Берл-портной

Ицхок-Лейбуш Перец

Бердичевская синагога. Канун судного дня. Под вечер

"...С соизволения божия, с соизволения людского".

Старики произнесли последние слова молитвы и уселись по своим местам.

Рабби Леви-Ицхок у амвона. Он должен произнести "Кол-нидрей" и молчит. Все взоры устремлены на спину Леви-Ицхока. В женском отделении синагоги тишь, как на море перед бурей. Он начнет и, может быть, как это иногда бывает с ним, с проповеди. Сначала же побеседует с всевышним, как с близким, по душам, на простом языке...

Но рабби Леви-Ицхок, облаченный в белый хитон и талес, неподвижен и молчит.

Что это означает?

Неужели врата молитв еще закрыты в такой поздний час? Или не в силах рабби Леви-Ицхок постучать, чтобы открыли? Он стоит, склонив голову слегка набок, ухо - кверху, точно оттуда ему что-то доносится. Не прислушивается ли рабби Леви-Ицхок, как будут открывать врата молитв?..

И вдруг рабби Леви-Ицхок оборачивается лицом к народу и зовет:

- Шамес!

На зов бежит синагогальный служка. Рабби Леви-Ицхок спрашивает его:

- Берл-портной уже здесь?

Молящиеся поражены. Синагогальный служка дрожа лепечет: "Не знаю", оглядывает всех. Рабби Леви-Ицхок тоже оглядывается и говорит:

- Нет, не пришел! Остался дома. - И снова обращается к служке: - Ступай к Берлу-портному домой, позови сюда. Скажи, что я, Леви-Ицхок, духовный глава общины, зову его.

Синагогальный служка уходит.

Берл-портной живет на этой же улице, недалеко от синагоги. Ждать его долго не приходится. Он является без белого хитона и талеса, в будничной одежде, нахмуренный, глаза - не то злые, не то испуганные. Он подходит вплотную к рабби Леви-Ицхоку:

- Вы меня звали, рабби? Вот я пришел к вам!

"К вам" подчеркивает он.

Рабби Леви-Ицхок улыбается.

"Берл-портной" да "Берл^-портной".

- Да? - торжествует Берл-портной.

- У тебя какая претензия есть?

Отвечает:

- Конечно!

- К кому?

- К всевышнему.

Прихожане готовы разорвать портняжку на части. Рабби Леви-Ицхок еще шире улыбается:

- Может быть, ты нам расскажешь, Берл, в чем дело?

- Отчего же нет? Готов здесь даже тяжбу затеять с богом. Ну как, говорить?

- Говори.

И Берл-портной начал:

- Все лето, рабби (да не случится это с вами!), я не имел работы. Никто не дал мне заработать... ни еврей, ни-- да не будь он помянут рядом! - иноверец. Хоть ложись да помирай.

- Может ли это быть? - не верится рабби Леви-Ицхоку. - Потомки Авраама, Исаака и Якова - милосерднейшие из милосердных. Надо было поверить им свою нужду.

- Нет, рабби, никогда! Я никому не жалуюсь и ни у кого не беру. Подачек от людей Берл не желает. Всевышний обязан пред ним, как и пред другими.

Но вот что сделал Берл: дочь свою в прислуги отдал--куда-то в большой город.

И сидит Берл дома, ждет: что сотворит его "святое имя".

Наступает праздник кущей. Открывается дверь. Ага, дождался: входит в дом посланец от пана - зовут шубу шить.

Хорошо! Владыка мира позаботился!

И вот Берл отправляется и прибывает в замок к пану. Ему отводят отдельную комнатку, дают сукно и мех.

- Видели бы вы, рабби, какие лисьи шкурки! Лисьи из лисьих...

- Ведь уже время приступить к "Кол-нидрей"! - торопит его рабби Леви-Ицхок. - Словом, ты сделал свое дело как следует. Что же было дальше?

- Пустяки! Три шкурки остались.

- Это было не так легко, рабби, как говорится. Когда выходишь из замка, у ограды стоит страж. Если у него явится подозрение, то он обыщет тебя с ног до головы, даже сапоги снимет. И если бы, не дай бог, шкурки у меня нашли, то... у пана и собаки и гонцы есть...

- Ну, и как ты поступил?

- Но ведь я Берл-портной! Пошел на кухню, попросил хлебец с собой.

Рабби Леви-Ицхок прерывает:

- Как, хлеб иноверцев?

- Не для еды, рабби, боже упаси! Мне дали хлеб, большущий хлеб. Вернулся я обратно в дом, разрезал его и вынул весь мякиш. Мякиш я долго мял руками, пока он не пропитался потом, и бросил псу, который сторожил у порога. Собака любит человеческий пот. А три шкурки я сунул в пустой хлеб. И иду.

У ограды:

- Ты что там, еврейчик, несешь подмышкой?

Показываю - хлеб.

Прошло благополучно. А чуть подальше, я давай бежать. И не иду дорогой, а все жнивьем, жнивьем. С поля на поле: полем путь короче. Вот так иду, приплясываю: есть чем праздничек справить! Без подачек от общины, без долгов. Шкурки дорогие...

И вдруг чувствую - земля дрожит. Догадываюсь: всадник мчится. За мной погоня! Стынет кровь в жилах. Наверное, подсчитали шкурки. Бежать - глупо: ведь всадник, панский конь. Бросаю первым делом хлеб свой в жнивье. Но делаю примету. Хорошую примету. И останавливаюсь. Слышу - окликают:

- Гей, Берко! Берко!

Да, это он - панский казачок. Узнаю его голосок. Внутри, рабби, все дрожит во мне. Душа - в пятки ушла. Но Берл-портной не теряется, идет навстречу, будто ни в чем не бывало.

Оказывается, напрасный страх!

Забыл вешалку пришить, вот и послали за мной гонца. И он уж тащит меня на коня. Поворачивает, скачем...

В душе благодарю бога за избавление. Пришиваю вешалку и пускаюсь в обратный путь. Прихожу к примете - нет хлеба.

Жатва давно закончена. Кругом ни живой души. Никакая птица в мире такой тяжести не поднимет. Догадываюсь, кто это сделал...

- Кто?

- Он! - отвечает Берл-портной и указывает пальцем вверх, - владыка мира. Это дело его рук, рабби! И знаю, почему. Он, великий бог, не желает, чтоб его раб, чтобы я, его Берл-портной, брал остатки...

- Ну, конечно, - замечает мягко рабби Леви-Ицхок, - по закону...

- Закон... Какой закон! - возражает Берл, - он знает, что обычай сильней закона. И не я обычай этот создал; он существует испокон века. И опять, - рассуждает Берл, - если он, владыка мира, такой великий, гордый пан и не желает, чтоб беднейший из его слуг, его раб Берл-портной, который служит ему, разрешал себе брать остатки, так пусть дает заработок. Пусть он, как пан, дает мне самое насущное.

Ни того, ни другого он, однако, не хочет.

Взревели тут прихожане по-медвежьи. Машут на него руками, надвигаются на него.

Но рабби Леви-Ицхок произносит веско:

- Чтобы тихо стало!

Прихожане утихают. И рабби Леви-Ицхок спрашивает Берла задушевно:

- А дальше что?

- Да ничего.

И рассказывает:

- Прихожу домой, не умываюсь. Ем, не совершая омовенья рук. Жена пытается протестовать, - пощечина! Ложусь спать без молитвы. Уста хотят произносить молитву, - сжимаю их, стискиваю зубы. Утром ни омовенья рук, ни благодарения всевышнему, ни молитвенного облачения! - "Дай есть!" Жена убежала из дому. В деревню убежала, к своему отцу-арендатору. Что ж, пусть без жены! Мне это даже доставляет удовольствие. Я-то ведь, - я! Я Берл-портной. Она слабая женщина, пусть не становится мне на пути. И я делаю свое. Никаких обрядов! Иногда, случается, выпью рюмку, в праздник - не произношу благословенья над вином, нет! В "праздник торы" я, как Мордухай, когда народу угрожало бедствие, хватаю мешок и одеваю на голову. Назло! Наступают дни покаянья, становится как-то не по себе... Синагогальный служка на рассвете стучит, будит к богослужению. Сердце сильнее бьется, так и тянет, тянет... Но ведь я - Берл-портной, слово держать умею. Укрываюсь с головой. Выдерживаю! Чтоб глаза не видели... Наступает Новый год - я ни с места. Наступает время трубных звуков - затыкаю уши ватой... Сердце разрывается, жалко себя, рабби... И мне стыдно перед самим собой. Хожу неумытый, в доме грязь. Обломок зеркальца висит, я поворачиваю его к стене, не хочу своей рожи видеть... Слышу, народ идет к реке, чтоб отряхнуть с себя грехи и утопить их...

Берл на минуту умолкает, но тотчас, подскочив, кричит:

- Но прав я, рабби! Сдаваться так, без ничего, не стану!

Рабби Леви-Ицхок, подумав немного, спрашивает:

- Чего же ты хочешь, Берл-портной? Тебе нужен заработок?

Берл с обидой:

- Заработок - плевое дело! Позаботился бы он раньше о пропитании. Пропитание полагается всем - и птице в воздухе, и червяку на земле. Пропитание - дело обычное. Теперь Берл требует большего!

- Скажи, Береле, чего же тебе?..

Подумав, Берл говорит:

- Не правда ли, рабби, в судный день прощаются лишь те грехи, которые совершены человеком перед богом?,

- Правда.

- А грехи, совершенные перед людьми, нет?

- Нет.

- Я, Берл-портной, не подчинюсь и не вернусь к богослуженью до тех пор, пока владыка мира, в угоду мне, не простит и эти грехи! Прав я, рабби?

И рабби Леви-Ицхок оборачивается к амвону, смотрит кверху, прислушивается с минуту и возвещает:

- Ты, Берл, победил! Ступай за молитвенным облаченьем!

* * *

http://public-library.ru. Воспроизводится по "Ицхок-Лейбуш Перец. Рассказы и сказки. Перевод с еврейского", под ред. Шахно Эпштейна, ОГИЗ, Государственное издательство художественной литературы, Москва, 1941.