорит. -- План действий очень прост и не требует дальнейшего развития. Суть нашего плана заключается в том, чтобы занять площадь Августеона, укрепить храм св. Софии, призвать граждан к оружию и взять в плен протосевастоса и его приверженцев, после чего оставалось бы только явиться в Филопатиум к императору.

 Решено! -- сказал Андроник с довольной улыбкой.

В эту минуту слегка зашевелилась занавесь одного из отделений палатки, и появилась широкоплечая фигура воина, который остановился неподвижно у входа. Большая черная собака открыла глаза и глухо заворчала.

-- Что тебе нужно, Феодор? -- спросил Андроник вошедшего.

-- На морском берегу высадилось несколько вооруженных людей, они направляются к палаткам.

-- Много ли их? -- спросил Андроник.

 Всего человек десять.

-- Это, должно быть, Контостефан, -- воскликнул Андроник с сияющим лицом, -- с его приходом рассеятся последние сомнения!

Едва выговорил он эти слова, как у палатки послышались голоса.

Андроник вышел из палатки и увидел группу вооруженных людей.

-- Контостефан! -- сказал он, обращаясь к тому из них, который шел впереди. -- Приди в мои объятия. Я был уверен, что увижу тебя. Старые приятели никогда не изменяют друг другу.

 Здравствуй, князь, -- ответил моряк, преклонив колено, -- позволь мне первому передать тебе привет всего города, который с нетерпением ожидает твоего прибытия.

-- Значит, ты являешься сюда в качестве друга, Контостефан, -- сказал Андроник, -- а не посла ненавистного мне человека, угнетающего нашу бедную родину своим тиранством.

-- Я не только верный друг твой, Андроник, но пришел сюда с хорошими вестами, -- продолжал Контостефан. -- Быть может, даже в настоящую минуту преступник рассчитывается за свои постыдные деяния.

-- Возможно ли это, Контостефан?

-- Да, князь, -- уверенно сказал тот, -- пробил последний час для протосевастоса! Раздражение народа против него перешло в ярость. На улицах все требуют казни этого человека. Позволь мне, князь, проводить тебя; я ручаюсь за верность и преданность людей, состоящих под моим начальством.

 Я не мог ожидать ничего другого от Контостефана, -- сказал Андроник. -- Мы знаем друг друга много лет, и я давно имел возможность оценить твою храбрость, как и чистоту твоих намерений. Нас соединило чувство преданности к покойному императору Мануилу, и мы с одинаковым самоотвержением будем служить его сыну и преемнику. Мне предстоит тяжелая и трудная задача, но я надеюсь, что люди, подобные тебе, окажут мне свое содействие... Моя палатка к вашим услугам, очень рад, что могу оказать вам гостеприимство.

Контостефан и сопровождавшие его люди, вошли в богато убранную палатку.

Солнце уже совершило половину своего дневного пути, жара становилась все удушливее. В лагере господствовала тишина; утомленные воины предавались послеобеденному отдыху. Агиохристофорит, Трипсих и остальные военачальники удалились из княжеской палатки. Андроник остался один; у ног его лежал верный Лео, -- так звали собаку.

"Вот, наконец, -- сказал он самому себе, -- передо мной великолепный город с его семью холмами; сколько лет прошло с тех пор, как я ушел из него тайком, как преступник, под прикрытием ночи; теперь я у цели моих желаний. Узкий морской пролив отделяет меня от цели, узкая полоса воды, которую можно переплыть в легком челноке. Там ожидают меня с распростертыми объятиями; они видят в моем прибытии свое спасение и готовят царский прием. Но это ли цель моих желаний? Сделаться опекуном царского отрока? Быть невидимой рукой, которая направит первые шаги этого ребенка? Неужели я должен сделаться слугой и рабом властелина! Я, Андроник Комнен, имею все права на императорскую корону!.. У меня достаточно мужества и силы, чтобы уничтожить моих врагов, и что может принудить меня к такому ничтожному существованию! Быть опекуном императора!.. Взять на себя все заботы и все бремя правления и какую выгоду извлечь из этого? Неужели я вынес столько страданий, провел столько дней в трудах и опасности, чтобы окончить жизнь в неизвестности и умереть бесславной смертью? Нет! Нет! Я не хочу занимать унизительного положения раба... Я буду господствовать один и господствовать независимо! Я хочу сам носить золотой императорский венец и управлять судьбой людей. Вот цель моих стремлений, конечная цель моей жизни! Если она останется недостижимой для меня, то я напрасно жил, напрасно вынес столько... Но разве такая будущность не в моих руках? Почему? Разве каждый человек не творец собственной судьбы? Трусливые и малодушные люди говорят, что судьбой людей управляет провидение. Я сам буду для себя провидением! Посмотрим, на чьей стороне будет перевес...

Поднялся край занавеси, и в палатку медленно вошел старик в длинной, черной одежде, большая седая борода опускалась на грудь.

-- Ты ли это, Иона? -- спросил Андроник, опуская кинжал.

-- Это я, князь, -- ответил старик, подходя к столу. -- Неужели ты среди белого дня боишься ножа убийцы?

-- Я углубился в свои мысли, -- сказал Андроник, -- и не ожидал твоего прихода.

 Разве мой приход может удивить тебя? Не без цели приблизил ты меня к своей особе? Я должен возвестить тебе сегодня нечто важное.

Иона был астролог, неотлучно находившийся при Андронике, который обращался к его совету во всех важных случаях жизни. Иона родился в Малой Азии и уже несколько десятков лет посвятил изучению природы и таинственных стихийных сил; он знал целебные свойства растений, объяснял движение звезд и естественных явлений. Говорили даже, что он в течение двадцати лет прожил взаперти в башне, где вел строгую жизнь отшельника, всецело посвятив себя астрономическим наблюдениям. Андроник относился с безграничным доверием к мудрости своего астролога; не менее того уважали старца друзьями приверженцы князя и видели в нем оракула. Во все часы дня и ночи, Иона имел свободный доступ к Андронику, и даже в палатке, рядом с опочивальней князя, находилась комната астролога, отделенная одной занавесью.

-- Я должен возвестить тебе нечто важное, -- повторил Иона.

-- Важное, Иона? Хорошее или дурное услышу я от тебя?

-- Моя наука, князь, не доступна простому смертному, -- возразил старик, произнося отчетливо каждое слово, -- простые смертные должны почитать небесные знамения и не пытаться объяснить себе их значение. Они должны подчиняться им, а не отыскивать, какая сила действует в них. Тебе известно, Андроник, что голова моя поседела за изучением небесных знамений и, все-таки, я должен откровенно сознаться перед тобой, что бывают явления, которые я сам не могу уяснить себе.

 Это предисловие, Иона, наводит меня на мысль, что ты пришел с дурными вестями, -- сказал Андроник, -- твой торжественный тон и серьезная речь тревожат меня. Говори, в чем дело.

-- Ты находишь меня, князь, слишком серьезным? Когда же видел ты меня иным? Может ли человек оставаться веселым, занимаясь изучением небесных знамений, Мы, люди, в сравнении с величием вселенной, не более, чем жалкие черви, ничтожные горчичные зерна!.. Слушай, Андроник. В прошлую ночь я стоял у открытого окна и смотрел на небо. Ночь была тихая, тысячи созвездий блестели на безоблачном небе. Я наблюдал за некоторыми хорошо известными мне звездами, и мне казалось, что они движутся и описывают на небесной тверди разные фантастические фигуры. Было уже за полночь. Между этими звездами одна звезда превосходила все остальные величиной и блеском и как бы властвовала над окружающими светилами. Но тут, на востоке внезапно показался яркий свет, принявший в следующую минуту форму огненного шара; этот шар пересек небесный свод и направился к блестящей звезде. Немного погодя, огненный шар покрыл собою звезду и остался как будто пригвожденным к ней. Все небо озарилось светом. Затем, шар начал снова подниматься, но на том месте, где прежде сверкала звезда, царила глубокая ночь; спутники звезды также исчезли. Огненный шар быстро пронесся по другой стороне небесного склона и затем опустился в море, и море окрасилось в багровый цвет, точно налитое кровью. Это продолжалось всего несколько мгновений, и все покрылось мраком. Блестящая звезда и ее спутники исчезли навеки.

-- Какое странное видение! -- сказал Андроник, выслушав молча рассказ астролога. -- Теперь посмотрим, как ты объяснишь мне его!

-- Неужели необходимо какое-нибудь объяснение? Чего мог ты не понять в этом, князь? О, немощь людская! Все объясняется легко и просто. Лучезарная звезда, окруженная спутниками, -- император Алексей; огненный шар, пересекающий небесный свод и затемнивший свет звезды своим ярким блеском, это - ты, Андроник, слава которого затмит величие императора. При твоем появлении меркнет блеск императорской короны, исчезают второстепенные светила, окружающие трон. Понимаешь ли ты теперь, что означает это видение?

-- Понимаю, -- ответил Андроник. -- Но мне кажется необъяснимым погружение шара в море и багровый цвет воды.

 Преклонись, князь, перед небесным знамением, -- сказал астролог серьезным тоном, -- довольствуйся тем объяснением, какое доступно тебе, не делай напрасных попыток исследовать небесные тайны. Не оскверняй святыни его знамения... Багрово-красный цвет моря, в которое погрузился огненный шар, останется для тебя неразрешимой загадкой. Не пытайся поднять покров, скрывающий неизвестную будущность.

Иона удалился таким же медленным шагом, каким вошел в комнату; занавесь снова опустилась за ним.

-- Огненный шар осветит ночной мрак, -- проговорил задумчиво Андроник, оставшись наедине с собою, -- огненный шар, который блеснет на одно мгновение и затмит свет других звезд, чтобы вслед за тем погрузиться в багровое море?.. Иона не мог или не хотел объяснить мне это небесное явление... В таком случае оно не в мою пользу... Впрочем, не все ли равно! Эти явления не более, как игра природы; им придают значение только неразумные и робкие люди. Они не могут тревожить меня.

Между тем, в лагере снова началась обычная суетливая деятельность; везде было движение, везде кипела работа. Часы отдыха прошли.

Андроник вышел из своей палатки и молча следил за происходившей вокруг него деятельностью; его появление заставило воинов работать с удвоенной энергией, каждый из них хотел показать перед своим полководцем воодушевлявшее его усердие.

который явился в лагерь Андроника в сопровождении духовенства.

Андроник увидел приближавшееся шествие священников и самого церковного владыку, о котором слышал столько рассказов, хотя не знал его лично, и поспешил к нему навстречу. Не доходя до него несколько шагов, он преклонил колена, поцеловал подошвы ног патриарха и, поднявшись на ноги, сказал:

 Счастливы мои очи, что могли узреть поборника добра и истины на земле, счастлив я, что на мою долю выпала благодать увидеть церковного владыку, славу которого возвещает весь мир. Да удостоит твое святейшество с высоты достигнутого тобой величия бросить милостивый взгляд на меня, грешного. Благослови, святой отец, раба твоего, у которого нет иного желания, как доказать на деле то глубокое уважение, которое он чувствует к тебе.

Патриарх, молча выслушал это приветствие и бросил на Андроника взгляд, выражавший непреодолимое отвращение. Феодосий был добродетельный и справедливый человек, враг всякого коварства и лицемерия; он тотчас почувствовал ложь в словах Андроника; и у него промелькнула невольная мысль, что только злой демон мог привлечь его к кормилу государства, которое более чем когда-либо нуждалось в доблестном правителе. На лице патриарха появилась горькая улыбка.

-- Твоя слава опередила тебя, Андроник, -- сказал патриарх, -- я знаю тебя, хотя мы впервые встречаемся с тобою, -- затем, обращаясь к одному из сопровождавших его священников, он добавил вполголоса: - Этот человек действительно такой, каким нам описывали его!

- Патриарх имеет такой же угрюмый вид, как все армяне.

Но Андроник, более искусный в притворстве, скоро овладел собою и пригласил патриарха к себе в палатку. Феодосий сошел с лошади и, благословил правой рукою воинов, преклонивших перед ним колена.

Патриарх сел в широкое кресло и, обращаясь к стоявшему перед ним Андронику, сказал:

-- Ты, князь, прибыл сюда из отдаленных азиатских провинций, чтобы с Божьей помощью принять участие в управлении государством, которому нужна помощь сильной, но отеческой руки. Наша родина страждет. Господь наказывает свой грешный народ. Императорский скипетр в руках отрока, которого злые советники стараются совратить с пути истины. Но милосердное небо обезоруживает замышляющих зло.

 Царство зла непродолжительно на земле, святой отец, -- ответил Андроник, опустив глаза.

-- Да будет благословенно имя Господне! -- сказал Феодосий. -- Он простирает к нам свою милостивую руку.

-- Что хочешь ты сказать этим?

-- Один из злодеев обезоружен, и не может больше вредить нам. Небесная кара постигла протосевастоса, который свергнут с высоты своего нечестия и теперь сидит заключенный в мрачной темнице.

 Возможно ли это? -- воскликнул Андроник. -- Протосевастос!?

 Да, Андроник, все это совершилось, -- ответил седой патриарх, устремив строгий взгляд на своего собеседника, -- Господь не оставляет нечестивых без наказания ни в этой жизни, ни в будущей.

-- А император?

-- Император должен был подчиниться воле народа. Что мог сделать слабый отрок? Может ли он иметь какое-либо влияние, когда его намеренно держали во мраке невежества ради интересов могущественного протосевастоса?

 Но разве ты, преподобный Феодосий, не мог принять никаких мер, чтобы оградить юного императора от дурных влияний? -- спросил Андроник. -- На тебя собственно и возложил Мануил эту великую и священную обязанность.

-- Действительно Мануил назначил меня руководителем и наставником своего сына и наследника, -- возразил старец с горькой усмешкой. -- Вначале я усердно взялся за исполнение этого тяжелого долга и сделал несколько попыток сдержать обещание, данное мною умирающему отцу и государю. Но вскоре я убедился, что все усилия будут напрасными; мой голос был голосом вопиющего в пустыне; никто не обращал внимания на слова престарелого пастыря; к советам его относились с презрением. Наконец, я увидел себя вынужденным отказаться от места, которое с каждым днем становилось для меня невыносимее. Перевес оказался на стороне врагов.

 А теперь? -- спросил Андроник.

-- И теперь я не принесу никакой пользы, -- сказал патриарх, -- императорский престол вскоре приобретет могущественного защитника...

 Неужели ты хочешь возложить на меня одного такую тяжелую ношу?

-- Император не нуждается больше в моей помощи. Я считаю себя освобожденным от данного обещания с той минуты, как Андроник переступит порог императорского дворца.

Луч дикой радости сверкнул в глазах Андроника; слова патриарха устраняли последнюю преграду, отделявшую его от императорского престола.

Еще долгое время Андроник провожал глазами удалявшуюся группу всадников. Наконец, когда они совсем исчезли из виду, он пробормотал сквозь зубы:

-- Ты заблуждаешься, патриарх! Меня не испугает церковное проклятие, хотя ты ясно намекал на него; я не привык трепетать перед кем бы то ни было...

Вечерние сумерки уже набросили свои тени на берега Босфора и лагерь Андроника. Перед каждой палаткой был зажжен факел, чтобы жители Константинополя могли видеть издали место, где находился лагерь их будущего государя и его верных воинов.