Фараон.
Книга третья.
Глава 16

16

Двадцатого паопи Мемфис имел торжественный, праздничный вид. Приостановились все дела, и даже носильщики не носили тяжестей. Все население высыпало на площади и улицы или толпилось вокруг храмов, главным образом у капища Птаха, наиболее укрепленного. Там собрались духовные и светские сановники с Херихором и Мефресом во главе. Неподалеку от храмов войска стояли вольным строем для того, чтобы солдаты могли переговариваться с народом.

Среди простонародья и солдат ходили многочисленные разносчики с корзинами хлеба, с кувшинами и кожаными мехами с вином. Угощали всех даром. Если же кто спрашивал, почему не берут платы, некоторые отвечали, что фараон угощает своих подданных. Другие же говорили:

-- Ешьте и пейте, правоверные египтяне! Кто знает, доживем ли мы до завтрашнего утра.

Это были разносчики, нанятые жрецами.

Здесь шныряло много всяких подосланных лиц. Одни убеждали своих слушателей, что жрецы бунтуют против фараона и даже хотят отравить его за то, что он обещал народу седьмой день отдыха. Другие нашептывали, что фараон сошел с ума и вступил в заговор с иноземцами на погибель храмам и Египту. Первые подстрекали народ напасть на храмы, где жрецы и номархи совещаются о том, как больше поприжать работников и крестьян. Вторые высказывали опасение, что если нападут на храмы, то случится великое бедствие...

Неизвестно откуда у стен храма Птаха появилось несколько толстенных бревен и груды камней.

Степенные мемфисские горожане, расхаживавшие в толпе, ни на минуту не сомневались, что народное волнение вызвано искусственно. Мелкие писцы, полицейские, офицеры рабочих полков и переодетые десятники даже не скрывали ни своего официального положения, ни того, что хотят заставить народ завладеть храмами. С другой стороны, парасхиты, нищие храмовые служки и низшие жрецы, хотя и старались не выдать себя, однако каждый видел, что и они подстрекают народ к насилию.

Горожане были удивлены таким поведением жреческой партии, и вчерашний энтузиазм народа начинал остывать. Родовитые египтяне не могли понять, в чем тут дело и кто в действительности вызывает беспорядки. Хаос увеличивался благодаря юродивым святошам, которые, бегая нагишом по улицам, терзали до крови свое тело и оглашали воздух воплями:

-- Горе Египту! Безбожие перешло всякую меру, и близится час суда! Боги покарают гордыню беззакония!

простой народ, а не солдаты. Солдатам и так предстояло много дела.

Но толпа, несмотря на призывы агитаторов и раздаваемое даром вино, колебалась; крестьяне думали, что начнут ремесленники, ремесленники - что крестьяне, и все чего-то ждали.

Вдруг около часа пополудни из переулков хлынула к храму Птаха пьяная толпа, вооруженная топорами и дубинами. Это были рыбаки, греческие матросы, пастухи, ливийские бродяги, даже каторжники из рудников Турры. Во главе шел человек исполинского роста с факелом. Он остановился у ворот храма и громовым голосом обратился к народу:

-- А знаете вы, правоверные, о чем совещаются тут верховные жрецы и номархи? Они хотят заставить его святейшество фараона Рамсеса лишить работников еще одной ячменной лепешки в день, а крестьян обложить новыми податями по драхме на душу. Верьте мне, говорю вам, вы поступаете глупо и подло, когда стоите здесь сложа руки. Пора наконец выловить храмовых крыс и отдать их в руки фараона, господина нашего, против которого сговариваются безбожники. Если нашему повелителю придется смириться перед советом жрецов, кто тогда заступится за честной народ?

-- Он правильно говорит! -- раздались голоса в толпе.

 Фараон велит дать нам седьмой день отдыха!

-- И наделить нас землей!

-- Он всегда сочувствовал простому народу! Помните, как два года назад он освободил крестьян, отданных под суд за нападение на усадьбу еврейки?

-- Я сам видел, как он тогда избил писца, взимавшего с крестьян незаконные поборы.

-- Да живет вечно повелитель наш, Рамсес Тринадцатый, покровитель угнетенных!

 Смотрите! -- послышался голос издалека. -- Скотина сама возвращается с пастбищ, как будто близится вечер...

-- Какое нам дело до скотины! Валяй на жрецов!

-- Эй вы! -- крикнул исполин у ворот храма. -- Лучше откройте нам добром; мы хотим знать, о чем совещаются жрецы с номархами.

-- Откройте, а то мы высадим ворота!

-- Странное дело, -- говорили поодаль, -- птицы садятся на деревья, словно готовятся ко сну. А ведь сейчас только полдень...

 В воздухе чуется что-то недоброе...

-- Боги! Уж ночь надвигается, а я еще не нарвала салата к обеду, -- спохватилась какая-то девушка.

Но все эти замечания заглушил крик пьяной банды и стук бревен, ударяющих в бронзовые ворота храма.

Если б толпа меньше глазела на громил, она успела бы заметить, что в природе происходит что-то необыкновенное: солнце сияло, на небе не было ни единой тучки, но, несмотря на это, яркий день стал меркнуть, и повеяло холодом.

-- Давайте еще бревно! -- кричали осаждавшие храм. -- Ворота поддаются!

 Ну-ка крепче! Еще раз!

Стоявшая кругом толпа ревела, как буря. Кое-где отрывались от нее небольшие группы и присоединялись к осаждающим, пока, наконец, вся она не придвинулась к храму.

Несмотря на полдень, тьма сгущалась. В садах храма Птаха запели петухи. Но ярость толпы была уже так велика, что мало кто замечал эти перемены.

-- Смотрите, -- взывал какой-то нищий, -- вот приближается день суда. Боги... - Он хотел продолжать, но, получив удар дубинкой по голове, упал на месте.

На стены храма стали карабкаться голые, но вооруженные фигуры. Офицеры отдали команду приготовиться к атаке в уверенности, что скоро придется поддержать штурм толпы.

 Что это значит? -- перешептывались солдаты, поглядывая на небо. -- Нет ни одной тучки, а кругом - точно гроза?

-- Бей! Ломай! -- кричали у ворот храма.

Удары бревен в ворота участились.

В эту минуту на террасе, возвышавшейся над воротами, появился Херихор, окруженный свитой жрецов и светских сановников. Верховный жрец был в золотом облачении и в митре Аменхотепа, обвитой царским уреем.

Херихор посмотрел на необозримую толпу народа, окружавшую храм, и, обращаясь к ней, сказал:

 Кто бы вы ни были, истинно верующие или язычники, именем богов призываю вас оставить храм...

Шум толпы внезапно стих, и слышны были только удары бревен о бронзовые створы, но вскоре и они прекратились.

-- Откройте ворота! -- крикнул снизу великан. -- Мы хотим проверить, не замышляете ли вы там измены против нашего государя!

-- Сын мой! -- ответил Херихор. -- Пади ниц и моли богов, чтобы они простили тебе кощунство.

-- Это ты моли богов, чтобы они тебя защитили! -- крикнул предводитель толпы и, схватив камень, бросил его вверх, метя в жреца.

У стоявших поблизости вырвался крик ужаса; задние ряды, не зная, что случилось, ответили на него смехом и проклятиями.

-- Ломайте ворота! -- кричали сзади, и град камней полетел в сторону Херихора и его свиты.

Херихор поднял обе руки. Когда же толпа снова стихла, верховный жрец громко воскликнул:

-- Боги! Под вашу защиту отдаю святые храмы, против которых выступают изменники и святотатцы.

-- Отвращаю лик свой от проклятого народа, и да низойдет на землю тьма!

И свершилось что-то ужасное. С каждым словом солнце утрачивало свою яркость... При последнем же стало темно, как ночью. В небе зажглись звезды, а вместо солнца стоял черный диск в кольце огня.

Неистовый крик вырвался из многих тысяч грудей. Штурмовавшие ворота бросили бревна, крестьяне пали наземь...

-- Настал день суда и смерти! -- послышался стонущий голос в конце улицы.

 Боги! Пощадите! Святой муж, отврати от нас беду! -- завопила толпа.

-- Горе солдатам, исполняющим приказание безбожных начальников! -- возгласил громкий голос из храма.

В ответ на это весь народ пал ниц, а в двух полках, стоявших перед храмом, возникло замешательство. Ряды расстроились, солдаты бросили оружие и без памяти кинулись к реке. Одни натыкались в темноте на стены домов и разбивали головы, другие падали на мостовую под ноги своих же товарищей. Спустя несколько минут вместо сомкнутых колонн на площади остались лишь брошенные в беспорядке копья и секиры, а у входов в переулки лежали груды раненых и трупов.

Ни одно проигранное сражение не кончалось еще такой катастрофой.

-- Боги! Боги! -- стонал и плакал народ. -- Пощадите невинных!

 Осирис! -- воскликнул с террасы Херихор. -- Яви лик свой несчастному народу.

-- В последний раз внемлю я мольбе моих жрецов, ибо я милосерд, -- ответил неземной голос из храма.

В ту же минуту тьма рассеялась, и солнце обрело прежнюю яркость.

Новый крик, новые Вопли, новые молитвы прозвучали в толпе. Опьяненные радостью люди приветствовали воскресшее солнце. Незнакомые падали друг другу в объятия. И все на коленях ползли к храму приложиться к его благословенным стенам.

Над воротами стоял достойнейший Херихор, устремив взор к небесам; двое жрецов поддерживали его святые руки, которыми он разогнал тьму и спас народ от гибели.

воротами появлялся верховный жрец храма с причтом, проклинал безбожников и низводил на землю тьму. Когда же толпа разбегалась в смятении или падала ниц, верховные жрецы молились Осирису, чтоб он явил свой лик, и яркость дня снова возвращалась на землю.

Таким образом, благодаря затмению солнца премудрая жреческая партия уже и в Нижнем Египте поколебала авторитет Рамсеса XIII. За несколько минут правительство фараона, само того не зная, очутилось на краю пропасти. Спасти его мог только великий ум и точное знание положения. Но этого-то и недоставало в царском дворце, где в самую трудную минуту начал всевластно господствовать случай.

Двадцатого паопи фараон встал с восходом солнца и, чтобы быть поближе к театру военных действий, перебрался из главного дворца в небольшую усадьбу, расположенную недалеко от Мемфиса. С одной стороны усадьбы находились казармы азиатских войск, с другой - павильон Тутмоса и его супруги, красавицы Хеброн. Рамсеса сопровождали туда верные ему вельможи и первый гвардейский полк, к которому фараон питал безграничное доверие.

Рамсес XIII был в прекрасном расположении духа. Он принял ванну, с аппетитом позавтракал и стал выслушивать гонцов, каждые четверть часа прибегавших из Мемфиса. Их сообщения были однообразны до скуки: верховные жрецы и несколько номархов с Херихором и Мефресом во главе заперлись в храме Птаха. Армия преисполнена бодрости, народ волнуется. Все благословляют фараона и ожидают приказа к нападению.

Когда в девять часов четвертый гонец повторил то же самое, фараон нахмурился.

 Чего они ждут? -- спросил он. -- Пускай немедленно начинают штурм.

Гонец ответил, что еще не собрались вожаки толпы, которая должна напасть на храм и выломать бронзовые ворота.

Это объяснение не понравилось фараону. Он покачал головой и отправил в Мемфис офицера с приказанием ускорить штурм.

-- Почему они медлят? -- сказал он. -- Я думал, что мои солдаты разбудят меня известием о взятии храмов... В подобных случаях быстрота действий - непременное условие успеха.

Офицер уехал, но у храма Птаха ничего не изменилось.

Можно было подумать, что чья-то чужая воля задерживает исполнение приказов.

В десять часов утра прибыли носилки с царицей Никотрисой. Досточтимая царица-мать почти насильно ворвалась в комнату сына и со слезами упала к его ногам.

-- Что случилось, матушка? -- спросил Рамсес, с трудом скрывая раздражение. -- Ты забыла, что женщинам не место в лагере?

-- Сегодня я не уйду отсюда и не оставлю тебя ни на минуту! -- воскликнула она. -- Правда, ты сын Исиды и пользуешься ее покровительством. Но, несмотря на это, я умру от беспокойства.

 А что мне угрожает? -- спросил фараон, пожимая плечами.

-- Жрец, наблюдающий звезды, -- ответила со слезами царица, -- сказал одной из прислужниц, что если сегодня... если этот день пройдет для тебя благополучно, ты будешь жить и царствовать сто лет.

-- Вот как? Где же этот человек, так хорошо осведомленный о моей судьбе?

-- Бежал в Мемфис.

Фараон задумался и сказал, улыбнувшись:

 Как у Содовых озер мы не боялись стрел и камней ливийцев, так сегодня нам не страшны угрозы жрецов... Будь покойна, матушка... Пустая болтовня, даже жрецов, менее опасна, чем стрелы и камни.

Из Мемфиса прибежал новый гонец с донесением, что все обстоит благополучно, но... толпа еще не выступила...

На красивом лице фараона появились признаки гнева.

Тутмос успокоил повелителя:

-- Народ - не армия. Он не умеет собираться в назначенный час и не слушается команды. Если бы полкам было поручено занять храмы, они были бы уже там...

 Ты забыл, -- заметил Рамсес, -- что по моему приказу армия должна была не нападать, а защищать храмы от толпы.

-- Из-за этого и запаздывают действия, -- не без раздражения ответил Тутмос.

-- Вот они - царские советники! -- вырвалось у царицы. -- Фараон поступает мудро, беря под свою защиту богов, а вы поощряете его к насилию!

Кровь ударила Тутмосу в голову. К счастью, адъютант вызвал его из комнаты и сообщил, что у ворот задержан пожилой человек, который желает говорить с его святейшеством.

-- У нас сегодня, -- ворчал адъютант, -- каждый хочет попасть прямо к фараону, как будто фараон хозяин харчевни...

Пожилым человеком, которого задержала стража, оказался финикийский князь Хирам. На нем был запыленный солдатский плащ; видно было, что он устал и раздражен.

Тутмос велел пропустить его, и когда они остались одни в саду, сказал ему:

-- Я думаю, достойнейший, что, пока ты примешь ванну и переоденешься, я испрошу для тебя аудиенцию у его святейшества.

Хирам сдвинул седые брови, глаза его еще сильнее налились кровью.

 После того, что я видел, -- ответил он резко, -- я могу обойтись без аудиенции.

-- У тебя ведь с собой письма верховных жрецов к ассирийцам?

-- На что вам эти письма, когда вы помирились со жрецами?

-- Что ты говоришь, достойнейший? -- удивился Тутмос.

-- Я знаю, что говорю! -- ответил Хирам. -- Вы взяли десятки тысяч талантов у финикиян будто бы для того, чтобы освободить Египет от власти жрецов, а теперь грабите нас и убиваете! Посмотри, что творится от моря до первых порогов: повсюду ваша чернь преследует финикиян, как собак, -- и это приказ жрецов...

 Ты с ума сошел, финикиянин! В эту самую минуту наш народ осаждает храм Птаха в Мемфисе.

Хирам махнул рукой.

-- Вам не взять его! -- ответил он. -- Вы обманываете нас или сами обмануты. Вы предполагали захватить Лабиринт и его сокровищницу двадцать третьего паопи. А тем временем растрачиваете силы у храма Птаха, а дело с Лабиринтом у вас пропало... Что тут творится? Где тут рассудок? -- продолжал, волнуясь, финикиянин. -- Зачем штурмовать пустые здания? Это может привести только к тому, что будет усилена охрана Лабиринта!

-- Возьмем и Лабиринт! -- воскликнул Тутмос.

-- Ничего вы не возьмете! Ничего! Лабиринт мог взять только один человек, которому помешает ваш сегодняшний провал в Мемфисе.

-- Так скажи же, в чем дело? -- спросил он Хирама.

-- В беспорядке, который у вас тут царит. В том, что вы уже не правительство, а кучка офицеров и вельмож, которых жрецы гонят, куда хотят. Вот уже три дня во всем Нижнем Египте царит такое смятение, что чернь громит нас, финикиян, ваших единственных друзей. А почему? Потому что бразды правления выпали из ваших рук и уже подхвачены жрецами.

-- Ты говоришь так, потому что не знаешь положения, -- ответил Тутмос. -- Жрецы восстали и натравливают народ на финикиян, но власть в руках фараона, и все происходит по его приказу.

-- И сегодняшний штурм храма Птаха? -- спросил Хирам.

 Да, -- сказал Тутмос, -- я сам присутствовал на тайном совете, на котором фараон отдал приказ завладеть храмами сегодня вместо двадцать третьего.

-- Ну, -- воскликнул Хирам, -- тогда я заявляю тебе, начальник гвардии, что вы пропали! Ибо мне достоверно известно, что сегодняшний штурм был решен на заседании верховных жрецов и номархов, состоявшемся в храме Птаха тринадцатого паопи.

-- Зачем же им было договариваться о нападении на самих себя? -- спросил с насмешкой Тутмос.

-- Должно быть, это им нужно. А что они лучше ведут свои дела, чем вы, -- в этом я убедился.

Дальнейший разговор прервал адъютант, позвавший Тутмоса к фараону.

 Ах да! Чуть не забыл. Ваши солдаты задержали жреца Пентуэра, который хочет сообщить фараону что-то важное, -- сказал Хирам.

Тутмос схватился за голову и тотчас же послал адъютанта разыскать Пентуэра. Затем пошел к фараону и, вернувшись, предложил финикиянину следовать за ним.

Войдя к фараону, Хирам застал там царицу Никотрису, главного казначея, верховного писца и нескольких военачальников. Рамсес XIII нервно ходил по комнате.

-- Вот оно - несчастье фараона и Египта! -- воскликнула царица, указывая на финикиянина.

-- Высокочтимая государыня, -- ответил, не смутившись и кланяясь ей, Хирам, -- время покажет, кто был верным, а кто дурным слугой фараона.

-- У тебя с собой письма Херихора к Ассирии?

Финикиянин достал из-под одежды пакет и молча отдал его фараону.

-- Вот это мне и нужно было! -- воскликнул, торжествуя, фараон. -- Надо немедленно объявить народу, что верховные жрецы предали государство.

-- Сын мой! -- взмолилась царица. -- Тенью отца, нашими богами, заклинаю тебя - воздержись на несколько дней с этим объявлением. Надо быть очень осторожным с дарами финикиян.

 Государь, -- вставил Хирам, -- можешь даже сжечь эти письма. Для меня они не имеют никакой ценности.

Фараон подумал и спрятал пакет на груди.

-- Ну, что ты слышал в Нижнем Египте? -- спросил он Хирама.

-- Повсюду громят финикиян, -- ответил тот. -- Дома наши разрушают, имущество расхищают, и убито уже много людей.

-- Я слышал! Это дело жрецов.

 Лучше скажи, мой сын, что это возмездие финикиянам за их безбожие и алчность, -- вмешалась царица.

Не глядя на царицу, Хирам продолжал:

-- Вот уже три дня, как в Мемфис прибыл начальник полиции Бубаста с двумя помощниками. Они напали на след убийцы и мошенника Ликона...

-- Воспитанного в финикийских храмах, -- съязвила царица Никотриса.

-- Ликона, -- продолжал Хирам, -- которого верховный жрец Мефрес похитил у полиции и суда... Ликона, который в Фивах, выдавая себя за ваше святейшество, бегал голым по саду, как сумасшедший.

 Что ты говоришь? -- вскричал фараон.

-- Спросите, государь, у вашей досточтимой царицы-матери. Она его видела, -- ответил Хирам.

Рамсес растерянно посмотрел на мать.

-- Да, -- сказала царица, -- я видела этого негодяя, но не говорила тебе ничего, чтобы не огорчать тебя. Но кто докажет, что Ликон был подослан верховными жрецами; это могли с таким же успехом сделать финикияне...

Хирам иронически улыбнулся.

 Мать! Мать! -- с горечью воскликнул Рамсес. -- Неужели твоему сердцу жрецы ближе, чем я?

-- Ты мой сын и господин, дороже которого у меня нет никого на свете! -- с пафосом воскликнула царица. -- Но я не могу допустить, чтобы чужой человек, язычник, клеветал на священную касту жрецов, от которой мы оба ведем род! О Рамсес! -- вскричала она, падая на колени. -- Прогони дурных советников, толкающих тебя на осквернение храмов, на оскорбление преемника твоего деда Аменхотепа! Еще есть время примириться... чтобы спасти Египет...

Вдруг в комнату вошел Пентуэр в разодранной одежде.

-- Ну, а ты что скажешь? -- спросил с необычайным спокойствием фараон.

-- Сегодня, может быть, сейчас, -- ответил, волнуясь, жрец, -- произойдет солнечное затмение...

-- А какое мне дело до солнечного затмения? Тем более в такую минуту?

-- Господин, -- ответил Пентуэр, -- я тоже так думал, пока не прочитал в древних летописях описание затмения... Это такое грозное, устрашающее явление, что необходимо предупредить о нем весь народ.

-- Непременно, -- вставил Хирам.

-- Почему же ты раньше не оповестил нас? -- спросил жреца Тутмос.

 Два дня меня держали в темнице солдаты... Народ мы уже не успеем предостеречь. Но сообщите, по крайней мере, караулам при дворце, чтобы хоть они не поддались переполоху.

Фараон хлопнул в ладоши.

"Какая неудача", -- прошептал он, а затем сказал вслух:

-- Как же это произойдет и когда?..

-- День превратится в ночь... - ответил жрец. -- Это продлится столько времени, сколько нужно, чтоб пройти пятьсот шагов. А начнется в полдень. Так сказал мне Менес.

 Менес? -- повторил фараон. -- Мне знакомо это имя...

-- Он писал тебе об этом, государь! Так объявите же войскам!..

Немедленно прозвучали рожки. Гвардия и азиаты построились в полном вооружении, и фараон, окруженный штабом, сообщил солдатам о затмении, прибавив, чтоб они не боялись, ибо тьма скоро исчезнет и он сам будет с ними.

-- Живи вечно! -- возгласили стройные шеренги.

Одновременно было отправлено несколько всадников в Мемфис.

Был второй час, когда солнечный свет и в самом деле стал тускнеть.

-- Действительно настанет ночь? -- спросил фараон Пентуэра.

-- Да. Ненадолго.

-- А куда же денется солнце?

 Скроется за луной.

"Надо будет вернуть милость жрецам, наблюдающим звезды", -- подумал фараон.

Сумрак быстро сгущался. Лошади азиатов проявляли беспокойство, стаи птиц спускались вниз и с громкими криками облепили все деревья сада.

-- Эй, песенники! -- скомандовал Калипп грекам.

Затрещали барабаны, взвизгнули флейты, и под этот аккомпанемент греческий полк запел веселую песню про дочку жреца, которая так всего боялась, что могла спать только в казармах.

Неимоверный крик заглушил песни греческого полка. Это азиаты издали военный клич и пустили к небу тучи стрел, чтобы спугнуть злого духа, который хотел пожрать солнце.

-- Ты говоришь, что этот черный круг - луна? -- спросил фараон у Пентуэра.

-- Так утверждает Менес.

-- Великий же он мудрец! И темнота сейчас прекратится?

 Непременно.

-- А если луна оторвется от неба и упадет на землю?

-- Этого не может быть. А вот и солнце! -- радостно воскликнул Пентуэр.

По полкам пронесся клич в честь Рамсеса XIII.

Фараон обнял Пентуэра.

 Воистину, -- сказал фараон, -- мы видели удивительное явление. Но я не хотел бы видеть его еще раз. Я чувствую, что, если бы я не был солдатом, страх овладел бы моим сердцем.

Хирам подошел к Тутмосу и прошептал:

-- Пошли сейчас же гонцов в Мемфис. Я боюсь, как бы верховные жрецы не затеяли что-нибудь недоброе.

-- Ты думаешь?

Хирам кивнул головой.

 Они не управляли бы так долго страной, -- сказал он, -- не передоили бы восемнадцать династий, если бы не умели пользоваться такими случаями, как сегодня.

Поблагодарив солдат за проявленную ими выдержку, фараон вернулся к себе. Он все время впадал в задумчивость, говорил спокойно, даже мягко, но на красивом лице его была какая-то неуверенность. В душе Рамсеса происходила мучительная борьба. Он начинал понимать, что жрецы располагали силами, которые он не только не принимал в расчет, но даже отвергал, не хотел о них и слышать.

Жрецы, наблюдавшие за движением звезд, сразу выросли в его глазах. И фараон подумал, что надо непременно познать эту удивительную мудрость, которая так чудовищно путает человеческие планы.

Гонец за гонцом отправлялись из царского дворца в Мемфис, чтоб узнать, что там произошло во время затмения. Но гонцы не возвращались, и над фараоновой свитой простерлись черные крылья неизвестности. Что у храма Птаха произошло что-то недоброе - в этом никто не сомневался, но никто не решался строить догадки о том, что же именно случилось. Казалось, будто и фараон, и его доверенные люди рады каждой минуте, протекшей без известий.

Тем временем царица, подсев к фараону, шептала ему:

 Разреши мне действовать, Рамсес. Женщины оказали нашему государству не одну услугу. Вспомни только царицу Никотрису из шестой династии или Макару, создавшую флот на Красном море. У нашего пола достаточно и ума и энергии. Так разреши мне действовать... Если храм Птаха не занят и жрецы не подверглись оскорблениям, я помирю тебя с Херихором. Ты возьмешь в жены его дочь, и царствование твое будет преисполнено славы... Помни, твой дед, святой Аменхотеп, был тоже верховным жрецом и наместником фараона. И кто знает - царствовал ли бы ты сейчас, если бы священная каста не пожелала видеть на троне своего отпрыска. И так ты их благодаришь за власть?

Фараон слушал ее и думал, что все-таки мудрость жрецов огромная сила и борьба с ними трудна.

Лишь в начале четвертого явился первый вестник из Мемфиса - адъютант полка, стоявшего у храма. Он рассказал фараону, что храм не взят из-за гнева богов; народ разбежался, жрецы торжествуют, и даже среди солдат началось смятение во время этой ужасной, хотя и столь короткой ночи.

Потом, отведя в сторону Тутмоса, адъютант заявил ему без обиняков, что войско деморализовано, что из-за беспорядочного бегства полки насчитывают столько раненых и убитых, сколько бывает только после сражения.

-- Что же с полками? -- спросил в ужасе Тутмос.

 Разумеется, -- ответил адъютант, -- нам удалось собрать и построить солдат, но о том, чтобы двинуть их против храмов, не может быть и речи, особенно теперь, когда жрецы занялись оказанием помощи раненым. При виде бритой головы и шкуры пантеры солдаты готовы пасть ниц, и много времени пройдет, прежде чем кто-нибудь из них осмелится шагнуть за ограду храма.

-- А что же жрецы?

-- Благословляют солдат, кормят их, поят и делают вид, что солдаты неповинны в нападении на храм, что все это козни финикиян.

-- И вы допускаете эту растерянность? -- воскликнул Тутмос.

-- Его святейшество приказал нам защищать жрецов от толпы, -- ответил адъютант. -- Если б нам было разрешено занять храмы, мы были бы в них уже в десять утра, и жрецы сидели бы в подвалах.

Тутмос окинул взглядом посетителя. Это был еще довольно молодой человек с лицом, как бы изваянным из дерева. Он сказал, что явился к фараону от Самонту.

Рамсес тотчас же принял жреца, который, пав на землю, подал повелителю перстень, при виде которого фараон побледнел.

-- Что это значит? -- спросил фараон.

-- Самонту нет больше в живых, -- ответил посланец.

-- Как это случилось?

-- Кажется, -- ответил жрец, -- Самонту был найден в одной из зал Лабиринта и сам отравился, чтобы избежать пыток... И, кажется, его обнаружил Мефрес при помощи какого-то грека, который якобы очень похож на ваше святейшество.

-- Опять Мефрес и Ликон! -- вскричал возмущенно Тутмос. -- Государь, неужели ты никогда не освободишься от этих предателей?

Фараон снова созвал у себя тайный совет, пригласив на него Хирама и жреца, явившегося с перстнем Самонту. Пентуэр не хотел принимать участия в совете, а почтенная царица Никотриса пришла без приглашения.

 Боюсь, -- шепнул Хирам Тутмосу, -- как бы после жрецов у вас не стали править бабы!

Когда вельможи собрались, фараон дал слово посланцу Самонту.

Молодой жрец не хотел ничего говорить о Лабиринте, зато стал рассказывать о том, что храм Птаха совсем не охраняется и что достаточно нескольких десятков солдат, чтобы захватить всех, кто в нем укрылся.

-- Этот человек - предатель! -- вскричала царица. -- Сам жрец, а учит нас насилию над жрецами.

Но на лице посланца не дрогнул ни один мускул.

 Досточтимая государыня, -- возразил он. -- Мефрес погубил моего учителя и покровителя Самонту, и я был бы псом, если бы не искал мести. Смерть за смерть!

-- Этот юноша мне нравится! -- шепнул Хирам.

Действительно, среди собравшихся повеяло как бы свежим воздухом. Военачальники подтянулись, гражданские чиновники смотрели на жреца с любопытством, даже лицо фараона оживилось.

-- Не слушай его, сын мой! -- молила царица.

-- Как ты думаешь, -- обратился вдруг фараон к молодому жрецу, -- что сделал бы сейчас святой Самонту, если бы был жив?

 Я уверен, -- решительно ответил жрец, -- что Самонту проник бы в храм Птаха, воскурил бы богам благовония, но покарал бы изменников и убийц.

-- А я повторяю, что ты злейший изменник! -- не унималась царица.

-- Я только исполняю свой долг, -- ответил невозмутимо жрец.

-- Воистину этот человек - ученик Самонту, -- вмешался Хирам. -- Он один ясно видит, что нам остается делать.

Военные и штатские вельможи согласились, что Хирам прав, а верховный писец добавил:

 Поскольку мы начали борьбу с жрецами - надо ее довести до конца, тем более сегодня, когда у нас есть письма, уличающие Херихора в переговорах с ассирийцами, что является изменой государству.

-- Херихор продолжает политику Рамсеса Двенадцатого, -- вмешалась царица.

-- Но я - Рамсес Тринадцатый, -- ответил фараон с раздражением.

Тутмос встал с места.

-- Государь мой, -- сказал он, -- разреши мне действовать. Опасно затягивать состояние неуверенности, и было бы преступлением и глупостью не воспользоваться случаем. Поскольку этот жрец говорит, что храм не защищен, разреши мне отправиться туда с отрядом, который я сам подберу.

 Я с тобой! -- вызвался Калипп. -- Я знаю по опыту, что торжествующий враг - это слабый враг. И если мы сейчас же ворвемся в храм Птаха...

-- Вам незачем врываться силой. Вы можете войти туда как исполнители приказа фараона, поручившего вам арестовать изменника, -- заявил верховный писец. -- Для этого не требуется даже силы... Как часто один полицейский бросается на целую шайку воров и хватает их, сколько хочет...

-- Сын мой уступает, подчиняясь вашим советам, -- сказала царица. -- Но он не хочет насилия, запрещает вам...

-- Гм! Если так, -- заявил молодой жрец Сета, -- то есть еще одно обстоятельство, о котором я доложу его святейшеству. -- Он несколько раз глубоко перевел дух и сказал, понизив голос: - На улицах Мемфиса жреческая партия объявляет, что...

-- Что? Что? Говори смело, -- ободрял его фараон.

 Что ты, государь, сошел с ума. Что ты не посвящен в сан верховного жреца и даже еще не коронован на царство... Что можно тебя... низвергнуть с престола...

-- Вот этого-то я и боюсь, -- прошептала царица.

Фараон вскочил с места.

-- Тутмос! -- воскликнул он, и в голосе его почувствовалась вернувшаяся энергия. -- Бери сколько хочешь солдат, иди в храм Птаха и приведи ко мне Херихора и Мефреса, обвиняемых в измене государству. Если они оправдаются, я верну им свою милость. В противном случае...

-- Ты понимаешь, что ты говоришь? -- остановила его царица.

-- Смерть предателям! С каких это пор в Египте фараон должен жертвовать верными слугами, чтобы вымолить себе милость у негодяев?

Рамсес XIII вручил Тутмосу пакет с письмами Херихора к Ассирии и торжественно обратился ко всем:

-- До усмирения бунта жрецов я передаю свою власть начальнику гвардии Тутмосу. Теперь слушайтесь его, а ты, досточтимая матушка, обращайся к нему со своими замечаниями.

-- Мудро и правильно поступаешь, государь! -- воскликнул верховный писец. -- Фараону не подобает бороться с бунтом, а отсутствие энергичной власти может нас погубить.

Тутмос в сопровождении военачальников вышел во двор, велел первому гвардейскому полку построиться и обратился к солдатам:

-- Мне нужно несколько десятков человек, готовых погибнуть во славу нашего государя.

Желающих оказалось больше, чем нужно было, и во главе их Эннана.

-- Вы готовы на смерть? -- спросил Тутмос.

 Умрем, господин, с тобой во имя его святейшества! -- воскликнул Эннана.

-- Вы не умрете, а победите подлых преступников, -- ответил Тутмос. -- Солдаты, участвующие в этой вылазке, будут произведены в офицеры, а офицеры будут повышены на два чина. Так заявляю вам я, Тутмос, волею фараона главнокомандующий.

-- Живи вечно!

Тутмос велел запрячь двадцать пять двуколок тяжелой кавалерии и посадить в них добровольцев. Сам же он, а также Калипп сели на коней, и вскоре весь отряд, держа направление на Мемфис, скрылся в облаке пыли.

Наблюдая это из окна царского дворца, Хирам склонился перед фараоном и тихо проговорил:

 Теперь только я верю, что ты, государь, не был в заговоре с верховными жрецами.

-- Ты с ума сошел! -- вспылил фараон.

-- Прости государь, но сегодняшнее нападение на храмы было подстроено жрецами. Каким образом они вовлекли в свой план ваше святейшество - не понимаю.

Было уже пять часов пополудни.