Фараон.
Книга вторая.
Глава 4

4

Верхом, сопровождаемый несколькими офицерами, ехал наследник в Бубаст, знаменитую столицу нома Хабу.

Прошел месяц паони и начался эпифи (апрель - май). Солнце стояло высоко, предвещая тяжелую для Египта знойную пору. Несколько раз уже налетал страшный ветер пустыни. Люди и животные падали от жары, а на траву и деревья ложилась серая пыль, которая убивает растения.

Кончился сбор роз, и теперь их перерабатывали на масло, в полях убрали хлеба и клевер. Колодезные журавли непрерывно черпали илистую воду, чтобы оросить пашни и подготовить их к новому посеву. Начинался сбор фиг и винограда.

Воды Нила шли на убыль, каналы обмелели и распространяли зловоние. Над всей страной носилась тончайшая пыль, а с неба струились потоки жгучих солнечных лучей.

Несмотря на это, наследник был доволен. Ему наскучила жизнь кающегося; он тосковал по пирушкам, женщинам, шумной веселой жизни.

Местность здесь была плоская и изрезанная каналами, но довольно живописная. В номе Хабу жили не коренные египтяне, а потомки храбрых гиксосов, некогда покоривших Египет и управлявших им в течение ряда веков.

Чистокровные египтяне презирали этих потомков изгнанных победителей. Рамсес, однако, смотрел на них с удовольствием. Это были рослые, сильные люди с гордой осанкой и мужественным лицом. Они не падали ниц перед наследником и офицерами, как египтяне, и смотрели на знатных молодых людей без страха, но и без неприязни. На спине у них не видно было рубцов от палочных ударов: писцы побаивались их, зная, что гиксос отвечает ударом на удар, а иногда даже убивает своего притеснителя. Кроме того, гиксосы пользовались покровительством фараона, так как их население поставляло лучших солдат.

По мере приближения к городу, храмы и дворцы которого видны были из-за облака пыли, словно сквозь дымку, местность становилась все оживленнее. По широкому тракту и соседним каналам перевозили скот, пшеницу, плоды, вино, цветы, хлеб и множество других предметов, необходимых в быту. Поток людей и товаров, стремившийся по направлению к городу, густой и шумный, как под Мемфисом в дни больших праздников, был в этих местах обычным явлением. Вокруг Бубаста круглый год царила базарная суета, утихавшая только ночью.

Причина этого была простая: город славился древним храмом Ашторет, привлекавшим толпы паломников со всей западной Азии. Без преувеличения можно сказать, что под Бубастом ежедневно располагалось в палатках и под открытым небом до тридцати тысяч чужеземцев: шасу или арабов, финикиян, иудеев, филистимлян, хеттов, ассирийцев и других. Египетское правительство благосклонно относилось к паломникам, приносившим ему значительный доход, жрецы терпели их, а население соседних номов вело с ними оживленную торговлю.

Еще за час пути до города стали попадаться мазанки и палатки приезжих, разбитые на голой земле. По мере приближения к Бубасту число их все возрастало и все чаще попадались на дороге их обитатели. Одни готовили пищу под открытым небом, другие толпились вокруг лавок, где продавались прибывавшие непрерывно товары, третьи целыми процессиями направлялись к храму. То там, то здесь показывали свое искусство укротители зверей, заклинатели змей, атлеты, танцовщицы и фокусники, собирая вокруг себя толпы народа. Над всей этой толпой царил зной и неумолкающий гул.

У городских ворот Рамсеса встретили его придворные, а также номарх нома Хабу с чиновниками. Однако встреча была настолько холодна, что удивленный наместник шепнул Тутмосу:

-- Что это вы смотрите на меня, точно я приехал обличать и наказывать?

-- Потому что у тебя, государь, -- ответил его любимец, -- вид человека, который пребывал все время с богами.

Он был прав. Аскетическая ли жизнь или общество ученых жрецов, а может быть, и длительные размышления изменили Рамсеса. Он похудел, кожа его потемнела, выражение лица стало серьезным, а осанка - степенной. За несколько недель он постарел на целые годы.

вокруг небольшого дворца, кого-то ожидая.

-- Что здесь происходит? -- спросил Рамсес у номарха, неприятно задетый равнодушием населения.

-- Здесь проживает Хирам, -- ответил номарх, -- тирский князь. Человек милосердный, он каждый день раздает щедрую милостыню, и потому сюда сбегаются нищие.

Наследник повернулся на лошади и, посмотрев, сказал:

-- Я вижу здесь работников фараона. Они тоже приходят к финикийскому богачу за милостыней?

Несколько дней продолжались пиршества в честь наследника. Но на этих пиршествах не хватало веселья и не раз случались неприятные происшествия.

Как-то одна из женщин наследника, танцуя перед ним, расплакалась. Рамсес обнял ее и спросил, что с ней.

-- Повелитель, я и мои подруги - мы все родом из знатных семей, мы принадлежим тебе, и нам должны оказывать уважение...

 Разумеется, -- ответил царевич.

-- А между тем твой казначей ограничивает наши расходы. Он хочет даже лишить нас служанок, без которых мы не можем ни умыться, ни причесаться.

Рамсес призвал казначея и строго пригрозил ему, повелев исполнять все требования высокородных девиц.

Казначей пал ниц перед наместником и обещал дать им все, что они потребуют.

Спустя несколько дней вспыхнули беспорядки среди дворцовых рабов, которые жаловались, что их лишают вина.

Наследник и на этот раз распорядился, чтобы были выполнены требования просителей. Однако вскоре его разбудили утром громкие крики у самых ворот дворца. Рамсес спросил, в чем дело. Воин, стоявший в карауле, объяснил, что собрались царские работники и требуют не выплаченное им жалованье.

Призвали казначея, и Рамсес гневно на него обрушился.

-- Что у вас тут творится? -- кричал он. -- С тех пор как я приехал, нет дня, чтобы мне не жаловались на обиды. Если так будет продолжаться, я назначу следствие и положу конец вашему воровству!

Казначей, дрожа, пал ниц и простонал:

 Убей меня, господин, но что я могу сделать, когда твоя казна, твои амбары и скотные дворы пусты?

Несмотря на весь свой гнев, наместник понял, что казначей, может быть, и не виноват. Он велел ему удалиться и призвал Тутмоса.

-- Послушай, -- обратился он к своему любимцу, -- тут творятся дела, которых я не понимаю и к которым не привык: мои воины и царские работники не получают жалованья, моих женщин ограничивают в расходах. Когда же я спросил казначея, что это значит, он ответил, что у нас нет ничего ни в казне, ни на скотных дворах.

-- Он сказал правду.

-- Как так? -- вспыхнул Рамсес. -- На мое путешествие царь отпустил двести талантов товарами и золотом. Неужели все это растрачено?

 Да, -- ответил Тутмос.

-- Каким образом? На что? -- возмутился наместник. -- Ведь на всем пути нас принимали у себя номархи?

-- Но мы им за это платили.

-- Значит, это плуты и воры, если они делают вид, будто принимают нас, как гостей, а потом обирают!

-- Не сердись, -- сказал Тутмос, -- я тебе все объясню.

 Садись.

-- Ты знаешь, что я уже месяц получаю стол из твоей кухни, пью вино из твоих кувшинов и ношу твое платье?

-- Ты имеешь на это право.

-- Но раньше я никогда этого не делал. Я жил, одевался и развлекался на свой счет, чтобы не обременять твоей казны. Правда, ты частенько платил мои долги, но это была лишь часть моих расходов.

 Не стоит вспоминать о долгах.

-- В подобном же положении, -- продолжал Тутмос, -- находится больше десятка знатных молодых людей твоего двора. Они живут на твой счет, потому что у них ничего нет.

-- Когда-нибудь я их щедро одарю, -- перебил наследник.

-- Так вот, -- пояснял далее Тутмос, -- мы черпаем из твоей казны, потому что нас заставляет нужда, и то же самое делают номархи. Если бы они могли, то устраивали бы для тебя пиршества и приемы на свой счет. Но, когда пировать не на что, приходится от этого отказываться. Неужели же ты и сейчас назовешь их ворами?

Рамсес, задумавшись, ходил по комнате.

 Да, я слишком поспешно осудил их, -- ответил он. -- Гнев затуманил мне глаза. Но все-таки я не хочу, чтобы мои придворные, воины и работники были в обиде. А так как все мои запасы исчерпаны, то надо сделать заем. Ста талантов, я думаю, хватит. Как ты полагаешь?

-- Я думаю, что нам никто не даст взаймы ста талантов, -- тихо ответил Тутмос.

Наместник надменно посмотрел на него.

-- Это так отвечают сыну фараона? -- спросил он.

-- Можешь прогнать меня, -- сказал печальным голосом Тутмос, -- но я сказал правду. Сейчас нам никто не даст взаймы, потому что некому это сделать.

 А на что же Дагон? -- удивился наследник. -- Разве его нет при моем дворе? Уж не умер ли он?

-- Дагон в Бубасте, но он целые дни вместе с другими финикийскими купцами проводит в храме Ашторет, в покаянии и молитвах.

-- С чего это на него нашло такое благочестие? Разве оттого, что я был в храме, мой ростовщик тоже считает необходимым беседовать с богами?

Тутмос заерзал на табурете.

-- Финикияне, -- заявил он, -- встревожены, даже удручены известиями...

 О чем?

-- Кто-то распустил сплетню, будто, когда ты взойдешь на престол, финикияне будут изгнаны, а имущество их конфисковано в пользу казны.

-- Ну, до этого у них еще много времени, -- сказал с усмешкой наследник.

У Тутмоса был такой вид, будто он что-то хочет сказать, но не решается.

 Ходят слухи, -- проговорил он наконец, понизив голос, -- что здоровье его святейшества, -- да живет он вечно! -- сильно пошатнулось...

 Это неправда! -- перебил встревоженный царевич. -- Я знал бы об этом.

-- А между тем жрецы тайно молятся об исцелении фараона, -- шептал Тутмос. -- Я знаю достоверно.

Рамсес был поражен.

-- Как, -- воскликнул он, -- мой отец тяжело болен, жрецы совершают молебствия, а я до сих пор ничего не знаю?

-- Говорят, что болезнь царя может продлиться целый год.

-- Э, ты слушаешь сказки и волнуешь меня. Расскажи мне лучше про финикиян, это интереснее.

-- Я слышал только то, что и все: будто ты, пребывая в храме, убедился в коварстве финикиян и дал клятву изгнать их.

-- В храме? -- повторил наследник. -- Кто же может знать, в чем я убедился и какое решение принял в храме?

Тутмос пожал плечами и промолчал.

 Неужели и там предательство? -- прошептал наследник. -- Позови ко мне Дагона, -- сказал он вслух, -- я должен найти источник этих сплетен и положить им конец.

-- И хорошо сделаешь, государь, -- ответил Тутмос, -- ибо весь Египет встревожен. Уже сейчас не у кого занимать деньги, а если эти слухи укрепятся, вся торговля станет. Наша аристократия обнищала, и не видно выхода из этого положения. Да и твой двор, господин, испытывает во всем недостаток. Еще месяц - и то же может случиться с царским двором...

-- Молчи, -- перебил его Рамсес, -- и немедленно позови ко мне Дагона.

Тутмос поспешил уйти. Но ростовщик явился к наместнику лишь вечером. На нем был белый хитон с черной каймой.

-- С ума вы посходили? -- вскричал наследник, увидев его в таком наряде. -- Я тебя сейчас развеселю! Мне нужно немедленно сто талантов. Ступай и не показывайся мне на глаза, пока не устроишь это дело!..

-- Что это значит? -- спросил наследник с раздражением.

-- Господин, -- ответил Дагон, опускаясь на колени, -- возьми все мое имущество, продай меня и мою семью, все возьми, даже жизнь... Но сто талантов! Откуда мне взять сейчас такие деньги? Их нет ни в Египте, ни в Финикии...

Наследник расхохотался:

-- Сет опутал тебя, Дагон! Неужели и ты мог поверить, что я хочу изгнать вас?

-- Где же мне знать? Я простой купец и твой раб. И достаточно одного лунного месяца, чтобы все пошло прахом - и жизнь моя и богатство.

 Да объясни ты мне, что это значит? -- спросил, потеряв терпение, наследник.

-- Я не знаю, что сказать тебе. А если бы даже и знал, то великая печать наложена на уста мои... Сейчас я только молюсь и проливаю слезы.

"Разве финикияне тоже молятся?" - подумал Рамсес.

 Если я не в силах оказать тебе никакой услуги, -- продолжал Дагон, -- то дам, по крайней мере, добрый совет: здесь, в Бубасте, проживает знаменитый тирский князь Хирам, человек старый, умный и очень богатый. Призови его и попроси у него сто талантов. Может быть, он окажет тебе услугу...

Ничего не добившись от Дагона, Рамсес отпустил его, пообещав отправить послов к Хираму.