Поместье Арнгейм
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Поместье Арнгейм

Эдгаръ По

Отъ колыбели до могилы мой другъ Эллисонъ, какъ попутнымъ ветромъ, былъ сопровождаемъ преуспеянiемъ. И не въ чисто мiрскомъ смысле употребляю я это слово - преуспеянiе. Я разумею его какъ синонимъ счастья. Человекъ, о которомъ я говорю, казалось, былъ рожденъ для того, чтобы нагляднымъ образолъ подтвердить идеи Тюрго, Прайса, Пристли, и Кондорсэ - доставить частный примеръ того, что было названо химерой перфекцiонистовъ. Я думаю, что за краткiй перiодъ его существованiя я виделъ опроверженiе догмата, утверждающаго, что въ самой природе человека есть некоторое скрытое начало, враждебное блаженству. Тщательное изследованiе его участи дало мне понять, что вообще злосчастiя человечества проистекаютъ отъ нарушенiя несколькихъ простыхъ законовъ, управляющихъ человеческой природой, - что, какъ известный видъ существъ, мы имеемъ въ нашемъ распоряженiи элементы счастья, къ которымъ мы еще не прикоснулись - и, что даже теперь, при настоящей смуте и безумной спутанности всехъ мыслей въ великомъ вопросе общежитiя, не невозможно, чтобы человекъ, какъ отдельная личность, при известныхъ, необычныхъ, и въ высокой степени случайныхъ, обстоятельствахъ, былъ счастливъ.

Притомъ, мой юный другъ былъ вполне проникнутъ мыслями, подобными вышеизложеннымъ; и такимъ образомъ нелишнее будетъ заметить, что безпрерывная полоса наслажденiя, которою отличалась его жизнь, въ значительной степени была результатомъ предумышленности. На самомъ деле, вполне очевидно, что при меньшей наличности той инстинктивной философiи, которая время отъ времени такъ хорошо заменяетъ опыть, Мистеръ Эллисонъ уже самымъ чрезмернымъ успехомъ своей жизни былъ бы вброшенъ во всеобщiй водоворотъ несчастья, зiяющiй предъ теми, кто наделенъ необычными качествами. Но я отнюдь не задаюсь намеренiемъ писать этюдъ о счастьи. Идеи моего друга могутъ быть изложены въ несколькихъ словахъ. Онъ допускалъ лишь четыре основные принципа, или, говоря точнее, условiя блаженства. Главнымъ условiемъ онъ считалъ (странно сказать!) нечто простое и чисто физическое: какое-нибудь свободное занятiе на открытомъ воздухе. "Здоровье", говорилъ онъ, "достигаемое какими-нибудь другими средствами, врядъ ли достойно такого наименованiя". Онъ приводилъ въ примеръ восторги, доступные охотникамъ по красному зверю, и указывалъ на земледельцовъ, какъ на единственный классъ людей, которые справедливо могутъ считаться более счастливыми, чемъ другiе. Вторымъ его условiемъ была женская любовь. Третьимъ, и наиболее труднымъ для выполненiя, было презренiе къ честолюбiю. Четвертымъ - какой-нибудь предметъ безпрерывнаго стремленiя; и онъ утверждалъ, что, при равенстве другихъ вещей, объемъ достижимаго счастья былъ въ прямомъ отношенiи къ возвышенности предмета такого стремленiя.

Эллисонъ былъ достопримечателенъ этимъ непрестаннымъ обилiемъ благихъ даровъ, расточавшихся для него судьбой. Въ личномъ изяществе и красоте онъ превосходилъ всехъ другихъ. Умъ его былъ такого порядка, что прiобретенiе знанiй было для него не столько трудомъ, сколько проникновенiемъ и необходимостью. Его родъ былъ однимъ изъ самыхъ знаменитыхъ въ государстве. Его невеста была очаровательнейшей и преданнейшей изъ женщинъ. Его владенiя всегда были обширными; но, при наступленiи его совершеннолетiя, обнаружилось, что въ его пользу судьба устроила одну изъ техъ необыкновенныхъ, капризныхъ выходокъ, которыя заставляютъ дрогнуть весь тотъ людской мiръ, въ которомъ оне возникаютъ, и лишь въ редкихъ случаяхъ не изменяютъ кореннымъ образомъ весь нравственный составъ техъ, кто является ихъ предметомъ.

путемъ сбереженiй, царское имущество, и, такъ какъ у него не было ближайшихъ родственниковъ, ему заблагоразсудилось пожелать, чтобы его богатство наростало въ теченiи столетiя после его смерти. Подробнымъ образомъ, и съ большой прозорливостью, означивъ различные способы помещенiя капитала, онъ завещалъ общую его сумму ближайшему изъ кровныхъ родственниковъ, носящихъ имя Эллисона, который оказался бы въ живыхъ по истеченiи столетiя. Были сделаны многочисленныя попытки, чтобы устранить это необыкновенное завещанiе; ихъ характеръ ex post facto обусловилъ ихъ недействительность; но вниманiе ревниваго правительства было пробуждено, и въ конце концовъ былъ созданъ законодательный актъ, воспрещающiй всякiя подобныя накопленiя. Этотъ актъ, однако, не помешалъ юному Эллисону сделаться на двадцать первомъ году наследникомъ своего предка Сибрайта, и вступить въ обладанiе суммой въ четыреста пятьдесятъ миллiоновъ долларовъ {Случай, подобный, въ общихъ чертахъ, предположенному здесь, произошелъ не такъ давно въ Англiи. Имя счастливаго наследника - Теллесонъ. Я встретилъ впервые разсказъ объ этомъ въ "Tour", Князя Пёклера Мёскау, который определяетъ унаследованную сумму въ девяносто миллiоновъ фунтовъ спiерлинговъ, и справедливо замечаетъ, что и въ разсмотренiи суммы такой обширной, и того, что съ ея помощью могло бы быть сделано, есть что-то даже возвышенное". Въ согласiи со взглядами, выражаемыми въ данномъ очерке, я принялъ утвержденiе Князя, хотя бы оно и было сильно преувеличено. Въ зачаточномъ виде, а начало даже целикомъ, этотъ очеркъ былъ напечатанъ много леть тому назадъ - прежде, чемъ вышелъ первый номеръ превосходнаго "Juif Errant", Эженя Сю, можетъ быть внушеннаго ему разсказомъ Мёскау.}. Когда сделалось известнымъ, какими чудовищными размерами отличалось наследство, возникли, конечно, различныя предположенiя о способахъ пользованiя имъ. Обширность суммы и возможность немедленно ею воспользоваться вскружили голову всемъ, кто размышлялъ объ этомъ предмете. Относительно обладателя сколько нибудь серьезной суммы можно воображать, что онъ совершитъ любую изъ тысячи вещей. При богатстве, лишь просто превышающемъ состоянiе другихъ согражданъ, легко себе представить его вовлеченнымъ въ крайнiя излишества общепринятыхъ въ данную минуту экстравагантностой - или занимающимся политическими интригами --или стремящимся къ министерскому посту - или заботящимся объ увеличенiи знатности - или составляющимъ обширные музеи художественныхъ шедевровъ - или играющимъ роль щедраго покровителя литературы, науки, искусства - или сочетающимъ свое имя съ облагодетельствованными имъ крупными благотворительными учрежденiями. Но для непостижимаго богатства, находившагося въ рукахъ этого наследника, такiя задачи и все ординарныя задачи, это чувствовалось, представляли поле слшикомъ ограниченное. Фантазiя прибегла къ цифрамъ, но оне только еще более запутали дело. Оказывалось, что, даже при трехъ процентахъ на сто, годовой доходъ отъ наследства возросталъ, ни много, ни мало, до тринадцати миллiоновъ пятисотъ тысячъ долларовъ; это составляло миллiонъ сто двадцать пять тысячъ въ месяцъ; или тридцать шесть тысячъ девятьсоть восемьдесятъ шесть въ день; или тысячу пятьсотъ сорокъ одинъ въ часъ; или двадцать шесть долларовъ въ каждую убегающую минуту. Такимъ образомъ, обычные пути предположенiй были совершенно прерваны. Люди не знали, что вообразить. Были даже такiе, которые предполагали, что Мистеръ Эллисонъ откажется по крайней мере отъ половины своего состоянiя, какъ отъ достатка безусловно лишняго - и обогатитъ целое полчище родственннковъ, разделивъ между ними свой излишекъ. Ближайшимъ изъ нихъ онъ, действительно, отдалъ свое, весьма крупное, состоянiе, которое ему принадлежало до полученiя наследства.

Я, однако, не удивился, заметивъ, что онъ уже давно былъ подготовленъ относительно того пункта, который возбуждалъ такiя разногласiя среди его друзей. Что касалось деянiй личной благотворительности, онъ удовлетворилъ свою совесть. Въ возможность какого-либо, точно говоря, улучшенiя, совершеннаго самими людьми въ общихъ условiяхъ жизни людей, онъ (говорю съ прискорбiемъ) верилъ мало. Вообще, къ счастью или къ несчастью, онъ, въ значительной степени, былъ предоставленъ самому себе.

Онъ былъ поэтомъ, въ самомъ широкомъ и благородномъ смысле этого слова. Онъ понималъ, кроме того, истинный характеръ величественной цели, высокую торжественность и достоинство поэтическаго чувства. Самое полное, если только не единственно верное, удовлетворенiе этого чувства онъ инстинктивно виделъ въ созданiи новыхъ формъ красоты. Некоторыя особенности, или въ его раннемъ воспитанiи, или въ самой природе его разума, придали всемъ его этическимъ умозренiямъ окраску такъ называемаго матерiализма; и, быть можетъ, именно эта черта заставила его думать, что, по крайней мере, наиболее благодарная, если не единствснно законная, область поэтическаго творчества кроется въ созданiи новыхъ настроенiй чисто физическаго очарованiя. Такимъ образомъ случилось, что онъ не сделался ни музыкантомъ, ни поэтомъ - если мы употребляемъ этотъ последнiй терминъ въ его повседневномъ смысле. Или, быть можетъ, онъ не захотелъ сделаться ни темъ, ни другимъ, просто преследуя свою мысль, что презренiе честолюбiя есть одно изъ существенныхъ условiй счастья на земле. Не является ли, на самомъ деле, возможнымъ, что, въ то время какъ высшiй разрядъ генiя по необходимости честолюбивъ, высочайшiй - выше того, что называется честолюбiемъ? И не могло ли, такимъ образомъ, случиться, что многiе, гораздо более великiе, чемъ Мильтонъ, спокойно остались "немыми и безвестными"? Я думаю, что мiръ никогда не видалъ - и что, если только целый рядъ случайностей не вынудитъ какой-нибудь умъ благороднейшiй къ занятiю противному, мiръ никогда не увидитъ - полный объемъ торжествующей законченности въ самыхъ богатыхъ областяхъ искусства, на которую человеческая природа безусловно способна.

Эллисонъ не сделался ни музыкантомъ, ни поэтомъ, хотя не было человека, глубже его влюбленнаго въ музыку и въ поэзiю. Если бы жизнь его сопровождалась обстоятельствами иными, чемъ те, которыя были налицо, не невозможно, что онъ сделался бы художникомъ. Ваянiе, хотя по природе своей и строго поэтическое, было слишкомъ ограничено по своему объему и последствiямъ, чтобы когда-нибудь надолго удержать его вниманiе. И я уже назвалъ все те области, где поэтическое чувство, согласно тому, какъ оно понимается въ общепринятомъ смысле, способно проявляться. Но Эллисонъ утворждалъ, что область самая богатая, самая истинная, и наиболее естественная, если даже не самая обширная изъ всехъ, была, необъяснимымъ образомъ, позабыта. Ничего не говорилось о создателе садовъ-ландшафтовъ, какъ о поэте; между темъ моему другу казалось, что созданiе сада-ландшафта открывало для истинной Музы целый рядъ самыхъ пышныхъ возможностей. Здесь, действительно, для воображенiя былъ полный просторъ - развернуться въ безконечныхъ сочетанiяхъ формъ новой красоты, такъ какъ самые элементы этихъ сочетанiй, принадлежа къ высшему порядку, являлись самыми блистательными, какiе только могла доставить земля. Въ многообразiи и многоцветности цветка и дерева онъ виделъ салыя непосредственныя и самыя сильныя стремленiя Природы къ физическому очарованiю. И въ руководящемъ заведыванiи этими усилiями, или въ ихъ сосредоточенiи, или, говоря точнее, въ ихъ приспособленiи къ глазамъ, существующимъ, чтобы созерцать ихъ на земле - онъ думалъ найти наилучшее средство - достигнуть наибольшихъ результатовъ - для осуществленiя, не только своей собственной судьбы, какъ поэта, но и величественныхъ целей, для которыхъ Божество напечатлело въ человеке поэтическое чувство.

"Въ приспособленiи къ глазамъ, существующимъ, чтобы созерцать ихъ на земле". Объясняя эту фразу, Мистеръ Эллисонъ въ значительной степени приблизилъ меня къ разрешенiю того, что мне всегда казалось загадкой - я разумею тотъ фактъ (никемъ, кроме невеждъ, не оспариваемый), что въ природе не существуетъ такихъ зримыхъ сочетанiй, какiя можетъ создать генiальный художникъ. Нетъ такихъ эдемовъ въ действительности, какiе вспыхнули на полотнахъ Клода. Въ самыхъ чарующихъ природныхъ ландшафтахъ всегда встретишь какой-нибудь недостатокъ или что-нибудь лишнее - много лишняго и много недостатковъ. Въ то время какъ составныя части могутъ, каждая въ отдельности, посмеваться надъ высшимъ искусствомъ художника, распределенiе этихъ частей всегда будетъ давать возможность внести улучшенiе. Словомъ, нетъ такой точки на обширной поверхности земли, находящейся въ природной цельности, пристально смотря съ которой, художественный глазъ не нашелъ бы чего нибудь оскорбительнаго въ томъ, что называется "общимъ составомъ" ландшафта. И, однако же, какъ это непостижныо! Во всемъ другомъ мы справедливо научены смотреть на природу, какъ на нечто высшее. Передъ ея отдельностями мы съ трепетомъ отказываемся отъ соперничества. Кто вознамерится подделать краски тюльпана, или улучшить соразмерность лилiи долины? Критика, гласящая, что въ ваянiи или въ портретной живописи природа должна быть скорее возвышена или идеализована, нежели передана просто, заблуждается. Никакiя живописныя или скульптурныя сочетанiя отдельныхъ чертъ человеческаго очарованiя не могутъ сделать больше того, какъ только приблизиться къ живой, исполненной дыханiя, красоте. Лишь въ ландшафте этотъ критическiй принципъ веренъ; и разъ человекъ почувствовалъ его верность въ данномъ случае, только безудержный духъ обобщенiя заставилъ его объявить этотъ принципъ приложимымъ и ко всемъ областямъ искусства. Я сказалъ, его верность здесь; ибо чувство - не аффектацiя и не химера. Математики не могутъ доставить доказательствъ более безусловныхъ, чемъ те, которыя художнику доставляютъ чувство его искусства. Онъ не только веритъ, онъ положительно знаетъ, что такiя-то и такiя-то, повидимому, произвольныя соединенiя матерiи образуютъ, и только оне одне образуютъ, истинную красоту. Его доводы, однако, еще не созрели до выраженiя. Анализу более глубокому, чемъ до сихъ поръ виденный мiромъ, предстоитъ вполне изследовать и выразить ихъ. Темъ не менее его инстинктивныя мненiя подтверждены голосомъ всехъ его собратьевъ. Пусть известный "общiй составъ" будетъ иметь недостатки; пусть исправленiе будетъ внесено въ самый распорядокъ формы; пусть это исправленiе будетъ предоставлено всякому художнику въ мiре; каждый признаетъ его необходимость. И мало того: для исправленiя основныхъ въ этомъ общемъ составе недостатковъ, каждый отдельный сочленъ братства укажеть на тождественное улучшенiе.

Я повторяю, что лишь въ расположенiи ландшафта физическая природа допускаетъ улучшенiе, и что поэтому данное ея свойство было для меня тайною, которую я не могъ разгадать. Собственныя мои мысли относительно этого предмета говорили мне, что первоначальнымъ замысломъ природы было такъ распределить все на земной поверхности, чтобы во всемъ удовлетворить человеческое чувство совершенства - и въ красивомъ, и въ возвышенномъ, и въ живописномъ; но что этотъ первобытный замыселъ былъ разрушенъ известными геологическими переворотами - переворотами въ форме и въ распределенiи красокъ, исправленiе или смягченiе которыхъ составляетъ душу искусства. Сила этой идеи была, однако, въ значительной степени ослаблена темъ, что она необходимымъ образомъ заставляла разсматривать земные перевороты какъ нечто ненормальное и совершенно непригодное для какой-либо цели. И это именно Эллисонъ внушилъ мне, что они были предварительными показателями смерти. Онъ говорилъ такимъ образомъ: - Допустимъ, что первоначальнымъ замысломъ было безсмертiе человека на земле. Передъ нами тогда - первоначальное устроенiе земной поверхности, приспособленное къ его блаженному состоянiю, не какъ существующему, но какъ бывшему въ замысле. Перевороты были подготовленiемъ къ его позднее задуманному смертному состоянiю.

"Теперь", говорилъ мой другъ, "то, что лы разсматриваемъ, какъ улучшенiе ландшафта, можетъ действительно быть таковымъ, насколько это касается лишь моральной или человеческой точки зренiя. Каждое измененiе, въ природной сцене, весьма возможно, создаетъ на картине пятно, если мы предположимъ эту картину созерцаемой издали - въ массе - съ какой-нибудь точки, далекой отъ земной поверхности, хотя находящейся и не вне пределовъ земной атмосферы. Легко понять, что именно то самое, что можетъ улучшать близко разсматриваемую подробность, можетъ, въ то же самое время, нарушать общее, или зримое съ более далекой точки, впечатленiе. Можетъ словомъ, землеангеловъ, для вниманiя которыхъ, более, чемъ для нашего вниманiя, и для ихъ утонченнаго смертью воспрiятiя прекраснаго, могли быть созданы Богомъ обширные сады-ландшафты полушарiй".

Говоря со мной, мой другъ привелъ следующiе отрывки изъ одного писателя, мненiя котораго о садахъ-ландшафтахъ считались весьма существенными:--

"Собственно говоря, есть лишь два стиля сада-ландшафта: природный и искусственный. Одинъ стремится возсоздать первоначальную красоту местности, приспособляя ея элементы къ окружающей сцене; культивируя деревья, въ содружественномъ сочетанiи съ холмами или равниною соседней местности; угадывая и воплощая въ действительность эти тонкiя отношенiя величины, соразмерности, и цвета, которыя, будучи скрыты отъ зауряднаго созерцателя, повсюду зримы испытанному наблюдателю природы. Конечный результатъ, достигаемый природнымъ стилемъ сада-ландшафта, состоитъ скорее въ отсутствiи всякихъ недостатковъ и непрiемлемостей - въ господстве здравой гармонiи и порядка - чемъ въ созданiи какихъ-либо особыхъ дивъ и чудесъ. Искусствонный стиль имеетъ столько же разновидностей, сколько есть разныхъ вкусовъ, предъявляющихъ свой спросъ. Онъ находится въ некоторомъ общемъ отношенiи къ различнымъ стилямъ зданiй. Существуютъ стройныя аллеи и уютные уголки Версаля; Итальянскiя террасы; и разнообразный смешанный старый Англiйскiй стиль, находящiйся въ известной связи съ Отечественной Готической или Англiйской Елисаветинской архитектурой. Что бы ни говорилось противъ злоупотребленiц искусственнымъ садомъ-ландшафтолъ, примесь чистаго искусства, въ той или другой части сада, придаетъ ему известную большую красоту. Частью это происходитъ отъ услады зренiя, благодаря зримости порядка и замысла, частью это имеетъ моральный характеръ. Терраса, со старой, обросшей мхомъ, балюстрадой, сразу вызываетъ передъ глазами прекрасныя формы, что проходили здесь въ иные дни. Малейшее проявленiе искусства есть очевидный знакъ заботливости и человеческаго интереса".

"Изъ того, что я уже сказалъ", промолвилъ Эллисонъ, и вы можете видеть, что я отвергаю высказанную здесь мысль о возсозданiи первоначальной красоты местности. Первоначальная красота никогда не бываетъ такъ велика, какъ та, которую можно создать. Конечно, все зависитъ отъ выбора места съ надлежащими данными. То, что было сказано объ угадыванiи и воплощенiи въ действительность тонкихъ отношенiй величины, соразмерности, и цвета, является однимъ изъ примеровъ спутанности языка, служащей для прикрытiя неточности мысли. Указанная фраза можетъ означать что-нибудь, можетъ не означать ничего, и ни въ какомъ случае не можетъ быть руководящей. Что истинный результатъ природнаго стиля сада-ландшафта можно видеть скорее въ отсутствiи всяческихъ недостатковъ и непрiемлемостей, чемъ въ созданiи какихъ-либо особыхъ дивъ и чудесъ, это - положенiе, более приспособленное къ шаткимъ мыслямъ толпы, нежели къ пламеннымъ снамъ человека генiальнаго. Указанная отрицательная заслуга является принадлежностью той хромающей критики, которая въ литературе превознесеть до небесъ Аддисона. На самомъ деле, въ то время какъ достоинство, состоящее въ простомъ избеганiи порока, взываетъ непосредственно къ разуменiю, и можетъ, такимъ образомъ, быть очерчено кругомъ правила, воздержанiю. Вне этого, искусство критики можетъ только внушать. Насъ могутъ научить создать "Катона", но намъ тщетно стали бы говорить, какъ замыслить Парфенонъ или "Inferno". Но разъ известная вещь сделана - разъ чудо совершилось - способность пониманiя делается всеобщей. Софисты отрицательной школы, смеявшiеся надъ созиданiемъ, благодаря неспособнооти создавать, теперь громче всехъ въ раздаче аплодисментовъ. То, что въ хризалидномъ состоянiи своего основного начала оскорбляло ихъ вялый разсудокъ, въ завершенности выполненiя всегда рождаетъ восторгъ, взывая къ ихъ инстинкту красоты.

"Замечанiя автора относительно искусстврннаго стиля", продолжалъ Эллисонъ, "менее подлежатъ возраженiю. Примесь чистаго искусства въ той или иной части сада придаетъ ему известную большую красоту. Это справедливо; верно также и указанiе на человеческiй интересъ. Выраженную здесь основную мысль нельзя оспаривать, - но что-нибудь можетъ быть за пределами этого. Можетъ быть известный эффектъ въ соответствiи съ основной мыслью - эффектъ, который недостижимъ при обычныхъ средствахъ, находящихся въ распоряженiи отдельной личности, но который, если его достигнуть, могъ бы придать саду-ландшафту очарованiе, далеко превосходящсе чары, придаваемыя ощущенiемъ чисто человеческаго интереса. Поэтъ, имеющiй изъ ряду вонъ выходящiя денежныя средства, могъ бы, не отвергая необходимой идеи искусства, или культуры, или, какъ выражается нашъ авторъ, интереса, такъ напитать свои замыслы необычностью размеровъ и новизной красоты, что онъ достигъ бы впечатленiя некоего духовнаго вмешательства. Можно видеть, что при достиженiи такого результата онъ сохраннтъ все выгоды интереса или въ то же время отрешая свое произведенiе отъ сухости и отъ технической стороны общепринятаго искусства. Въ самой суровой пустыне - въ самыхъ дикихъ местахъ никемъ нетронутой прпроды - явно видится искусство на одну ступень понижено - что оно приведено какъ бы въ гармоническую или содружественную связь съ чувствомъ человеческаго искусства - что оно образуетъ какъ бы некое междуцарствiе: - вообразимъ, напримеръ, какой-нибудь ландшафтъ, сложная обширность и законченность котораго - ландшафтъ, красота котораго, пышность и странность - возбуждаютъ представленiе о заботливости, или деятельныхъ усилiяхъ, или надзоре, со стороны существъ высшихъ, но родственныхъ человечеству - тогда ощущенiе будетъ сохранено, между темъ какъ вложенное здесь искусство будетъ вызывать впечатленiе посредствующей или вторичной природы - природы, которая не есть Богь, и не эманацiя Бога, но которая все еще остается природой, какъ созданiе ангеловъ, витающихъ между человекомъ и Богомъ".

Въ посвященiи своего огромнаго состоянiя осуществленiю подобнаго виденiя - въ свободныхъ занятiяхъ на открытомъ воздухе, обусловленныхъ личнымъ надзоромъ за выполненiемъ своихъ плановъ - въ безпрерывномъ стремленiи, этими планами доставляемомъ, въ высокой духовности такого стремленiя, въ презренiи честолюбiя, давшемъ ему возможность истинно ощущать единственную страсть его души, жажду красоты, которую онъ утишалъ, прикасаясь къ вечнымъ источникамъ, безъ возможности насыщенiя; - и, прежде всего, въ сочувствiи женщины, которая была женственной, и своимъ очарованiемъ и любовью окружила его существованiе пурпурной атмосферой Рая - Эллисонъ думалъ найти, и нашелъ, ольшимъ количествомъ положительнаго счастья, чемъ это когда-нибудь грезилось пылкой фантазiи M-me Сталь, въ ея зачарованныхъ дневныхъ сновиденiяхъ.

Я отчаиваюсь дать читателю хоть сколько-нибудь ясное представленiе о чудесахъ, которыя мой другъ совершилъ въ действительности. Мне хочется описать ихъ, но я падаю духомъ, при мысли о трудности описанiя, и колеблюсь между подробностями и обобщенiемъ. Быть можетъ, наилучшее - соединить и то, и другое, въ ихъ крайностяхъ.

Первой заботой Мистера Эллисона былъ, конечно, выборъ местности; и едва онъ только помыслилъ объ этомъ, какъ его вниманiе остановилось на пышной природе острововъ Тихаго Океана. Онъ уже задумалъ путешествiе къ Южнымъ Морямъ, но размышленiя одной ночи побудили его оставить эту мысль. "Если бы я былъ мизантропомъ", сказалъ онъ, "такая местность покоя, но не подавленности одиночества. Я долженъ сохранить за собой известный контроль надъ размерами и длительностью мосго покоя. Кроме того, нередко будутъ возникать часы, когда я буду нуждаться въ сочувствiи къ тому, что мной сделано, со стороны людей поэтически настроенныхъ. Итакъ, я долженъ найти какое-нибудь место недалеко отъ люднаго города - соседство его, къ тому же, дастъ мне возможность наилучшимъ образомъ выполнить мои планы".

Отыскивая подходящее место, такимъ образомъ расположенное, Эллисонъ путешествовалъ въ теченiи несколькихъ летъ, и мне дано было сопровождать его. Тысячу местъ, которыя привели меня въ восхищенiе, онъ отвергъ безъ колебанiя, и его доводы въ конце концовъ убедили меня, что онъ былъ правъ. Мы прибыли, наконецъ, къ одному возвышенному плоскогорью, красоты и плодородности удивительной; съ него открывалась панорамная перспектива, немногимъ разве меньшая по размерамъ, чемъ панорама Этны, и, какъ думалъ Эллисонъ, а равно и я, она превосходила прославленный видъ съ этой горы, во всехъ истинныхъ элементахъ живописности.

"Я сознаю", сказалъ путникъ, испустивъ глубокiй вздохъ восторга, после того какъ, заколдованный, онъ чуть не целый часъ смотрелъ на эту сцену, "я знаю, что изъ людей самыхъ разборчивыхъ, будь они на моемъ месте, девять десятыхъ здесь почувствовали бы себя вполне удовлетворенными. Эта панорама действительно великолепна, и я могъ бы наслаждаться ею уже въ силу чрезмерности ея великолепiя. Вкусъ всехъ архитекторовъ, которыхъ я когда-либо зналъ, побуждалъ ихъ, во имя "перспективы", ставить зданiя на горныя вершины. Ошибка очевидна. Величiе въ любомъ изъ своихъ видовъ, въ особенности же величiе въ объеме, поражаетъ, возбуждаетъ - и затемъ вызываетъ утоленiе, угнетаетъ. Для созерцанiя случайнаго, ничего не можетъ быть лучше - для созерцанiя постояннаго, это худшее, что только можетъ быть. И, при созерцанiи постоянномъ, наименее прiемлемая форла величiя есть величiе объема; худшая форма объема есть объемъ разстоянiя. Оно враждебно сталкивается съ чувствомъ и съ ощущенiемъ уединенности - съ чувствомъ и ощущенiемъ, которому мы повинуемся, когда "уезжаемъ въ деревню". Смотря съ вершины горы, мы не можемъ не чувствовать себя вне ".

Лишь къ концу четвертаго года нашихъ изысканiй, мы нашли местность, относительно которой Эллисонъ самъ сказалъ, что она его удовлетворяетъ. Излшинее, конечно, говорить, где была эта местность. Недавняя кончина моего друга, открывъ доступъ въ его поместье некоторому классу посетителей, окружила Арнгеймъ известнаго рода тайной, и полуразглашенной, если не торжественной, знаменитостью, похожей на ту, которою такъ долго отличался Фонтхилль, хотя безконечно высшей по степени.

овецъ, и белая ихъ шерсть выступала светлыми пятнами на яркой зелени волнистыхъ луговъ. Мало-по-малу впечатленiе сельской культуры уступало впечатленiю чего-то чисто пастушескаго. Это впечатленiе постепенно переходило въ ощущенiе уединенности - иэто последнее, въ свою очередь, превращалось въ сознанiе полнаго уединенiя. По мере того какъ приближался вечеръ, каналъ становился все более узкимъ; берега делались все более и более обрывистыми, и одетыми въ более богатую, более пышную, и более мрачную листву. Вода становилась прозрачнее. Потокъ делалъ тысячи поворотовъ, такъ что въ каждую минуту блистающая его поверхность была видима не более, какъ на восьмую часть мили. Каждое мгновенiе судно казалось захваченнымъ въ заколдованный кругъ, будучи осенено непреодолимыми и непроницаемыми стенами листвы, кровлей изъ ультрамариноваго сатина, и, не имея дна, - киль съ поразительнымъ изяществомъ совпаденiя балансировалъ на киле призрачной лодки, которая, какой-то случайностью опрокинутая вверхъ дномъ, плыла въ постоянномъ содружестве съ действительной лодкой, дабы поддердивать ее. Каналъ превращался теперь въ ущелье - хотя этотъ терминъ не вполне здесь применимъ, и я пользуюсь имъ лишь потому, что нетъ слова, которое бы лучше определило наиболее поразительную - не наиболее отличительную - черту сцены. Характеръ ущелья сказывался только въ высоте и параллельности береговъ; онъ совершенно терялся въ другихъ чертахъ. Стены лощины (между которыми светлая вода продолжала протекать совершенно спокойно) поднимались до высоты ста, а местами и полутораста, футовъ, и до такой степени наклонялись одна къ другой, что почти не пропускали дневного света, между темъ какъ длинный, подобный перьямъ, мохъ, густо свешиваясь съ переплетенныхъ кустарниковъ, придавалъ всей расщелине видъ похоронной угрюмости. Извивы становились все более частыми и запутанными, и нередко, казалось, возвращались къ самимъ себе, такъ что путникъ быстро утрачивалъ всякое представленье о направленiи. Онъ весь, кроме того, былъ овеянъ изысканнымъ чувствомъ страннаго. Мысль природы еще оставалась, но характеръ ея, повидимому, претерпевалъ измененiя; въ этомъ ея творчестве чувствовалась какая-то зачарованная симметрiя, какое-то поразительное однообразiе, что-то колдовское. Нигде не было видно ни сухой ветки - ни поблекшаго листка - ни случайно лежащаго камешка - ни куска темной земли. Кристальная влага, волнуясь, ударялась о чистый гранитъ или о мохъ, ничемъ не запятнанный, и съ очертанiями такими четкими, что они, смущая, восхищали глазъ.

будто оно падало съ неба, въ круглый бассейнъ, очень значительнаго объема, если сравнить его съ шириной ущелья. Онъ имелъ около двухсотъ ярдовъ въ дiаметре и, за исключенiемъ одного места, находившагося прямо передъ судномъ, когда оно въ него вступало, со всехъ сторонъ былъ окруженъ холмами, въ общемъ одинаковой высоты со стенами стремнины, хотя совершенно иного характера. Ихъ стены уклономъ выходили изъ воды, подъ угломъ градусовъ въ сорокъ пять, и были одеты сверху до низу - безъ малейшаго видимаго пробела - въ покровы изъ самыхъ роскошныхъ цветущихъ цветковъ; едва одинъ зеленый листъ виднелся где-нибудь въ этомъ море ароматнаго и переливнаго цвета. Бассейнъ былъ очень глубокъ, но такъ прозрачна была вода, что дно, состоявшее, повидимому, изъ плотной массы небольшихъ круглыхъ алебастровыхъ камешковъ, было явственно видно, вспышками, то-есть тамъ, где глазъ могъ позволить себе не смотреть въ находящееся далеко внизу опрокинутое небо, на двойной расцветъ холмовъ. На этихъ холмахъ не было деревьевъ, не было ни одного сколько-нибудь высокаго кустарника. Впечатленiе, возникавшее въ наблюдателе, было впечатленiемъ роскоши, теплоты, красочности, спокойствiя, однообразiя, мягкости, тонкости, изящества, чувственной нежности, и чудесной изысканности культуры, возбуждавшей мечтанiя о какой-то новой расе фей, трудолюбивыхъ, полныхъ вкуса, щедрыхъ, и прихотливыхъ; но насколько глазъ могъ проследить вверхъ этотъ мирiадноцветный склонъ, отъ остраго угла, соединяющаго его съ водой, до смутнаго его окончанiя среди извивовъ нависшаго облака, онъ смотрелъ, и становилось на самомъ деле затруднительнымъ не думать, что эта панорама есть водопадъ рубиновъ, сафировъ, опаловъ, и золотыхъ ониксовъ, безгласно струящихся съ неба.

Мгновенно вступивъ въ эту бухту изъ мрака стремнины, посетитель восхищенъ и совершенно пораженъ, видя полный шаръ заходящаго солнца: въ то время какъ онъ думалъ, что оно уже давно за горизонтомъ, оно было прямо передъ нимъ, являясь единственнымъ окончанiемъ безграничной перспективы, видимой черезъ другую расщелинообразную пробоину въ горахъ.

Но тутъ путникъ покидаетъ судно, которое доставило его такъ далеко, и входитъ въ легкiй челнокъ изъ слоновой кости, украшенный девизами изъ арабесокъ, выступающими яркимъ багрянцомъ изнутри и снаружи. Корма и носъ этой лодки высоко поднимаются надъ водой своими острыми концами, такъ что въ целомъ она имеетъ видъ неправильнаго полумесяца. Она покоится на поверхности бухты съ гордою грацiей лебедя. На дне ея, покрытомъ горностаями, лежитъ, какъ перышко - легкое весло изъ сатиноваго дерева; но нетъ въ челноке ни гребца, ни слуги. Гостя просятъ не безпокоиться - Парки о немъ позаботятся. Более обширное судно исчезаетъ, и онъ остается одинъ въ челноке, который, повидимому, недвижно, медлитъ на середине озера. Но въ то время какъ путникъ размышляетъ, какое принять направленiе, онъ замечаетъ, что волшебная ладья слегка движется. Она тихонько повертывается вокругъ себя, пока ея передняя часть не обращается къ солнцу. Съ легкой, но постепенно увеличивающейся быстротой, она устремляется впередъ, въ то время какъ слабые всплески, ею создаваемые, повидимому, разбиваются о края этой ладьи изъ слоновой кости въ божественныя мелодiи - повидимому, являются единственно возможнымъ объясненiемъ умиротворяющей, хотя меланхоличной, музыки, незримую причину которой изумленный путникъ тщетно высматриваетъ вокругъ себя. Челнокъ упорно продолжаетъ свой путь, и скалистыя ворота перспективы приближаются, такъ что ея глубины становятся зримы более явственно. Направо возникаетъ цепь высокихъ холмовъ, съ безпорядочной роскошью покрытыхъ лесомъ. Видно, однако же, что черта изысканной чистоты очевидно искусственный. Здесь берегъ поднимается изъ воды уклономъ, въ постепенномъ восхожденiи образуя широкiи травяной газонъ, по ткани своей ничего такъ не напоминающiй какъ бархатъ, и такой блистательно зеленый, что его можно сравнить съ оттенками чистейшаго изумруда. Это плоскогорье меняется въ ширине отъ десяти до трехъ сотенъ ярдовъ, выростая изъ речного берега стеною въ пятьдесятъ футовъ высоты, которая простирается въ безконечности изгибовъ, но следуетъ общему направленiю реки, пока не теряется въ отдаленности по направленiю къ западу. Эта стена представляетъ изъ себя сплошную скалу, и она была образована черезъ перпендикулярный обрезъ некогда извилистаго обрыва, составлявшаго южный берегъ реки; но ни малейшихъ следовъ работы не было оставлено. Вытесанный камень имеетъ окраску вековъ, и съ него, въ распространенномъ изобилiи, свешивается плющъ, коралловая жимолость, душистый шиповникъ, и ломоносъ. Однообразiе линiй - и верха, и низа стены - вполне смягчено отдельными деревьями гигантскаго роста, ростущими то по одному, то небольшими группами, вдоль по плоскогорью, и въ области, находящейся за пределами стены, но въ тесномъ соприкосновенiи съ ней; такимъ образомъ, что многочисленныя ветви (въ особенности ветви чернаго орешника) свешиваются и погружаютъ свои нависшiе края въ воду. Дальше, на заднемъ фоне, взоръ задерживается непроницаемой преградой изъ листвы.

Все это возникаетъ передъ глазами, пока челнокъ постепенно приближается къ тому, что я назвалъ воротами перспективы. При большемъ приближенiи къ нимъ, однако же, ихъ расщелинообразный видъ исчезаетъ; новый выходъ изъ бухты открывается слева, и стена, въ этомъ направленiи, также изгибается, все еще следуя общему теченiю потока. Въ это новое отверстiе глазъ не можетъ проникнуть очень далеко, потому что потокъ, сопровождаемый стеною, продолжаетъ уклоняться налево, пока они не исчезаютъ въ листве.

Ладья, темъ не менее, скользитъ магически по извилистому каналу; и здесь берегъ, противоположный ствне, походитъ на берегъ, противоположный стене въ узкой перспективе. Высокiе холмы, местами выростая въ настоящiя горы, и покрытые растительностью безумно роскошной, все еще закрываютъ сцену.

или, скорее, дверью изъ полпрованнаго золота, тщательно выкованной, разукрашенной лепными украшенiями, и отражающей прямые лучи солнца, теперь быстро заходящаго, съ лучезарностью, которая какъ будто обнимаетъ весь окружающiй лесъ пламенемъ. Этотъ входъ вделанъ въ высокую стену, которая, повидимому, пересекаетъ здесь реку подъ прямыми углами. Черезъ несколько мгновенiй становится, однако, очевиднымъ, что главная масса воды, постепеннымъ и легкимъ пзгибомъ, убегаетъ налево, и стена следуетъ за нимъ попрежнему, между темъ какъ потокъ значительной величины, отделяясь огь главнаго, съ легкими всплесками направляется подъ дверь и такимъ образомъ скрывается изъ виду. Челнокъ попадаетъ въ меньшiй каналъ и приближается къ воротамъ. Ихъ могучiя створы медленно и благозвучно раскрываются. Лодка скользитъ между ними и начинаетъ свое быстрое нисхожденiе въ обширный полукругъ всецело опоясанный пурпурными горами, основанiе которыхъ омывается блистательной рекой, по всему протяженiю. Въ то же время весь Эдемъ Арнгейма сразу вспыхиваетъ передъ глазами. Это целый потокъ зачаровывающей мелодiи; это - подавляющая роскошь страннаго, нежнаго аромата; это - подобное сну смешенiе высокихъ, стройныхъ, Восточныхъ деревьевъ, кустовъ, расположенныхъ рощицами, целыхъиполчищъ золотыхъ и алыхъ птицъ, озеръ, обрамленныхъ лилiями, луговъ, заросшихъ фiалками, тюльпанами, маками, гiацинтами, и туберозами, далеко перерезанныхъ линiями серебряныхъ ручьевъ - и надо всемъ этимъ смутно возникающая громада полу Готической, полу Сарацинской архитектуры, держащейся какъ бы чудомъ въ воздухе, переливающейся въ багряномъ свете солнца сотнями своихъ оконъ, минаретовъ, и башенокъ, и кажущейся призрачнымъ созданiемъ соединившихся вместе Сильфовъ, Фей, Генiевъ и Гномовъ.