Автор: | Поуп А. |
Примечание: | Перевод: Александр Леонидович Субботин |
Категория: | Поэма |
Опыт о критике
I
Не часто блещет мастерством пиит, |
Равно и критик, что его хулит; |
Однако лучше докучать стихом, |
Чем с толку сбить неправедным судом. |
Немало многогрешных там и тут, |
Один скропает - десять оболгут; |
Разоблачит себя невежда сам, |
Коль пристрастится к виршам иль к речам. |
Сужденья наши как часы: чужим |
Никто не верит - верят лишь своим. |
Талантом редкий наделен поэт, |
У критика нередко вкуса нет; |
А их должно бы небо одарить - |
Всех, кто рожден судить или творить. |
Пусть учит тот, кто сам любимец Муз, |
И тот хулит, чей не испорчен вкус. |
Не правда ли, влюблен в свой дар пиит? |
С пристрастием и критик суд творит. |
Способно трезво мыслить и судить; |
В таких умах природный брезжит свет; |
Чуть контур тронь - означится портрет. |
Но как неверно взятый колорит |
В рисунке точном форму исказит, |
Так псевдообучение весьма |
Губительно для здравого ума. |
Тот бродит в лабиринте разных школ, |
А тот - с большим апломбом, но осел. |
Они, пытаясь умниками стать, |
И здравый смысл готовы потерять; |
Тогда им служит критика щитом, |
И вот горят, орудуют пером |
Кто может и не может, пишет всяк, |
Озлобленный, как евнух или враг. |
У дурня зуд осмеивать людей, |
Желает он казаться всех умней; |
Так Мевий[1] назло Фебу не писал, |
Побыв в поэтах, наши остряки |
Шли в критики, а вышли в дураки. |
Иной - и туп, и в судьи не прошел, |
Ну точно мул - ни лошадь, ни осел. |
Наш остров полузнаек наплодил |
Не меньше, чем личинок нильский ил; |
Не знаю, право, как назвать их род, |
Ни то ни се, сомнительный народ; |
Их сосчитать не хватит языков |
Неутомимых наших остряков. |
Но вправе имя критика носить, |
И славу петь, и сам ее вкусить |
Лишь тот, кто меру сознает всего: |
Таланта, вкуса, знанья своего, |
Кому не служит аргументом брань, |
Кто зрит, где ум, где дурь и где их грань. |
В Природе должный есть предел всему, |
Есть мера и пытливому уму. |
Коль море где-то сушу захлестнет, |
Когда же память душу полонит, |
Для разуменья будет путь закрыт; |
А жаркие фантазии придут - |
И памяти виденья пропадут. |
Лишь часть науки - гения удел; |
Хоть ум стеснен - искусству где предел? |
А зачастую нам дана во власть |
Не часть науки, но лишь части часть. |
Лишимся мы всего, как короли |
В погоне за куском чужой земли; |
В своем бы деле каждый преуспел, |
Когда бы это дело разумел. |
Природе следуй; так сужденье строй, |
Как требует ее извечный строй. |
Она непогрешима и ясна, |
Жизнь, мощь, красу придать всему должна, |
Наш свет, предмет всех помыслов и чувств, |
Исток, мерило и предел искусств. |
Искусство обретает всякий раз |
И плоть тогда жива и хороша, |
Когда ей силу придает душа, |
Ее питает, мускулы крепит; |
Невидима, но видимо творит. |
Кто одарен, тот хочет одного: |
Чтоб все служило гению его; |
Талант и рассудительность порой |
Питаются взаимною враждой, |
А, по идее, жить они должны |
Согласной жизнью мужа и жены. |
Не шпорь Пегаса - только направляй; |
Удерживай уздой, не распаляй; |
Скакун крылатый словно кровный конь: |
Замедлишь бег - взыграет, как огонь. |
Открыты эти правила давно, |
Не следовать им было бы грешно, |
Сама Природа в них заключена, |
Природа, что в систему сведена. |
Природа как свобода: тот закон |
Эллада нам урок преподает: |
Когда сдержать, когда стремить полет; |
Нам показала, как ее сыны |
Добрались до парнасской вышины; |
Зовет и остальных по их пути |
Идти, чтобы бессмертье обрести. |
Примерами титанов рождены |
Все мудрые заветы старины, |
Открыло грекам их же мастерство |
Установленья неба самого. |
А критик разжигал в поэте пыл, |
Резонно восторгаться им учил; |
Служанкой Музы критика была, |
Ее принаряжала, как могла, |
Дабы казалась госпожа милей. |
Теперь иные нравы у людей. |
Для тех, кого отвергла госпожа, |
Бывает и служанка хороша; |
На бардов поднял их же меч зоил[2], |
Так, вызубрив прескрипты докторов, |
Аптекарь роль врача играть готов, |
Предписывает, лечит - и притом |
Врача же обзывает дураком. |
Тот, нахватавшись разной чепухи, |
Дает рецепты, как слагать стихи; |
А тот грызет страницы древних книг |
(Ни моль, ни время так не портят их); |
Иные, вовсе не вникая в суть, |
Ученостью стремятся щегольнуть; |
Другие так сумеют объяснить, |
Что исчезает всякой мысли нить. |
Но если кто решил судьею стать, |
Тот должен древних превосходно знать: |
Характер, коим обладал поэт, |
Его труды, их фабулу, сюжет, |
И понимать, вживаясь в старину, |
Его эпоху, веру и страну. |
Кто в этом совершеннейший профан, |
Гомера с наслажденьем изучай, |
Днем прочитал, а ночью размышляй; |
Так формируя принципы и вкус, |
Взойдешь туда, где бьет источник Муз; |
И стих сопоставляя со стихом, |
Вергилия возьми проводником. |
Когда Марон с подъемом молодым[3] |
Задумал труд - бессмертный, как и Рим, |
Казалось - кто и что ему закон, |
Лишь из Природы жаждал черпать он; |
Но, в дело вникнув, прочим не в пример, |
Открыл: Природа - это сам Гомер. |
И дерзкий план теперь уже забыт, |
Теперь канон строку его стесни, |
Как если выверял бы Стагирит[4]. |
Каноны древних принимай в расчет, |
Кто верен им - Природе верен тот. |
Но даже точных предписаний свод |
Предусмотреть не может всех красот, |
Венчающее хлопотливый труд. |
Поэзия как музыка; она |
Невыразимой прелести полна, |
Здесь не научит метод никакой, |
Все мастерской решается рукой. |
Где в правилах означился пробел |
(Все правила имеют свой предел), |
Там допустимо вольностью блистать, |
И вольность может предписаньем стать. |
Стремясь дорогу ближнюю найти, |
Пегас свернет с обычного пути |
И, преступив известного черту, |
Неведомую сыщет красоту; |
Еще умом ее мы не поймем, |
А уж во власть ей сердце отдаем. |
Природа так же действует на нас: |
Когда привык уже к равнинам глаз, |
Глубины бездн или громады гор |
Неудержимо привлекают взор. |
Что возмутится разве лишь педант. |
Да, нарушали древние канон |
(И короли обходят свой закон), |
Но, современник, ты остерегись! |
А посягнув, смотри - не оступись; |
Пусть в этом будет крайняя нужда, |
И прецеденты припаси тогда. |
Иначе честь и имя отдадут |
Немилосердной критике на суд. |
Такую вольность мастера сочтет |
Иной, у древних даже, за просчет; |
Но посмотри все в целом и поймешь, |
Что вовсе то не промах и не ложь. |
Ужасно искажаются черты, |
Когда вблизи картину смотришь ты, |
Но издали она являет вид, |
Который красотой тебя пленит. |
Умелый вождь, полки бросая в бой, |
Не поведет их строем за собой, |
Скрывать всю силу, даже отступать. |
Такой прием отнюдь не ложный шаг, |
Не поступает мастер как простак. |
Не вянут лавры древних. Их алтарь |
Недостижим для скверны, как и встарь; |
Его не одолели до сих пор |
Ни пламена, ни зависти напор; |
Ему ни разрушения войны, |
Ни паутина века не страшны. |
Смотри: любой ученый муж кадит! |
Внимай: на всех наречьях гимн звучит! |
И каждый пусть своею похвалой |
Пополнит этот общий хор людской. |
Так торжествуйте, барды! Ваш удел - |
Стяжать бессмертье славой ваших дел! |
Ее лишь приумножили века - |
Так, с гор стекая, ширится река; |
И нации, которые грядут, |
С восторгом имя ваше назовут, |
Что только предстоит открыть ему! |
О, если вдохновил бы Эмпирей |
Последнего из ваших сыновей |
(На слабых крыльях вслед вам он парит, |
Горит, читая, но, дрожа, творит), |
Тогда глупца он поучить бы мог |
Тому, что пустомелям невдомек: |
Пленяться выдающимся умом |
И быть не столь уверенным в своем! |
II
Ничто не в силах так нас ослепить, |
Так часто в заблуждение вводить |
И с толку сбить совсем в конце концов, |
Как спесь - беда обычная глупцов. |
Безлюдно там, где правят ум и честь, |
Но в царстве спеси подданных не счесть. |
Как газом наполняются тела |
У тех, чья плоть бескровна и дрябла, |
Так полон спеси человек пустой, |
Тот, кто всегда доволен сам собой. |
Свет истины откроется ему. |
Своих пороков мы не сознаем, |
Лишь от других о них мы узнаем. |
И полузнайство ложь в себе таит; |
Струею упивайся пиерид[5]: |
Один глоток пьянит рассудок твой, |
Пьешь много - снова с трезвой головой. |
Воспламеняет нас искусства свет, |
Нас обольщает Муза с юных лет, |
Когда мы можем воспринять легко |
Лишь близкое, не видя далеко; |
И лишь поздней, не сразу и не вдруг |
Поймем, как бесконечен мир наук! |
Так, покоряя Альпы, мы идем |
Нелегким и обманчивым путем: |
Преодолев долины и леса, |
Мы думаем, что вторглись в небеса, |
Что более не встретятся снега, |
Что первые вершины, облака |
Громады Альп опять встают вокруг, |
И поражают наш усталый взор |
Все новые холмы и цепи гор! |
Творение оценит верно тот, |
Кто замысел писателя поймет. |
Все в целом зри; выискивать грехи |
Не стоит, если хороши стихи, |
Передают они Природы суть, |
И восхищеньем пламенеет грудь; |
Дарованных нам гением услад |
Ужели слаще критиканства яд? |
Но песни бесталанного певца |
Не могут волновать ничьи сердца; |
Их приглушенный и холодный тон |
Наводит скуку и ввергает в сон. |
Пленит в искусстве и в Природе нас |
Отнюдь не частность - не губа иль глаз; |
Мы постигаем красоту вещей |
В гармонии, в единстве их частей. |
(То чудо мира и твое, о Рим[6]), |
Он не отдельной частью нас дивит, |
Он в целом весь являет дивный вид; |
Не ширина, длина иль высота - |
Чарует всей постройки красота. |
Скажи, какой непогрешим поэт? |
Таких не будет, не было и нет. |
В творение свое любой пиит |
Не больше, чем задумал, воплотит; |
Уменье есть и средства хороши - |
Ему рукоплещи от всей души; |
За мелкие просчеты не ругай, |
Ошибкой меньшей - больших избегай. |
Гнушайся правил, что дает педант; |
На мелочь не разменивай талант; |
Тем, кто всецело в мелочи залез, |
Деревья загораживают лес; |
О принципах шумят, а пустяки |
Их привлекают - ну и чудаки! |
Со встречным бардом разговор ведет |
(Сейчас бы разве только Деннис мог |
Вести такой серьезный диалог); |
Их вывод - олух тот и пустозвон, |
Кому сам Аристотель не закон. |
Был счастлив бард: на знатока напал; |
И рыцарю он пьесу передал, |
Дабы единства, образы, сюжет[7] - |
Все просмотрев, тот дельный дал совет. |
Все было так, как требовал канон, |
Был только бой из пьесы исключен. |
"Нет боя?!" - рыцарь в ярости вопит; |
- Его не допустил бы Стагирит. |
"О небо! Кони, рыцари нужны, |
И бой они изобразить должны". |
- Но где подмостки, чтоб вместили рать? |
"Постройте; в поле можете играть". |
Когда придирчив критик, а не строг, |
Весьма пытлив, однако не глубок |
Довольно бестолково судит он; |
И главное в искусстве проглядит |
Из-за того, что слишком мелочит. |
Прельстителен для критиков иных |
Замысловатый и мишурный стих; |
Поэт - по их понятьям - это тот, |
Кто ослепляет множеством острот. |
Плохой художник, пишущий портрет, |
Орудует совсем как сей поэт; |
Не зная, как натуру передать, |
Он златом, перлом тщится прикрывать |
Все прелести нагого естества, |
Скрывая недостаток мастерства. |
Природе истинный талант найдет |
Наряд такой, который ей идет, |
И то, о чем лишь думает другой, |
В творенье воплотит своей рукой; |
Тот образ покоряет сразу нас, |
Что представляет правду без прикрас. |
Так скромность оттеняет блеск ума. |
Обилье крови гибельно для тел, |
И остроумью тоже есть предел. |
Иному дела нет до смысла книг, |
Такого восхищает лишь язык; |
Расхваливает книжки этот фат, |
Как дамы кавалеров, - за наряд; |
Он упоен: о, как роскошна речь! |
А остальным способен пренебречь. |
Слова как листья; где обилье слов, |
Там зрелых мыслей не найдешь плодов. |
Витийство, будто преломленный свет, |
Все в радужный окрашивает цвет; |
Все в равной мере ярко, все горит, |
А лик Природы совершенно скрыт. |
Но верный слог, как солнца ясный свет, |
Сумеет просветлить любой предмет, |
Отделать и позолотить его, |
Не исказив при этом ничего. |
Тем более подходят, чем скромней. |
Как царский пурпур не к лицу шуту, |
Так слог не скроет мысли пустоту; |
И как имеешь много платьев ты: |
Для дома, бала, верховой езды, |
Так стили различаются, затем |
Что нужен разный стиль для разных тем. |
Дабы лавровый заслужить венок, |
Иные воскрешают древний слог; |
Старинный слог, а смысл по сути нов - |
Что толку от подобных пустяков? |
Лишь неуча он удивить бы мог, |
И только усмехается знаток. |
Мечтая, как Фунгосо, лишь о том[8], |
Чтоб только не ударить в грязь лицом, |
Тем хвастаются щеголи пера, |
Что дворянин носил еще вчера. |
Тот глуп, кто лучше дела не нашел, |
Чем наряжаться в дедовский камзол. |
Старье или новинка - все чудно; |
Новинки восхвалять остерегись, |
А за старье подавно не держись. |
Но чаще песни хвалят иль хулят |
За строй созвучий, музыкальный лад; |
Дарует Муза тысячу красот, |
А слышат только, как она поет; |
И как иные, приходя в собор, |
Не Слову внемлют, слушают лишь хор, |
Так дурачки стремятся на Парнас, |
Чтоб там ласкал их слух прекрасный глас. |
Иной настолько педантично строг, |
Что требует лишь равносложных строк, |
Хотя известно: зачастую глух |
К открытым гласным наш английский слух[9]; |
Не велика и помощь слов вставных; |
Затертые слова вползают в стих, |
Уныл их монотонный перезвон, |
И строй привычных рифм рождает он; |
"Зефир прохладою дышал" |
Родят строку "он листьями шуршал", |
А если "заиграл, журча, ручей", |
Наверняка последует "Морфей". |
Так за куплетом тянется куплет, |
Поется песня, в коей мысли нет, |
Свой долгий слог влачит едва-едва |
Александрийская нескладная строфа. |
Пусть, если хочет, носится такой |
С размеренной и вялою строкой; |
Но ты цени те песни высоко, |
Что раздаются звонко и легко: |
И Денема раскаты слышны в них, |
И сладостный уоллеровский стих. |
Изящный слог и меткие слова |
Не плод удачи - дело мастерства, |
В движеньях тоже грациозен тот, |
Кто знает менуэт или гавот. |
Но важен для стиха не только слог, |
Звук должен быть созвучен смыслу строк: |
Спокойно и течение стиха; |
Вздымаясь, волны бьют о берега - |
Взревет и стих, как бурная река; |
Аякс изнемогает под скалой[10] - |
Слова с трудом ворочают строкой; |
Летит Камилла вдоль полей и нив[11] - |
И зазвучал уже другой мотив. |
Какая в песнях Тимофея власть: |
То разжигает, то смиряет страсть! |
И сын Амона[12] чувствует в крови |
То славы пыл, то сладкий зов любви; |
То яростью горят его глаза, |
То затуманит зрение слеза. |
И перс, и грек, и властелин племен - |
Всяк дивной силой музыки пленен! |
Как прежде потрясал всех Тимофей, |
Так ныне Драйден жжет сердца людей. |
Остерегайся крайностей; они |
Те - рады крохам, этим - все подай, |
В подобные ошибки не впадай. |
Пустяк, насмешка разозлит весьма |
Того, в ком спеси больше, чем ума; |
Башка такого как больной живот: |
Его от всякой острой пищи рвет. |
Но и любой удачный оборот |
Пускай тебя в восторг не приведет; |
Что скромно одобряют мудрецы, |
Тем шумно восхищаются глупцы; |
Впрямь чувство меры изменяет им, |
Все, как в тумане, кажется большим. |
Один - чужих, другой - своих хулит; |
Тот - только древних, этот - новых чтит[13]. |
Они способны признавать талант |
Лишь избранных, как праведность - сектант; |
Послушать их, так божья благодать |
Лишь им любезных может осенять. |
Но это солнце свет свой всюду льет, |
Льет ныне, как и в давние года, |
И будет согревать людей всегда. |
У всех бывал упадок и подъем, |
И ясный день сменялся мрачным днем; |
Но стар иль нов талант - им дорожи, |
Цени лишь правду и чурайся лжи. |
Иным самим подумать недосуг, |
Им важно то, что говорят вокруг; |
Они в своих суждениях - рабы |
Избитых мнений суетной толпы. |
Иной творит над именем свой суд |
И разбирает личность, а не труд. |
Но хуже всех - бесстыдные дельцы, |
Тупые и надменные льстецы, |
Те лизоблюды, что нелепый суд |
К ушам владыки своего несут. |
Не жалок разве был бы мадригал, |
Когда б его бедняк рифмач слагал? |
Но если то хозяина строка - |
Все совершенно в опусе его, |
И в каждом слове видно мастерство! |
Так, подражая, неуч вздор несет. |
Иной ученый муж не меньше лжет; |
Кичась оригинальностью своей, |
Он чернь клянет и судит в пику ей, |
Хотя толпа иной раз и права; |
Поистине дурная голова! |
Иной все хвалит, что вчера бранил; |
Он, видишь ли, умнее стал, чем был; |
Ему бы быть немного поскромней - |
Нет, завтра станет он еще умней. |
Он с Музой как с любовницей живет: |
То носит на руках, а то побьет; |
Нетвердый ум, мятущийся всегда, |
И суд его - не суд, а чехарда. |
Мы так умны, что собственных отцов |
Сегодня принимаем за глупцов; |
А наших сыновей наступит час - |
Когда-то наш прекрасный Альбион |
Схоластами был густо населен; |
Влиятельным считался тот из них, |
Кто больше всех цитировал из книг; |
Все обсуждалось: вера и Завет, |
Шел спор о том, в чем, право, смысла нет. |
А ныне лишь в Дак-Лейне[14] сыщем мы |
Адептов этих Скота и Фомы[15], |
Средь хлама в Лету канувших годин |
И столь родных их сердцу паутин. |
Меняла даже вера свой костюм; |
Не платит разве моде дань и ум? |
Иной, желая умником прослыть, |
Согласен все приличья преступить |
И славу тем снискать себе готов, |
Что вызывает смех у дураков. |
Иной же мнит, что всех достиг вершин, |
И мерит всех людей на свой аршин; |
В лице другого хвалит лишь себя. |
Вражда умов сопутствует всегда |
Раздорам в государстве; в том беда, |
Что распри партий и борьба идей |
Удваивают ненависть людей. |
Как Драйдена неистово бранят, |
Как атакуют - пастор, критик, фат! |
Но здравый смысл, конечно, верх возьмет, |
Пройдет пора злословии и острот, |
И неминуем воздаянья час. |
Приди он вновь, чтоб радовать наш глаз, |
Найдутся Блэкмор, Мильбурн и средь нас[16]; |
И если б кто Гомера воскресил, |
Из мертвых вновь поднялся бы Зоил. |
Но зависть, словно тень, лишь оттенит |
Величье тех, кого она чернит. |
И Солнце тоже застилает мгла, |
Сгустившаяся от его тепла, |
И гаснет в тьме его слепящий луч; |
Еще прекрасней ясный лик его - |
И снова дня наступит торжество. |
Восславь же первым славные дела; |
Нужна ли тех, кто медлит, похвала? |
Стихи живут недолго в наши дни, |
Пусть будут своевременны они. |
Тем лучшим временам пришел конец, |
Когда века переживал мудрец; |
Посмертной славы нет, увы, давно, |
Лет шестьдесят - вот все, что нам дано; |
Язык отцов для нас уж устарел, |
И Драйдена ждет Чосера удел[17]. |
Так, если мысль у мастера ясна |
И кисть его искусна и точна - |
Прекрасный новый мир творят мазки, |
И ждет Природа лишь его руки; |
Передает все краски сочный цвет |
И мягко сочетает тень и свет; |
Когда же образ, сотворенный им, |
Подводят краски, их недолог век, |
И нет шедевра - выцвел и поблек! |
Но зависть побороть не в силах тот, |
Кто больше обещает, чем дает. |
Бахвалится юнец своим умом - |
А где его тщеславие потом? |
Так радостно раскрывшийся бутон |
На смерть весною ранней обречен. |
В чем состоит злосчастного вина? |
Бедняга, как неверная жена, |
Тревогой платит за восторг стократ, |
Чем больше даст, тем большего хотят; |
Он всем не в состоянье угодить, |
Иным же только может досадить; |
И честь свою ему не отстоять; |
Невеж способен он лишь испугать, |
Кто ж поумнее, те его бегут, |
Его честит дурак и губит плут. |
Невежество всегда являлось злом, |
Встарь награждался лучший изо всех, |
Тех славили, кто с ним делил успех; |
Хоть получал триумф лишь генерал, |
Но он солдат венками поощрял. |
А ныне кто Парнас ни покорит, |
Столкнуть с него другого норовит; |
Признанья жаждут множество писак, |
Казаться хочет умником дурак; |
И с грустью вижу я, глядя вокруг: |
Плохой поэт всегда неважный друг. |
Как низко смертных заставляет пасть, |
Как мучает святая к славе страсть! |
Так жаждать славы! В кой же это век |
Был так унижен словом человек? |
А надо ум с добром бы совмещать, |
Грешить как люди и как Бог прощать. |
Но даже дух возвышенный порой |
Снедаем недовольством и хандрой; |
Так пусть же гнев он изольет на зло, |
Хоть и опасно делать это в век, |
Когда за смелость платит человек. |
Нельзя простить бесстыдство никому - |
Ни дурню, ни блестящему уму; |
Не может циник вдохновенным быть, |
Как неспособен евнух полюбить. |
В дни праздности, богатства и утех |
Сорняк произрастает без помех: |
Король в одной любви преуспевал[18], |
Страной не правил и не воевал; |
Писали фарсы пэры, между тем |
Их содержанки заправляли всем; |
У остряка был даже пенсион, |
А юный лорд куда как был умен; |
Когда же двор комедию смотрел, |
Как трепетал прекрасный пол, как млел! |
И, право, маски не было такой, |
Дабы ушла нетронутой домой; |
И скромный веер больше никогда |
Нам принесла потом чужая власть |
Социнианства мерзкую напасть[19]; |
Пришел безбожных пасторов черед, |
Желающих исправить свой народ |
И лучший путь к спасенью преподать; |
Свои права отныне обсуждать |
Всяк подданный небес свободно мог, |
Чтоб самодержцем не казался Бог. |
Но мог ли быть от проповедей прок, |
Когда плоды их пожинал порок? |
Подумать только, что вещали нам |
Титаны мысли, вызов небесам |
Так оголтело смевшие бросать! |
И богохульством полнилась печать. |
Ведите с ними, критики, бои! |
Мечите стрелы, молнии свои! |
Нельзя вину тех извергов прощать, |
Кто любит непристойностью прельщать; |
Тот всюду зрит разврат, кто в нем погряз, |
III
Будь верен, критик, этике судьи, |
Дабы задачи выполнить свои. |
Ум, вкус и знанья пользу принесут, |
Когда правдив и откровенен суд; |
Те, кто способен разделить твой взгляд, |
И твоего участия хотят. |
Молчи, раз усомнился в чем-нибудь, |
А если судишь - тверд, но скромен будь. |
Кичливые хлыщи - мы знаем их - |
Упорны в заблуждениях своих; |
Но ты умей увидеть свой просчет |
И каждый день веди ошибкам счет. |
Не всякий правильный совет хорош, |
Правдивых слов милей иная ложь. |
Учись людей учить - не поучать, |
Буди умы, чтоб к знанью приобщать; |
Когда искусен справедливый суд, |
Твои слова одобрят и поймут. |
И не скупись на дружеский совет, |
Тщеславья ради веру не теряй; |
Из вежливости ложь не одобряй; |
Не бойся мудрым преподать урок, |
Хвалы достойный примет и упрек. |
Но кто свободен в критике у нас? |
Ведь Апий багровеет всякий раз[20], |
Выходит из себя от ваших слов |
И взглядом всех испепелить готов, |
Как лютый деспот, чудище на вид, |
Что с гобелена старого глядит. |
Страшись судить почтенного глупца, |
Чье право быть тупицей до конца, |
Угодливого барда, если он |
За пустозвонство в званье возведен. |
Пускай сатирик истины твердит, |
А тот, кто книги посвящает, - льстит, |
Не больше верят в искренность его, |
Чем в одаренность или мастерство. |
Не будь судьей нелепости любой, |
Как ни ругай - ну разве он поймет, |
Что сам он не поэт, а виршеплет? |
Жужжащие в дремоте дурачки, |
Они кружат лениво, как волчки, |
Споткнувшись, снова тащатся вперед - |
Так, сбившись, кляча исправляет ход. |
Какие толпы этих наглецов, |
Внимая лишь созвучиям слогов, |
Все продолжают сочинять стихи |
И напрягают скудные мозги, |
Чтоб каплю смысла выдавить из них! |
О рифмоплеты, вам ли делать стих! |
Да, ныне барды наглые пошли; |
Есть критики, что впрямь с ума сошли. |
Дурак набитый, уйму разных книг |
Он проглотил, но ни в одну не вник, |
Себе лишь внемлет, ведь его язык |
Его же уши поучать привык. |
Все он читал, - все, что читал, громил, |
[21] не забыл. |
Об авторах плетет он всякий вздор: |
Тот, мол, купил стихи, а этот - вор, |
"Лечебницу" и ту писал не Гарт[22]. |
Ему приятель - каждый новый бард, |
Чьи промахи готов он выявлять; |
Поэтам бы успеть их исправлять! |
Неудержим хлыщей таких напор, |
Не защищен от них не только двор |
Собора Павла, но и сам собор[23]: |
У алтаря найдут и даже тут |
Своею болтовней вас изведут. |
Всегда туда кидается дурак, |
Где ангел не решится сделать шаг. |
Серьезные не судят столь легко, |
В сужденьях не заходят далеко, |
С опаской молвят, лишь бы без греха; |
Но шумным ливнем хлынет чепуха - |
Все напрямик, все в лоб, ни вспять, ни вбок, |
Но где тот муж, кто может дать совет |
И, сам уча, ценить ученья свет? |
Кто злобы и пристрастия лишен, |
Ни слепо прав, ни тупо убежден, |
Воспитан, а не только просвещен, |
И хоть воспитан, откровенен он? |
Кто друга пожурит за ложный шаг, |
Врага похвалит, коль достоин враг - |
Отважности и честности союз? |
Кто с широтою сочетает вкус |
И знает не одну лишь мудрость книг, |
Но глубоко людскую жизнь постиг, |
Душою щедр, надменности лишен, |
И если хвалит, есть на то резон? |
Такими были критики; таким |
Рукоплескали Греция и Рим. |
О, это были славные века! |
Покинул первым Стагирит брега; |
Исследовать глубины он поплыл, |
Ведь над отважным парусом всегда |
Светила Меонийская звезда[24]. |
Поэты, дикой вольности сыны, |
Неистово в свободу влюблены; |
Отныне волю их связал закон, |
И убедились все, что нужен он; |
Властителю Природы должно знать, |
Как гений свой разумно обуздать. |
Гораций нас чарует колдовской |
Изысканно-небрежною строкой |
И незаметно вовлекает в круг |
Своих понятий, словно близкий друг. |
Он так же смело мыслил, как творил, |
Он пылко пел, но сдержанно судил, |
И то, чем всех пленил искусный стих, |
Запечатлел он в правилах своих. |
Успели наши критики в ином: |
Бесстрастно пишут, судят же с огнем. |
Теряет в их цитатах больше Флакк[25], |
Изящно Дионисий[26], например, |
Толкует то, что говорил Гомер; |
Он много новых прелестей извлек |
Из бесподобных знаменитых строк. |
Шутник Петроний[27] - сколько у него |
Фантазии, какое мастерство! |
Нас покоряет смелой остротой, |
Ученостью и светской простотой. |
В труде Квинтилиана целый свод[28] |
Предельно ясных правил и метод; |
Таким бывает оружейный склад: |
Все вычищено, выстроено в ряд, |
Все под рукой - не просто тешит глаз, |
Готово в бой, как только дан приказ. |
Все девять Муз в тебя вдохнули пыл, |
Лонгин[29]! и критик их благословил. |
И беспристрастен страстный приговор; |
И в высь зовя, ты в собственном труде |
Был сам всегда на должной высоте. |
Так критики наследовали трон, |
Так своеволье заменил закон. |
Подобно Риму знания росли |
В державе покорителей земли; |
И щедро расцвели искусства там, |
Где довелось летать ее орлам[30]; |
Враг Латия принес погибель им, |
И вместе пали - знания и Рим. |
Жестокость к суеверью привела, |
Под гнетом стыли души и тела; |
Считалось: лучше верить, чем понять, |
А быть глупцом - и вовсе благодать; |
Второй потоп, казалось, наступил, |
И дело готов[31] инок довершил. |
Эразм[32] (священства слава и позор!), |
В свой дикий век на варварство восстал, |
И был повержен им святой вандал. |
Дни Льва златые! Снова праздник Муз[33], |
И ожил лавр, и пробудился вкус! |
И гений Рима, этот исполин, |
Пыль отряхнув, поднялся из руин. |
Затем искусства-сестры расцвели; |
Жизнь - скалы, форму - камни обрели; |
Стал благозвучней храм, чем был досель; |
Пел Вида и творил сам Рафаэль. |
Бессмертный Вида[34], над твоим челом |
Поэта лавр овит судьи плющом; |
Тебя Кремона будет вечно чтить |
И может славу с Мантуей[35] делить! |
Но вскоре, нечестивцами гоним, |
Весь цвет искусств покинул вечный Рим[36]; |
И север стал обителью для Муз, |
В стране служак, где чтут закон зело, |
По праву Флакка правит Буало. |
А бравый бритт, да разве примет он |
Чужое - и культуру, и закон? |
Кичась свободным разумом своим, |
Презрел он то, что нам оставил Рим. |
Но кое-кто все ж был (хвала судьбе!), |
Кто больше знал, чем позволял себе, |
Кто жаждал дело древних отстоять, |
Умы законам подчинить опять. |
Известна Муза[37], чей девиз гласит: |
"Природы чудо создает пиит". |
Был славный, благородный Роскоммон[38], |
Он так же был сердечен, как учен; |
Он мудрость древних глубоко постиг, |
Всех знал заслуги, лишь не знал своих. |
И был Уолш[39] - давно ль! - судья, поэт, |
Кто слабости прощал, как добрый друг, |
Но был ревнитель истинных заслуг. |
Какое сердце! Что за голова! |
Прими же, друг, признания слова |
От Музы, продолжающей скорбеть; |
Ее, младую, научил ты петь, |
Отверз ей выси и подсек крыло |
(Тебя уж нет, и время то ушло). |
Подняться ль ей? - Она уже не та, |
Отяжелила крылья суета; |
Желает разве неучам - прозреть, |
Ученым - в знаньях больше преуспеть; |
Не жаждет славы и презрит хулу; |
Бесстрашно судит, рада петь хвалу; |
Равно не любит льстить и обижать; |
Не без греха, но лучше ей не стать. |
КОММЕНТАРИИ
Рукопись "Опыта о критике" датирована 1709 г. В доработанном и несколько сокращенном виде поэма была опубликована анонимно в мае 1711 г. В этом произведении Поуп продолжил жанровую традицию "Послания к Пизонам" Горация, "Искусства поэзии" Виды и "Поэтического искусства" Буало. Опираясь на идеи и положения этих своих предшественников, Поуп создал оригинальную дидактическую поэму, одновременно интеллектуальную и поэтически темпераментную. Поэма не только излагает общие принципы классицистской эстетики и собственные теоретические взгляды поэта, но и являет собой зеркало литературных прегрешений времени и состояния английской литературной критики. Публикация "Опыта о критике" сразу же вызвала полемику. Влиятельный критик и драматург Деннис выступил с "Критическим и сатирическим размышлением по поводу недавней Рапсодии, названной "Опытом о критике", обвинив автора в непоследовательности и неопределенности позиции и осудив его как якобита и католика. Но Поупа поддержал в одном из декабрьских номеров журнала "Спектейтор" известный литератор Аддисон, назвав поэму "шедевром в своем роде". Это на некоторое время сблизило поэта с Аддисоном, и в течение 1712-1713 гг. он сотрудничал в его журналах "Спектейтор" и "Гардиан". В последующие годы "Опыт о критике" с небольшими изменениями в тексте неоднократно переиздавался, последний раз при жизни автора в феврале 1744 г. В начале XIX в. он был переведен на русский язык поэтом-архаистом С. Шихматовым.
А. Субботин
1
Мевий был бездарным поэтом, современником Вергилия и его критиком.
2
Зоил - греческий ритор III в. до н. Был известен своей мелочной и злобной критикой поэм Гомера. Его имя еще в античности стало нарицательным для всякого придирчивого, недоброжелательного хулителя-критика.
3
Когда Марон с подъемом молодым… - Здесь и в нижеследующих строках говорится о работе римского поэта Публия Вергилия Марона над "Энеидой".
4
Стагиритом (по месту его рождения - Стагире) называют древнегреческого философа Аристотеля.
5
Пиеридами именовались Музы, так как одним из местопребываний Муз считались горные источники Пиерии (близ Олимпа).
6
По-видимому, имеется в виду собор св. Петра в Риме, но, возможно, Пантеон.
7
Имеется в виду классицистское требование единства времени, места и действия.
8
Мечтая, как Фунгосо, лишь о том… - Упоминается персонаж пьесы "Всяк без своих причуд" английского драматурга Бена Джонсона (1573-1637). Фунгосо, чтобы походить на придворного, постоянно тратился на богатые одежды, но никогда не поспевал за быстро меняющимися модами.
9
Поуп указывает на неприемлемость для фонетического строя английского языка, имеющего много слов, оканчивающихся непроизносимыми гласными, системы силлабического стихосложения.
10
Согласно мифу, Посейдон обрушил в море скалу, на которой древнегреческий герой Малый Аякс спасался после кораблекрушения.
11
Образ девы-воительницы Камиллы взят из "Энеиды" Вергилия (VII, 803-817).
12
Когда Александр Македонский посетил храм древнеегипетского бога Амона, жрецы провозгласили его сыном этого божества. Строки о воздействии на Александра Македонского его любимого музыканта Тимофея написаны под влиянием оды Драйдена "Пир Александра, или Сила музыки" (1697).
13
Имеется в виду "спор о древних и новых": спор о превосходстве новой науки и литературы над античной. Этот спор разгорелся в конце 80-х годов XVII в. во Франции (между Перро и Буало), а в 90-х годах был продолжен и в Англии.
14
Дак-Лейн - место в Лондоне, где продавались старые, подержанные книги.
15
16
Ричард Блэкмор (1655-1729), придворный врач и поэт, нападал на Драйдена в своей "Сатире против ума" (1700). Люк Мильбурн резко критиковал переводы Драйдена из Вергилия.
17
В XVII-XVIII вв. язык Джеффри Чосера (1340-1400) был уже малопонятным для англичан. Поуп, как и Драйден, переводил его "Кентерберийские рассказы" на язык своих современников.
18
Имеется в виду английский король Карл II (1660-1685).
19
В результате "славной революции" 1688 г. английскую корону получил Вильгельм Оранский, протестант по вероисповеданию. Социнианство - рационалистическое направление в протестантизме, которое отрицало догмат св. Троицы, божественность Христа и призывало подвергнуть Священное писание "суду разума"; возникло в XVI в., его основателями были итальянские религиозные реформаторы Лелий Социн и Фауст Социн.
20
Имеется в виду английский драматург и критик Джон Деннис (1657-1734), автор трагедии "Апий и Виргиния".
21
Том Дарфи (1653-1723) - английский поэт, прозаик и драматург.
22
Сэмюэль Гарт в поэме "Лечебница" (1699) изобразил вражду между Коллегией врачей и Обществом аптекарей.
23
Площадь в Лондоне, на которой стоит собор св. Павла, в те времена была излюбленным местом прогулок праздношатающейся публики.
24
Меонией иногда именовали (по названию одной из ее областей) Лидию, два города которой - Смирна и Колофон - оспаривали право считаться родиной Гомера. Отсюда "меонийская" в смысле "гомеровская".
25
Полное имя Горация - Квинт Гораций Флакк.
26
Имеется в виду греческий историк, писатель и критик I в. до н. э. Дионисий Галикарнасский.
27
Римский писатель I в. известен как автор дошедшего до нас в отрывках романа "Сатуры" ("Сатирикон").
28
Имеется в виду трактат "Образование оратора" римского ритора Марка Фабия Квинтилиана (35-95).
29
Греческого ритора III в. Лонгина долгое время ошибочно считали автором эстетического трактата "О возвышенном".
30
Серебряные орлы были штандартами римских легионов.
31
В 410 г. германские племена готов во главе со своим вождем Аларихом осадили и взяли Рим. Это событие фактически ознаменовало падение Римской империи.
32
Имеется в виду голландский гуманист Дезидерий Эразм Роттердамский с тем не принял Реформацию и выступил против ее главного идеолога Лютера.
33
В годы понтификата папы Льва X (1513-1521 гг.) происходил необычайный расцвет итальянского искусства и литературы. В это время творили Леонардо да Винчи, Рафаэль, Микеланджело, Корреджо, Тициан, Ариосто.
34
Марко Джироламо Вида (1485-1566), уроженец Кремоны, писал эпические, лирические и дидактические поэмы. Поуп считал его превосходным латинским поэтом.
35
Близ Мантуи
36
Финалом итальянских войн, которые вели Франция, Испания и Германия, было взятие и разграбление Рима ландскнехтами императора Карла V в 1527 г. Солдаты, среди которых было много лютеран, резали жителей и святотатствовали. Эти войны нанесли непоправимый урон экономике и культуре итальянских государств.
37
Имеется в виду Джон Шеффилд, герцог Бекингем (1648-1721), о котором Драйден в поэме "Авессалом и Ахитофель" писал: "Друг Музы, сам - Муза". В следующей строке цитируется его "Опыт о поэзии" (I, 725).
38
Уэнтворт Диллон, четвертый граф Роскоммон (1633-1685), был английским критиком, автором дидактической поэмы "Опыт о переводном стихе" (1684) и переводчиком на английский "Послания к Пизонам" Горация (1680).
39
Уильяме Уолше (1663-1708).