Испанка.
Страница 4

Цампа, подкупленный столь дорогою ценою и руководимый ненавистью к своему избавителю, рассказал до мельчайшей подробности о Фатиме, ее ревности, а также о потайном входе в будуар молодой цыганки.

-- Нужно надавить на пружину, - объяснил Цампа, - картина поворачивается и открывается вход.

-- Ты разве бываешь у цыганки?

-- Каждый день: я одеваюсь в черный фрак и белый галстук и отправляюсь туда в качестве домашнего доктора.

-- Отлично, завтра ты проведешь меня в этот тайник. В девять часов вечера ты будешь здесь.

-- Слушаю, - сказал Цампа и, поклонившись незнакомцу до земли, ушел.

Теперь вернемся к отравленной Фатиме.

-- Дон Хозе отравил вас! - произнес таинственный незнакомец.

-- Но ведь он пил мараскин вместе со мной, - проговорила взволнованным голосом цыганка.

-- Дон Хозе заблаговременно принял противоядие.

-- А, понимаю, - вскричала она, - но он не рассчитывал на мой кинжал... Если я должна умереть...

-- Вы не умрете, друг мой, ибо тоже приняли противоядие - тот белый порошок, который вы нашли под вазой.

-- А! - радостно вскричала суеверная цыганка. - Теперь я уверена, что вы отец мой. Теперь я убедилась, что дон Хозе хотел моей смерти, дайте мне доказательство его измены, и вы увидите, что я умею держать клятву!

-- Терпение - и вы все узнаете... Теперь слушайте меня! Завтра дон Хозе узнает, что вы живы, а так как он решил, что вы должны умереть, то употребит другой способ, - но не бойтесь ничего: я бодрствую над вами. Но вы должны продолжать свою роль.

-- Какую?

-- Быть с ним по-прежнему ласковой.

-- Но ведь он узнает, что я приняла противоядие.

-- Не вставайте завтра с постели до трех часов; а когда придет дон Хозе, пожалуйтесь ему на тяжелую голову и продолжительный сон и припишите это большой дозе опиума, который вы будто бы приняли.

Он опять завязал глаза Фатиме и скрылся, прошептав ей на ухо:

Спустя два часа после того, как дон Хозе отравил гитану, он был уже у восхитительной Банко.

Она была бледна и казалась сильно расстроенною:

-- Боже мой, что с вами? - спросил дон Хозе.

-- Друг мой, - отвечала она после короткого молчания, - я должна вас оставить: я уезжаю.

-- Оставить меня? Это невозможно.

-- Такова воля моего мужа.

Дон Хозе вообразил, что влюблен в нее до безумия и что ему невозможно жить с ней в разлуке.

-- О, вы не уедете, это невозможно! - воскликнул он, падая пред ней на колени.

-- Что же это такое? Кто бы мог подумать, что вы меня любите!

-- О, как я вас люблю!

-- Это уже слишком, - сказала Банко, громко захохотав.

-- Слишком?

-- Вы любите меня?

-- До безумия.

-- Лицемер, а любовь ваша к Концепчьоне де Салландрера, которая считается уже вашей невестой, наконец, любовь к женщине по имени Фатима, к которой вы ходите каждый вечер...

-- Кто вам это сказал? - спросил изумленный дон Хозе.

-- Сеньор дон Хозе, - проговорила она торжественным голосом, - мне нужна жизнь этой женщины... или мы никогда больше не увидимся.

Банко думала, что жертва эта будет свыше его сил, и, вероятно, Мортон Тайнер, научивший ее так действовать, не счел нужным сообщить ей, что испанец решил уже отравить молодую цыганку.

-- Боже мой, - прошептал дон Хозе, - вы хотите сделать меня убийцей?

-- В таком случае, она умрет сегодня ночью, - сказал решительно испанец.

-- Хорошо.

В это время вошел длиннобородый мужчина, завязал ему глаза и через час высадил его на тротуаре улицы Годо де Моруа.

На следующий день дон Хозе с трепетным нетерпением ждал десяти часов вечера, желая увидеть труп когда-то любимой им женщины.

В половине десятого он постучался в ее будуар.

-- Войдите! - сказал голос, который потряс все фибры его души.

Дверь отворилась, и Фатима, живая и улыбающаяся, явилась на пороге.

Дон Хозе отступил в изумлении.

-- Здравствуй, моя радость, - сказала цыганка, бросившись к нему в объятия.

Каким образом Фатима осталась жива - это было для него загадкой.

Гитана в точности исполнила инструкции таинственного незнакомца: она была весела и ласкала человека, к которому питала смертельную вражду; она также жаловалась ему на слабость и продолжительный сон, объясняя это приемом слишком большой дозы опиума.

-- Я бы тебе посоветовал не употреблять больше опиума, - проговорил он рассеянно.

-- Хорошо, милый мой, я всегда исполняю твои желания.

-- A! Значит, ты больше не ревнуешь?

-- Нет.

-- Ты говоришь правду?

-- Да, потому что убедилась, что ты любишь меня.

-- О! Конечно... Однако мне пора идти: меня ждет сегодня герцог де Салландрера.

И дон Хозе ушел, замышляя новый план.

На следующий вечер дон Хозе возвратился домой совсем расстроенный, найдя Фатиму живою.

-- Фатима жива! - сказал он Цампе.

-- Жива!.. Но это невозможно.

Тогда дон Хозе рассказал ему все, что говорила Фатима об употреблении опиума.

-- Да, - проговорил Цампа, - опиум есть противоядие. Но мы испробуем что-нибудь другое.

Однако дон Хозе не забыл о своем обычном свидании и, переодевшись, отправился в улицу Годо де Моруа.

Спустя десять минут вошел Рокамболь. Цампа раболепно поклонился ему.

Рокамболь прошел в гостиную и, усевшись в кресле дона Хозе, спросил:

-- Ты ничего не имеешь сказать мне?

-- Цыганка не умерла.

-- Знаю. Твой барин скоро вернется?

-- Часа через два.

-- Спрячь меня... там... в кабинете... Куда он выходит?

-- В коридор.

-- Из него слышно, что говорится здесь?

-- Все.

-- Хорошо. Что бы ни случилось, в точности повинуйся своему барину, - сказал Рокамболь и заперся в кабинете.

Почти вслед за тем раздался звонок. Дон Хозе возвратился сильно встревоженный. Он двадцать минут ждал на тротуаре, а фиакр не приезжал. Наконец, к нему подошел ливрейный лакей и вручил ему письмо следующего содержания.

"Вы меня обманули. Цыганка жива, я знаю, что она радуется вашею любовью, и я должна умереть. Не ждите 4 ".

Дон Хозе воротился домой, окончательно решив убить гитану.

Он показал письмо Цампе и сообщил ему о своем неизменном намерении.

-- Право, я не знаю, что вам посоветовать, - проговорил Цампа, - мое снадобье потеряло силу.

-- А кинжал?

-- Это надежнее: опиум не помешает ему.

-- Так приготовляйся; я заплачу тебе.

-- О, нет, я не в состоянии... поручите это Нарциссу (так звали негра, служившего у Фатимы).

-- Ступай за ним!

Через час Цампа возвратился в сопровождении негра, и смерть цыганки была решена.

Дон Хозе лег спать.

Цампа хотел выпустить Рокамболя, но его там уже не было.

После рокового свидания с доном Хозе Фатима провела ночь весьма беспокойно. В ней волновались тысячи чувств.

Следующий день она просидела, запершись в своем будуаре, с нетерпением ожидая прихода таинственного покровителя, но день прошел, а он не явился.

Вечером она приподняла вазу и нашла там следующую записку.

"Положи три зерна опиума в кушанье твоей кормилицы. Она должна спать эту ночь как убитая. Дон Хозе не придет сегодня. Ложись пораньше, но не спи и запрись на задвижку".

Фатима тотчас же вынула из своей шкатулки кусочек гашиша и вложила его в сушеную смокву, которою угостила свою кормилицу.

Вскоре после этого вошел негр с запискою дона Хозе следующего содержания:

"Милая Фатима! Сегодня герцог де Салландрера дает обед. Я должен присутствовать на нем и не могу быть у тебя. Но душой я всегда с тобою вместе. Ложись сегодня пораньше, потому что ты не совсем здорова".

Повинуясь инструкциям незнакомца, Фатима тотчас же после обеда легла в постель. Ей вдруг послышался легкий шум у камина. Обратив туда глаза, она увидела, что картина поворачивается... и в одну минуту перед ней явился таинственный незнакомец.

Фатима повиновалась.

Он взял ее за руку и увел за собой в тайник, поставив картину на прежнее место.

Тайник состоял из узкого и длинного коридора, окружавшего часть, квартиры цыганки: т. е. будуар, гостиную и комнату кормилицы.

Рокамболь указал гитане на щель в комнату кормилицы.

-- Смотри и слушай! - прошептал он.

Фатима приложила глаз к щели и увидела, что старуха и негр собирают вещи и укладывают их в чемоданы.

По разговору их она убедилась, что ее собираются убить и затем, захватив все ее драгоценности, уехать в Испанию.

-- Я вынесу чемодан по черной лестнице, - говорил негр, - и ворочусь через улицу Роше.

-- Странно, - проговорила старуха, - как меня ко сну клонит.

Нарцисс взвалил на плечи чемодан и унес его. Действие гашиша дало себя знать: кормилица закрыла глаза и, упав на чемодан, захрапела.

-- Теперь веди меня к старухе! - сказал Рокамболь, выходя из своей засады.

Он взвалил ее на плечи и воротился в спальню в сопровождении изумленной цыганки.

-- Раздень ее и уложи в свою постель. Цыганка поспешно исполнила его приказание.

Рокамболь задул свечку и закрыл одеялом лицо кормилицы.

-- А, понимаю, - сказала цыганка, - но ведь он увидит, что это не я.

-- Ошибаешься: негры совершают убийство только впотьмах.

Рокамболь укрылся вместе с Фатимою в занавесях окон.

Нарцисс воротился и, не найдя кормилицы в комнате, подумал, что она уже ушла.

-- Э, странно... - подумал он.

-- Как она сладко спит! - усмехнулся он, услыхав сильное дыхание.

Он подполз к постели, сразу встал, поднял руку и затем быстро опустил ее.

Послышался вздох. Негр проколол сердце кормилицы, и она умерла во сне.

Убийца отбросил кинжал и поспешно задернул занавеску; в это время мощная рука схватила его за горло, а другая приставила к нему окровавленный кинжал.

Фатима по приказанию Рокамболя зажгла свечку и отдернула занавеску.

-- Не меня убил ты, презренный, а Намуну.

-- О, пощадите, пощадите! - заревел убийца.

-- Если хочешь жить, то говори правду, - сказал Рокамболь. - Кто велел убить твою госпожу?

-- Дон Хозе.

-- Подтвердишь ты это на суде, если тебе обещают жизнь?

-- Клянусь.

-- Где платок, который тебе дал дон Хозе?

Негр вынул из кармана дамский батистовый платок с вензелем и короной.

-- Что тебе велено было сделать с этим платком? - спросил Рокамболь.

-- Обмакнуть в крови убитой и отнести к дону Хозе. Рокамболь подошел к кровати и обмакнул в кровь платок.

-- Если хочешь остаться жив, - сказал он негру, - отнеси этот платок дону Хозе и скажи ему, что дело сделано. Ступай!

Негр удалился.

-- Одевайся, - обратился Рокамболь к цыганке, - и забери все свои драгоценности.

-- Куда же вы меня поведете?

Спустя десять минут молодая цыганка вышла из своей квартиры вместе с Рокамболем.

В то же самое время негр вручил Цампе платок, сказав:

-- Дело сделано.

С того самого часа, как негр, подкупленный ценою золота, взял кинжал из рук дона Хозе, испанцем овладело необыкновенное волнение.

В четыре часа Цампа воротился из Тюильрийского сада с пакетом, в котором находился носовой платок Банко и записка:

"Сегодня в полночь фиакр будет ждать, но вы сядете в него только в том случае, если сможете возвратить мне этот белый платок красным".

Через час дон Хозе отдал этот платок негру, когда тот пришел за письмом, которым испанец уведомлял Фатиму, что не может быть у нее вечером.

Теперь дон Хозе ждал с каким-то тоскливым нетерпением известия о смерти когда-то любимой им женщины.

Наконец Цампа пришел.

-- Ну что? - спросил его дон Хозе лихорадочным голосом.

-- Кончено! - сказал Цампа.

-- Умерла?

-- Умерла, - спокойно отвечал Цампа, подавая своему барину окровавленный платок.

При виде его дон Хозе отшатнулся и у него потемнело в глазах.

Он завернул платок в бумагу, спрятал его в карман и, закутавшись в плащ, отправился в улицу Годо де Моруа, где его ждал фиакр, из которого послышался голос:

-- Цвет вашего платка?

-- Красный, - отвечал дон Хозе и сел в фиакр, в котором с завязанными глазами доехал до Аньера и очутился в гостиной.

Он ждал более часа; мнимая княгиня не являлась.

Вдруг из-за портьеры соседней комнаты вышла замаскированная женщина, которая, подав дону Хозе письмо, быстро удалилась.

"Не знаю, исполнили ли вы слово, но мне невозможно сегодня видеться с вами. Если платок будет мне возвращен красным, в таком случае не выходите завтра из дому от пяти до десяти часов. Не принимайте никого и отошлите вашего слугу на целые сутки".

Рокамболь завязал Фатиме глаза и привез ее в свою маленькую квартиру на Сюренской улице.

-- Ты останешься здесь четыре дня, - сказал он, - в ожидании минуты твоего мщения. Но ни под каким видом не выходи отсюда ни на шаг и даже не подходи к окну-

Он велел приготовить ей комнатку, затем, переодевшись, поцеловал ее в лоб и удалился.

В передней лакей подал ему два письма из отеля де Салландрера: первое - было приглашение на обед к герцогу; второе - от Концепчьоны - просьба приехать непременно на этот обед.

Выйдя на улицу в двенадцатом часу, Рокамболь сел в фиакр и поехал в Кастильонскую улицу.

Приехав к Банко, Мортон Тайнер распорядился, чтобы управитель ее надел бороду и немедленно ехал за доном Хозе, так как он уже окрасил платок.

-- Боже мой! - воскликнула Банко. - Он убил ее?

-- Успокойтесь, платок окрашен в крови болонки, но он уверен, что это кровь его любовницы.

И он продиктовал ей письмо, которое замаскированная Карло подала дону Хозе.

-- Все это очень хорошо, - сказала Банко, - но к чему это письмо?

-- Ты должна идти к нему завтра вечером.

-- Что же я буду говорить?

-- Завтра я научу тебя.

-- Еще один вопрос.

-- Какого рода?

-- Где же тут ваше мщение, о котором вы мне говорили, и каким образом вы расстроите свадьбу дона Хозе?

-- Я держу Фатиму под замком, но обещал ей показать дона Хозе рука об руку с тобой.

-- Со мной?

-- Так я буду у генерала С.?

-- Да. Когда дон Хозе пойдет с тобою под руку, цыганка, вероятно, бросится на него с пистолетом в руке.

-- О, это не совсем безопасно.

-- Не беспокойся: пистолет я буду заряжать без пули. От этого произойдет только маленький скандальчик: гитану арестуют, с дона Хозе снимут маску, подойдет Концепчьона и увидит своего жениха между двумя любовницами... Однако прощай, мы завтра увидимся.

На следующий день в шестом часу купе мнимого маркиза де Шамери въехало во двор отеля де Салландрера.

Концепчьона де Салландрера сидела в своей мастерской, окруженная толпой молодых людей и дам.

Рокамболь любезно поклонился этому обществу и подошел к Концепчьоне.

Она бросила на него взгляд, говоривший:

-- Боже мой, вы явились так поздно, а мне многое нужно передать вам.

Вскоре приехал дон Хозе в очень мрачном настроении. Начался общий разговор, в котором кто-то коснулся газетного известия об убийстве, совершенном в улице Роше. Рокамболь взял газету и прочел вслух о таинственном убийстве в улице Роше, где довольно верно описывалось убийство кормилицы вместо молодой цыганки.

Во время чтения Рокамболь несколько раз бросал пытливый взгляд на дона Хозе. Он был бледен и с трудом сидел на стуле. Концепчьона заметила это, и в голову ее вкралось подозрение.

Вскоре явился лакей в парадной ливрее и доложил, что подано кушать.

Маркиз де Шамери подал руку Концепчьоне, бледной и трепещущей не менее самого дона Хозе.

-- Дама-испанка, о которой идет речь в газете, - прошептал Рокамболь, - есть цыганка Фатима, а человек в одежде мастерового - он! Убитая женщина есть кормилица, убийца - негр; он впотьмах вместо госпожи убил служанку... Наконец, - добавил Рокамболь, когда они входили в столовую, - он отравил и дона Педро, чтобы жениться на вас, и, чтобы устранить последнее препятствие, решился избавиться от своей сообщницы в преступлении.

Рокамболь уселся за столом рядом с Концепчьоной.

-- Если вы хотите, чтобы я вас спас, - прошептал он ей во время тостов, - то скройте новую тайну в глубине сердца. В будущую среду вы должны быть на балу у генерала С.

В девять часов дон Хозе вышел или, вернее, выбежал из отеля, так как был крайне расстроен, узнав о непростительной ошибке негра.

Привратник его дома вручил ему письмо. Он сразу узнал почерк Фатимы; она писала:

"Дон Хозе, ты жесток к своей Фатиме: она любила тебя, а ты хотел ее убить, но я прощаю тебя. Когда ты получишь это письмо, меня уже не будет в Париже. Прощай, дон Хозе, будь счастлив с той, которая сменила меня в твоем сердце. Не бойся за тайну, так долго связывавшую нас друг с другом. Никто никогда не узнает, что ты отравил своего брата дона Педро. Еще раз прощай навеки.

Дон Хозе изумился содержанию этого письма; сначала он не верил ему, но мало-помалу поверил.

Пробило полночь. Дон Хозе вдруг услышал стук кареты, остановившейся у ворот. Спустя минуту раздался звонок. Дон Хозе сам отпер дверь, так как Цампу он отправил еще с утра.

Вошла дама, закрытая густой вуалью, она быстро направилась в освещенную гостиную.

Это была Банко - его княгиня.

-- Здравствуйте, мой друг, - сказала она, - благодарю вас за послушание, ведь Фатима умерла, не правда ли?

-- Да.

-- Як вам на этот раз только на одну минутку - с просьбой.

-- Какой?

-- В среду вы пришлете мне два пригласительных билета с пробелом для имени на бал к супруге испанского генерала С. Бал этот будет костюмированный, и маска обязательна.

-- Как же вам их доставить?

-- В среду я пришлю вам письмо, в котором опишу свой костюм и признаки, по которым вы меня легко узнаете. Отдайте посланному билеты и напишите несколько слов о вашем костюме.

-- Хорошо.

Она поцеловала его и побежала к двери. Минуты через две послышался стук отъезжающего экипажа.

В среду вечером отель испанского генерала С. был в полном освещении. Здесь собралась вся парижская и иностранная знать.

Длинная вереница экипажей стояла уже по обеим сторонам улицы.

В одиннадцать часов вечера подъехал к крыльцу экипаж, запряженный четверкой белых, как снег, лошадей.

Из экипажа вышли две дамы в богатых костюмах польских крестьянок.

Одна из них была высокая стройная женщина с золотистыми кудрями. Другая была женщина полная, по-видимому, не первой молодости.

Лишь только они вошли в залу, к ним подошел мужчина в черном костюме с красными отворотами и взял под руку толстую даму; молодая стройная женщина шла рядом.

-- Да, он величествен в своей красной одежде швейцара и, наверное, не подозревает, что распахнул двери перед своей дочкой.

-- А где же мой испанец?

-- Он приедет с герцогом и герцогиней. Ты знаешь его костюм?

-- Знаю: коричневое домино с зеленым бантом на плече.

-- Возьми его под руку и разыграй с ним сцену ревности, но когда увидишь синее домино с красным бантом на правом плече, то постарайся возвысить голос.

-- Отлично. А вы обещаете мне скандальчик, о котором я мечтаю?

-- Будь покойна: твой родитель - твой царь увидит тебя, когда ты будешь уезжать на своей четверке.

-- Ах! Как отлично я отомщу этой каналье.

В это время Рокамболь взял у полной дамы ее пригласительный билет и, спрятав его в карман, удалился.

Он поспешно вышел из отеля и поехал на Сюренскую улицу.

Он надел на Фатиму сверх богатого цыганского костюма синее домино с красным бантом и маску, а сам переоделся арлекином.

Они вышли и сели в наемный купе.

Дорогой Рокамболь снял повязку с глаз Фатимы и дал ей кинжал - тот самый, которым негр убил кормилицу. Цыганка конвульсивно сжала его и спрятала под домино.

Не доезжая до отеля, Рокамболь вышел из купе, говоря:

-- Я должен подъехать в моей коляске, которая ждет меня здесь, вот тебе билет на имя баронессы Арлевской, с которым тебя свободно пропустят; там мы увидимся.

Спустя несколько минут перед Фатимой расступились, когда она показала свой билет.

У самого входа в залу Рокамболь подал Фатиме руку.

-- Смотри, вот дон Хозе, - сказал он шепотом, указывая на испанца, который вошел под руку с герцогиней де Салландрера, - но успокойся: это не она, но скоро ты увидишь его с твоей соперницей.

Сердце цыганки сжалось, и она невольно схватилась за кинжал.

Рокамболь, оставив гитану в соседней зале, подошел к Концепчьоне и также ангажировал ее на кадриль vis-a-vis с доном Хозе и польской княгиней.

Раздались звуки оркестра; кадриль началась.

-- Ведь это дон Хозе? - спросил он шепотом Концепчьону. - Она вздрогнула, узнав голос маркиза де Шамери.

-- Вы хорошо сделали, что приехали, - продолжал он, - так как в последний раз танцуете с вашим кузеном.

-- Боже мой, разве он умрет?

-- Да.

-- О, пощадите его! - молила молодая испанка. - Я ему прощаю.

Когда кадриль кончилась, Рокамболь прошептал ей:

-- Сеньорита, ради Бога, уезжайте и увезите с собой герцогиню.

Концепчьона повиновалась и, сказав матери, что ей нездоровится, поехала вместе с ней домой.

Рокамболь искал глазами дона Хозе и полячку, но их в залах не было.

Он обошел сад и снова воротился в залу за гитаной.

-- Пойдем, - сказал он ей, - время настало.

Он увел ее в сад, остановился в пустой аллее и, вынув из кармана флакон, подал его цыганке.

-- Выпей, - сказал он, - это придаст тебе отваги. Цыганка выпила и, отбросив флакон, спросила:

-- Где же они?

-- Тут в беседке.

Цыганка бросилась за решетку беседки и подползла к дону Хозе, который, ничего не слыша и не видя, объяснялся в любви своей мнимой княгине.

Рокамболь отошел в сторону, сбросил с себя домино и остался в костюме арлекина.

"Бедная Фатима, - подумал он, - она питала ко мне полное доверие, а я заставил ее выпить яд, убивающий в двадцать минут... Но это для того, чтобы она молчала после его смерти..."

В эту минуту раздался громкий болезненный вопль.

-- Браво, - пробормотал Рокамболь, - цыганка сдержала слово, дон Хозе умер!..

На следующий день после бала у генерала С. маркиз де Шамери завтракал в cafe de Paris. Несколько молодых людей сидели за соседними столиками; все они были одного общества с маркизом.

-- Скажите, пожалуйста, Шамери, - спросил, входя, молодой хорошенький блондин с маленькими усиками, - вы были вчера на бале у генерала С.?

-- Был, - ответил Рокамболь, разрезая крылышко куропатки, - а вы?

-- Как? Вы говорите об этом бале таким спокойным тоном?

-- А почему же и не так?

-- Следовательно, вы ничего не знаете?

-- Знаю только то, что этот бал был великолепен и очень оригинален.

-- И больше ничего?

-- Я знаю еще, что генеральша С. была прелестнее обыкновенного.

-- Но где же вы были, mon cher? - заметил блондин.

-- Спал; я лег сегодня ровно в три часа утра.

-- Что-о? Вы уехали с балу в три часа?

-- Ровно в два.

-- А, теперь я понимаю.

-- Ну, а я так ровно ничего не понимаю.

-- Я этим хотел сказать, что не удивляюсь больше, что вы не знаете...

-- То, что произошло на этом бале.

-- Уж не сгорел ли отель, - заметил совершенно равнодушно Рокамболь, - или не поджег ли кто-нибудь себе платья?

-- Хуже того, мой милый.

-- В таком случае, я теряюсь и предвижу только одно возможное приключение.

-- Какое?.. Говорите же? - раздалось с нескольких сторон.

-- Генерал очень ревнив и, вероятно, сделал сцену какому-нибудь юноше, когда тот ухаживал за его женой.

Блондин передернул плечами.

-- Нет, любезный, - сказал он, - вы простодушны и наивны в таких делах, как моряк...

-- Но, наконец, объяснитесь же, Макс! - раздалось опять с разных сторон.

-- Вероятно, вы знаете, - начал блондин, - что на балу у генеральши С. было много испанцев?

-- Да, генерал в большом уважении и почете у своих соотечественников.

-- Вы, конечно, знаете герцога де Салландрера?

-- Знаю, - ответил маркиз, - герцогиня знакома с моей сестрой - виконтессой д'Асмолль.

Рокамболь говорил о своей сестре с небрежностью и простодушием, которые блондин называл морскими.

-- Так речь идет о герцоге? - спросил он.

-- Нет, об его племяннике.

-- Ах, знаю! Высокий смуглый молодой человек, очень красивый собой, но, сколько мне кажется, глуповатый и даже отчасти нахальный.

-- Ну, вот об нем-то и речь.

-- Его, кажется, зовут доном Хозе?

-- Разве он был на балу?

-- На свою беду.

-- Что? Как!.. Что с ним случилось?

-- Довольно серьезное происшествие - он умер.

-- Что вы! Что же, с ним случился удар?

-- Удар кинжалом.

-- На балу?

-- Ну да... после вашего отъезда... в три часа.

-- Господа! - сказал Рокамболь. - Я думаю, что Макс или сошел с ума, или был вчера на представлении Густава III и грезит им до сих пор. Разве мыслимо в Париже убивать кинжалами?.. Разве, наконец, это могло случиться на балу?..

-- Господа! - перебил его холодно блондин. - Повторяю еще раз, что дон Хозе убит вчера ночью кинжалом...

-- На балу?

-- На балу.

-- Я бы желал знать подробности этого происшествия, - заметил Рокамболь.

-- Да их почти не знают.

-- Кто же убил его?

-- Женщина.

-- Из ревности?

-- Да. Его любовница.

-- Вот как!

-- О, наивный моряк! - заметил Макс.

-- Что же узнали еще?

-- Что на бал пробралась женщина в домино и маске и следила за доном Хозе, который ухаживал за второй любовницей.

При этих словах Рокамболь выронил из рук вилку.

-- Как! - вскрикнул он. - Их было две?

-- Две.

-- И он еще намеревался жениться! Что за Дон-Жуан - черт бы его побрал!

-- Итак, - продолжал рассказчик, - она следила за доном Хозе в саду... там-то, в то время, как он стоял на коленях перед другой...

-- Но кто же была эта другая?

-- Погодите и позвольте мне сперва сказать, кто была первая.

-- Это справедливое желание.

-- Хорошенькая смуглая девушка с огненным взором - испанская цыганка, которую дон Хозе привез с собой в Париж. Нанося удар ему, она сбросила с себя домино и маску и сказала:

-- Узнаешь ли ты меня, подлец?

-- И убила?

-- Он даже и не вскрикнул и умер мгновенно.

-- Это пахнет просто мелодрамой, - заметил один из слушателей.

-- Ваше сравнение гораздо удачнее, чем вы даже и думаете, - продолжал рассказчик.

-- В самом деле?

-- Ни одна трагическая актриса не была бы лучше этой цыганки, когда она замахнулась кинжалом и вскричала: "Я отомщена!"

-- Сейчас же... ее обступили со всех сторон, начали расспрашивать... сначала даже все думали, что она сумасшедшая, но вдруг она побледнела, зашаталась, глухо вскрикнула и грохнулась на пол.

-- Без чувств?

-- Нет, мертвая.

-- Господа! - крикнул Рокамболь. - Эта смерть уже совершенно излишняя для правдоподобия рассказа. Если мы сейчас же не арестуем нашего приятеля Макса, то он в двадцать минут убьет всех гостей генерала... Я хорошо сделал, что уехал раньше, а иначе...

-- Любезнейший маркиз, - перебил его сухо рассказчик, заметно нахмурившись, - вы шутите очень мило, не посмотрите на меня хорошенько... Уверяю вас, что я говорю правду - кому угодно держать пари на сто луидоров - пожалуйста.

-- Да ведь это неслыханная вещь! - заметили почти в один голос два или три молодых человека. - Это ведь просто страница из Crimes Celebres!

-- Совершенно согласен с вами, - сказал Рокамболь, - а между тем в словах Макса звучит истина.

-- Я видел, - продолжал блондин, - собственными глазами труп дона Хозе, когда его уносили, и мертвое тело цыганки, лежавшее на диване в красной гостиной.

-- Но от чего же она умерла?

-- Доктор утверждает, что от яда, принятого ею за несколько минут до убийства дона Хозе.

-- Следовательно, она сама себя наказала, - заметил спокойно Рокамболь.

-- Очень не мудрено. Теперь представьте себе весь эффект этой драмы, ужас и уныние гостей, суматоху, гвалт - и, наконец, выслушайте ее последнюю, так сказать, комическую часть.

-- Как, неужели не обошлось и без комического?

-- Разумеется, как и во всех драмах.

-- Что же такое?

-- Я уже говорил вам, что дон Хозе был убит у ног другой своей любовницы?

-- Говорили.

-- Вы, вероятно, заметили ее, если только были на jtom балу.

-- Как она была одета?

-- Вся в бриллиантах?

-- Буквально.

-- Она приехала с другою дамой - на четверке белых, как снег, лошадей?

-- Да, да.

-- Ну, так кто же она? Какая-нибудь княгиня?..

-- Как бы не так! Когда дон Хозе упал, она лишилась чувств... Все бросились к ней, сняли с нее маску... и узнали... ну, да вам никогда не догадаться!.. Это была дочь генеральского привратника.

Громкий и дружный смех всей компании был ответом на эти слова.

-- Ну, не смейтесь, господа! - заметил Макс серьезно. - Может случиться, что и вы тоже влюбитесь в нее. Эта женщина, из-за которой убили дона Хозе, эта дочь привратника, которую приняли за княгиню, танцевавшая с посланником и со всею аристократией, - первая красавица всего Парижа... вы все ее знаете...

-- Как же ее зовут?

-- Банко.

-- Конечно! - заметил громко Рокамболь. - У нее есть ложа в опере.

-- Она на содержании у одного русского князя. Теперь мне понятны и белые лошади и бриллианты...

-- Она дочь привратника в отеле генерала С. - проговорил Макс медленно и с ударением на словах.

-- Но я удивляюсь не столько этому, как тому, что она могла попасть на этот бал, - заметил холодно Рокамболь.

-- Это правда!

-- И право, не могу этого понять.

-- Позвольте же, - перебил опять Макс, - и дайте мне досказать все подробности этой истории.

-- Говорите...

-- Итак, Банко лишилась чувств в ту минуту, когда дон Хозе упал мертвый... Это убийство произошло в саду, где, разумеется, было не так светло, как в залах... Сначала никто не понял того, что случилось. Видели только, как дон Хозе упал... Танцевавшие сбежались, окружили маску, которая была в обмороке, арестовали цыганку и перенесли дона Хозе на диван в гостиную. Никто из окружавших Банко не знал ее в лицо. Сначала она была предметом общих попечений об ней; ее перенесли тоже в гостиную, и дамы поспешили снять с нее маску. Наконец, Банко открыла глаза и обвела вокруг себя изумленными глазами. В это время к ней подошел молодой человек и... вскрикнул от. удивления.

-- Что вы хотите этим сказать? - обратились к нему.

-- Вы знаете эту даму? - спросил он вместо ответа.

-- Нет... Это, говорят, какая-то иностранка.

-- В таком случае, - сказал он, - она поразительно похожа...

Он не успел договорить своих слов, как подошел другой танцор и, не задумываясь, сказал: "Да ведь это Банко!"

Это имя мгновенно пробежало в толпе и дошло до ушей самого генерала. Пораженный этим именем, генерал подошел тоже к ней.

-- И узнал дочь своего привратника?

-- Ну нет; ее узнал отец. Услыхав имя Банко, он подошел вместе с прочими, - право, это имело трагикомическую сторону. При виде своей дочери отец побледнел от гнева, а она расхохоталась ему в лицо. Вышел громадный скандал. Отец Банко хотел вывести ее, но она, не стесняясь, сказала ему:

-- Отправляйтесь, папаша, в свою дворницкую. Эти наглые слова вызвали реакцию у генерала, и без того уже взволнованного необъяснимым и таинственным убийством дона Хозе. Он остановил привратника и, подойдя к Банко, сказал ей:

-- Прежде чем вас выведут отсюда, сударыня, не угодно ли вам объяснить, как вы попали сюда?

-- Милостивый государь, - ответила ему весьма хладнокровно Банко, - вы сами сделали мне честь пригласить меня!

-- Пригласить вас? - повторил с презрением генерал, делая особенное ударение на последнем слове.

-- Да! Ваш приятель дон Хозе привез мне сегодня пригласительный билет.

Эти слова открыли глаза генеральше. Она вспомнила ту сказку, которую накануне дон Хозе рассказывал про одну иностранную княгиню.

-- Так, следовательно, Банко была действительно любовницей дона Хозе? - спросил блондина мнимый маркиз де Шамери, по-видимому, очень заинтересованный рассказом Макса.

-- Кажется, что так, но она отпирается от этого... По ее словам, дон Хозе был просто одурачен ею.

-- Вот как!

-- И он умер прежде, чем получил награду за свою небольшую подлость. Он, видите ли, влюбился в Банко - а она обещала ему свое сердце взамен пригласительного билета... Но так как дон Хозе умер, то билет достался ей даром.

-- Чем же все это кончилось?

-- И вы больше ничего не знаете?

-- Ничего, но я могу только утвердительно сказать, что через час после убийства дона Хозе все гости уже разъехались.

-- Ну, право же, - проговорил маркиз де Шамери, вставая и расплачиваясь, - я сейчас поеду кгенералу, а потом в отель де Салландрера.

Вслед за этим Рокамболь пожал руки своим приятелям и направился к двери, где остановился и, обращаясь к блондину, сказал:

-- Милый Макс, позвольте мне задать вам еще один вопрос?

-- Слушаю вас.

-- Вы не насмехаетесь надо мной?

-- То есть как же это?

-- Во мне теперь родилось одно маленькое подозрение.

-- В чем же оно состоит?

-- В том, что вам вздумалось помистифицировать меня и заставить прогуляться к таким покойникам, которые находятся в самом добром здоровье.

-- Позвольте мне заметить вам, что если бы меня вздумали так мистифицировать, то я вышел бы на смертельный поединок. А я, по правде вам сказать, не имею ни малейшего желания драться с вами.

-- Простите меня!.. Но, право, все это так необыкновенно, - сказав это, Рокамболь поклонился и вышел.

-- Этот господин порядочный простак, - заметил после его ухода Макс.

-- Да, он не способен представить на какой-нибудь светский бал дочь своего привратника! - добавил один из молодых людей.

-- И убить кого-нибудь кинжалом. Он кроток, как какая-нибудь молоденькая девушка, желающая выйти замуж, - докончил третий.

Если бы сэр Вильямс мог слышать эту апологию своему ученику, он, наверное, засмеялся бы им в лицо.

Маркиз де Шамери подъехал к отелю генерала. Двор отеля был полон народа. С раннего утра весть о происшествии на балу у генерала пронеслась по всему Парижу, и карточки соболезнования посыпались градом к генералу, но он никого не принимал.

такчто мнимый маркиз де Шамери мог свободно видеть его.

-- Бедная девушка! - прошептал Рокамболь с приличным этому случаю волнением.

-- Ну, - добавил он мысленно, - тебе посчастливится, если тебя признают за ту самую женщину, которая жила в улице Роше, так как и я даже не узнаю тебя.

И затем он отправился в Вавилонскую улицу, то есть в отель де Салландрера.

Здесь его встретил швейцар в глубоком трауре.

-- Герцог и герцогиня не принимают, - сказал он, когда Рокамболь потребовал, чтобы доложили о нем.

-- Даже и друзей?

-- Никого... завтра будут похороны дона Хозе, и вы получите пригласительный билет.

Рокамболь подал карточку и уехал.

-- Держу пари, - сказал он себе, - что не далее как сегодня же вечером я получу весточку от Концепчьоны. Пойду теперь поболтать с сэром Вильямсом.

Выходя из кареты, во дворе своего отеля Рокамболь увидал своего зятя, виконта Фабьена д'Асмолля, возвращавшегося домой и уже знавшего о происшествии на балу у генерала С.

-- Ты был вчера у генерала? - спросил он.

-- Был.

-- А сегодня утром промолчал о катастрофе?

-- Да ведь я и сам ничего не знал. Это ведь случилось, как говорят, в три часа, а я уехал с бала ровно в два и сегодня утром за завтраком в cafe de Paris узнал подробности.

-- Гм, гм... - пробормотал виконт, беря своего шурина за руку и наклоняясь к его уху. - Ты все еще любишь Концепчьону?

Маркиз притворился смущенным и взглянул вопрошающим взглядом на Фабьена.

-- Что такое? - пробормотал он.

-- Дон Хозе убит!..

-- Он ведь был женихом.

-- В таком случае, мне кажется, невеста его должна разочароваться относительно его.

-- Отчего?

-- Оттого, что у него были две любовницы.

-- И еще какие! - прошептал виконт и затем громко добавил: - Все это прекрасно, но я возвращаюсь к тому, что ты говорил.

-- А именно?

-- У Концепчьоны теперь нет больше жениха.

-- Но, мой друг, - сказал Рокамболь, умевший покраснеть кстати и проявить должное замешательство, - я не люблю... и никогда и не думал о Концепчьоне де Салландрера...

-- Зачем притворяться...

-- Да уж, конечно, не теперь перед открытой могилой...

-- Эх, Боже ты мой, да я и не говорю, что сегодня... речь идет о будущем, мы еще потолкуем; ты идешь к Бланш?

-- Конечно.

И Рокамболь, будучи в восторге от своего мнимого зятя, последовал за ним к виконтессе и просидел у нее до восьми часов вечера.

Затем он отправился к сэру Вильямсу, нуждаясь в его совете.

Но когда Рокамболь изложил ему весь ход дела, то сэр Вильямс написал ему следующий короткий ответ:

-- Жди письма от Концепчьоны или свидания с нею.

-- Однако, черт побери! - пробормотал Рокамболь. И прождал целый вечер, но ни письма, ни посланного не было, и он, чтобы как-нибудь заполнить время, поехал в клуб и проиграл там в карты почти до трех часов ночи. Выходя из клуба, он получил через негра Концепчьоны письмо от нее и, вернувшись домой, прочел его.

В этом письме Концепчьона описывала состояние своей души и все то, что произошло со времени убийства дона Хозе.

"Мне хотелось бы увидеться с вами (Писала она), вы добрый и честный человек, вы протянули свою руку на защиту бедной, всеми покинутой девушки... Мне кажется, что вы придадите мне бодрости... Видеть вас! - Но где?.. Когда?.. Я едва нашла возможность писать вам это письмо. Завтра будут похороны дона Хозе. Приезжайте, но вы не увидите меня: по испанскому обычаю, дамы не присутствуют на выносе. А между тем я надеюсь видеть вас вечером или на другой день. Прощайте, маркиз, пожалейте меня... благодарю вас!..

-- Честное слово, - прошептал Рокамболь, - девочка не ценит всей важности своих последних слов. Ей, видите ли, хочется, чтобы я пожалел ее, так как суровая необходимость вынудила ее распорядиться жизнью кузена, и вместе с тем она благодарит меня, что я не отказался содействовать ей в этой маленькой операции. По-видимому, это все не логично, а между тем для меня ясно, что Пепита Долорес Концепчьона де Салландрера бессознательно любит господина маркиза Альберта-Фридерика-Оноре де Шамери. Как подумаешь, что меня звали некогда Рокамболем, что я был приемышем мамаши Фипар, что я подвел под гильотину Николо - а теперь я маркиз де Шамери, по которому сходит с ума дочь герцога де Салландрера!.. А тут еще философы уверяют, что одна добродетель может довести до всего!..

Рокамболь не додумал своей мысли и, задув свечу, бросил сигару.

Господин маркиз де Шамери изволил проснуться на другой день только в десять часов утра; ему всю ночь снился замок де Салландрера.

Одевшись в траурное платье, он зашел к сэру Вильямсу; слепой еще ничего не знал о письме Концепчьоны.

Рокамболь прочел ему письмо.

Выслушав его до конца, сэр Вильямс написал на доске:

-- Дело подвигается. Концепчьона любит тебя, и самое главное препятствие теперь больше не существует: дон Хозе выписался из списка живых. Но...

Слепой приостановился и задумался.

-- Но? - повторил Рокамболь. Сэр Вильямс написал:

-- Герцог де Салландрера - гранд Испании, и притом первого класса; у него семьсот или восемьсот тысяч ливров годового дохода, и состояние его увеличится теперь наследством после дона Педро и дона Хозе...

-- Славный кусок! - проговорил Рокамболь, читавший из-за плеча сэра Вильямса.

Слепой продолжал писать:

-- Маркиз де Шамери хотя и хорошей фамилии, но принадлежит к дворянству, стоящему ниже герцогов де Салландрера.

-- Черт бы тебя побрал, дядя! - вскричал Рокамболь с негодованием истинного маркиза, у которого оспаривают его достоинство. - Ты, кажется, забываешь, что мы ходили в Мальту?

Полудобродушная, полунасмешливая улыбка показалась на отвратительном лице слепого.

Сэр Вильямс, видимо, был в хорошем расположении духа и, пожав плечами, написал:

-- Ты забываешь, племянник, что мамаша Фипар заперла перед тобой ворота... в Мальту?..

Рокамболь закусил губы.

-- Притом же у маркиза де Шамери только семьдесят пять тысяч ливров дохода... сущая безделица!..

-- Ну, а герцог де Салландрера, наверное, будет метить гораздо выше... Поэтому-то надо ловко выспросить

Концепчьону и узнать, не сватался ли уж за нее какой-нибудь вельможа.

-- Сватался., я и сам это знаю.

-- Кто? - написал слепой.

-- Наш общий старый знакомый!

-- Кто такой?

-- Граф де Шато-Мальи, теперь герцог с огромнейшим состоянием, которое перешло к нему после смерти его дяди, которого чуть было не женили на парфюмерше Маласси... помнишь ведь?

Слепой кивнул утвердительно головой.

-- Но этому герцогу отказали, - добавил Рокамболь.

-- Это понятно, потому что дон Хозе был тогда жив, - писал слепой, - но теперь его уже нет на этом свете, и месяца через два...

Он отступил и написал особенно ясно следующие три слова:

-- Вот где опасность.

-- О! Она есть еще и в другом месте, - добавил Рокамболь.

-- Где же?

-- Я тебе говорил, дядя, что Баккара в очень хороших отношениях со всем семейством герцога.

При имени Баккара сэр Вильямс вздрогнул; и на ere лице внезапно изобразился гнев.

-- Ну, - сказал Рокамболь, - если уже я начал, так надо же и кончить... Баккара, то есть нынешней графини Артовой, нет теперь в Париже... Она уехала в начале прошлой осени в Россию и воротится в будущем месяце; ее ждут со дня на день... как видишь, я собрал верные справки.

-- Дальше? - написал опять слепой.

-- Я уже не раз встречал многих из лиц, знавших виконта де Камбольха и маркиза дона Иниго де Лос-Монтеса. Я так изменился, что никто из них не узнал меня в коже маркиза де Шамери... но графини Артовой я все-таки опасаюсь...

-- Два года тому назад Баккара была на водах в Висбадене, где и познакомилась с семейством герцога де Салландрера. Граф Артов подружился с герцогом, и хотя у Баккара достало такта не сопровождать своего мужа в свете, но её принимают семейно в отеле де Салландрера. Герцогиня и Концепчьона очень любят ее. Именно граф Артов и представил им молодого герцога де Шато-Мальи.

Сэр Вильямс нахмурился.

-- Вот видишь, дядя, - сказал Рокамболь, - не выходит ли из всего этого, что у тебя счастливая рука, потому что ведь это ты свел всех этих людей.

Сэр Вильямс глубоко вздохнул.

Вильямс энергично кивал головою в знак своего полного согласия.

-- Слушай же, дядя, - продолжал Рокамболь, - я, конечно, не осуждаю твоей вражды к милому братцу, графу де Кергацу, но полагаю, что тебе не худо бы отказаться от нее хоть на некоторое время... Эта вражда не приносит тебе ровно ничего, кроме несчастия. Если бы ты поменьше занимался своим братцем-филантропом и побольше Баккара, то у тебя, наверное, остались бы целы и глаза и язык. Может быть, - добавил Рокамболь, безжалостно насмехаясь, - ты бы, наконец, удалился с твоею красоткою Сарой куда-нибудь в провинцию.

При имени Сары Вильямс побледнел.

-- Э-ге! - улыбнулся опять Рокамболь. - Да ты все еще не забыл ее... а?

-- Ну, - продолжал Рокамболь, - так давай же составлять план, которым отомстим за тебя графине Артовой и вместе с тем вознаградим твою мудрость выдачей тебе Сары.

Сэр Вильямс сделал такое живое движение, которое сразу показало всю его зверскую радость. Рокамболь посмотрел на часы.

-- Мы потолкуем об этом вечером, - сказал он, - теперь одиннадцать часов, а я должен ехать на похороны дона Хозе, так как я получаю после него наследство, состоящее из его невесты.

Ровно в полдень печальная колесница выехала со двора отеля де Салландрера.

За колесницей следовала карета, где сидели герцог де Салландрера и испанский священник - духовник герцогини.

Герцог был угрюм и убит горем и как будто провожал смертные останки своего единственного сына.

Когда поезд подъехал к церкви Маделэн, где должно было происходить отпевание, все провожавшие гроб были поражены бледностью герцога и нервною дрожью всех его членов.

В толпе пробежала зловещая фраза:

Во время печальной церемонии Рокамболь с зятем стояли позади всех гостей, рядом с прислугой герцога, которая переносила гроб с колесницы в церковь.

Мнимый маркиз выбрал с намерением это место.

Он надеялся встретить здесь черного грума Концепчьоны.

И не ошибся.

После отпевания тело дона Хозе поставили во временный склеп, так как оно должно было быть отправлено в Испанию, - и потом все присутствующие молча разъехались.

Герцога де Салландрера внесли в карету на руках. Он был без чувств.

Через час после этого Рокамболь вернулся домой и прочитал сэру Вильямсу записку от Концепчьоны, которую ему сунул негр.

"Маркиз и друг! Мы уезжаем завтра в Салландрера провожать тело дона Хозе д'Альвара, которое должно быть погребено в фамильном склепе герцогов де Салландрера.

-- Что ты на это скажешь, дядя? - спросил Рокамболь.

Сэр Вильямс написал:

-- Надо идти!..

-- Я скажу, - написал слепой, - что ты сделаешь очень хорошо, если припрячешь все эти письма. В случае неудачи, если Концепчьона вздумает забыть тебя в Испании или даже выйти замуж за герцога де Шато-Мальи или за кого-нибудь другого, ты тогда будешь иметь возможность положить их в свадебную корзинку. Это производит всегда надлежащий эффект.

-- Шутник! - заметил, улыбаясь, Рокамболь и, простившись с своим мудрым наставником, вышел из дому.

Ровно в полночь мнимый маркиз де Шамери был у калитки на бульваре Инвалидов и при помощи негра проник во второй этаж отеля, где его ждала Концепчьона.

Из свидания с ней он вынес глубокое убеждение в том, что она его любит, и потому вышел от нее через час такой походкой, какой обыкновенно в древние времена римские триумфаторы входили в Капитолий.

С такими-то размышлениями он вышел на бульвар Инвалидов, который был положительно пуст. Мелкий и частый дождь резал лицо.

Рокамболь поспешно зашагал к набережной, где он оставил свой купе, но его внимание было привлечено криками и бранью мужчины, который бил какую-то женщину.

Рокамболь вступился за нее, ударил мужчину и потом прогнал его. Оставшись с женщиной, он подошел с ней к фонарю и чуть не вскрикнул от ужаса. Перед ним стояла Баккара или ее живой портрет.

Эту несчастную звали Ребеккой, и она была побочной сестрой графини Артовой.

булочник положительно желает услужить сэру Вильямсу, - проговорил Рокамболь, - иначе он не натолкнул бы меня на эту тварь!

И, сказав это, Рокамболь посадил Ребекку в свой экипаж и привез ее к себе на квартиру.

-- Ну, а теперь расскажите мне свою историю, - сказал он, сажая ее в кресло в своем кабинете.

-- Все равно - говорите все, может быть, само небо послало вам во мне покровителя.

-- Вы так добры.

-- Вы дитя любви?

-- Да.

-- Просто обожала...

-- Вы ненавидите вашу сестру?

-- О, всей душой!

-- Я тоже, - произнес холодно Рокамболь.

-- Да.

-- Что же она вам сделала?

-- Я слишком много любил ее.

-- А она?..

-- Понимаю.

Ребекка задумалась.

-- Так вы ее ненавидите? - повторил еще раз Рокамболь.

-- О!..

-- От всего сердца! - вскричала Ребекка.

Через четверть часа после этого маркиз де Шамери был уже у сэра Вильямса.

Пробило два часа ночи, но слепой не ложился, он нетерпеливо поджидал Рокамболя. Сэр Вильямс до того вошел в роль своего ученика, что даже мысленно влюбился в прекрасную Концепчьону де Салландрера. А так как Рокамболь ушел от него на свидание с молодою девушкой, то сэр Вильямс горел нетерпением узнать результаты этого свидания.

Рокамболь, приберегавший эффекты к концу, не сказал ему о своей странной встрече, но передал ему подробно про свое свидание с Концепчьоной и про свои успехи в отношении ее сердца.

-- Бедный мой старичок! - сказал Рокамболь, видя, как подействовало на слепого его торжество... - Согласись, что ты с большим талантом сыграл в Буживале любовную сцену с твоею будущею belle-soeur, графиней Жанной де Кергац?

-- Согласен, - написал сэр Вильямс.

Тогда Рокамболь рассказал сэру Вильямсу про свою встречу с Ребеккой.

-- Разумеется, - добавил он, - что ты, как человек гениальный, найдешь, вероятно, средство воспользоваться ею.

-- Ложись спать, мой милый, и приходи завтра.

-- А ты что-нибудь придумаешь!

-- Да, я уже нашел путь.

Повинуясь своему наставнику. Рокамболь воротился к себе, припрятал письма Концепчьоны и лег спать.