Три воскресенья на одной неделе

Эдгар ПО

ТРИ ВОСКРЕСЕНЬЯ НА ОДНОЙ НЕДЕЛЕ^[43]

Рисунки Н. ГРИШИНА

У, бессердечный, бесчеловечный, жестокий, тупоголовый, замшелый, заматерелый, закоснелый, старый дикарище!» - воскликнул я однажды (мысленно), обращаясь к моему дядюшке (собственно, он был мне двоюродным дедом) Рамгаджену, и (мысленно же) погрозил ему кулаком.

Увы, только мысленно, ибо в то время существовало некоторое несоответствие между тем, что я говорил, и тем, чего не отваживался сказать, между тем, как я поступал, и тем, как, право же, готов был поступить.

Когда я распахнул дверь в гостиную, старый морж сидел, задрав ноги на каминную полку, и, зажав в руке стакан с портвейном, без особого успеха пытался исполнить известную песенку:

- Любезный дядюшка, - обратился я к нему, осторожно прикрыв дверь и изобразив на лице своем простодушнейшую из улыбок, - вы всегда столь добры ко мне и снисходительны и так много раз всячески выказывали свое благорасположение, что, я не сомневаюсь, стоит мне только снова заговорить с вами об этом небольшом деле, и я заручусь вашим полным согласием.

- Гм, - ответствовал дядюшка. - Умник. Продолжай.

- Я убежден, любезнейший дядюшка (У-у, чтоб тебе провалиться, старый злыдень!), что вы, в сущности, вовсе и не хотите воспрепятствовать моему союзу с Кэйт. Это просто шутка, я знаю, ха-ха-ха! Какой же вы, однако, дядюшка, шутник!

- Ха-ха, - сказал он. - Черта с два. Ну, так что же?

- Вот видите! Конечно же! Я так и знал. Вы шутили. Так вот, милый дядюшка, мы с Кэйт только просим вашего совета касательно того… касательно срока… ну, вы понимаете, дядюшка… срока, когда вам было бы удобнее всего… ну, покончить это дело со свадьбой.

- Покончить, ты говоришь, негодник? Что это значит? Чтобы покончить, надо прежде начать.

- Ха-ха-ха! Хе-хе-хе! Хи-хи-хи! Хо-хо-хо! Ну, не остроумно ли? Прелесть, ей-богу! Чудо! Но нам всего только нужно сейчас, чтобы вы точно назначили срок.

- Ах, точно?

- Да, дядюшка. Если, понятно, вам это не трудно.

- А если я эдак приблизительно прикину… Скажем, в нынешнем году или чуть позже. Это тебе не подходит?

- Нет, дядюшка, скажите точно, если вам не трудно.

- О, дядюшка!

- Молчите, сэр! (Заглушая мой голос.) На этот раз я тебя уважу. Ты получишь мое согласие - а заодно и приданое, не будем забывать о приданом - постой-ка, сейчас я тебе скажу когда. Сегодня у нас воскресенье? Ну так вот, ты сможешь сыграть свадьбу - точно-точнехонько, сэр! - тогда, когда три воскресенья придутся на одну неделю! Ты меня слышал? Ну, что уставился, разинув рот? Говорю тебе, ты получишь Кэйт и ее деньги, когда на одну неделю придутся три воскресенья. И не раньше, понял, шалопай? Ни днем раньше, хоть умри. Ты меня знаешь: я человек слова! А теперь ступай прочь.

И он одним глотком осушил свой стакан портвейна, а я в отчаянье выбежал из комнаты.

Мой двоюродный дед мистер Рамгаджен был, как поется в балладе, «английский славный джентльмен», но со своими слабостями в отличие от героя баллады. Он был маленький, толстенький, кругленький, гневливый человечек с красным носом, непрошибаемым черепом, солидным состоянием и преувеличенным чувством собственной значительности. Обладая, в сущности, самым добрым сердцем, он среди тех, кто знал его лишь поверхностно, из-за своей неискоренимой страсти дразнить и мучить ближних почитался жестоким и грубым. Подобно многим превосходным людям, он был одержим бесом противоречия, что по первому взгляду легко сходило за прямую злобу. На любую просьбу «нет!» бывало его неизменным ответом, и, однако же, почти не было таких просьб, которые бы он рано или поздно - порой очень поздно - не исполнил. Все посягательства на свой кошелек он встречал в штыки, но сумма, исторгнутая у него в конечном итоге, находилась, как правило, в прямо пропорциональном отношении к продолжительности предпринятой осады и к упорству самозащиты.

К искусствам, особливо к изящной словесности, питал он глубочайшее презрение, которому научился у Казимира Перье, чьи язвительные слова: «А quoi un poete est-il bon?»^[45] - имел обыкновение цитировать с весьма забавным прононсом, как верх логического остроумия. Потому и мою склонность к музам он воспринял крайне неодобрительно. Как-то, в ответ на мою просьбу о приобретении нового томика Горация, он вздумал даже уверять меня, будто изречение: «Poeta nas-citur поп fit»^[46] надо переводить как «Поэт у нас-то дурью набит», чем вызвал глубокое мое негодование. Его нерасположение к гуманитарным занятиям особенно возросло в последнее время в связи со вдруг вспыхнувшей у него страстью к тому, что он именовал «естественной наукой». Кто-то однажды на улице обратился к нему, по ошибке приняв его за самого доктора Даббл Л. Ди, знаменитого шарлатана-«виталиста». Отсюда все и пошло, и ко времени действия моего рассказа - а это все-таки будет рассказ - подъехать к моему двоюродному деду Рамгаджену возможно было только на его собственном коньке. В остальном же он только хохотал да отмахивался руками и ногами.

Я прожил со стариком всю жизнь. Родители мои, умирая, завещали ему меня, словно богатое наследство. По-моему, старый разбойник любил меня, как родного сына - почти так же сильно, как он любил Кэйт, - и все-таки это была собачья жизнь. С года и до пяти включительно он потчевал меня регулярными трепками. С пяти до пятнадцати, не скупясь, ежечасно грозил исправительным домом. С пятнадцати до двадцати каждый божий день обещал оставить меня без гроша в кармане. Я, конечно, был не ангел, это приходится признать, но такова уж моя натура и таковы, если угодно, мои убеждения. Кэйт была мне надежным другом, и я это знал. Она была добрая девушка и прямо объявила мне со свойственной ей добротой, что я получу ее вместе со всем ее состоянием, как только уломаю дядюшку Рамгаджена. Ведь без его согласия, сколько там ни было у нее денег, все оставалось недоступным еще в течение пяти бесконечных лет, «медлительно длину свою влачащих». Что же в таком случае оставалось делать? Когда тебе двадцать один (ибо я уже завершил мою пятую олимпиаду), пять лет - это почти так же долго, как и пятьсот.

Напрасно наседали мы на старика с просьбами и мольбами. Это как раз пришлось ему по нраву. Сам долготерпеливый Иов возмутился бы, наверное, при виде того, как дядюшка играл с нами, точно старая многоопытная кошка с двумя мышатами. В глубине души он и не желал ничего иного, как нашего союза. Он сам уже давно решил нас поженить и, наверное, дал бы десять тысяч фунтов из своего кармана (денежки Кэйт были ее собственные), чтобы только изобрести законный предлог для удовлетворения нашего вполне естественного желания. Но мы имели неосторожность завести с ним об этом речь сами. И при таком положении вещей он, я думаю, просто не мог не заартачиться.

Я уже говорил, что у него были свои слабости, но при этом я вовсе не имел в виду его упрямство, которое считаю, наоборот, его сильной стороной - «assurement се n'etait pas son faible».^[47] Под его слабостью я подразумеваю его невероятную, чисто старушечью приверженность к суевериям. Он придавал серьезное значение снам, предзнаменованиям et Id genus omne^[48] прочей ерунде. И кроме того, был до мелочности щепетилен. По-своему он, безусловно, был человеком слова. Я бы даже сказал, что верность слову была его коньком. Дух данного им обещания он ставил ни во что, но букву соблюдал неукоснительно. И именно эта его особенность позволила моей выдумщице Кэйт в один прекрасный день, вскоре после моего о ним объяснения в столовой, неожиданно обернуть все дело в нашу пользу. На сем, исчерпав по примеру всех современных бардов и ораторов на вступление имевшееся в моем распоряжении время и почти все место, теперь в нескольких словах передам то, что составляет, собственно, суть моего рассказа.

Случилось так волею судеб, что среди знакомых моей нареченной были два моряка, оба они только что вновь ступили на британскую землю, проведя каждый но целому году в дальнем плавании. И вот, сговорившись заранее, мы с моей милой кузиной взяли с собой этих джентльменов и вместе с ними нанесли визит дядюшке Рамгаджену - было это в воскресение десятого октября, ровно через три недели после того, как он произнес свое окончательное слово, чем сокрушил все наши надежды. Первые полчаса разговор шел на обычные темы, но под конец нам удалось как бы невзначай придать ему такое направление.

Капитан Пратт: М-да, я пробыл в отсутствии целый год. Как раз сегодня ровно год, по-моему. Ну да, погодите-ка, конечно! Сегодня ведь десятое октября. Помните, мистер Рамгаджен, год назад я в этот же самый день приходил к вам прощаться? И кстати сказать, надо же быть такому совпадению, что наш друг капитан Смидертон тоже отсутствовал как раз год - ровно год сегодня, не так ли?

Дядя: Да, да, да, я отлично помню. Как, однако же, странно. Оба вы пробыли в отсутствии ровнехонько год! Удивительное совпадение! То, что доктор Даббл Л. Ди назвал бы редкостным стечением обстоятельств. Доктор Даб…

Кэйт (прерывая): И в самом деле, папочка, как странно. Правда, капитан Пратт и капитан Смидертон плыли разными рейсами, а это, вы сами знаете, совсем другое дело.

Дядя: Ничего я такого не знаю, проказница. Да и что тут знать? По-моему, тем удивительнее. Доктор Даббл Л. Ди…

Кэйт: Но, папочка, ведь капитан Пратт плыл вокруг мыса Горн, а капитан Смидертон обогнул мыс Доброй Надежды.

…

Я (поспешно): Капитан Пратт, приходите к нам завтра вечером, и вы, Смидертон, - расскажете о своих приключениях, сыграем партию в вист…

Пратт: В вист? Что вы, молодой человек! Вы забыли: завтра воскресенье. Как-нибудь в другой раз…

Кэйт: Ах, ну как можно? Бобби еще не совсем потерял рассудок. Воскресенье сегодня.

Дядя: Разумеется.

…

Смидертон (с изумлением): Позвольте, что вы такое говорите? Разве не вчера было воскресенье?

Все: Вчера?! Да вы в своем ли уме?

Дядя: Говорю вам, воскресенье сегодня! Мне ли не знать?

Пратт: Да нет же! Завтра воскресенье.

Кэйт (вскакивая в возбуждении): Ах, я понимаю! Я все понимаю! Папочка, это вам перст судьбы - сами знаете в чем. Погодите, я сейчас все объясню. В действительности ото очень просто. Капитан Смидертон говорит, что воскресенье было вчера. И он прав. Кузен Бобби и мы с папочкой утверждаем, что сегодня воскресенье. И это тоже верно: мы правы. А капитан Пратт настаивает на том, что воскресенье будет завтра. Верно и это; он тоже прав. Мы все правы, и, стало быть, на одну неделю пришлось три воскресенья!

Смидертон (помолчав): А знаете, Пратт, Кэйт ведь правду говорит. Какие же мы с вами глупцы. Мистер Рамгаджен, все дело вот в чем. Земля, как вы знаете, имеет в окружности двадцать четыре тысячи миль. И этот шар земной вертится, поворачивается вокруг своей оси, совершая полный оборот протяженностью в двадцать четыре тысячи миль с запада на восток ровно за двадцать четыре часа. Вам понятно, мистер Рамгаджен?

Дядя: Да, да, конечно. Доктор Даб…

Смидертон (заглушая его): То есть, сэр, скорость его вращения - тысяча миль в час. Теперь предположим, что я переместился отсюда на тысячу миль к востоку. Понятно, что для меня восход солнца произойдет ровно на час раньше, чем здесь, в Лондоне. Я обгоню ваше время на один час. Продвинувшись в том же направлении еще на тысячу миль, я опережу ваш восход уже на два часа; еще тысяча миль - на три часа, и так далее, покуда я не возвращусь в эту же точку, проделав путь в двадцать четыре тысячи миль к востоку и тем самым опередив лондонский восход солнца ровно на двадцать четыре часа. Иначе говоря, я на целые сутки обгоню ваше время. Вы понимаете?

…

Смидертон (очень громким голосом): Капитан же Пратт, напротив, отплыв на тысячу миль к западу, оказался на час позади, а проделав весь путь в двадцать четыре тысячи миль к западу, на сутки отстал от лондонского времени. Вот почему для меня воскресенье было вчера, для вас оно сегодня, а для Пратта наступит завтра. И главное, мистер Рамгаджен, мы все трое совершенно правы, ибо нет никаких философских резонов, почему бы кому-то одному из нас следовало отдать предпочтение.

Дядя: Ах ты черт, действительно… Ну, Кэйт, ну, Бобби, это в самом деле, как видно, перст судьбы. Я человек слова, это каждому известно. И потому ты можешь назвать ее своею (со всем, что за ней дается), когда пожелаешь. Обошли меня, клянусь душою! Три воскресенья подряд, а? Интересно, что скажет на это Даббл Л. Ди?

Примечания

43

Впервые на русском языке рассказ был напечатан в собрании сочинений Эдгара По в 1896 году.

44

И осуши налитый! (франц.)

45

Что проку от поэта? - франц.

46

Поэтами рождаются, а не становятся (латин.).

47

Это, безусловно, не было его слабостью (франц.).

48