| Автор: | По Э. А., год: 1837 |
| Категория: | Повесть |
Глава двадцатая
Вождь сдержал свое слово, и мы вскоре щедро снабдили себя свежими запасами. Черепахи были лучше тех, которых нам когда-либо случалось видеть, а утки превосходили нашу лучшую дичь, ибо были удивительно нежны, сочны и очень вкусны. Кроме того, когда мы объяснили наше желание, дикари доставили нам большое количество темного сельдерея, цинготной травы и лодку свежей и сушеной рыбы. Сельдерей был настоящим угощением, а цинготная трава оказала неоцененную пользу для поправления здоровья тех из наших людей, у которых показались признаки этой болезни. В очень короткое время в списке больных у нас не было уже ни одного человека. Было у нас также много другого рода свежих запасов, среди которых можно упомянуть некий вид ракушек, похожих видом на мули, но со вкусом устрицы. Креветки обыкновенные, так же как и пильчатые креветки, были в большом количестве, а равно яйца альбатросов и других птиц, с темной скорлупой. Мы захватили также большой запас свинины - мяса свиньи, о которой я упоминал раньше. Большинство из наших людей нашли это вкусной пищей, но мне она показалась с привкусом рыбы и вообще неприятной. Взамен всего этого добра мы предложили туземцам такие вещи, как синие бусы, медные украшения, гвозди, ножи и куски красной материи. Они были в полном восхищении от этого обмена. Мы устроили настоящий рынок на берегу, как раз под пушками шхуны, где наша меновая торговля производилась, как казалось, с полной добросовестностью и с той степенью порядка, которой поведение дикарей в селении Клёк-Клёк не давало нам возможности ожидать от них.
Дело шло таким образом совершенно дружественно в течение нескольких дней, и в продолжение этого времени туземцы были часто на борту шхуны, а группа наших людей часто бывала на берегу, надолго уходя в глубь страны и не встречая никаких притеснений. Видя ту легкость, с которой судно могло быть нагружено брюхоногими слизняками благодаря дружескому благорасположению островитян и той готовности, с которой они оказали бы нам помощь при сборе их, капитан Гай решил войти в переговоры с Ту-уитом для того, чтобы воздвигнуть удобные помещения, дабы заготовлять слизняков впрок и заручиться помощью Ту-уита и его племени в собирании возможно большего количества этого товара, в то время как он сам воспользуется хорошей погодой, чтобы продолжать свое плавание к югу. Когда он сказал об этом плане вождю, тот казался вполне, готовым войти в соглашение. Торговая сделка была заключена, совершенно удовлетворявшая обе стороны; при этом было условлено, что, сделав нужные приготовления, как то: отвести надлежащее место, построить часть зданий и сделать некоторые другие работы, для которых потребовались бы все люди нашего экипажа, шхуна будет продолжать свой путь, оставив троих из людей для наблюдения за выполнением плана и дабы научить туземцев хорошенько сушить брюхоногих. Что касается условий, то они были в зависимости от стараний дикарей во время нашего отсутствия. Они должны были получить договоренное количество синих бус, ножей, красной материи и тому подобного за определенное число пикулей брюхоногих, которые должны были быть готовы к нашему возвращению.
Описание свойств этого важного предмета торговли и способ его приготовления могут быть несколько интересны моим читателям, и я не могу найти более подходящего места ввести это описание в свое повествование. Следующая полная заметка об этом предмете взята из одного современного рассказа о путешествии к Южным морям.
"Это тот моллюск Индийского океана, который в торговле известен под французским именем bouche de mer (лакомый кусок из моря). Если я не слишком ошибаюсь, знаменитый Кювье называет его gasteropoda pulmonifera. Его собирают во множестве на берегах островов Тихого океана, изготовляя главным образом для китайского рынка, где он имеет большую ценность, быть может такую же, как и весьма известные молве съедобные птичьи гнезда, которые, вероятно, сделаны из желатинного вещества, собираемого одним видом ласточки из тела этих самых слизняков. У них нет ни раковины, ни ног, ни какой-либо выдающейся вперед части тела, исключая поглощающего органа и противоположного выводящего протока, но с помощью своих гибких колец, они, подобно гусеницам или червям, проползают в мелководье, и в отлив их видит ласточка, острый клюв которой, войдя в мягкое животное, извлекает клейкое и волокнистое вещество, и оно, высохнув, может скреплять стенки ее гнезда. Отсюда имя gasteropoda pulmonifera.
Этот моллюск продолговатый и различных размеров, от трех до восемнадцати дюймов в длину; я видел нескольких, которые были не менее двух футов длины. Они почти круглые, немного сплюснутые с одной стороны, с той, которая обращена ко дну моря; толщина их от одного до восьми дюймов. В известные времена года они выползают в мелководье, вероятно в целях размножения, ибо их часто встречают парами. Когда солнце сильно действует на воду, нагревая ее, они приближаются к берегу и часто забираются в места такие мелкие, что при отливе остаются на суше, предоставленные солнечной жаре. Но они не производят потомства в мелкой воде, ибо потомства мы никогда не видели, а лишь вполне выросшие слизняки, как было наблюдено, приходили из глубины воды. Они питаются главным образом тем разрядом животнорастений, которые вырабатывают коралл.
Этот слизняк обыкновенно ловится на глубине трех-четырех футов воды; после чего его выносят на берег и надрезают с одного конца ножом, надрез этот в один дюйм или больше, смотря по величине слизняка. Нажимая это отверстие, вынимают внутренности, которые похожи на внутренности других малых обывателей моря. Все это содержимое вымывается и потом кипятится до известной степени, не слишком много, не слишком мало. Потом их закапывают в землю на четыре часа, затем снова кипятят в течение короткого времени, после которого высушивают их или на огне или на солнце. Те, которых сушат на солнце, гораздо лучше. Но тогда как одна пикуля (133 1/3 фунта) может быть высушена таким образом, можно высушить тридцать пикулей на огне. Раз хорошо просушенные, они могут сохраняться в сухом месте три-четыре года без всякой опасности порчи; но их нужно осматривать раз в несколько месяцев, или четыре раза в год, нет ли там сырости, которая их тронула.
Китайцы, как мы упоминали раньше, считают брюхоногих очень большим лакомством, полагаю, что эта пища удивительно укрепляет и питает все тело, возобновляя организм, истощенный невоздержанностью в удовольствиях. Первый сорт продается по высокой цене в Кантоне, по девяносто долларов за пикулю; второй сорт стоит семьдесят пять долларов; третий пятьдесят, четвертый тридцать; пятый двадцать; шестой двенадцать; седьмой восемь и восьмой четыре доллара; малые грузы, однако, продают и дороже в Маниле, Сингапуре и Батавии".
Войдя таким образом в соглашение, мы тотчас начали выгружать на берег все необходимое для приготовления стройки и расчистки почвы. Мы выбрали обширное плоское место около восточного берега бухты, где было много и леса и воды, и на небольшом расстоянии от главных рифов, где водились брюхоногие. Мы принялись за работу с большим рвением и вскоре, к величайшему удивлению дикарей, срубили для нашей цели достаточное количество деревьев, быстро сложили их в порядок для сруба домов, которые в два-три дня были настолько подвинуты вперед, что мы вполне свободно могли поручить остальную работу тем трем людям, которых мы хотели оставить тут. Это были Джон Кэрсон, Альфред Гаррис и Питерсон (все уроженцы Лондона, как я думаю), которые предложили для этого свои услуги.
подвергнуться опасности оскорбить его окончательным отказом. Я думаю, что ни один из нас в то время не имел ни малейшего подозрения относительно чистосердечия дикарей. Все они одинаково держали себя с большой благопристойностью, помогая нам с рвением в нашей работе, предлагая нам свои услуги, часто безвозмездно, и никогда ни при каком случае они не стянули ни одного предмета, хотя было очевидно, что они очень высоко ценили все наше добро, судя по тем преувеличенным изъявлениям радости всякий раз, как мы дарили им что-нибудь. Женщины особенно были до чрезвычайности услужливы во всех отношениях, и вообще мы были бы самыми подозрительными людьми, если бы у нас была малейшая мысль об измене со стороны тех, кто обращался с нами так хорошо. Потребовалось очень короткое время, чтобы оказалось, что эта видимая доброта характера была только следствием глубоко замышленного плана нашего уничтожения и что островитяне, к которым мы испытывали такое неумеренное чувство уважения, были одними из самых варварских, изощренных и кровожадных негодяев, какие когда-либо оскверняли лик земли.
Шесть человек было оставлено на шхуне с приказанием ни под каким предлогом не позволять ни одному из дикарей приближаться к судну во время нашего отсутствия и находиться постоянно на палубе. Абордажные сетки были подняты, пушки заряжены двойным зарядом вязаной картечи, и фальконеты были снабжены зарядами из мушкетных пуль. Шхуна стояла на якоре с отопленными реями, приблизительно на расстоянии мили от берега, и ни одна лодка не могла приблизиться к ней ни в каком направлении без того, чтобы ее не было ясно видно, и она не была бы тотчас подвергнута огню наших фальконетов.
был длинный морской нож, немного похожий на так называемый bowie knife, который вошел в такое употребление в наших западных и южных областях. Сотня воинов в черных шкурах встретила нас у пристани с целью нас сопровождать на нашем пути. Мы заметили, однако, с некоторым удивлением, что они были теперь совершенно безоружны, и когда мы спросили Ту-уи-та относительно этого обстоятельства, он просто ответил, что "матти нон уи па па си" - что означало, что в оружии нет нужды там, где все братья. Мы приняли это за хороший знак и двинулись в путь.
Мы перешли через источник и речку, о которых я говорил раньше, и вошли в узкое ущелье, лежащее среди цепи мыльняковых холмов, между которых было расположено селение. Это ущелье было скалистое и настолько неровное, что нам нелегко было карабкаться через него еще при первом посещении Клёк-Клёка. Вся длина оврага могла быть в полторы мили или, быть может, две мили. Он извивался во всевозможных направлениях среди холмов (по-видимому, он образовывал в отдаленный период русло потока), нигде не идя более двадцати ярдов без крутого поворота. Склоны этого дола, я уверен, имели приблизительно семьдесят или восемьдесят футов в вышину по отвесу на всем его протяжении, а в некоторых местах они поднимались на удивительную высоту, так целиком затемняя проход, что сюда могло проникать лишь очень немного дневного света. Средняя ширина была около сорока футов, иногда же она уменьшалась настолько, что могло пройти не более пяти человек рядом. Одним словом, не могло быть лучшего места в мире, приспособленного для засады, и было более чем естественно, что мы заботливо осмотрели наше оружие, когда мы вошли туда. Когда я теперь думаю о нашем поразительном безумии, главное, на что я удивляюсь, что мы могли отважиться при каких бы то ни было обстоятельствах так всецело отдаться во власть неизвестных нам дикарей, чтобы позволить им идти спереди и сзади нас во время нашего перехода через ущелье. Однако же этот порядок мы слепо приняли, глупо понадеявшись на силу нашего отряда, на безоружность Ту-уита и его людей, на действительный эффект нашего огнестрельного оружия (действие которого было до сих пор тайной для туземцев) и больше всего на долго поддерживаемую притворную дружбу этих бесчестных негодяев. Пятеро или шестеро из них шли впереди, как бы для того чтобы быть проводниками, напоказ содвигая большие камни и щебень с пути. Затем шел наш собственный отряд. Мы шли сомкнутым строем, остерегаясь только разъединяться. Сзади следовал главный отряд дикарей, который соблюдал необычайно строгий порядок.
Дёрк Питерс, некий Вильсон Аллен и я были по правую сторону наших товарищей и рассматривали, проходя, странное строение обрыва, который нависал над нами. Расщелина в мягкой скале привлекла наше внимание. Она была достаточно широка для того, чтобы в ней свободно мог протесниться один человек, и простиралась вглубь, в гору, на восемнадцать или двадцать футов по прямому направлению, поворачивая потом влево. Вышина этого отверстия, насколько мы могли это видеть из главного ущелья, была, быть может, в шестьдесят футов. Там был один или два малорослых кустарника, свисавшие из расселины, на них были какие-то орехи, которые я полюбопытствовал рассмотреть и с живостью двинулся для этой цели вперед, сорвал пять-шесть орехов на кисти и поспешно пошел назад. Когда я повернулся, я увидел, что Питере и Аллен последовали за мной. Я попросил их вернуться назад, ибо здесь не было достаточно места пройти двоим, говоря, что я им дам орехов. Соответственно с этим, они повернулись и карабкались назад. Аллен был уже около входа в расщелину, как вдруг я почувствовал сотрясение, не похожее ни на что, испытанное мною когда-либо раньше, и внушившее мне смутное представление, если я действительно тогда мог подумать о чем-либо, что все основание нашего земного шара внезапно разорвалось и что настало светопреставление.