Испанка.
Страница 2

Оставшись шестнадцати лет сиротою и получив в наследство огромное состояние, он пристрастился к наукам и путешествиям. Он путешествовал несколько лет и в двадцать четыре года возвратился в Париж с тем, чтобы поселиться в нем.

Он жил в Вернельской улице, рядом с отелем де Шамери.

Отец Фабьена, покойный виконт д'Асмолль, служил вместе с маркизом де Шамери, по прибытии своем в Париж Фабьен принят был маркизом как родной сын. Бланш де Шамери была тогда еще восьмилетним ребенком.

Когда он воротился из путешествий, ребенок превратился в прелестную молодую девушку. В первые три года своего пребывания в Париже Фабьен редко бывал у Шамери, но однажды вечером он был так поражен ангельским взглядом Бланш де Шамери, что почувствовал какое-то душевное волнение и месяц спустя Фабьен уже любил Бланш.

-- Разумеется, - рассуждал он, - маркиз согласится на мое предложение, и Бланш, покорная воле родителей, пойдет за меня. Но я хочу, чтобы она сама полюбила меня, если я добьюсь этого - я женюсь, если же нет - то скрою свои чувства в глубине сердца.

Он чаще начал бывать у де Шамери и вскоре стал замечать, что Бланш краснела и смущалась в его присутствии. Он уже готов был открыться ей в любви, но непредвиденное событие разрушило все его планы.

Однажды, придя в отель де Шамери, Фабьен встретил маркиза. Жены его и дочери не было дома.

-- Здравствуй, Фабьен, - обратился к нему маркиз, - я очень рад, что ты теперь пришел; я уже несколько дней собираюсь поговорить с тобой о весьма серьезном деле.

Он провел Фабьена в летнюю гостиную, запер дверь и после короткого молчания проговорил:

-- Милый Фабьен! Ты сын моего лучшего друга, и я люблю тебя как отец. Веришь ли ты, что я от души желаю тебе добра?

-- Безусловно, - отвечал Фабьен.

-- Слушай же, - продолжал маркиз взволнованным голосом. - Я заметил, что ты любишь Бланш.

-- Это правда, - отвечал Фабьен, и на лице его заиграла радостная улыбка.

-- В таком случае, сын мой, ты должен отказаться от этой любви.

Фабьен вздрогнул.

-- Заклинаю тебя прахом отца твоего, именем чести твоего рода, что даже после моей смерти ты не будешь просить руки Бланш у ее матери... Причина моего отказа есть тайна, которая вместе со мною сойдет в гроб.

Фабьен вышел из отеля де Шамери с разбитою душой.

На другой же день он уехал в Италию, где прожил более года, стараясь забыть свою любовь. Но по возвращении в Париж он чувствовал себя еще более влюбленным.

В продолжение этого года маркиз де Шамери скончался, унеся в могилу клятву несчастного Фабьена.

На другой же день своего приезда он отправился в отель де Шамери.

Увидя входящего Фабьена, Бланш побледнела как мраморная статуя. Фабьен понял, что он еще любим, и сердце его готово было вырваться из груди.

-- Я поклялся маркизу, - подумал он, - никогда не жениться на его дочери, но я могу быть ее братом. Жена и дочь его остались одни; я заменю маркизе пропавшего сына, а Бланш - ее брата.

Чтобы угасить в сердце Бланш любовь к нему и вместе с тем не Дать простору своим к ней чувствам" Фабьен начал все реже и реже бывать в доме маркизы. Но каждый день, каждый час он тайно охранял Бланш и ее мать.

Читатель, вероятно, догадывается, какое роковое заблуждение руководило маркизом де Шамери. Из ложного письма покойной вдовы де Шамери, матери Гектора, он узнал о неверности своей жены и о внебрачном происхождении своей дочери, он содрогался при мысли, что сын его друга может сделаться ее мужем.

Фабьен уже положительно бросил мысль о возможности жениться на Бланш. Но вдруг неожиданное известие озарило его надеждой. Он узнал, что маркиз на смертном одре снял с него клятву и позволил жениться на его законной дочери Бланш.

Это случилось в день дуэли с Ролланом де Клэ.

Возвращаясь домой, Фабьен удивился, видя бегущего к нему слугу маркизы де Шамери.

-- Ах, господин виконт, - сказал слуга, - пожалуйте к нам скорей, с барышней сделалось очень дурно!

Фабьен бросился в отель де Шамери.

Увидя Фабьена, маркиза от радости вскрикнула.

-- Боже мой! - сказал Фабьен дрожащим голосом. - Что такое случилось?

-- Успокойтесь, ничего... Бланш сделалось дурно, но теперь ей лучше... Ах, виконт, она чуть не умерла из-за вас...

-- Из-за меня? - спросил Фабьен, изумившись.

-- Вы дрались сегодня утром; Бланш узнала об этом в то время, как вы уезжали со своими секундантами. Окна ее комнаты выходят в сад, и из них видна аллея, ведущая к вашему павильону. Бедная Бланш упала без чувств на пол; она была ужасно бледна, и я уже думала, что она умерла. Придя, наконец, в себя, она открыла глаза и залилась слезами. Затем с ней сделался бред, в котором она произносила ваше имя, говорила о дуэли, шпагах, секундантах и т. п.

Маркиза остановилась и взглянула кротким, но испытующим взглядом на Фабьена.

Он стоял нахмурившись и был бледен как полотно.

-- О, моя клятва... моя клятва! - воскликнул он прерывающимся голосом.

-- Вы любите Бланш, - произнесла маркиза умоляющим голосом, - я это вижу... Фабьен, друг мой, сын мой... если вы ее любите, то не убивайте ее.

-- Но почему же? - спросила с отчаянием маркиза.

-- Потому что в этом я поклялся вашему супругу.

-- Но вы разве не знаете, - проговорила озаренная надеждою мать, - вы разве не знаете, что граф на смертном одре переменил свое мнение?

Тут маркиза рассказала ему до мельчайших подробностей о своих страданиях в продолжение восемнадцати лет и посвятила его в тайну, открытую покойным маркизом пред самою смертью.

Итак, Фабьен понял, что маркиз де Шамери не хотел допустить женитьбы его на Бланш потому, что считал Бланш плодом супружеской неверности. Но сознанием своего заблуждения перед смертью маркиз снимал с него клятву.

Когда маркиза кончила, Фабьен с радостью ребенка начал целовать ее руки.

-- Матушка, ради Бога, пойдемте к ней! - проговорил он умоляющим голосом.

-- Пойдемте, - радостно ответила маркиза.

Бланш знала уже о возвращении здравым и невредимым Фабьена, и потому, когда они вошли, она была несколько спокойнее и улыбалась им.

-- Дитя мое, - обратилась к ней маркиза, - ты должна во всем простить Фабьена, потому что, как я сейчас узнала, он вполне достоин прощения. Он просит твоей руки, на что я уже дала свое согласие.

Молодая девушка вскрикнула и от радости чуть не лишилась, чувств.

Фабьен взял ее за руку и нежно проговорил:

-- Дорогая Бланш, неужели вы сомневались, что я всегда любил вас и что вся жизнь моя принадлежит вам?

Вернемся теперь на Флорентийскую улицу.

Барон Шамери де Шамеруа по первому лишь взгляду на Андрэ решил жениться на ней.

В назначенный час он явился к ней.

Грум провел барона в будуар, где на кушетке возле камина лежала Андрэ в великолепном неглиже.

Он поцеловал ее руку и сел.

-- Барон, - сказала она, - я знаю, зачем вы приехали, следовательно, мы должны обойтись без всяких вступлений. Вы хотите просить моей руки, я согласна.

-- Вы хотели застрелиться, - продолжала Андрэ, - но предпочли жениться на мне или, вернее, на моих девятнадцати тысячах ливров дохода.

-- Час тому назад, - возразил немного сконфуженный барон, - это была бы правда, но теперь я женюсь на вас, потому что вы прекрасны...

-- Хорошо, - сказала Андрэ, улыбнувшись. - Теперь я должна объяснить вам, почему я выхожу за вас.

На лице барона отразилось недоумение.

-- Барон, - сказала она, - имя ваше послужит мне орудием мщения. Кроме того, выйдя за вас, я войду законным путем в фамилию де Шамери, которая меня отвергла.

-- Понимаю, - пробормотал барон закусив губы.

Затем Андрэ подошла к комоду и, вынув оттуда пожелтевшую бумагу, сказала:

-- Взгляните на эту бумагу. Это не более не менее как духовное завещание, по которому, если оно только будет в ваших руках, вы получите сотни тысяч ливров дохода.

-- Что вы говорите! - вскричал барон, протягивая к бумаге дрожащую руку.

-- Позвольте, - сказала она, - если вы осмелитесь дотронуться до бумаги, я брошу ее в камин и уже никогда не буду вашей женой. Бумага эта касается вас, но в настоящее время есть моя собственность. О существовании ее никто не знает, и если я ее уничтожу, то все, как для вас, так и для меня, погибло, - поэтому я хочу предложить вам условия.

-- Чего вы требуете? - спросил барон, сгоравший от нетерпения.

-- Вашей руки и имени.

-- Я давно уже согласен.

-- В таком случае, когда я сделаюсь баронессой Шамери де Шамеруа, вы прочтете завещание.

-- О, надменная маркиза де Шамери, - прошептала она со злобой гиены, - скоро я выгоню тебя из твоего отеля!..

Бедная маркиза де Шамери все вздыхала о своем сыне. Прошел уже почти год, как она написала ему, но ответа не было.

Один только Фабьен был посвящен в тайну о нем.

Перед смертью маркиз обрадовал свою жену, что он ежегодно получал из Индии известия о сыне; следовательно, если случилось какое-нибудь несчастье с молодым моряком де Шамери, то не раньше как полтора года назад.

Между тем здоровье маркизы становилось все хуже и хуже.

-- Надо, однако, узнать, как его здоровье, - сказал он и, попросив позволения у Бланш отлучиться на несколько часов, поехал в Прованскую улицу.

-- Любезный противник, - сказал д'Асмолль, входя, - не удивляйтесь моему посещению, тем более что это в обычаях дуэли.

-- Друг мой, - вскрикнул Роллан, - дружески протягивая Фабьену руку, - прости меня, я сознаю, что был не в своем уме!..

-- А, так ты уже исцелил свое сердце?

-- Да, - ответил Роллан, подавая Фабьену записку Андрэ, полученную им через несколько часов после дуэли.

-- Все-таки, - проговорил Фабьен по прочтении записки, - я - предполагаю, что Андрэ, как ловкая интриганка, ждет твоего выздоровления и уже видит тебя у своих ног умоляющим о прощении и согласии на брак...

-- Ошибаешься, - перебил его Роллан. - Прочти вот это, - добавил он, подавая Фабьену лежавший на столе пригласительный билет следующего содержания:

"Барон де Шамери-Шамеруа покорнейше просит вас пожаловать на бракосочетание его с девицей Андрэ Брюно де Шамери сего..."

-- То есть бракосочетание сегодня уже совершилось, - сказал Роллан.

-- Вот как, - проговорил Фабьен после короткого молчания. - Однако странно, почему она предпочла тебе барона де Шамеруа, тут кроется какой-нибудь гнусный умысел.

В душе Фабьена зародилось какое-то смутное предчувствие беды, угрожавшей маркизе и ее дочери, потому что он знал, какую злобу и ненависть питала к ним эта презренная женщина, называвшая себя де Шамери.

Фабьен воротился к обеду в отель де Шамери.

-- Маркиза, - проговорил он после обеда, - сегодня я узнал интересную новость: эта женщина, которой вы платите пенсию, то есть Андрэ Брюно, вышла замуж.

-- Замуж? Кто же мог жениться на этой жалкой девушке?

-- Барон де Шамери-Шамеруа.

-- Боже мой! - сказала маркиза, скорбно покачивая головой. - Наш последний родственник женится и дает свое имя этому погибшему созданию!..

-- Маркиза, известно, что тьма ненавидит свет... эта женщина, осыпанная вашими благодеяниями...

-- О, я знаю очень хорошо, что она питает к нам страшную вражду.

Вошел слуга и подал маркизе карточку: "Росиньоль, адвокат".

Минуту спустя вошел Росиньоль, тот самый человек, которого мы видели у Андрэ, но преобразившийся по наружности в приличного человека.

-- Я адвокат вашего кузена барона де Шамери-Шамеруа и баронессы де Шамери-Шамеруа, вашей кузины...

-- Продолжайте, - гордо проговорила маркиза.

-- До начатия с вами процесса, в котором вы проиграете все свое состояние, доверитель мой предлагает вам мировую сделку.

-- Процесс... мировая сделка... что же это такое? - проговорила изумленная маркиза и бросила вопросительный взгляд на Фабьена.

Фабьен вскочил со своего места, подошел к Росиньолю и измерил его взглядом с головы до ног.

-- Милостивый государь, - сказал он вне себя от злобы, - не угодно ли вам говорить яснее!..

-- Извините, я вас не знаю, я...

-- Так я вам скажу, кто я. Я виконт Фабьен д'Асмолль, который через месяц женится на Бланш де Шамери и который теперь велит вышвырнуть вас в окно!..

- В таком случае вы разорите свою невесту, - отвечал Росиньоль с адским хладнокровием.

Фабьен вздрогнул, предчувствуя что-то недоброе, и после короткого молчания сказал:

-- Говорите, я вас слушаю.

Росиньоль поклонился и начал:

-- Маркиза, девица Андрэ де Шамери принесла барону в приданое девятнадцать тысяч ливров дохода и завещание.

-- Завещание? - вскрикнули в один голос Фабьен и маркиза.

-- Завещание шевалье де Шамери, дяди отца маркиза Гектора, - продолжал Росиньоль с тем же хладнокровием, - которому вы наследовали. Не угодно ли вам прочесть копию с этого завещания.

Росиньоль вынул из своего портфеля бумагу и громко прочитал ее.

-- Следовательно, - сказал он в заключение, - так как сын ваш умер...

-- Кто вам это сказал? - спросила маркиза в страхе.

Лицо маркизы прояснилось.

В эту минуту вбежала Бланш де Шамери.

-- Мама, мама, - воскликнула она, - письмо из Лондона., с печатью адмиралтейства!

Маркиза с жадностью схватила письмо, но Фабьен взял его из ее рук, говоря:

-- Позвольте мне сперва прочесть его.

Фабьен вскрыл письмо, торопливо пробежал его, и на лице его показалась радостная улыбка.

-- Альберт приехал в Лондон, - проговорил он наконец.

Радостные восклицания одновременно вырвались из груди маркизы и ее дочери. Росиньоль хотел удалиться.

-- Подождите, - обратился к нему Фабьен, - должны же вы принести вашему доверителю известие, основанное на неопровержимых доказательствах.

И он громко прочел ему письмо:

"Маркиза!

В ответ на ваше письмо от... имею честь препроводить вам сведение о вашем сыне.

8 апреля маркиз Альберт де Шамери получил, по собственной просьбе, отставку из службы в Индийской компании и немедленно отправился в Европу. Он прибыл в Лондон 5 ноября, откуда уехал во Францию на бриге "Чайка..."

-- "Чайка", - вскричал Росиньоль с дикою радостью, - "Чайка" три месяца тому назад погибла со всеми пассажирами на пути из Ливерпуля в Гавр!

Маркиза де Шамери испустила крик отчаяния и упала без чувств.

Появились признаки предсмертной агонии.

-- Берите этого человека, - приказал Фабьен вбежавшим лакеям, - и бейте его до смерти! Он убил вашу барыню!

Лакеи схватили Росиньоля за горло и в точности исполнили бы приказание Фабьена, если бы на пороге не явился незнакомец.

Это был человек лет двадцати восьми, высокого роста, с загорелым цветом лица. На нем был английский флотский мундир, который заставил вскрикнуть от радости Бланш и Фабьена.

-- Кто говорит, что все пассажиры "Чайки" погибли? - спросил он торжественным голосом.

-- Да, все... - простонал Росиньоль.

-- Кроме меня. Альберта-Фридерика-Оноре де Шамери.

Фабьен и Бланш с радостным криком бросились к моряку.

-- Шамери, брат мой, - проговорил Фабьен, - этот человек сейчас поразил насмерть вашу мать.

Моряк бросился в соседнюю комнату, куда уже была перенесена маркиза.

Но она все еще была без чувств.

-- Маркиза не проживет и ночи, - объяснили призванные доктора после короткого консилиума.

Они не ошиблись: в три часа утра де Шамери скончалась, не придя в сознание, не благословив дочери и Фабьена и не увидав своего сына.

Спустя два дня Альберт де Шамери и Фабьен д'Асмолль возвращались с кладбища.

-- Фабьен, брат мой, - проговорил после долгого молчания моряк, - ты поможешь мне исполнить последний долг?

Фабьен вздрогнул.

-- Дворянин, - продолжал Альберт, - потерявший честь, опозоривший свое имя женитьбой на распутной женщине и ради нее питающий ненависть к нашему дому... человек, убивший нашу мать, должен погибнуть.

-- Быть по сему! - решительно сказал Фабьен и подал своему брату руку.

Они отправились в Флорентийскую улицу в дом господ де Шамери-Шамеруа.

Человек, явившийся в отель во время обморока маркизы, назвавший себя Альбертом де Шамери и рыдавший над трупом маркизы, - был не кто иной, как Рокамболь.

Бланш была еще грудным ребенком, когда пропал ее брат; в отеле уже не было никого из старых слуг; маркиза умерла, не придя в сознание; следовательно, владея документами, Рокамболь смело сделался маркизом Альбертом де Шамери.

Весьма понятно, что он придумал ловкую историю чудесного спасения его с потонувшего брига "Чайка", а также объяснил опоздание приезда в Париж.

Андрэ де Шамери горько раскаивалась, что вышла замуж за барона, так как Росиньоль разрушил все ее планы известием, что молодой де Шамери жив и возвратился в Париж.

Барон, сидевший в комнате жены, тотчас же вышел к ним.

Он узнал Фабьена, с которым когда-то был знаком, и знал, что он жених Бланш де Шамери.

Рокамболь заговорил первый.

-- Имею честь видеть господина де Шамеруа?

-- К вашим услугам, - отвечал барон.

-- Меня зовут маркиз Альберт де Шамери. Барон почтительно поклонился.

-- Милостивый государь, - продолжал Рокамболь, - два дня тому назад я вернулся домой после восемнадцатилетнего отсутствия. Я нашел свою мать, пораженную насмерть известием негодяя, который называл себя поверенным какой-то развратной женщины, присвоившей себе наше имя...

-- Милостивый государь!..

-- Позвольте!.. Эта развратница и самозванка, которая вышла замуж за одного из выродков...

-- Довольно!.. Я вас понимаю. Я к вашим услугам.

-- Надеюсь.

-- Завтра.

-- Нет, сейчас.

-- Извольте. Какое оружие?

-- Все равно. Шпага, если хотите; через час у Кателанекого оврага.

Молодые люди удалились.

Менее чем через час они приехали на назначенное место, привезя с собою шпаги и пистолеты.

Спустя некоторое время явился и барон де Шамеруа в сопровождении молодого человека, с которым Фабьен тотчас же провел переговоры.

Мнимый маркиз дрался с поразительным хладнокровием и искусством, но барон де Шамеруа был также недюжинный боец.

Бой был жаркий, но непродолжительный. Рокамболь получил две легкие раны, но тут он употребил знаменитый удар, от которого барон грохнулся на землю.

-- Моя мать отомщена! - воскликнул Рокамболь торжественно.

Смертельно раненный барон был тотчас же перенесен в карету.

Два дня спустя в парижской газете появилось известие об этой дуэли с присоединением краткой биографии возвратившегося после восемнадцатилетнего странствования молодого маркиза де Шамери.

Итак, мнимый маркиз де Шамери, которого раны вынуждали лежать в постели несколько дней, сделался героем.

Спустя три месяца он увидел в балагане дикаря О'Пенни, в котором узнал сэра Вильямса.

Как мы уже сказали, он привез его к себе на квартиру и послал за доктором, желая вылечить, насколько это будет возможно, своего злополучного наставника!

-- Вот ваш пациент, - сказал Рокамболь, указывая доктору на О'Пенни.

Доктор, видимо, был поражен безобразием О'Пенни.

-- Этот несчастный, - объяснил он - был жертвою татуировок два раза: сначала его выжигали, а затем, спустя некоторое время, его татуировали; но, быть может, он был жертвою какого-нибудь бесчеловечного мщения, а затем его бросили куда-нибудь на берег Австралии, где им завладели дикари.

Эта прозорливость специалиста по болезням, зарожденным под тропиками, встревожила немного Рокамболя.

И он рассказал доктору целый импровизированный роман из жизни Вальтера Брайта (так назвал он сэра Вильямса).

-- Однако приступим к консультации, - сказал он по окончании своего рассказа.

-- Извините, - сказал доктор, - еще один вопрос: где вы нашли этого человека.

-- В балагане паяцев, совершенно случайно.

-- Но он почти неузнаваем.

-- Да, но я узнал его по шраму на груди; шрам этот от сабельного удара, который он получил из-за меня. Я был тогда еще гардемарином; однажды, сидя в гостинице, я поссорился с товарищем и вызвал его на боксировку, но он бросился на меня с обнаженной шпагой. В эту минуту между нами встал незнакомый человек, но он тотчас же упал, получив удар прямо в грудь. Сегодня вечером страшное безобразие этого дикаря привлекло мое внимание; увидя этот шрам, я начал подозревать, не тот ли это самый человек. Я шепотом спросил его по-английски: "Ты не Вальтер ли Брайт?" Он отвечал наклонением головы, и я купил его у балаганщика, привез домой и послал за вами, рассчитывая на ваше удивительное искусство.

Доктор велел О'Пенни встать и снова начал его осматривать.

-- А ожоги?

-- Об этом нечего и думать.

-- А глаза?

-- Один совершенно пропал, другой очень болен. Впрочем, я заеду завтра утром: мне нужно рассмотреть его при дневном свете, и тогда увидим, что можно будет сделать. До свидания.

Рокамболь проводил доктора и воротился к сэру Вильямсу.

-- Ну, старикашка, - сказал он, хлопнув его по плечу, - постараемся немного переделать твою образину.

На лице сэра Вильямса заиграла отвратительная радостная улыбка.

Позвав лакея и отдав ему приказание ухаживать за О'Пенни, Рокамболь ушел.

Сев в экипаж, он сказал кучеру: "Домой!"

Экипаж быстро помчался в Вернельскую улицу.

Швейцар подал ему письмо. Маркиз с важностью открыл его и прочел:

"Герцог и герцогиня де Салландрера покорнейше просят маркиза Альберта де Шамери сделать им честь пожаловать к ним на обед в будущую среду".

На другой день около десяти часов маркиз отправился к сэру Вильямсу и уже застал там доктора, который осматривал его с большим вниманием.

-- Теперь я не сомневаюсь, - сказал он Рокамболю, уводя его в другую комнату, - что уничтожу татуировку, но опасаюсь, что пациент ослепнет.

-- Ах, черт возьми! - пробормотал Рокамболь и, оставив доктора, пошел к сэру Вильямсу.

-- Ты умеешь еще писать? - спросил он, подавая чернила и перо.

Сэр Вильямс взял перо и трепетной рукой написал: "Я помню все и жажду отомстить за себя".

-- Отлично! Но так как ты можешь потерять остатки зрения, то попробуй написать, закрыв глаза рукой.

Сэр Вильямс отвернул голову и написал:

"Будь я совсем слепой, я узнаю своих врагов по одному прикосновению к ним".

-- Браво, сэр Вильямс!

И Рокамболь возвратился к доктору.

-- Можете его лечить, - сказал он, - глаза ему не нужны.

Через месяц сэр Вильямс совершенно преобразился в европейца: татуировка была уничтожена, а ожоги, которыми было покрыто его лицо, придавали ему вид механика, обезображенного взрывом котла, или артиллериста, опаленного пушечным зарядом, но зато он поплатился последним своим глазом - он ослеп совершенно.

-- Честное слово, - проговорил однажды Рокамболь в то время, как сэр Вильямс сидел развалившись в мягком кресле перед камином, - у тебя весьма почтенная физиономия, внушающая о тебе понятие как о пострадавшем герое. Я наговорил о тебе много разных разностей: ты убивал сотни тигров, ты спас целый экипаж от нападения пиратов, сипаи отрезали тебе язык, Индийская компания наградила тебя орденом... в глазах моей сестрицы Бланш де Шамери и ее жениха Фабьена ты человек, которому я обязан жизнью. Следовательно, ты отлично будешь поживать себе в отеле, если не откажешься давать мне советы.

Сэр Вильямс утвердительно кивнул головой.

-- Так слушай хорошенько! Я расскажу тебе, что я делал в Париже с того дня, как явился оплакивать свою матушку, маркизу де Шамери. Сначала я усердно принялся горевать о потере своей матушки, так что сразу приобрел себе привязанность и уважение своей сестрицы Бланш и ее жениха; но чтобы внушить к себе уважение света, я вызвал на дуэль барона де Шамери-Шамеруа и положил его сильным ударом, хотя, как говорят, он поправился, но тогда все опасались за его жизнь... Я сделался героем дня. Свадьбу моей сестрицы Бланш мы отпраздновали через три месяца после смерти маркизы, т. е. шесть недель тому назад. Меня принимают везде с распростертыми объятиями, так, например, я запросто бываю у герцога де Салландрера, испанца, обладающего громадным состоянием и единственной дочерью. На этой дочери я хочу жениться. Старик де Салландрера состоит депутатом в Кортесе. Так как имя его должно угаснуть вместе с ним, , он решил просить у королевы позволения передать достоинство гранда и герцогский титул будущему мужу сеньориты Пепиты Долорес Концепчьоны... Хе, хе, хе, дядюшка, что ты скажешь, если через несколько времени я сделаюсь испанским грандом, герцогом де Салландрера.

Сэр Вильямс как-то странно улыбнулся.

-- Сеньорита, кажется, уже влюблена в меня, мать тоже благоволит, только герцога я еще не успел победить, но мы найдем для этого какие-либо средства, не правда ли, дядюшка?

Сэр Вильямс утвердительно кивнул головой.

-- У меня есть уже некоторые планы, - продолжал Рокамболь, - но о них после, а теперь поговорим лучше о тебе или, вернее, о твоих и отчасти моих врагах, о которых я успел собрать некоторые сведения и справки.

Сэр Вильямс пошевелился на своем кресле.

-- Арман наслаждается безмятежным счастьем; Баккара сделалась графиней Артовой... Вражда твоя к графу де Кергацу тебя два раза уже погубила, на твоем месте я оставил бы его в покое и занялся бы единственно Баккара, кстати, она и мне мешает в видах на сеньориту Концепчьону.

Вечером того же дня сэра Вильямса перевезли в отель де Шамери.

Герцог де Салландрера жил в Вавилонской улице, в пышном отеле, рядом с отелем Сент-Люс, купленном виконтом Фабьеном д'Асмоллем.

Единственной дочери герцога, Копцепчьоне, было шестнадцать лет, но она так созрела под жарким солнцем Испании, что теперь ей можно дать двадцать три года.

Черные волосы, синие глаза, розовые губки, миниатюрные ножки и ручки и при этом необыкновенная стройность делали Копцепчьону тропическою красавицею.

Часто можно было ее видеть на скачках, в Шанзильи, управлявшею четверкой лошадей.

Однажды Рокамболь проезжал на великолепном жеребце около каскада; здесь он увидел амазонку верхом на белой, как снег, арабской лошади, которая, испугавшись чего-то, вдруг встала на дыбы. Амазонка боролась с ней с необыкновенной энергиею и ловкостью, но вдруг тоненькая английская уздечка оборвалась, и лошадь с бешенством понесла амазонку.

Она горячо благодарила своего избавителя, спросила о его имени, на что получила ответ:"Маркиз де Шамери".

Через неделю мнимый маркиз де Шамери получил приглашение на бал, даваемый герцогом де Салландрера.

Через две недели он у них обедал.

В три часа фаэтон маркиза въехал во двор отеля де Салландрера. Здесь он увидел стоящий у крыльца тильбюри, который сразу узнал.

-- Черт возьми, - пробормотал Рокамболь, - мой соперник, дон Хозе, не зевает.

-- Герцога и герцогини нет дома, - сказал встретивший его лакей, - но барышня у себя в мастерской.

Концепчьона была художницей.

Рокамболь последовал за лакеем в мастерскую, где Концепчьона сидела с кистью в руке.

В нескольких шагах от нее дон Хозе рассматривал картину.

Он вежливо раскланялся с Рокамболем и затем опять сел.

-- Здравствуйте, - сказала художница, протягивая мнимому де Шамери руку, - будьте, пожалуйста, нашим судьей. Дон Хозе утверждает, что фламандская школа стоит выше испанской. Какое ваше мнение, маркиз?

-- Я не могу теперь его высказать.

-- Почему?

-- Мы с доном Хозе были соперниками.

-- Значит, я догадываюсь о вашем мнении; вы предпочитаете испанскую школу фламандской.

-- Может быть.

-- Может быть, - повторил - дон Хозе с дерзостью, - маркиз профан в живописи.

-- Не больше вас, - сказала Концепчьона, засмеявшись, и затем села против маркиза.

Она весело начала рассказывать маркизу о неловкости дона Хозе как охотника, о невежестве его в лошадях и пр.

Давно уже мнимый маркиз де Шамери питал надежду остаться как-нибудь наедине в Концепчьоной; теперь он больше всего надеялся на это. Но дон Хозе и не думал уступить ему место.

Молодые люди просидели в мастерской более двух часов - каждый в надежде, что соперник его уйдет.

-- Дядя воротится к обеду? - спросил дон Хозе свою кузину.

-- Да, - отвечала она небрежно.

-- Так я подожду его и даже пообедаю здесь. Я хочу сообщить ему важные известия из Кадикса.

Рокамболь заметил, что от этих слов Концепчьона пошатнулась и чуть не лишилась чувств.

-- Ага, - подумал он, - я, кажется, напал на след какой-то тайны, которую для памяти назову Кадикс.

Дон Хозе был красивый мужчина двадцати шести лет, высокого роста, с изящными манерами, надменного характера, свойственного всем испанцам.

Поговаривали в Париже, что он до безумия был влюблен в Концепчьону, но что она к нему не расположена, так что если и выйдет когда-нибудь за него, то единственно по воле отца, а не по велению своего сердца.

образом нужно знать, нет ли у него любовницы.

Наконец дон Хозе встал и рассеянно подошел к картине.

В это время Концепчьона устремила на де Шамери умоляющий взгляд, перешедший потом на дверь.

Рокамболь понял этот маневр и поэтому встал, простился и ушел.

-- Ну, прекрасная кузина, - проговорил дон Хозе, иронически улыбаясь, - что же вы теперь не насмехаетесь надо мной?

-- Как досадно, право, что вы не можете отдать руку маркизу де Шамери... он красив собою, богат, из хорошей фамилии...

-- Дон Хозе, - сказала она наконец, - ваша ревность неосновательна и даже смешна.

-- Он влюблен в вас, и я просил бы не принимать его больше.

-- Вы забываетесь, дон Хозе! - проговорила с достоинством Концепчьона. - К тому же забываете, что я невеста вашего брата, дона Педро...

-- Вы невеста моего брата, - продолжал дон Хозе, - но после его смерти сделаетесь моей женой... а я получил сегодня известие из Кадикса...

-- Боже мой! - вскрикнула Концепчьона. - Он умер?

-- Нет, но, по словам врачей, он умрет через две недели.

Концепчьона издала пронзительный крик и упала без чувств.

Он подал сэру Вильямсу аспидную доску, на которой тот написал:

"Ждать, пока Концепчьона напишет к тебе или назначит свидание, а за доном Хозе усиленно следить, чтоб разведать его тайну".

Не более как через час Рокамболь превратился в английского конюха с красным лицом и сине-багровым носом, изобличавшим пьяницу.

Он подошел к отелю де Салландрера и начал ждать выхода дона Хозе.

Рокамболь пустился вслед за экипажем, который проехал в Елисейские поля, в улицу Понтье.

Он видел, как испанец вошел в свою квартиру, а кабриолет скрылся за воротами.

Было десять часов вечера. Рокамболь остановился на углу улицы, решившись ждать дона Хозе.

Спустя четверть часа из дому вышел человек в матросском плаще и фуражке. Рокамболь сразу узнал в нем дона Хозе и незаметно последовал за ним.

Рокамболь, сев на тумбу, снова прождал до полуночи.

Наконец дон Хозе вышел и шепотом проговорил:

-- Прощай, душа моя!

-- Прощай, - ответил женский голосок из коридора. Рокамболь на этот раз не последовал за доном Хозе, но лишь посмотрел номер дома: 7-й.

На другой день, к вечеру, Рокамболь, проезжая по площади Согласия, увидел у моста негра - грума Концепчьоны.

Увидя мнимого маркиза де Шамери, грум подошел и, сунув ему в руку записку, быстро удалился.

Рокамболь прочел следующее:

"Сегодня в полночь на бульваре Инвалидов, у садовой калитки отеля. Вы мне нужны. Явитесь переодетым".

Ровно в двенадцать часов садовая калитка отворилась и из нее вышел негр.

-- Кто вы такие? - спросил он.

-- Записка на площади Согласия, около моста, - отвечал Рокамболь.

-- Пожалуйте! - сказал негр и провел ночного посетителя в сад, в оранжерею, откуда они поднялись во второй этаж, занимаемый Концепчьоной.

-- Маркиз, - сказала она спокойно, - настоящее мое положение заставляет меня довериться такому честному человеку, как вы...

-- Я чувствую себя счастливым, что заслужил ваше доверие, - сказал Рокамболь, поклонившись.

-- Через две недели я должна ехать в Испанию и через два месяца выйти замуж за моего кузена Хозе. Уже шесть лет, как я помолвлена с его младшим братом, доном Педро; но вот уже пять лет, как он умирает от страшного недуга, который из красивого юноши сделал предмет ужаса и отвращения: он потерял уже зрение, волосы его выпали, губы отваливаются кусками, язык весь в язвах, так что по полученному сегодня известию из Кадикса, где живет дон Педро, он не проживет и месяца, а как только он умрет, я должна обвенчаться с доном Хозе, тогда как я его ненавижу настолько же, насколько любила дона Педро.

-- И вы должны выйти за него против воли?

Она встала, подошла к комоду, вынула из него сверток бумаг и, подавая его мнимому маркизу де Шамери, проговорила:

-- Я доверяю вам мою рукопись, прочтите ее. Завтра в это время явитесь сюда же, и тогда я сообщу вам, какую услугу от вас потребую.

-- Молю Бога, чтобы он послал мне счастье рисковать за вас своею жизнью, - сказал Рокамболь и, опустившись на одно колено, с жаром поцеловал нежную ручку Концепчьоны.

Она покраснела, но не старалась высвободить своей руки.

Рокамболь спрятал бумаги в карман и удалился. Переменив свой костюм, он отправился к сэру Вильямсу.

Он сел к нему на кровать и, вынув из кармана рукопись Концепчьоны, рассказал своему наставнику о тайном свидании и разговоре с дочерью герцога де Салландрера.

Сэр Вильямс самодовольно улыбался.

Затем Рокамболь развернул сверток и прочел:

"Записки тайной истории фамилии де Салландрера, назначенные маркизу де Шамери, к которому я питаю безусловное доверие".

-- О-го-го, - пробормотал Рокамболь, - начало хорошее.

И затем он вслух начал читать рукопись:

"Укрепленный замок де Салландрера находится в испанской Наварре, среди скалистых гор, которые делают его неприступным.

Когда Испания сопротивлялась императорским войскам, в 1809 году, французский отряд обложил замок и держал его в осаде в продолжение шести недель. Гарнизон замка состоял лишь из нескольких человек под командою капитана дона Педро д'Альвара. На другой день после того, как явился в замок французский парламентер, предлагающий сдаться с тем, что жизнь всего гарнизона будет пощажена, - дона Педро нашли мертвым у подножия вала. Чтобы описать смерть капитана, я должна вернуться немного назад. Бабушка моя, герцогиня де Салландрера, овдовев двадцати семи лет, влюбилась в дона Педро д'Альвара и вышла за него замуж. Девять лет спустя, т. е. во время осады замка, у нее было два сына: один тринадцатилетний - от первого мужа и другой восьми лет - от дона Педро д'Альвара. Дон Педро принял парламентера в большой зале и был уверен, что никто не слышал их переговоров. Затем он закрыл лицо руками и прошептал: "Дело короля Испании все равно проиграно, а поэтому моя уступчивость не есть измена; к тому же через год я буду генералом, а через два - испанским грандом".

-- Я слышал все.

Дон Педро схватился за шпагу, но мальчик выхватил пистолет, говоря:

-- Одно движение - и я вас убью! Милостивый государь! - продолжал он. - Я ношу имя герцога де Салландрера, и хотя я еще ребенок, но умею ценить это имя и обязанности, связанные с ним. Первая из этих обязанностей - это сохранить замок моему государю; вторая состоит в том, чтобы предать смерти изменника, который согласился ввести неприятеля через подземный ход.

-- Чего же вы хотите? - пробормотал капитан, задрожав.

Дон Педро, видя свое беззащитное положение, бросился перед Юным герцогом на колени и начал молить о пощаде.

-- Нет, - сказал Паец решительно, - если я вас пощажу, вы при первом удобном случае отдадите замок, а поэтому вы немедленно должны умереть. Выбирайте род смерти: вам остается жить всего несколько минут. Выбирайте: или умереть смертью, которую припишут несчастной неосторожности и которая вместе с тем сохранит вашу память безупречною, или же умереть от этого пистолета; в последнем случае я должен буду громогласно объявить, что дон Педро д'Альвар был низкий, подлый изменник.

-- Так убейте меня, - прошептал капитан, - но не позорьте моего имени.

-- Извольте, - отвечал мальчик, указав на одно из окон залы.

Перед этим окном был висячий мостик, выдвинутый над страшною пропастью. Юный герцог вывел осужденного на смерть на середину этого мостика и затем велел ему стать на небольшую площадку, находящуюся сбоку мостика.

-- Пощадите! - пробормотал капитан.

Мальчик, который в продолжение всего времени держал пистолет, направленный против капитана, быстро нагнулся и выдернул болт, находящийся сбоку. Доска опустилась, и изменник стремглав упал в пропасть, не успев даже вскрикнуть.

Спустя два дня раздробленное на куски тело злополучного капитана было найдено французами в скалах.