Лишь миновали мы ворота городские.
Он колесницею своею управлял.
И те немногие, кого с собой он взял,
Беря с него пример, безмолвствовали строго.
Была им избрана микенская дорога.
Он вожжи выпустил. Лихие скакуны,
Что были вскормлены, что были вспоены
Царевичем, его без слова понимали,-
Брели понурые, деля его печали.
Вдруг вопль чудовищный средь мрачной тишины
Раздался, - из морской возник он глубины.
И только этот вопль потряс морское лоно,-
Послышалось из недр земли подобье стона.
От страха в жилах кровь застыла у людей
И грива вздыбилась на шеях у коней.
А море между тем пузырилось, вскипая,
И вдруг на нем гора возникла водяная.
На берег ринувшись, разбился пенный вал,
И перед нами зверь невиданный предстал:
И с телом, чешуей покрытым желтоватой.
Неукротимый бык! Неистовый дракон!
Сверкая чешуей, свивался в кольца он
И берег огласил свирепым долгим ревом.
Воззрились небеса с презрением суровым,
Твердь вздрогнула, вокруг распространился смрад,
И, ужаснувшись, вновь отпрянула назад
Волна, что вынесла чудовище из моря.
С неодолимою опасностью не споря,
Ко храму ближнему все кинулись толпой.
Один лишь Ипполит, как истинный герой,
Остановил коней и твердою рукою
Метнул свое копье, да с силою такою,
Что не могла спасти дракона чешуя.
Из раны хлынула кровавая струя,
Зверь с воплем ярости, для слуха нестерпимым,
Пал под ноги коням, дохнув огнем и дымом.
Страх сверхъестественный тут обуял коней.
Они, не слушаясь ни слова, ни вожжей,
Рвались из упряжи. Царевич своевластно
Лишь пена падала кровавая с удил
(Есть слух, что некий бог копьем их горячил).
И, удивляя всех галопом небывалым,
Помчались скакуны по рытвинам и скалам…
Держался Ипполит, но вдруг - сломалась ось!..
О, горе! О, зачем узреть мне довелось
Тот ужас, что теперь мне вечно будет сниться!
Разбилась вдребезги о камни колесница.
Запутался в вожжах несчастный Ипполит.
Упряжка мчится вдаль и за собой влачит
Возничего. Коней сдержать он хочет криком,
Они еще быстрей несутся в страхе диком,
И скоро юноша стал раною сплошной.
Наш вопль потряс холмы!.. И бег свой роковой
Смиряют скакуны, теряющие силы,
У храма древнего, где царские могилы.
Бегу, хотя нет сил, хотя дыханья нет…
За мною - свита. Нас ведет кровавый след:
Кровь пятна яркие оставила на скалах,
Колючие кусты - в соцветьях капель алых.
Открыв на миг глаза, мне руку подал он.
«Богами, - он шепнул, - наказан без вины я.
Друг, пусть в тебе найдет опору Арикия.
Когда опомнится разгневанный отец,
Когда с раскаяньем увидит наконец,
Что на меня возвел напрасно обвиненье,
То пусть, дабы мой дух нашел успокоенье,
Вернет он пленнице…» Смолк. С помертвелых губ
Слетел последний вздох: в моих руках был труп,
Труп, столь истерзанный, - ужасная картина! -
Что в нем и сам отец не распознал бы сына!