Грешница.
Страница 2

Шерубен молча взял перо и написал.

-- А теперь, - сказала Баккара, - поцелуйте мою руку, возьмите шляпу и отправляйтесь!

-- Отправляться?

-- Теперь уже двенадцать часов, - заметила Баккара, - если хотите успеть, то начинайте с послушания...

Очарованный Шерубен послушался и пошел домой...

-- Когда я могу быть у вас? - спросил он.

-- Послезавтра, прощайте.

Когда он ушел, она заперла за ним дверь, и, покачав головой, прошептала:

-- Ты у меня в руках... ты самый обыкновенный Дон-Жуан, и наказание твое будет ужасно, если ты только не остережешься.

Можно было предположить, что Баккара угадывает то, что должно было случиться.

И действительно, Шерубен отрезвился сейчас же, как вышел на улицу.

-- Какой я дурак, - подумал он, - я забыл о том, как бы мне пригодились пятьсот тысяч франков.

-- Впрочем, - пробормотал он, - никто не принуждает меня сказать Баккара, что я отказываюсь от своего пари. Лишь бы только граф знал, что я держу это пари... теперь ясно как божий день, что она желает полюбить меня, но не хочет согласиться из-за пари... Следовательно, - добавил он, ударив себя по лбу, - пятьсот тысяч франков у меня в кармане... Идем к графу!

Шерубен знал привычки молодого графа, "то есть то, что он не ложился спать никогда раньше трех часов.

Было всего двенадцать часов... Шерубен подумал немного и отправился в клуб и действительно нашел графа за вистом.

-- Граф, - сказал он ему вполголоса, - я могу попросить вас на одно слово?

-- К вашим услугам, - ответил граф, вставая и отходя в сторону. - Я слушаю вас.

-- Я только что от Баккара, - начал Шерубен.

-- Так, - заметил равнодушно граф.

-- Смотря по обстоятельствам.

-- Баккара не желает, чтобы я держал об ней пари.

-- Она права.

-- Поэтому я написал у нее письмо, в котором отказываюсь от нашего пари.

-- А!

-- Но я пришел сказать вам, граф, что мой отказ не серьезен.

-- Хорошо!

-- Разве только вы согласитесь дать мне слово, что вы ничего не скажете ей о настоящем разговоре.

-- Даю вам это слово.

-- Хорошо... до свиданья.

Шерубен поклонился графу и ушел, чтобы повидаться с виконтом де Камбольхом, который должен был ожидать его.

На другой день после этого граф Артов заехал к Баккара; она встретила его с улыбкой и, подавая руку, сказала:

-- Хотите я вам сообщу какую-нибудь тайну?

-- Да, - ответил он, кивая головой.

-- Я сообщу вам кое-что, о чем вы полагаете, что знаете это один.

Он сделал движение невольного удивленья.

-- Вчера вечером, в полночь, у вас был некто Шерубен.

-- Вы это почему знаете? - спросил граф.

-- Это для вас должно быть все равно.

-- Так вы видели его?

-- Вот как! - прошептал граф. - Если вы это знаете, то вы просто колдунья.

-- Все это может быть. Садитесь здесь и прочтите это письмо.

Она подала ему записку, в которой Шерубен извинялся и отказывался от пари.

-- Вот как! - заметил граф с притворным удивлением.

-- Милое мое дитя! - сказала Баккара тоном матери. - Вы благородны и, как видно, умеете держать свое слово... Вы обещали не говорить о своем свидании с Шерубеном. Но я, как женщина всезнающая, по вашему выражению - колдунья, скажу вам, какая была цель этого свиданья: Шерубен просил вас считать ваше пари действительным и серьезным.

Граф вскрикнул от удивления.

-- Но, - докончила она серьезным тоном, - г. Шерубен и не подозревал, что подписывал свой смертный приговор. Граф вздрогнул.

-- Послушайте, - продолжала она медленно, - если бы этот человек был просто фатом, игравшим репутацией какой-нибудь женщины, то я сказала бы вам: "Выгоним его и пусть он живет"... Но этот человек - негодяй... вор-- убийца и служит в настоящее время разумным исполнителем такого низкого преступления, которому даже нет названия... Граф! Исполните ли вы мою просьбу, если я когда-нибудь скажу вам: "Человек этот хвастун, он проиграл пари, так накажите же его по заслугам!.." Исполните ли вы тогда мою просьбу?

-- Клянусь вам, - ответил молодой человек, начинавший глубоко, слепо и фанатически верить Баккара.

Вернемся теперь назад и посмотрим, что делает наш друг Фернан Роше.

Мы оставили его в то время, когда он, выйдя от Баккара, отправился к Тюркуазе.

Он любил ее... любил до безумия.

Дойдя до улицы Бланш, он Отыскал дом под номером 17-м и спросил у привратника, где живет госпожа Дела-кур, - это было имя, которое приняла Женни.

-- Пятый этаж - вторая дверь в коридоре, - ответил ему привратник.

Эти слова болезненно сжали сердце Фернана. Он оставил Тюркуазу в отеле и нашел ее в мансарде. Он поднялся под впечатлением сильного волнения, отыскал указанную дверь и постучал в нес-

-- Войдите! - отозвался звучный и веселый голосок.

Фернан отворил дверь и очутился в маленькой комнатке, скромная обстановка который вряд ли удовлетворила бы даже и гризетку.

Посреди этой гордой бедности Тюркуаза представилась Фернану чем-то вроде королевы, низвергнутой с престола, она была по-прежнему хороша, спокойна и весела.

Фернан не сел, но усадил ее в кресло и стал перед ней на колени.

-- Вы честное, благородное созданье, - сказал он.

-- Неужели только потому, - прошептала она, - что я предлагаю вам свое кресло?

-- Нет, потому, что вы поступаете благородно...

-- Довольно, довольно! - прервала она, грозя пальчиком... - Вы просто неисправимы.

Он опустил голову и замолчал.

-- Фернан, - продолжала она, - хотите быть моим другом?

-- Как можно об этом спрашивать?

-- Хотите бывать здесь меня?

-- Когда?

-- Когда хотите... каждый день. Он радостно вскрикнул.

-- Но это будет только с одним условием.

-- Каким?

-- Что вы предоставите мне право жить по своей воле и никогда не будете затрагивать денежного вопроса.

-- Хорошо, - ответил покорно Фернан.

-- С этим условием я буду вас любить. - 14, взяв за руки своего друга, она с нежностью пожала , их.

Фернан пробыл у Тюркуазы целый день и ушел только в шесть часов, когда она потребовала, чтобы он шел домой.

Когда он вернулся домой, то у него собирались обедать.

Уже в течение нескольких дней помешательство господина де Бопрео, казалось, удвоилось. И он положительно впал в детство.

Обед был скучен; во все продолжение его царствовало молчание.

Это молчание так тяготило Фернана, что он вышел из-за стола за десертом и ушел к себе в курительную комнату.

Два или три дня после этого он был у Тюркуазы на самое короткое время и всякий раз дома отговаривался серьезными делами.

На четвертый день к ней приехал сэр Вильямс и предупредил ее, что Фернан купил для нее меблированный отель в улице Виль л'Евэк. предложил ей не выказывать своей радости, когда он придет, и вообще подольше не соглашаться на принятие этого подарка.

-- Будьте спокойны, я хорошо сумею разыграть свою роль, - ответила ему Женни.

-- Ну-с, и кроме того, - добавил сэр Вильямс, - переехав в отель, вы потрудитесь завтра, ровно в двенадцать часов, проехаться в коляске мимо окон известного вам достоуважаемого виконта де Камбольха.

Сэр Вильямс уехал, и почти вслед за ним к Тюркуазе явился комиссионер, который принес ей письмо.

Тюркуаза взглянула на адрес, узнала почерк Фернана и распечатала его.

"Дорогая моя Женни! Если вы только хоть немного любите меня, то вы докажете свою любовь и поедете с человеком, который подаст вам это письмо.

Ваш Фернан".

-- Положительно, - подумала Тюркуаза, - мой покровитель очень не глупый малый.

Затем она, не задумываясь, отправилась с комиссионером, который и привез ее в отель, купленный для нее Фернаном на улице Виль л'Евэк.

Здесь она увиделась с Фернаном, приняла от него этот подарок и расположилась уже как дома.

На другой день после этого, поутру, к мастерской Леона Роллана подъехала коляска, из которой вышел виконт де Камбольх.

Он вошел в мастерскую и, сказав Роллану, что он нуждается в мебели, предложил ему немедленно отправиться с ним к нему на квартиру, чтобы осмотреть ее и вымерить.

Леон переоделся и поехал с виконтом.

Когда он был у него на квартире, пробило ровно двенадцать часов, и в это-то время мимо окон виконта проехала шагом коляска, запряжённая четверкой великолепных лошадей, и в этой коляске сидела Тюркуаза.

Рокамболь нарочно обратил внимание Леона на эту коляску и на сидевшую.в ней даму.

Роллан узнал Тюркуазу и как сумасшедший убежал от виконта и бросился за ней, желая догнать ее...

отеля.

Эти ворота затворились именно в ту минуту, когда Леон подбежал к ним. Не помня себя, он крепко дернул за шнурок колокольчика.

Калитка отворилась, и в ней показался человек.

-- Что вам надо? - спросил он.

-- Мне нужно поговорить с вашей барыней!

-- Положим, - ответил лакей, - но наша барыня имеет привычку принимать только тех, кто называет ее по имени или говорит свое имя...

Эти слова вызвали у Леона глубокий вздох. Он не знал, под каким именем была здесь Женни Гарен.

-- В таком случае, - сказал он, - потрудитесь сказать ей, что ее желает видеть человек, которого она хорошо знает, - Леон Роллан.

-- Подождите здесь, - предложил лакей, - я сейчас передам барыне о вашем желании.

Прошло около десяти минут, показавшихся Роллану чуть не целым веком.

Наконец человек вернулся назад.

-- Барыня, - сказал он, - не знает вас совершенно, но готова принять вас.

У Леона помутилось в глазах. Или это была не его Женни, или она отказывалась от него. Он следовал за лакеем как пьяный, беспрестанно спотыкаясь.

Человек провел его через приемную и, введя в большую гостиную, где были собраны богатства и чудеса новейшей роскоши, указал ему на стул и сказал: - Потрудитесь обождать, барыня сейчас выйдет.

Леону стало казаться, что он помешался - его сразу охватило страшное сомнение, и он уже хотел бежать... но дверь уже отворилась и в ней показалась Тюркуаза.

Леон Роллан вскрикнул. Перед, ним стояла женщина, которую он знал под именем Женни Гарен.

-- Женни!.. - прошептал он, подходя к ней.

Но Тюркуаза изобразила собой полное удивление, гордо поклонилась работнику и спросила:

-- Вас зовут Леон Роллан?

Эти слова поразили как громом столяра... он посмотрел на стоявшую перед ним молодую женщину и зашатался.

Она указала ему на стул около камина, а сама села на кушетку, стоявшую подле камина.

-- Сударыня... Женни! - прошептал опять Леон.

-- Мне кажется, что вы ошибаетесь...

-- О! - вскрикнул он, пораженный сходством, - нет, это просто невозможно!.. Женни!.. Это вы!

-- Меня зовут не Женни, а Делакур.

-- Боже! - прошептал опять Роллан, - но ведь у вас ее голос, ее взгляд...

-- Успокойтесь немного, - сказала Тюркуаза, - и потрудитесь посмотреть на меня попристальнее... Вы, конечно, убедитесь тогда, что вы ошибаетесь.

-- Нет! Это вы!..

.Она покачала отрицательно головой.

-- Мне кажется, - проговорил Леон, - что я действительно начинаю сходить с ума...

-- Позвольте, - перебила его Тюркуаза, - что это за особа - Женни Гарен?

-- Дочь одного из моих работников... бедная швея...

-- Ну, так потрудитесь же взглянуть вокруг себя... И при этом Тюркуаза жестом указала на роскошь, окружавшую ее, и на богатое платье, надетое на ней. Этот довод имел полную силу.

-- Наконец, - продолжала Тюркуаза с полным спокойствием, - вы, вероятно, убедились.

Леон поник головой.

Тюркуаза постепенно довела работника до глубокого отчаяния, а потом созналась ему, что она и Женни - одно и то же лицо, но что она скрылась от него, боясь, что он будет презирать ее, если узнает, что она обманывала его и что она совсем не то, за кого выдавала себя.

Леон вне себя бросился перед ней на колени и стал умолять ее не оставлять его...

Тюркуаза, получившая от сэра Вильямса известного рода инструкции, поклялась ему в любви и предложила ему бежать с ней из Парижа в Америку.

Леон согласился, но в эту минуту он вспомнил о своем ребенке:

Этого было вполне достаточно, чтобы Тюркуаза ушла от него в другую комнату и заперла за собой дверь. Леон остался, как пораженный громом. В комнате, куда вошла Тюркуаза, находился сэр Вильямс, видевший через отверстие в стене все, что происходило в зале.

-- Ну, крошка, - сказал он, когда к нему вошла Тюркуаза, - садись и пиши поскорее письмо этому ослу.

Тюркуаза молча повиновалась.

Сэр Вильямс поторопился продиктовать ей письмо к Леону Роллану, в котором она извещала его, что одна только глубокая любовь к нему заставляет ее снова писать ему; она предлагала снова бежать с ним и притом взять с собой его ребенка, которому она бралась заменить мать.

"Если вы любите меня, то вы должны сделать это сегодня ночью или завтра утром, и мы тотчас же уедем", - было сказано в письме.

Ливрейный лакей подал это письмо Леону, который все еще стоял в зале.

Роллан прочел его и быстро вышел из комнаты.

Сэр Вильямс видел это и, обернувшись к Тюркуазе, сказал ей, чтобы она ехала завтра с Леоном в том почтовом экипаже, который будет стоять у подъезда...

-- На первой же станции, - добавил сэр Вильямс, бывший в костюме сэра Артура, - вы получите от почтаря особенную инструкцию.

-- А Фернан? - спросила Тюркуаза.

-- Вы напишите ему письмо, - ответил сэр Артур и, усадив молодую женщину за письменный стол, продиктовал ей письмо к Фернану следующего содержания:

"Милый Фернан! Так как вы делаете мне сюрпризы, от которых я не имею возможности из любви к вам отказаться, то я нахожу нужным наказать вас. А так как я воображаю, что вы любите меня, то я и думаю, что Лучшее средство, чтобы наказать вас, будет заключаться в том, чтобы изгнать вас хотя бы на несколько часов. Но так как я не могу сделать этого в вашем же доме, то я и прибегаю к другому средству - т. е. изгоняю себя из Парижа на сорок восемь часов. Куда я еду - это тайна! Вот и наказание для вас. В особенности, Фернан, не вздумайте ревновать.

Затем сэр Артур простился с Тюркуазой и спокойно вышел из ее отеля.

Он прошел улицу Виль л'Евэк до площади Больвоам, остановил наемную карету, сел в нее и приказал кучеру везти себя в улицу Лаффит. Он ехал к графу де Шато-Мальи.

Сэр Вильямс много думал и занимался в последнее время маркизой Ван-Гоп. Дай Натха и вообще пятимиллионным делом.

Граф был дома, и один в это время. Он только что вернулся с обеда из Английского клуба.

Грум подал ему карточку.

Граф взглянул на нее, вздрогнул и, приказав принять посетителя, велел больше никого не принимать

-- О-о! - сказал он, входя, - очень рад, любезнейший граф, что застал вас здесь...

-- И я тоже, сударь, - заметил граф. подвигая ему кресло.

Сэр Артур сел.

-- Я уезжал, - начал он. - и теперь пришел узнать, как идут наши дела?

Граф глубоко вздохнул.

-- Ах, my dear, - сказал он, - я ужасно боюсь, что наше дело проиграно.

-- Что? - переспросил сэр Артур.

-- Дела мои, или наши, если вы хотите, находятся все в одном и том же положении.

-- Гм!

-- Роше так же добродетельна, как и несчастна.

-- А?!

Барон произнес это односложное восклицание с необыкновенным красноречием.

Оно выражало собой - что граф неловкий Дон-Жуан, не умеющий взяться как следует за это дело.

-- Да, - продолжал он, - несмотря на все мои усилия, я еще не завоевал ни одного уголка в ее сердце.

-- Славно! - заметил мнимый англичанин, - мне было бы очень приятно выслушать отчет об этих ваших усилиях...

-- Это можно.

-- Говорите, я вас слушаю, - проговорил сэр Артур и откинулся на спинку кресла.

Граф кашлянул и начал:

-- Во-первых, я должен сказать вам, - начал он, - что госпожа Роше оказывает мне такое беспредельное, так сказать, братское доверие, что я начинаю чувствовать угрызения совести.

-- Затем, - продолжал граф, - я должен сознаться, что наивность этой женщины служит более в ее пользу, чем против нее.

-- Это как так?

-- Очень просто: госпожа Роше, считая меня своим другом, почти братом, нисколько не боится меня, и ей никогда и в голову не приходит, что я могу любить ее.

-- Как! Вы еще не признавались ей в своей любви?!

-- Нет!

Баронет выразил сильное неудовольствие.

-- Граф, - заметил он довольно резко. - вы настолько дурно исполняете свои обязательства, что я не вижу причины и мне исполнять свои.

Эти слова произвели на молодою графа совсем другое действие, чем этого ожидал сэр Вильямс. Он вдруг приподнялся со стула, и, взглянув прямо на своего собеседника, гордо сказал:

-- Милостивый государь, мне кажется, что Бог мне простил бы, если бы я нарушил свою клятву и не исполнил того отвратительного обязательства, которое я принял на себя так необдуманно.

Сэр Артур до крови закусил губу.

-- Нечего вмешивать бога, - пробормотал он, принужденно засмеявшись.

-- Ошибаетесь.

-- Но вы шутите?

-- Нисколько, - ответил граф и презрительно посмотрел на своего собеседника.

-- Вот что, - добавил он твердо, - обдумав все, я не желаю добывать себе состояние моего дяди ценою женщины.

-- Право! - пробормотал сэр Артур, едва скрывая свое бешенство. - Можно подумать, что вы действительно любите госпожу Роше...

-- По крайней мере, настолько, что уважаю ее. Сэр Артур привскочил на своем месте.

-- Сколько мне кажется, - заметил он с досадой, - вы предлагаете мне уничтожение наших обязательств?

-- Очень может быть.

-- Милостивый государь, - сказал твердо граф де Шато-Мальи, - я возвращаю вам ваше слово. По-моему, моя совесть говорит мне, что презрение людей лучше угрызений совести и воспоминаний о подлости.

Сэр Артур понял, что проиграл. Он увидел, что одно из орудий его мрачной мести вдруг сломалось, и Эрмина уходила от него.

-- Граф! - воскликнул он, чуть не задыхаясь от бешенства. - Если завтра днем мы где-нибудь встретимся и я подойду к вам со словами: вы не дворянин и вы нарушили вашу клятву... Что вы тогда скажете?

-- Я промолчу, - возразил ему спокойно граф, - но в душе подумаю: "Не дворяне те, которые добывают себе состояние ценою подлости".

-- Ну, а если я потребую у вас удовлетворения.

-- Я, конечно, буду драться, - ответил граф твердо.

-- Заметьте, граф, что если герцог женится на госпоже Маласси. то вы разорены навсегда.

-- Я сумею перенести это несчастье. - ответил граф и добавил, указывая на дверь: - Довольно, милостивый государь, я хочу уважать госпожу Роше и надеюсь, что мы встретимся с вами только с оружием в руках.

Слова эти были произнесены таким холодным тоном, что сэру Артуру оставалось только взять шляпу и выйти.

-- Мы увидимся, граф, - проговорил он.

-- Когда вам будет угодно, - ответил граф.

Когда сэр Артур вышел, то граф де Шато-Мальи вздохнул гораздо свободнее.

-- Я чувствую, - прошептал он, - что я становлюсь опять честным человеком.

После этого он взял перо и написал следующее письмо:

"Милостивая государыня!

Я вас буду просить назначить мне завтра свидание у себя дома, а не у меня, как это предполагалось раньше".

Это письмо было отослано Эрмине Роше.

-- Черт возьми! - прошептал сэр Вильямс, уходя от графа, - неужели судьба помешает мне накануне самой победы... Нет! Я должен отомстить.

Вернемся теперь опять в Леону Роллану.

Тюркуаза так и вертелась перед глазами бедного работника и своим чарующим видом лишала его всякой способности мышления.

Его уже ждали с нетерпением.

Леон сел нарочно около своего ребенка и старался всеми силами заглушить то ужасное видение, которое преследовало его... но все было напрасно... Тюркуаза так и мелькала перед его глазами.

Ночью он наконец не выдержал и хотел привести в исполнение требование Тюркуазы относительно своего ребенка...

Но Вишня внезапно проснулась и вскрикнула...

Этого крика, вырвавшегося из сердца матери, было вполне довольно, чтобы Леон на минуту пришел в себя... он положил ребенка в люльку и, сказав с отчаянием: "Я негодяй... прощай... прости меня!" - выбежал из комнаты.

Утром Вишня нашла в мастерской письмо Тюркуазы... она прочла его, поняла, зачем Леон хотел взять с собой ребенка, и упала без чувств.

Но в это время само провидение заступилось за несчастную мать и послало ей утешительницу и покровительницу в лице Баккара.

Баккара прочла это письмо и, поцеловав Вишню, сказала решительным тоном:

-- Тюркуаза умрет от моей собственной руки!..

Она встала, как амазонка, приготовляющаяся к битве.

Теперь, прежде чем продолжать дальше, мы вернемся к сэру Артуру, когда он вышел от графа де Шато-Мальи.

Выйдя от графа, сэр Вильямс сел в карету и велел кучеру везти себя к своему другу виконту де Камбольху.

Ученик, по всей вероятности, ждал своего учителя и был дома.

-- Черт возьми, дядя, - проговорил он при виде сэра Артура, - вы очень аккуратны.

-- О, yes! - ответил англичанин, затворяя собственноручно за собой двери... - Ты видел Шерубена?

-- Да.

-- Ну, что?

-- Она выслушала его признание.

-- Ну, и ничего.

И Рокамболь рассказал подробно сцену, случившуюся накануне у Маласси.

-- Вы видите, - добавил он, глубоко вздохнув, - мы ни на шаг не подвинулись вперед.

-- Ты находишь?

-- Да.

-- Ты ошибаешься, пустейший человек. Рокамболь привскочил на своем месте.

-- Друг мой, - проговорил сэр Вильямс, разваливаясь в своем кресле, - ты положительно обманываешь все мои лучшие надежды и ожидания.

-- В чем это, дядя?

-- Да хоть бы в том, что ты глуп.

-- Очень вам благодарен за ваш комплимент.

-- Мне сегодня некогда упрекать тебя, мой милый друг, а потому перейдем прямо к делу. В какой день Дай Натха приняла яд?

-- Третьего дня.

-- Так, он действует только на седьмой день, следовательно, у нас еще целых пять дней?

-- Но, дядюшка, - проговорил Рокамболь, - Шерубен в две недели не мог ничего сделать с маркизой, что же он сделает в эти пять дней.

Сэр Вильямс только пожал плечами.

-- Странно, - сказал он, - ты до сих пор смотришь на всех женщин, как будто все это одни лоретки.

-- Я согласен, дядя, что я еще глуп, а вы - гениальный человек.

-- Перейдем к другому, - перебил его сэр Вильямс.

-- Позвольте, - возразил Рокамболь, - я хочу поговорить еще с вами о Шерубене.

-- Он видел Баккара.

-- Когда?

-- Вчера вечером... ее, кажется, невозможно склонить.

-- Тем лучше! Она мне мешает.

Тогда Рокамболь рассказал про свидание Баккара с Шерубеном.

Сэр Вильямс слушал серьезно и задумчиво.

-- Да, - прошептал он наконец, - мне бы очень хотелось узнать, что у нее на сердце.

-- Шерубен будет это знать.

-- Сомневаюсь.

-- Это все, дядя.

Неутомимый гений зла приподнял голову.

-- Нет, мне надо поговорить с тобой еще о Фернане и Леоне.

-- Что мы сделаем, если Леон возьмет ребенка? - спросил Рокамболь.

Адская улыбка осветила на мгновение лицо сэра Вильямса.

-- Я давно уже сердит на Вишню, - проговорил он, - и с удовольствием отдам ребенка в воспитательный дом.

-- А отца?

-- Это будет другое дело... я ведь тебе говорил уже давно, что мечтаю о небольшой трагикомедии между Леоном и Фернаном, Леон силен как черт, дать ему в руки нож - и он будет готов зарезать быка... Мне понравилась1 бы встреча между ними у Тюркуазы.

-- Недурно!..

-- Так в чем же?

-- Тюркуаза поедет завтра утром.

-- Да.

-- Разве только Леон не явится к ней... тогда мы подстроим другую комбинацию.

-- Куда же она едет?

-- Сейчас узнаешь... ты будешь ее почтарем.

-- Я?

-- Ну конечно.

-- Но Леон узнает меня.

-- Нет... я тебе помогу переодеться и замаскировать хорошенько себя.

-- Хорошо... куда я повезу голубков?

-- Сейчас узнаешь, - ответил ему сэр Вильямс и принялся развивать перед ним план своих действий.

Когда Леон Роллан выбежал из дому, то он побежал прямо на набережную с той целью, чтобы броситься в воду. Но его удержал от этого ливрейный лакей Тюркуазы, следивший все время за его действиями.

-- Вас ждут, - сказал он, удерживая Роллана за руку, - что вы делаете?

Лакей, не выпуская его руки из своей, шел с ним рядом. Леон не думал уже более о жене и забыл окончательно, что произошло сейчас у него дома. Во мраке его сердца и ума горела только одна блестящая звездочка - Тюркуаза.

Лакей нанял фиакр, посадил в него Леона и крикнул кучеру, чтобы он вез как можно скорее в улицу Виль л'Евэк.

Не прошло и четверти часа, как они подъехали к отелю Тюркуазы, ворота которого были отворены настежь.

Выходя из фиакра, Леон не мог не заметить во дворе дорожную карету, запряженную четверкой лошадей, с двумя почтарями на козлах. При стуке въехавшего во двор фиакра в окнах отеля замелькали огни.

-- Готова барыня? - спросил лакей, сопровождавший Леона, у другого.

Леон, шатаясь, следовал за ним.

Лакей быстро подбежал к ней и шепнул ей что-то на ухо.

-- Один?

-- Да.

-- А ребенок?

-- Его нет с ним... он хотел утопиться... я едва спас его... он просто в отчаянии.

-- Хорошо, - проговорила она и, подбежав к Леону, нежно взяла его за руку.

-- Наконец-то! Ну едем же! - прибавила она, подвигаясь к карете.

-- Дитя мое! - прошептал он.

Тюркуаза поняла, что все погибнет, если она будет медлить и не примет решительных мер.

-- Прощайте! - проговорила она. - Навсегда!.. И она села в карету.

Эти слова окончательно помутили рассудок несчастного Роллана.

Он вскрикнул и бросился к ней.

Лошади тронулись крупною рысью и увезли с собой преступного отца и его обольстительницу.

Но Леон скоро опомнился, ночная прохлада освежила его больную голову, oн начал обдумывать свое положение, то, что бросает своего ребенка и жену, и вдруг вскрикнул:

-- Нет, я не могу ехать, я негодяй, пустите меня, я не хочу бросать своего сына.

Молодая женщина спокойно отворила дверцу кареты.

-- Остановитесь, почтарь, - приказала она. Карета остановилась.

-- Я не могу оставить вас одного среди этой пустой местности. - сказала она, - мы уже отъехали пять лье от Парижа.

-- Я ворочусь пешком, - повторил еще раз Леон Роллан.

-- Сударыня, - ответил почтарь в рыжем парике, - мы проехали больше пяти лье и уже близко от станции... а мои лошади не довезут обратно.

-- В таком случае везите до станции... мы возьмем там свежих.

Леон молчал.

Через четверть часа они остановились влево от дороги, у уединенного домика, с виду очень похожего на провинциальную харчевню.

-- Эй!, лошадей!.. - закричал почтарь в рыжем парике.

Дверь домика отворилась, и из нее вышел человек, в котором можно было сейчас же узнать Вантюра - управляющего госпожи Маласси.

Он был одет трактирщиком и держал в руке фонарь.

-- Лошадей? - ответил он. - Теперь нет, а часа через два будут... Все в разгоне... Сейчас только что проехал англичанин и заплатил за двойные прогоны лошадей... Понимаешь?

-- Судьба, - прошептал чуть слышно Роллан.

-- Два часа вместе, - радостно вскричала Тюркуаза и бросилась на шею Леону.

Тюркуаза живо выскочила из кареты и побежала к харчевне. Леон шел за нею.

Кучер в парике переглянулся с молодою женщиной и как-то таинственно подмигнул глазом, а мнимый хозяин харчевни нагнулся к Тюркуазе и шепнул ей:

-- Я здесь по приказанию, что бы я ни сказал - должно быть сделано.

Леон, конечно, ничего не услышал из этих слов и прошел вслед за молодой женщиной сперва в кухню, а потом в столовую харчевни.

Воспоминание о ребенке не давало ему в настоящую минуту покоя.

Молодая женщина села у пылавшего камина и, протянув к нему руку, сказала ему:

-- Да, друг мой, я только мечтала, что мы можем быть соединены навеки... и вот в действительности нам нужно расстаться?

-- Да, я точно предчувствовала это несчастье, - продолжала сна, - когда увидела вас в первый раз... - И при этом она рассказала ему, что увидела его в первый раз в Бельвиле, где он был со своей женой...

-- О! - продолжала она. - Я была так счастлива тогда... а теперь я так страдаю.

-- Но зачем же вы уезжаете? - спросил он.

-- Зачем?.. Но ведь я люблю вас.

-- В таком случае оставайтесь. - прошептал Роллан.

-- Это немыслимо... я ревнива и не хочу делить вас. или все... или ничего!

-- Боже! - прошептал опять Леон. - Я не хочу и не могу бросить своего ребенка.

Тюркуаза только что было собралась ответить ему, как в комнату, где они сидели, вошли почтарь и хозяин харчевни.

-- Досадно, - заметила вполголоса Тюркуаза, - эти господа лишают нас возможности поговорить в последние часы.

Вантюр, разыгрывавший роль хозяина харчевни, как будто понял ее и поторопился сказать:

-- Лошадей раньше двух часов не будет, а потому, сударыня, не будет ли вам угодно подняться во второй этаж... я затопил там для вас камин.

Тюркуаза встала и молча кивнула головой.

-- Не угодно ли вам будет чего-нибудь покушать? - предложил импровизированный трактирщик.

-- Да, - ответила она.

-- Сейчас все будет готово, - ответил он и поспешил вперед.

Комната, в которую он ввел Тюркуазу и Леона, была не очень велика, она была уставлена старою мебелью и оклеена новыми дешевыми обоями. В камине пылал яркий огонь. Молоденькая горничная торопливо накрывала на стол.

Вантюр принес две бутылки, холодную курицу и миску с супом.

Леон машинально смотрел на все эти приготовления.

-- Друг мой, - сказала ему Тюркуаза, садясь к столу, - не скушаете ли вы чего-нибудь со мной? - И при этом она с трудом улыбнулась.

Вантюр вышел.

Тюркуаза взяла одну из бутылок и налила Леону стакан вина - Я не хочу ни есть, ни пить, - прошептал он.

-- Мне так хочется! - проговорила она и сейчас же мило улыбнулась.

Леон взял стакан и выпил его залпом. Тюркуаза тоже хотела выпить, но потом поставила его опять на стол и сказала:

-- Какая гадость! Это простое сюренское вино. - И она выплеснула его в камин и налила себе стакан холодной воды.

Молодая женщина едва только дотронулась до супа Вантюра, поглодала косточку засохшей курицы и отодвинула от себя прибор.

-- Мне хочется больше плакать, чем есть, - заметила она тихо и обняла Леона.

-- Мой бедный друг!

Леон чувствовал, что сердце его разрывается на части.

Тюркуаза великолепно играла свою роль и успела придать страсти самые чарующие, увлекающие оттенки, самые мягкие речи и самый грустный тон.

В продолжение целого часа Леон слушал, как слушают во сне какие-нибудь гармонические голоса, как бы снисходящие с небес, и в то время как решение его возвратиться в Париж постепенно колебалось, сознание стало мало-помалу пропадать, как бы от опьянения.

Он был убежден, что ему остается всего несколько часов, которые он может провести с любимою им женщиной, а между тем он чувствовал непреодолимое желание заснуть... взгляд его отуманился, и хотя он все слышал, что она говорила, но сам тщетно старался сказать что-нибудь.

Тюркуаза, казалось, не замечала его состояния, - она продолжала ласкать его и называть самыми нежными именами.

Леон выпил в предложенном ему вине изрядную Дозу одуряющего вещества, но такого, от которого у него была поражена только одна физическая сторона.

Он не мог более сидеть на стуле и говорить... но все слышал.

Наступила минута, когда он откинулся на спинку стула, как заснувший человек... он продолжал слышать, но не мог двигаться.

Тюркуаза вдруг перестала говорить.

Леон слышал очень хорошо, как она встала, прошла на цыпочках, открыла двери и крикнула" свою прислугу.

Он было сделал особенное усилие, чтобы прервать это странное, ужасное состояние, и ничего не мог сделать.

Затем он услышал, как вошел Вантюр в сопровождении почтаря.

-- Друзья мои, - сказала она, - я не поеду сегодня дальше... мой муж...

-- Мой муж спит, он провел две бессонные ночи.

-- Бедняжка! - пробормотал довольно громко Вантюр.

-- Приготовьте лошадей к утру.

-- Слушаю, сударыня!..

-- А теперь потрудитесь перенести моего мужа на кровать, и как можно осторожнее... право, было бы грешно разбудить его... он спит так хорошо и сладко...

Леон слышал все, но тщетно старался отделаться от сна, сковавшего все его члены... можно было сказать, что он умер.

Вантюр и Рокамболь, все еще переодетый почтарем, взяли Леона Роллана и перенесли его на кровать.

Леон не мог пошевелиться... Он, однако, слышал еще через двери, как Тюркуаза сказала:

-- Надо дать выспаться моему бедному другу - положите дров, я просижу ночь у камина.

Приказания, данные Тюркуазой, были исполнены. Леон мог узнать это, услышав, как в камин положили дров и затопили его. Он тщетно старался выйти из своего оцепенения или, по крайней мере, понять причину его и, наконец, стал убеждаться, что действительно спит и видит все это во сне.

Так прошло около часу, и вдруг до него долетел с улицы настоящий гвалт, звон бубенчиков.

Послышались усиленное хлопанье бича, грохот колес и топот нескольких лошадей. Кто-то остановился у дверей харчевни...

В то же время в дверь харчевни постучались, и какой-то незнакомый голос закричал:

-- Эй! трактирщик, эй! отворяй живей.

При звуке этого голоса Леон услышал, как Тюркуаза с ужасом вскрикнула:

-- Это он!

-- Кто он? - подумал Леон, все еще стараясь преодолеть свое оцепенение.

В это самое время Роллан услышал, как хозяин харчевни, то есть Вантюр, отворил дверь и громко крикнул:

-- Кто меня спрашивает?

-- Тут, но у меня нет лошадей, - ответил Вантюр.

-- Не видели ли вы кого-нибудь из проезжавших в карете? - продолжал голос.

-- Как не видать... тут проехали даже две кареты... в первой ехал какой-то англичанин...

-- А во второй?

-- Дама со своим мужем. Тогда раздался голос:

-- Это она!..

-- Давно ли она проехала? - спросил опять приехавший.

-- Да она еще не проехала.

-- Как!

-- Она остановилась здесь. Эта дама и ее муж спят там наверху.

Леон услышал тогда энергичную брань и крик ярости.

-- А! - вскрикнул голос. - Это сам ад посылает их мне.

И почти вслед за этим на лестнице послышались торопливые шаги, дверь в комнату, где была Тюркуаза, отворилась с треском, и Роллан в то же мгновение услышал, как вскрикнула Тюркуаза.

Леон отдал бы половину своей жизни; чтобы иметь теперь возможность говорить и двигаться.

-- А! так вы тут! - загремел голос... - Тут!., наконец-то я догнал вас...

-- Пощадите! - вскрикнула Тюркуаза.

-- Нет!., нет! и нет... я убью вас обоих.

-- - Пощадите! Пощадите! - молила отчаянным голосом молодая женщина, которая, как казалось Леону, упала на колени... - Поль, простите меня! - Никогда!.. - ревел неизвестный голос.

-- Пощадите, Поль, хоть его, - повторяла растерявшаяся Тюркуаза.

-- А... - проворчал тогда неизвестный голос, - так это тут лежит тот человек, для которого вы изменили мне и с которым бежали... Ну... так он будет убит.

И в эту минуту до слуха Леона Роллана долетел резкий звук взводимого пистолетного курка.

-- Поль! Поль!.. - повторила Тюркуаза отчаянным голосом.

-- Ради бога, не убивайте его... я сделаю все, что вы только потребуете от меня.

-- А!

-- Я буду повиноваться вам... буду вашей рабой... буду любить вас от всего сердца...

Сердце Леона ужасно билось... он делал страшные усилия, чтобы только порвать эти невидимые узы, связывавшие все его члены.

-- А! Вы будете меня любить? - проговорил между тем резко и насмешливо неизвестный голос.

-- Клянусь вам!

-- Вы будете мне повиноваться?

-- Да.

-- Вы поедете со мной?

-- Куда хотите.

Леон почувствовал, что сердце его разрывается, и подумал, что он умирает.

-- Нет, нет! - проговорил еще раз неизвестный. - Я не верю больше вашим обещаниям. Вот посмотрите, как я убью его.

Незнакомец подбежал к алькову, где спал Леон Роллан. Тюркуаза снова вскрикнула, и между ней и им завязалась борьба.

Но он одолел ее и, бросив Тюркуазу на пол, вошел в альков.

Леон слышал и чувствовал, как на него направлялся пистолет.