Ворон (3 варианта перевода)
Лирика 1821-1849
1844
2. ВОРОН
Как-то в полночь, в час унылый, я вникал, устав, без силы,
Меж томов старинных, в строки рассужденья одного
По отвергнутой науке, и расслышал смутно звуки,
Вдруг у двери словно стуки, - стук у входа моего.
«Это - гость, - пробормотал я, - там, у входа моего,
Гость, - и больше ничего!»
Ах! мне помнится так ясно: был декабрь и день ненастный,
Был как призрак - отсвет красный от камина моего.
Ждал зари я в нетерпеньи, в книгах тщетно утешенье
Я искал в ту ночь мученья, - бденья ночь, без той, кого
Звали здесь Линор. То имя… Шепчут ангелы его,
На земле же - нет его.
Шелковистый и не резкий, шорох алой занавески
Мучил, полнил темным страхом, что не знал я до того.
Чтоб смирить в себе биенья сердца, долго в утешенье
Я твердил: «То - посещенье просто друга одного».
Повторял: «То - посещенье просто друга одного,
Друга, - больше ничего!»
«Сэр иль Мистрисс, извините, что молчал я до того.
Дело в том, что задремал я, и не сразу расслыхал я,
Слабый стук не разобрал я, стук у входа моего».
Говоря, открыл я настежь двери дома моего.
Тьма, - и больше ничего.
И, смотря во мрак глубокий, долго ждал я, одинокий,
Полный грез, что ведать смертным не давалось до того!
Все безмолвно было снова, тьма вокруг была сурова,
Раздалось одно лишь слово: шепчут ангелы его.
Я шепнул: «Линор», и эхо - повторило мне его,
Эхо, - больше ничего.
Лишь вернулся я несмело (вся душа во мне горела).
Вскоре вновь я стук расслышал, но ясней, чем до того.
Но сказал я: «Это ставней ветер зыблет своенравней,
Он и вызвал страх недавний, ветер, только и всего,
Будь спокойно, сердце! Это ветер, только и всего.
Ветер, - больше ничего!»
Растворил свое окно я, и влетел во глубь покоя
Статный, древний Ворон, шумом крыльев славя торжество,
Словно лорд иль лэди, сел он, сел у входа моего,
Там, на белый бюст Паллады, сел у входа моего,
Сел, - и больше ничего.
Я с улыбкой мог дивиться, как эбеновая птица,
В строгой важности - сурова и горда была тогда.
«Ты, - сказал я, - лыс и черен, но не робок и упорен,
Древний, мрачный Ворон, странник с берегов, где ночь
всегда!
Как же царственно ты прозван у Плутона?» Он тогда
Каркнул: «Больше никогда!»
Птица ясно прокричала, изумив меня сначала.
Было в крике смысла мало, и слова не шли сюда.
Но не всем благословенье было - ведать посещенье
Птицы, что над входом сядет, величава и горда,
Что на белом бюсте сядет, чернокрыла и горда,
С кличкой «Больше никогда!»
Одинокий, Ворон черный, сев на бюст, бросал, упорный,
Лишь два слова, словно душу вылил в них он навсегда.
Их твердя, он словно стынул, ни одним пером не двинул,
«Раньше скрылись без следа
Все друзья; ты завтра сгинешь безнадежно!..» Он тогда
Каркнул: «Больше никогда!»
Вздрогнул я, в волненьи мрачном, при ответе столь удачном.
«Это - все, - сказал я, - видно, что он знает, жив года
С бедняком, кого терзали беспощадные печали,
Гнали в даль и дальше гнали неудачи и нужда.
К песням скорби о надеждах лишь один припев нужда
Знала: больше никогда!»
Я с улыбкой мог дивиться, как глядит мне в душу птица.
Быстро кресло подкатил я, против птицы, сел туда:
Прижимаясь к мягкой ткани, развивал я цепь мечтаний,
Сны за снами; как в тумане, думал я: «Он жил года,
Что ж пророчит, вещий, тощий, живший в старые года,
Криком: больше никогда?»
Это думал я с тревогой, но не смел шепнуть ни слога
Птице, чьи глаза палили сердце мне огнем тогда.
Это думал и иное, прислонясь челом в покое
К бархату; мы, прежде, двое так сидели иногда…
Ах! при лампе, не склоняться ей на бархат иногда
И, казалось, клубы дыма льет курильница незримо,
Шаг чуть слышен серафима, с ней вошедшего сюда.
«Бедный! - я вскричал, - то Богом послан отдых всем
тревогам,
Отдых, мир! чтоб хоть немного ты вкусил забвенье, - да?
Пей! о, пей тот сладкий отдых! позабудь Линор, - о, да?»
Ворон: - «Больше никогда!»
«Вещий, - я вскричал, - зачем он прибыл, птица или демон?
Искусителем ли послан, бурей пригнан ли сюда?
Я не пал, хоть полн уныний! В этой заклятой пустыне,
Здесь, где правит ужас ныне, отвечай, молю, когда
В Галааде мир найду я? обрету бальзам когда?»
Ворон: - «Больше никогда!»
«Вещий, - я вскричал, - зачем он прибыл, птица или демон?
Ради неба, что над нами, часа страшного суда,
Отвечай душе печальной: я в раю, в отчизне дальной,
Встречу ль образ идеальный, что меж ангелов всегда?
Ту мою Линор, чье имя шепчут ангелы всегда?»
Ворон: - «Больше никогда!»
«Это слово - знак разлуки! - крикнул я, ломая руки.
Возвратись в края, где мрачно плещет Стиксова вода!
Не оставь здесь перьев черных, как следов от слов позорных!
Не хочу друзей тлетворных! С бюста - прочь, и навсегда!
Прочь - из сердца клюв, и с двери - прочь виденье
навсегда!»
Ворон: - «Больше никогда!»
И, как будто с бюстом слит он, все сидит он, все сидит он,
Там, над входом, Ворон черный, с белым бюстом слит всегда!
Светом лампы озаренный, смотрит, словно демон сонный.
Тень ложится удлиненно, на полу лежит года, -
И душе не встать из тени, пусть идут, идут года, -
Знаю, - больше никогда!
Как-то в полночь, в час ненастный, утомленный, безучастный
Я над старыми томами веком проклятых наук,
Забываясь, наклонялся, снам иль думам предавался,
Вдруг раздался - я услышал - вдруг раздался тихий стук,
"Это - гость", - так прошептал я, вдруг расслышав тихий стук,
Прошептал, проснувшись вдруг.
А! я помню слишком ясно: был декабрь и час ненастный.
От камина отблеск красный на полу чертил свой круг.
Как я утра жаждал страстно! как безумно, как напрасно
В книгах я искал забвенья беспощадно долгих мук,
Об утраченной Леноре беспощадно долгих мук,
О мечте, чье имя - звук!
Занавесок шелк качался, тихий шорох раздавался,
Из углов ко мне тянулись сотни чуждых, смутных рук.
В этой комнате пустынной страх зловещий, беспричинный
Рос на сердце с ночью длинной... Вдруг раздался тихий стук.
"Это - гость, - так прошептал я, вдруг расслышав тихий стук, --
Гость, ко мне зашедший друг".
И, собой овладевая, громко я сказал, вставая:
"Кто б ты ни был, кто стучишься, извини мне, добрый друг!
Утомленный, задремал я, и не сразу услыхал я,
И не сразу расслыхал я твой у двери робкий стук".
Извиняясь так, я настежь дверь свою раскрыл на стук...
Тьма - и только тьма вокруг!
С несказанными мечтами я смотрел на темный луг.
Тьма была мертва для взора, но, как зов далекий хора,
Прозвучало вдруг "Ленора" - тихий отзвук долгих мук.
Это я шепнул "Ленора" - тихий отзвук долгих мук.
И во мраке умер звук.
Я вернулся потрясенный, этим зовом опьяненный,
Но лишь дверь свою закрыл я, вдруг раздался прежний стук.
Сердце сжал мне страх недавний, но сказал я: "Это в ставни
Бьется ветер своенравный - неразумен мой испуг!
Это в ставни бьется ветер - неразумен мой испуг!
Ветер создал этот стук!"
Страх рассудком успокоя, растворил свое окно я...
И времен прошедших Ворон в мой покой ворвался вдруг.
Колыхая крылья чинно, он по комнате пустынной,
С гордым видом господина, облетел вдоль стен вокруг.
И на бюст Паллады сел он, облетев вдоль стен вокруг.
Сел в углу, как старый друг.
Привиденьем онемелым, черный весь, на шлеме белом
Он сидел. Я улыбнулся, и сказал ему тогда:
"Царство воронов - гробница; как же ты зовешься, птица,
В мире мертвых, где струится тихо Стиксова вода?
Как тебя зовут, где тихо льется Стиксова вода?"
Каркнул Ворон: "Никогда!"
Смысла мало было в этом, но смущен я был ответом
Черной птицы, вещей птицы, той, чье карканье - беда.
В первый раз еще ненастье занесло в приют несчастья,
Занесло в приют, где счастья не осталось и следа,
К несчастливцу, в ком Надежды не осталось и следа,
Птицу с кличкой "Никогда".
С шлема белого Паллады вниз глядел он без пощады
И, жестоким приговором безнадежного суда,
Повторял одно он слово - так спокойно, так сурово,
Словно не было другого для меня уж навсегда.
"Но меня, - сказал я, - завтра он покинет навсегда".
Каркнул Ворон: "Никогда!"
И ответом вновь смущенный, я подумал, потрясенный:
""У несчастного безумца жил он долгие года,
У того, кого терзали неудачи и печали,
У того, кому слагали песни горе и нужда.
И припев тот: "Никогда!""
И глубоко в кресло сел я, и на птицу все смотрел я.
Дум печальных, безотрадных развивалась череда.
"Что, - я думал, - он пророчит, что сказать мне, вещий, хочет,
Черный ворон, птица ночи, криком Страшного Суда,
Что пророчит приговором беспощадного суда,
Грозным словом: "Никогда"?
Черной птицы, птицы ночи, в сердце мне вонзались очи,
Дум печальных, безотрадных развивалась череда.
Головой на шелк измятый преклонясь, тоской объятый,
Думал я: она когда-то, весела и молода,
Так склонялась, но уж больше, весела и молода,
Не склонится никогда!
Но померкнул свет во взорах; я услышал легкий шорох,
Словно ангелы скользили в мире будней и труда.
Из кадильниц их куренья лили в грудь успокоенье...
Я воскликнул: "Вот забвенье! пей забвенье без стыда!
Сердце! посланную Богом пей омегу без стыда!"
"Никогда!"
"А, - вскричал я, - послан кем он, этот ворон или демон!
Искусителем иль бурей послан темный дух сюда!
Все равно мне! все равно мне! горя в мире нет огромней,
Нет пророка вероломней, - пусть же скажет он, когда
Я найду забвенье горю! пусть же скажет он, когда!"
Каркнул Ворон: "Никогда!"
"А, - вскричал я, - послан кем он, этот ворон или демон!
Этим небом, что над нами, часом Страшного Суда,
Пусть он скажет, заклинаю, что, взнесясь к святому раю,
Я узнаю, я узнаю - ту, кто в сердце здесь, всегда!
Ту, которую "Ленора" звали ангелы всегда!"
Каркнул Ворон: "Никогда!"
"Нет, - вскричал я, - прочь отсюда, темный дух! я верю в чудо!
Удались в свой мир, где вечно плещет Стиксова вода!
Чтоб один я вновь остался! чтоб тот звук, что повторялся
Здесь так часто, затерялся в черной ночи навсегда!
Вынь свой клюв из сердца! Слышишь! Прочь отсюда навсегда!"
Каркнул Ворон: "Никогда!"
И вонзил мне в сердце взор он, и сидит поныне Ворон
И не ведая забвенья, на его взираю тень я,
На ее гляжу движенья - долго, долгие года.
И душа из черной тени - пусть идут, идут года --
Не восстанет никогда!
Валерий Брюсов
ВОРОН [II]
Поэма Эдгара По
Как-то, полночью тоскливой, я вникал, устав, лениво,
Меж томов старинных, странных, в смысл трактата одного
По отвергнутой науке и, сквозь сон, услышал звуки,
Вдруг услышал смутно стуки, - стук у входа моего.
"Это - гость, - пробормотал я, - там, у входа моего,
Гость и больше ничего".
Ах, мне помнится так ясно, был декабрь и час ненастный,
Был, как призрак, - отблеск красный от камина моего.
Ждал зари я в нетерпенье, в книгах тщетно утешенье
Мнил найти, в ту ночь мученья - ночь без той, зовут кого
Светлым именем: "Ленора!" Шепчут ангелы его,
На земле же - нет его!
Мучил, полнил странным страхом, что не знал я до того.
Чтоб смирить в себе биенья сердца, долго повторенья
Я твердил: "То - посещенье просто друга одного",
Повторял: "То - посещенье, поздно, друга одного,
Друга, больше ничего".
Наконец, спокойный внешне, я на стук сказал поспешней:
"Сэр иль мистрис, извините, что молчал я до того.
Дело в том, что задремал я, и не сразу расслыхал я,
Слабый стук не разобрал я, - стук у входа моего".
Говоря, открыл я настежь двери дома моего:
Тьма, и больше ничего.
И, смотря во мрак глубокий, долго ждал я, одинокий,
Полный грез, что ведать смертным не давалось до того.
Все безмолвно было снова, тьма вокруг была сурова,
Раздалось одно лишь слово: шепчут ангелы его.
Я шепнул: "Ленора"; эхо - повторило мне его,
Эхо, больше ничего.
Лишь вернулся я несмело (вся душа во мне горела),
Вскоре вновь я стук услышал, и сильней, чем до того.
"Это ставней ветер зыблет своенравней,
Им был вызван страх недавний, ветром, только и всего.
Успокойся, сердце! взглянем, что там, только и всего,
Взглянем, больше ничего".
Растворил свое окно я, и влетел во глубь покоя
Статный, древний Ворон, крыльев шумом славя торжество.
Поклониться не хотел он, не колеблясь полетел он,
Словно лорд иль леди, сел он, - сел у входа моего,
Там, на белый бюст Паллады, сел у входа моего,
Сел и больше ничего.
В строгой важности, сурова и горда была тогда.
"Ты, - сказал я, - лыс и черен, но не робок и упорен,
Древний, вещий Ворон, странник с берегов, где Ночь всегда!
Как же ты, в стране Плутона, пышно прозван?" Он тогда
"Больше никогда!"
Птица ясно прокричала, изумив меня немало.
Пусть ответ был без значенья, и слова не шли сюда,
Но кому ж благословенье было - ведать посещенье
Птицы, что над дверью сядет, величава и горда,
С кличкой: "Больше никогда!"
Сев на бюст уединенно, Ворон каркал монотонно
Лишь два слова, словно душу вылил в них он навсегда.
Их твердя, он весь застынул, ни одним пером не двинул...
"Раньше скрылись навсегда
Все друзья: он завтра сгинет, как Надежды, навсегда".
Ворон: "Больше никогда!"
Вздрогнул я, в волненье мрачном, при ответе столь удачном.
"Это - все, - сказал я, - видно, что он знает, жив года
Гнали в даль и дальше гнали неудачи и нужда.
К песням скорби о надеждах лишь один припев нужда
Знала: "Больше никогда!""
Я, с улыбкой, мог дивиться, как глядит мне в душу птица.
Прижимаясь к мягкой ткани, развивал я цепь мечтаний,
Сны за снами; как в тумане, думал я: "Он жил года,
Что ж пророчит, вещий, тощий, живший в старые года,
Криком: "Больше никогда""?
Птице, огненные взоры чьи жгли сердце мне тогда.
Это думал и иное, головой припав, в покое,
На лиловый бархат; двое так сидели иногда...
Но на бархат, в свете лампы, не склоняться иногда
И казалось: клубы дыма из кадильницы незримой
Зыблют руки Серафима, тихо сшедшего сюда.
"Бедный! - я вскричал, - то Богом послан с ангелом тревогам
Отдых, - отдых, чтоб немного ты вкусил забвенья! Да?
"
Ворон: "Больше никогда!"
"Вещий! - я вскричал. - Зачем он - прибыл, птица или демон?
Искусителем ли послан, бурей пригнан ли сюда,
Я борюсь, хоть полн1
Здесь, где властен Ужас ныне, скажет пусть, молю, когда
В Галааде мир найду я? Свой бальзам найду, когда?"
Ворон: "Больше никогда!"
"Вещий! - я вскричал. - Зачем он - прибыл, птица или демон?
Скажет пусть душе печальной: я, в Раю, в отчизне дальной,
Встречу ль образ идеальный, что меж ангелов всегда?
Чистый образ, что "Ленора" ангелы зовут всегда?"
Ворон: "Больше никогда!"
"Будь то слово - знак разлуки! - я вскричал, ломая руки. --
Возвратись, злой дух, под бурю, к берегам, где Ночь всегда!
Не оставь здесь перьев черных, как следов от слов позорных,
Не хочу друзей тлетворных! С бюста - прочь, и навсегда!
Вынь из сердца клюв, умчи свой - с двери образ навсегда!"
"Больше никогда!"
И, как будто с бюстом слит он, все сидит он, все сидит он,
Черный Ворон, там, над входом, с белым бюстом слит всегда.
Светом лампы озаренный, смотрит, словно демон сонный;
Тень ложится удлиненно, на полу дрожит года,
Знаю: больше никогда!
Примечания
Ворон. Поэма была написана осенью 1844 года; Эдг. По долго предлагал ее разным журналам, но безуспешно; впервые она была напечатана в «Evening Mirror», 20 января 1845 года; позднее перепечатан в изд. 1845 года, в его повторениях и многих других. Эта поэма сразу получила огромную популярность, и Эдгара По стали называть «певцом Ворона». По другим известиям наброски «Ворона» восходят еще к 1843 или даже к 1842 году.
Валерий Брюсов.
Поэма Эдгара По
Впервые напечатано в 1905 г. Печатается по тексту первой публикации.
Первая редакция перевода.
Валерий Яковлевич Брюсов (1873-1924) - поэт, прозаик, критик, переводчик.
ВОРОН [II].
Поэма Эдгара По
Вторая редакция перевода. Впервые напечатано в 1915 г. Печатается по тексту первой публикации.
1 В тексте публикации 1915 г. вместо "полн" ошибочно напечатано "полк".