Размышления Горация и суждения, высказанные им некогда в "Послании к Августу", кажутся столь уместными в наши дни, что я не мог удержаться использовать их на благо моего Отечества. Автор полагает эти рассуждения достаточно серьезными для обращения к Государю, изображаемому им как носитель всех великих и добрых качеств, свойственных Монарху, которому римляне обязаны расширением своей Абсолютной Империи. Но для того чтобы сделать стихотворение истинно английским, я вознамерился добавить к этим качествам одно-два, привносящие лепту в счастье Свободного Народа и благоприятствующие процветанию наших соседей.
Из этого послания будет видно, что ученый мир впал в две ошибки: во-первых, полагая Августа Патроном Всех Поэтов, тогда как он не только запрещал всем художникам слова, кроме самых лучших, упоминать его, но и рекомендовал своим высшим чиновникам придерживаться того же правила: Admonebat Praetores, ne paterentur Nomen suum obsolefieri, etc[141]. И во-вторых, это послание рассматривали всего лишь как общий очерк Поэзии, в то время как на самом деле оно было апологией поэтов и преследовало цель побудить Августа к еще большему покровительству им. Гораций в настоящем послании защищает дело своих Современников и от вкуса Рима, склонного в те времена возвеличивать авторов минувших эпох, и от Двора и Знати, поддерживавших лишь тех, кто писал для театра, и, наконец, от самого Императора, полагавшего, что поэты не приносят пользы его правлению. Он показал (обозревая путь просвещения и изменения, каким был подвержен Римский Вкус), что знакомство с изящными искусствами Греции предоставило писателям его времени огромное преимущество по сравнению с предшественниками, что значительно улучшились нравы, что на смену поэтической вольности древних поэтов пришла умеренность, что комедия и сатира стали более справедливыми и целенаправленными, что все причудливые несуразности, не исчезнувшие еще с подмостков, были обязаны своим наличием единственно Испорченному Вкусу Знати, что поэты, при условии строгой регламентации их творчества, во многих отношениях полезны государству, - и пришел в конце концов к выводам, что сам Император зависит от них, имея в виду его славу в потомках. Мы узнаем далее из этого послания, что Гораций, искавший в нем высочайшего расположения, обращался к императору с подобающим достоинством и непринужденностью, справедливо осуждая низких льстецов и широко раскрывая перед ним собственную душу.
Великий человечества Патрон,
Радетель Мира нынешних времен,
На рубежи вернувший легионы,
А в Рим - Мораль, Искусства и Законы, -
Как Музе не воспеть тебя! Она
Благоговенья правого полна...
Эдвард и Генри, чтимые молвою,
И мудрый Альфред,[142] славой взыскан вдвое,
Закончили державные Дела:
Обуздан Галл, алчба его прошла,
Унижены враги, взяты Столицы,
Порядку время в Мире воцариться, -
Неблагодарен человек и плох...
Что Доблесть, если Зависть бродит рядом
И ест ее - до смерти - жадным взглядом;
Воистину - ее не истребит
Наивеликим подвигом Алкид![143]
Добычею быть Зависти - вот доля
Всех, кто восходит в ярком ореоле;
Лучи их - блеск обыденный мрачат;
Нам в Солнце Славы мил его закат.
Хвала тебе! хвала тебе всецело!
Поспела жатва - и хвала приспела.
Великий друг Свободы! во царях -
Превыше всех, кто памятен в веках!
Оракул, чье любое изреченье
Есть Истины святое Откровенье!
Ты чудо венценосное! С тобой
Не в силах вровень встать никто другой!
Но, Сир, не скрою: в нынешнюю пору
Все предались всеобщему раздору.
Мы славим то, что пусто и мертво.
Поэты как монеты: чем древнее,
Тем, ржавчиной изъедены, ценнее.
Все Чосера читают наизусть,
Негодник Скелтон разгоняет грусть,[144]
Твердят, читая Спенсера: "Однако!"
За вздор шотландских виршей лезут в драку,
И в память Бена хором поклялись,[145]
Что Музы с ним "у Дьявола" сошлись.
Пусть почитали славных предков греки,
Не стать ли нам мудрее в наши веки?
Не зря ж гордимся собственным трудом;
Мы строим, пишем, пляшем и поем,
Мы через обруч скачем - а на это
Нет у Афин достойного ответа.
Вино - с годами лучше. А стихи?
Бессмертье спишет с Барда все грехи?
Но если так случается, и часто, -
Тогда в какие сроки? Лет так за сто?
Когда поэту время в Пантеон.
"Столетний старец - классик, это ясно.
С подобным мненьем публика согласна".
А если годика недостает,
То кто он? Патриарх?.. Наоборот -
Наш - в девяносто девять - современник?
Как все коллеги, неуч и мошенник?
"Британской снисходительности мзда:
Годок иль два простим ему всегда".
Тогда года - за годом год - вручную,
Как щиплют конский хвост, щипать начну я,
Всю Древность, как сугробы, растоплю, -
И возрастом поэтов растоплю,
Как хворостом, печурку, - а в итоге
Венками удостою только Дроги.
Шекспир, о ком актер и театрал
Не вымолвят ни слова без похвал,
Писал не для бессмертья, а из денег.
Он в Пантеоне не герой, а пленник.
Он знал, что наша память коротка.
Кто помнит нынче Каули? Он с нами
Стремленьями, а вовсе не стихами;
Не Пиндар он,[146] тем менее Гомер,
Хоть дорог мне возвышенный пример.
"Но знамениты все! И несомненно!
Каких юнцов не учат строчкам Бена?
Каким дебатам не кладут конец,
Сказав: Бен мастер, а Шекспир творец,
У Каули открытая натура,
В Бомонте Флетчер встретил Диоскура,[147]
Был Шедуэлл[148] - стремительный порыв,
Уичерли зато нетороплив,
О чувствах пели Саутерн и Роу[149] -
И в верности клялись родному крову".
Се - Глас Народа. Очень странный глас.
Глас Господа он - но не каждый раз.
И почитает пьеской невеликой
"Беспечного супруга"... Как тупа,
Слепа к изъянам Прошлого толпа!
Что ж, наши Предки, полные отваги,
Нас превзошли - ив скверне и во благе.
На старцев Спенсер опирался сам;
Был хром стих Сидни там, где римский - прям;
Пел Мильтон Небу вызов и угрозу,
Но полз, как Змий, втираясь брюхом в прозу;
В остротах добиваясь остроты,
Он рушился с небесной высоты,
Хотя не трону слог его речистый,
Как делал Бентли,[150] на руку нечистый, -
Как и Шекспиру, впрочем, не в упрек
Обычай знать Шекспира назубок.
Во дни двух Карлов легкое занятье -
Стихосложенье - спелось с нашей знатью:
Спрат, Кэрью, Седли,[151]
Сановных сочинителей стихов,
Украсив строк бесплодную Пустыню
Одним Сравненьем где-то посредине
Иль озарившись Мыслию одной,
Писали вирши в тыщу миль длиной.
Мы пишем лучше, но куда как кратко,
И Критика - вот Краткости разгадка,
А старикам Закон не писан наш -
Им рукоплещут за любую блажь.
Иль берега блаженного Эйвона[152]
Не знали сорняков во время оно?
Трагедия! как только Беттертон[153]
(Он Трагиком великим наречен),
Велеречивый Бут[154] и остальные
Провозгласили имена былые
С нажимом и коверкая... Отцам
И тем неведом был подобный срам.
Нисколько на Былое не клевещем?
Дурной пример отцов перенимать
И, в путь пойдя, идти покорно вспять?
И ты, старинных россказней любитель
(В отличье от меня), - читатель, зритель, -
Пойми, что лишь завидует позер
И, славя старых, юным шлет укор.
Отнюдь не Греки этому виною:
Они-то не гнушались Новизною,
Античность - в свой расцвет - была нова.
На что нам Мертвых мертвые слова?
Едва восстановились Дни Покоя
И Карл вернул величье вековое,
Переиначив на заморский лад,[155] -
"Всяк жить, как он, любить, как он, был рад".
О Родине радея равнодушней,
Гордились пэры собственной Конюшней,
Солдаты стали галлами на вид,
В любом паже прорезался пиит.
Во мраморе возлюбленных ваяли,
Писали маслом, ткали гобелен
И к Сладострастью попадали в плен.
И диво ли, что с Музою игривой
За чашею сошелся Свет глумливый
И струны - то тревожны, то нежны -
Сердцам и душам стали вмиг нужны?
Но Англия шалунья, кто с ней сладит?
То призовет Монарха, то спровадит.
Сегодня Тори, завтра Виг в чести.
Сегодня пить, а завтра пост блюсти.
За Государя! Супротив Тирана!..
Короче говоря, непостоянна.
Бывало время - все вставали в Пять,
Хозяин раньше слуг стремился встать.
По твердо заведенному порядку,
Жена шла в церковь, сын писал в тетрадку;
Отец учил мужающих сынов
И Бога чтить, и доблести Отцов;
Все знали: роскошь гибелью чревата -
Но нынче век другой: и стар, и млад,
Богач и нищий, - все стихи строчат.
Отцы и деды, сыновья и внуки
Берут коль не Перо, то Книжку в руки;
Театром бредит весь прекрасный пол;
Не молятся - поют, садясь за стол.
Хулителю Искусств, мне стало худо:
Стихописанье хуже, чем простуда;
В который раз даешь себе обет,
Начав с Утра, отринуть этот бред -
А утром вновь строчишь остервенело
Все, что в мозгу и в сердце накипело.
Из подмастерьев вышли Мастера!
Не вдруг решил Уорд:[156] пришла пора.
Врачи проходят Курс Наук в Париже
(Изящным танцам не научат ближе)!
Кто, строя мост, не вбил ненужных свай?
Не Рипли же,[157]
Все учатся - но только не поэты.
Любой дурак готов писать куплеты.
И все же, Сир, беда невелика.
Крамолы нет в стихах наверняка.
И Глупость служит Разуму порою.
Кто песнь поет, тот занят лишь собою.
Пусть пишет, как примерный ученик, -
Он не восстанет, не начнет интриг.
Нет денег, нет читателей - не важно.
Он скажет: Вдохновенье непродажно.
О Мщенье он рассудит: чепуха.
Размерен, как размер его стиха,
Отшельник, он Садочку сложит оду,
Безропотно садясь на Хлеб и Воду.
Вы скажете: на что нам рифмоплет,
Ведь он с чужого голоса поет!
Но и Поэт, когда он с Музой дружит,
Не воин пусть, а все ж - Державе служит.
Что, как не песнь, дитя подхватит вмиг?
В чем мера есть и каждый слог на месте?
Воистину - стихи достойны чести.
Не плох Поэт, а плох он лишь тогда,
Когда Тирана славит без стыда,
Порочит Веру, развращает Нравы -
И нравятся Двору его забавы.
Несчастный Драйден! - Лжет Роскоммон! - Твой
Бессмертный лавр при Карле был трухой.
А в наши дни лишь слава Аддисона
(Не будь тщеславен он) незамутненна.
Он от дурного вкуса Юных спас,
Он Страсть заставил воевать за нас,
Он научил нас думам о Высоком
И Благо обратил в укор Порокам.
Ирландцы скажут: стих за них стоял,
В суде, да и в торговле выручал,
Он защищал Отчизну от навета.
В Ирландии чтут Свифта, чтут Поэта.
Он, как больную, врачевал Страну,
Он заклеймил Порок, он Честь восславил
И Луч Любви в бессмертие направил.
Но вел не он один людей из тьмы:
Как хорошо перевели Псалмы
Хопкинс и Стернхольд![158] Состраданье к сирым
Внушило силу благозвучным лирам, -
Благоговенье вызвал подвиг их. -
Олимпу по душе парнасский стих...
Поэзия труды и отдых скрасит,
От Папской власти нас обезопасит
И даже руку турка отведет.
Священник молит, а Певец поет -
И, кажется, моление - чудесней.
Но Небеса заслушаются песней.
Селяне, предки наши, в дни страды
Трудом и потом праведно горды,
Венчали жатву ежегодным Пиром -
Беспечной пляской, пением всем миром.
Пускался в непременный хоровод,
Повсюду смех звучал, стучали чаши -
Умели веселиться предки наши.
Шутили друг о дружке пресмешно,
Друзьями оставаясь все равно.
Не Время ли само возревновало,
Вложив в уста невинным шуткам жало?
Друг, ополчась на друга, дом на дом,
Вступили в тяжбу жалящим пером;
А побежденные в словесном споре
Уже взывали к Правосудью вскоре,
И Правосудье начинало мстить. -
Поэты, поскучнев, учились льстить,
А не язвить. - Лишь те, кто посмелее,
Не поступились Волею своею -
И вот Сатира в мире завелась,
И славит Благо, разгребая Грязь.
Мы Францию пленили. Но искусство
Французское пленило наши чувства.
Изысканность, безвестную до сих.
Уоллер перевел мосье Корнеля,
Но рифмы, с ним сравнимые на деле,
Лишь в Драиденовых строках зазвенели, -
Хоть кое в чем, на наш британский вкус,
Тем Драйден и хорош, что не француз.
Поэтика! о ней мы не грустили,
Пока Братоубийством путь торили;
Ведь и Корнель, и яростный Расин
К нам припозднились не на год один.
Не то чтоб мы трагедии не знали, -
Ведь Отвей был,[159] ведь был Шекспир вначале,
Но Отвей был не так уж и велик,
А у Шекспира был дурной язык.
И Драйден - при своем усердье - все же
Вычеркивать не научился тоже.
Иной вздохнет: а стоит ли огня
Комедии мышиная возня?
Как учит Жизнь, еще не извиненье.
Как редок в этом деле Идеал!
Глупцов ли Конгрив эдак обозвал?[160]
У Фаркера вульгарны диалоги,[161]
У Вана - сами замыслы убоги,[162]
Хоть шутки и не плохи. Метит в цель
Астрея:[163] все прямехонько в постель!
А Сиббер вообще ничем не блещет,[164]
Хоть публика ему и рукоплещет.
И пусть их Гонор непомерно яр,
У всех одна забота - Гонорар.
О вы! за славой мчащиеся вместе,
Ладьи сует под ветром пошлой лести.
Какую бурю подняли гребцы,
Идя ко дну, а метя - во дворцы!
Искатель Лавров отдыха не знает -
Волна то валит с ног, то поднимает;
Глядишь - иль разжирел, иль отощал.
Но самая ужасная Химера -
Чудовище Галерки и Партера.
Толпа. Чернь. Клака. Театральный люд,
Желаньем обесславить лучших лют,
Настроившийся с самого начала
На шум потехи, пакости, скандала.
Недаром Бриттам фарсы в самый раз.
Вкус Плебса вкусом Знати стал у нас. -
Вкус - вечный странник. Мысль его рождает,
Слух утверждает, Зренье насаждает. -
Театра нет; нет чувства, нет идей -
Лишь топот ног да ржанье лошадей.
Пошли балы, турниры, карнавалы,
Епископы, Герольды, Генералы -
И даже Триумфатор. Да какой!
Шут Сиббер в латах Эдварда! Герой!
Все до ушей зевают: вот потеха!
И Демокрит здесь помер бы со смеха.[165]
Как зрители. - Да как не побледнеть! -
Реви, дурной поэт! реви и дале,
Чтоб Слон с Медведем больше уважали!
Повесели и Голытьбу и Знать -
И благодарно примутся орать.
Не волчий вой, не грохот урагана
Над ледовитой бездной Океана -
Галерка и Партер благодарят
То Квина, то мисс Олдфилд за наряд[166] -
Не столько королевский, сколько гнусный,
А главное - убийственно безвкусный.
Бут вышел! Бей во все колокола.
А что сказал? Ни слова. О-ла-ла!
Что удалось в сегодняшнем спектакле?
Трон из фанеры и парик из пакли!
Но чтобы не сойти за ворчуна,
А то и за ревнивого вруна,
Я покажу - и окружу почетом -
Поэта в поединке с Рифмоплетом.
Он будит Страсть, любой избрав предмет
Своею темой, - радует, печалит,
То ужасом, то состраданьем жалит,
По воздуху мой ум перенося
В Афины, в Фивы, - зная все и вся!
Но не одна Игра Воображенья
Всеобщего достойна восхищенья;
Есть авторы (и к ним вниманья жду),
Которые с Дидактикой в ладу.
Иначе б на вершину Геликона
Мы не взбирались целеустремленно.
Что нашей Библиотекой слывет.
Пока не полн еще Мерлинов Грот?[167]
И все же Мысль не свойственна поэтам -
И я сейчас поведаю об этом.
Все дело в том, что мы куда странней
И сумасбродней остальных людей,
За что нас зачастую не выносят, -
Поем не то и не когда попросят;
Как публике подобное снести?
К тому же мы горды не по заслугам:
За строчку бьемся насмерть с лучшим другом,
Непосвященных яростно клянем
И перчим стих двусмысленным словцом.
Но главное, предерзостные твари,
Посланья посвящаем Государю -
И чаем: будем вознаграждены
Арендою и Местом от Казны.
Поем хвалы Героям и Победам
(Историки пускай плетутся следом) -
И ждем: нас призовут. Ведь повезло
Расину при Дворе и Буало.
Нельзя тебя не славить, Сир! Но это
Занятье для достойного Поэта.
Так назови его! Хоть обозначь!
Искусств Первосвященником назначь!
Как образ Карла уцелел доныне?
Усильями ваятеля Бернини.[168]
Нассау на послушном скакуне.[169]
Резец и Кисть работают на славу,
Хотя поэтам это не по нраву.
Отважный Вильям и страдалец Карл
Выходят, словно Блэкмор или Кварл.[170]
О Бене вслед за Деннисом заметим:
"Он и монарха делает медведем".
Но Полководец или Государь,
Во мраморе восславленные встарь,
Воистину воспеты - только Словом,
С Деяньями их вровень стать готовым.
Ах, только б мой Пегас не сплоховал,
Когда запеть о Сире час настал!
Ты мореход! Ты в битвах победитель!
Ты мирных дней высокий Вдохновитель!
Рев Варварства твоя смирила Речь:
Народы уронили ярый меч.
Как сном, объяв покоем Твердь Земную,
Кивком ты укротил и Хлябь Морскую.
Цари Востока пали пред тобой.
И лишь стихи Король ни в грош не ставит!
Я не из тех, кто лжет или лукавит
(А недостатка нет в них никогда,
И все они рифмуют без труда),
К тому же я - невольно пусть - печалю,
Когда я славлю, все твердят: я жалю -
Не отвязаться от таких слушков:
Так не чернит ничто, как Тушь глупцов,
А похвалы их отдают наветом,
Для вящей злобы чуть переодетым,
Гнусны льстецы - и падкие на Лесть.
И если Лесть в моем посланье есть, -
Его, как вздор, какой понаписали
О государях Юсден[171] и так дале,
Как палую пожухлую траву, -
Сир, прикажи похоронить во рву!
острой и гневной. Объяснялось это многими обстоятельствами — и личными мотивами, и литературными предпочтениями, и политической позицией Поупа, вошедшего в открытую конфронтацию с правительством Уолпола и двором Георга II. В 1733-1739 гг. Поуп публикует свои подражания посланиям, сатирам и одам Горация, которые, наряду со знаменитой "Дунсиадой", являют собой замечательные образцы его сатирической поэзии. "Подражание Первому посланию из второй книги Горация" было напечатано отдельным изданием в мае 1737 г. Его исправленный текст вошел во вторую часть второго тома собрания произведений Поупа, вышедшей в следующем, 1738 г. Имитируя послание римского поэта к императору Октавиану Августу, в котором Гораций касался вопросов литературной политики, Поуп создал произведение, едко иронизирующее над "британским Августом", Георгом II, презиравшим литературу и искусство. "Стрелы его сатиры взлетали ввысь", — говорил о Поупе Теккерей; поэт блистательно и бестрепетно бросал вызов тирании, лжи, тупости и невежеству.
Не дозволяйте преторам и другим властям упоминать себя, и т. д. (лат.).
Эдвард и Генри, чтимые молвою, // И мудрый Альфред... - Имеются в виду английские короли Эдуард III (13271377), Генрих V (1413-1422) и Альфред Великий (871-901).
Наивеликим подвигом Алкид! - Согласно преданию, Алкид - родовое имя мифического греческого героя Геракла, совершившего двенадцать великих подвигов.
Негодник Скелтон разгоняет грусть... - Джон Скелтон (1460-1529) - английский поэт, один из самых ранних представителей литературы английского Возрождения.
И в память Бена хором поклялись... - Имеется в виду английский драматург и поэт Бен Джонсон (1573-1637).
Не Пиндар он... - Пиндар (518-438 гг. до н. э.) - древнегреческий лирический поэт.
В Бомонте Флетчер встретил Диоскура... - Фрэнсис Бомонт (1584-1616) и Джон Флетчер (1579-1625) писали в соавторстве пьесы для труппы короля, став ее основными драматургами после ухода из театра Шекспира. Диоскуры - прозвище древнегреческих мифических героев-близнецов Полидевка и Кастора.
Был Шедуэлл... - Томас Шедуэлл (1642-1692) был одним из зачинателей английской комедии времен Реставрации.
О чувствах пели Саутерн и Роу... - Английские драматурги Томас Саутерн (1660-1746) и Николас Роу (1674-1718) были старыми друзьями Поупа.
Как делал Бентли... - Ричард Бентли (1662-1742), английский филолог и теолог, был главой Тринити-колледжа Кембриджского университета. В "споре о древних и новых", который в 90-х годах XVII в. разгорелся в Англии, Бентли защищал превосходство новой литературы.
Спрат, Кэрью, Седли... - Томас Спрат (1635-1713), епископ Рочестерский, математик, поэт и публицист, известен как автор "Истории королевского общества"; в своем стихотворчестве был эпигоном Каули. Томас Кэрью (15951639) - английский лирический поэт, которого Поуп называл "скверным Уоллером". Чарльз Седли (1639-1701) - лирический поэт, популярный в придворных кругах в период Реставрации.
Иль берега блаженного Эйвона... - В Стрэтфорде-на-Эйвоне родился великий английский поэт и драматург Вильям Шекспир.
...как только Беттертон... - Томас Беттертон (1635-1710) был ведущим трагическим актером английского театра эпохи Реставрации.
Велеречивый Бут... - Бартон Бут (1681-1733) - английский трагический актер.
И Карл вернул величье вековое, // Переиначив на заморский лад... - Имеется в виду Карл II, который во время английской республики жил во Франции, а в 1660 г. вернулся на английский престол; вместе с возвратившимися из эмиграции роялистами в жизнь английского высшего общества проникли нравы и обычаи французского двора.
Не вдруг решил Уорд... - Джошуа Уорд (16851761) был врачом-шарлатаном, привезшим из Франции патентованные капли и пилюли, с помощью которых осуществлял лечение; ему покровительствовал сам король; приемы лечения Уорда были в то время предметом самых различных толков.
Не Рипли же... - Томас Рипли (?-1758), плотник, был обязан своей карьере архитектора премьер-министру Уолполу.
Хопкинс и Стернхольд! - Джон Хопкинс (?-1570) и Томас Стернхольд (?-1549) были авторами переводов на английский язык Псалмов Давида.
Глупцов ли Конгрив эдак обозвал? - К глупцам Поуп, вероятно, относит Бриска и Уитвуда - персонажей пьес "Двойная игра" и "Так поступают в свете" английского драматурга Уильяма Конгрива (1670-1729). О характере Уитвуда Конгрив писал, что он смешон не в силу своей природной глупости, а больше из-за желания во что бы то ни стало выказать свой ум.
У Фаркера вульгарны диалоги... - Джордж Фаркер (1678-1707) - английский драматург.
У Вана - сами замыслы убоги... - Упоминается английский драматург Джон Ванбру (1664-1726).
Астрея... - Имеется в виду английская писательница Афра Бен (1640-1689).
"Дунсиаде" огонь уничтожающей критики.
И Демокрит здесь помер бы со смеха. - Образ смеющегося Демокрита восходит к сведениям о его жизни, дошедшим до нас из эпохи эллинизма: древнегреческому философу Демокриту (460-370 гг. до н. э.) прозвище "Насмешник" дали его сограждане, которых он постоянно высмеивал (Элиан. Пестрые рассказы. IV, 20).
То Квина, то мисс Олдфилд за наряд... - Упоминаются английский актер Джеймс Квин (1693-1766) и актриса Энн Олдфилд (1683-1730).
Пока не полн еще Мерлинов Грот... - Этот грот был расположен в королевском парке в Ричмонде; в нем находилось небольшое, но ценное собрание книг.
Как образ Карла уцелел доныне? // Усильями ваятеля Бернини. - Имеется в виду бюст английского короля Карла I, сделанный в Риме архитектором и скульптором Лоренцо Бернини в 1636-1637 гг. с портрета короля кисти Ван Дейка.
Выходят, словно Блэкмор или Кварл. - Ричард Блэкмор (см. коммент, к с. 83) был врачом при дворе Вильгельма III (за что и был возведен в рыцарское достоинство), поэтом и литератором. Фрэнсис Кварл (1592-1644) - английский поэт и прозаик; он был сторонником роялистской партии, во время гражданской войны разорился и умер в бедности.
О государях Юсден... - Лоренс Юсден (1688-1730) был поэтом-лауреатом, писавшим оды ко дню рождения короля.