Британик. Действие первое

Агриппина^[73], вдова Домиция Энобарба, отца Нерона, и, по второму браку, вдова императора Клавдия.

Место действия - Рим, один из покоев во дворце Нерона.

Негоже, госпожа, тебе у двери ждать,

Когда твой сын Нерон изволит почивать.

Без свиты по дворцу бесшумной тенью бродит...

Прошу, вернись к себе, там сына подождешь.

Нет, мне уйти нельзя. Как беспощадный нож,

Мой сын в меня вонзил тревогу и страданье:

Я думой горестной заполню ожиданье.

Все, все сбывается, чего боялась я:

Нерон нетерпелив и, больше не тая

Вражды к Британику, весь нынче обнаружась.

Устав вселять любовь, вселить желает ужас.

Едва Британика с пути он уберет,

Как вслед за ним, поверь, приспеет мой черед.

К чему такая речь? Нерон к тебе привязан,

Рожденьем, титулом - всем матери обязан.

Сын Клавдия тобой наследия лишен

И римским цезарем не он провозглашен,

А сын Домиция^[74]. Тебя любить безмерно

Он должен, это верно,

И щедро мне воздаст, когда в нем честь жива,

Но тяжко отомстит, когда она мертва.

В Нероне честь мертва? Он долгу так послушен,

Взыскателен к себе, к другим великодушен!

Три года властвует^[75], и цезарем таким -

Тебе ль того не знать? - гордиться может Рим.

Стал императором Нерон тому три года,

И время консулов вернулось для народа:

Он подданным отец и в юности своей

Подобен Августу на склоне поздних дней^[76].

При всем пристрастии насквозь я вижу сына:

Чем Август завершил, тем начал он, Альбина,

Но как бы прошлого грядущим не попрал

И тем не завершил, чем Август начинал!

В нем сын Домиция, жесток и своенравен.

Гордыни родовой лежит на нем печать^[77]:

Гордыней он в отца, гордыней он и в мать.

Тиран медоточив, пока не в полной силе.

Как был приветлив Гай^[78], и как его любили!

Но речь медовую сменяет лютый гнет,

И в страхе ледяном покорствует народ.

А впрочем, прям Нерон иль низмен и двуличен -

Потомков приговор мне, право, безразличен!

Поставлен был мой сын к кормилу власти мной

Затем ли, чтоб сенат водил его рукой?

Пусть римлянам отцом он будет впредь и ныне,

Но не перестает быть сыном Агриппине!

А как, скажи, постичь и как именовать

Деянье, что в ночи свершил он, словно тать?

Нерону ведомо, - не новость то для Рима, -

Что страстно Юния Британиком любима,

Так как же, если впрямь Нерон душой высок,

Скажи, что движет им? Любовный пыл? Едва ли!

Скорей желание, чтобы они страдали.

А, может, злобою ко мне он одержим

И хочет покарать меня за помощь им?

За помощь им?

Молчи, не возражай, Альбина!

Я знаю, в их судьбе одна лишь я повинна.

Да, мной, одной лишь мной Британик отстранен,

Чтоб императором назвал себя Нерон.

Силана^[79], Юнии возлюбленного брата,

Я убрала за то, что Клавдием когда-то

Ему Октавия обещана была,

А в нем, я помнила, кровь Августа текла^[80].

Все получил Нерон, и что же? От Нерона

Британику теперь я - щит и оборона,

Дабы в грядущий день, равенство сил храня,

Далеко смотришь ты.

Что делать мне прикажешь?

Он вырвется из рук - потом его не свяжешь.

Остерегаешься ты сына своего?

Пока боится он, я не боюсь его.

Должно быть, у тебя для страха есть причина,

Но если цезаря страшится Агриппина,

Об этом знаете вы двое: он и ты -

От прочих скрыто все завесой темноты.

С тобой почет и власть наш цезарь разделяет,

Тебя возносит он, себя же умаляет.

Сыновней нежностью всегда окружена,

Ты цезарю одна величием равна.

Октавию давно никто не замечает,

Что носят фасции и лавры пред тобой^[81]:

Так Ливию^[82] не чтил и Август, предок твой.

Чего же хочешь ты? Ужель мала награда?

Когда доверья нет, и почестей не надо.

Они, Альбина, знак паденья моего:

Я, вознесенная, не значу ничего.

Те времена прошли, когда, любимый всеми,

Слагал на плечи мне забот и власти бремя

Мой юный сын Нерон, и этому был рад.

Тогда я во дворец могла призвать сенат,

Тогда, незримая^[83], всем правила умело,

Всевластная душа послушливого тела.

Как Риму угодить, еще не знал Нерон,

Еще могуществом он не был опьянен.

Тот день, тот черный день не перестану клясть я,

Когда постиг мой сын, как сладостно всевластье,

Ему покорства дань смиренно принесли.

Я к сыну подошла, с ним рядом сесть хотела,

Взглянула на него и вся похолодела -

Так яростно сверкнул по мне скользнувший взор.

Кто научил его - не знаю до сих пор,

Но сразу поняла печальное предвестье,

И не замедлило ко мне прийти бесчестье:

Он оскорбление почтительностью скрыл,

За плечи обнял и - от трона отстранил^[84].

К закату катится с тех пор мое светило,

И все быстрей, быстрей идет на убыль сила.

Я - тень, всего лишь тень. Никто ко мне не льнет:

Бурр - вот опора всем, Сенека - вот оплот.

Но подозрение - отравленный напиток.

Чем тайно изнывать во власти этих пыток,

Не лучше ль цезарю прямой вопрос задать?

Лишь при свидетелях он принимает мать,

Молчанье, взгляд, кивок, не говорю уж, слово -

Все, все обдумано. И соглядатай тут,

Один из двух^[85], что нас так зорко стерегут.

Но пусть он прячется - напрасное старанье!

Сейчас мне на руку ночное злодеянье.

Дверь открывается. Пойдем, настал мой час,

Я прямо приступлю к нему на этот раз

И выведаю все, что утаить желает...

Но это Бурр!

Меня наш цезарь посылает

Подробно госпожу в то дело посвятить,

Которое могло ей душу возмутить.

Я должен подтвердить бесхитростным рассказом,

Что императором руководит лишь разум.

Тогда войдем к нему. Он сам все объяснит.

Затем что консулы, дверь потайную зная

И нечто важное с ним обсудить желая,

Уже к нему вошли. Но я спрошу.

Нет, нет!

К лицу ли, бедной, мне нарушить сей запрет?

А вот с тобою, Бурр, уловки все оставя,

Поговорить бы мне хотелось, не лукавя.

Я презираю ложь и правды верный друг.

Вы долго ль будете, не покладая рук,

Искусно возводить все новые преграды

Меж мной и цезарем? Как были бы вы рады

Нас вовсе разлучить! Ответь мне на вопрос:

Сенеку и тебя кто, как не я, вознес?

И вот ведете вы теперь соревнованье,

Как обратить в ничто мой вес, мое влиянье.

Чуждаться стал меня Нерон не потому ль,

Что вам не терпится схватить державный руль?

Неужто мните вы, пред вами я робею,

Я, императоров жена, и дочь, и мать?^[86]

Служить - вот ваш удел, а мой - повелевать!

Да если бы не я, вы оба в легионе

Остались бы вовек! В каком же вы уроне?

Куда вы метите? Я одному, не трем

Сан цезаря дала, пеклась лишь об одном.

Уже он не дитя, пусть самовластно правит.

Оглядкою на вас Нерон себя бесславит,

А помощь надобна - найдет поводырей

Меж пращуров своих^[87], обоих вас мудрей!

Тиберий, Август ли - чем плох такой учитель?

Чем не пример ему Германик, мой родитель?

Мне причислять себя к великим сим не след,

Но цезарю и я могу подать совет,

Как подданных своих держать на расстоянье,

Дабы положенной не преступали грани.

Поступок цезаря я объяснить хотел,

Но объяснения ты слушать не желаешь,

А между тем вину на Бурра возлагаешь.

Что ж, выложу тебе всю правду напрямик:

Я воин, госпожа, к прикрасам не привык.

За то, что ты моей доверила опеке

Нерона юного, признателен вовеки,

Но разве клялся я, что бережно взращу

Одно покорство в нем? Владыку превращу

В послушного слугу? Ты видишь в нем лишь сына,

Я - императора и мира властелина.

За совесть, не за страх отчизне я служу

И перед ней ответ бестрепетно держу.

Ты нас приставила к Нерону для того ли,

Чтоб сделать цезаря игрушкой чуждой воли?

Ужель растлителей средь ближних не нашлось

И меж изгнанников^[88] отыскивать пришлось?

Был Клавдий окружен угодливой толпою,

Льстецов не перечесть, а нас, ты знаешь, двое.

Беспомощным юнцом остался до седин.

Чем недовольна ты? Везде и всюду в Риме,

Как имя цезаря, чтут Агриппины имя.

Ты тем уязвлена, что он к твоим ногам

Державу не кладет и управляет сам?

Он к матери своей питает уваженье,

Но уважение не значит униженье!

Нет, нерешительный, робеющий Нерон

Не станет Цезарем, хотя и цезарь он.

Рим счастлив, что теперь отпущенник в опале:

Те трое^[89] столько лет его порабощали,

Но император наш ему права вернул,

И, спину распрямив, всей грудью Рим вздохнул.

Жестокая пята народ не попирает;

На поле Марсовом собравшись, избирает

Он магистратов сам; в нем ожил вольный дух;

Склоняет цезарь наш к легионеру слух -

Он знает, быть вождем один лишь тот достоин,

Тразея доблестный в сенате вознесен;

Ведет когорты в бой отважный Корбулон^[90];

Не оклеветанный, а клеветник в пустыне...

Что ж, если к нам двоим Нерон не глух и ныне,

Какая в том беда! Мы не жалеем сил,

Чтоб цезарь был могуч, а Рим свободен был.

Но Римом управлять Нерон и сам умеет -

Ему покорен Бурр и наставлять не смеет.

Пусть будут пращуры примером для него,

Пусть внемлет голосу лишь сердца своего!

В нем добродетели - как звенья цепи длинной:

Им крепнуть день за днем, година за годиной.

Хотя доверия в тебе к Нерону нет,

Ты чаешь, что спасешь его и Рим от бед,

И радует пока тебя твое творенье.

Нерон во всех делах достоин одобренья!

Но если цезарь благ и разумом высок,

Ужели Юнию похитить бы он мог?

^[91].

Его деянием оскорблена природа!

Скажи мне, объясни, в чем Юнии вина?

Чем императора прогневала она?

Она воспитана в тиши для скромной доли

И нынче в первый раз - и не по доброй воле -

Того увидела, кого б хотелось ей

Не видеть во плоти до окончанья дней.

Никто за Юнией недобрых дел не числит.

Наказывать ее наш цезарь и не мыслит.

Пусть во дворце живет, никем не стеснена,

Тенями пращуров всегда осенена.

Но нужен ей супруг покладистого нрава,

Не то жены своей наследственное право

Употребит во зло. И, госпожа моя,

Решать лишь цезарю, кого ей дать в мужья.

Он волен отказать, он волен согласиться:

В Нероне, как и в ней, кровь Августа струится.

Уразумела я: Нерон понять дает,

Я брак с возлюбленной ему сулила тщетно,

Мятежные мечты смиряя неприметно.

Мои посулы - вздор, пустая болтовня!

Всем на смех выставить решил Нерон меня.

Я слишком высоко стояла в общем мненье -

Так пусть увидят все мое уничиженье,

Пусть, трепеща, поймут: их добрый властелин

Отрекся от меня и мне уже не сын.

Все в воле цезаря. Но Агриппина хочет

Его предостеречь: сначала пусть упрочит

Над римлянами власть. С ним не тягаться мне.

Но все же, если он прижмет меня к стене

И больше у меня терпения не станет -

Посмотрим, кто сильней, чье имя перетянет.

Как подозрительность твоя воспалена!

Мнит оскорблением любой пустяк она!

Ни разу не бросал тебе твой сын укора,

Что ты - Британику и Юнии опора,

А ты торопишься к его врагам примкнуть,

Из-за людской молвы, досужих разговоров

Спешишь раздуть огонь губительных раздоров.

Обоих страх завел в тупик, но на простор

Вас приведет прямой и добрый разговор.

Зачем над цезарем ты суд чинишь суровый?

Будь кроткой матерью, к прощению готовой.

К чему о ссорах с ним весь Рим оповещать

И этим от себя придворных отвращать?

Молчать? Но для чего? Кому теперь нужна я?

Нерон, заносчиво пристойность попирая,

Все разглашает сам. К нему не вхожа мать,

И волен даже Бурр ее не пропускать!

Я вижу, госпожа, мне удалиться надо.

Я был излишне прям. Ревнивая досада

Не внемлет разуму. Ей ненавистен тот,

Кто масла ярости в ее костер не льет.

Но вот уже идет Британик. Он в смятенье,

И ты разделишь с ним и скорбь, и возмущенье,

С кем цезарь, может быть, не стал совет держать.

Куда ты так спешишь, Британик? Знать бы надо -

Повсюду здесь враги, повсюду здесь засада.

Что ищешь во дворце?

Все, госпожа моя,

Все, что похитил он и что утратил я.

Насильно Юнию сюда легионеры

Средь ночи привели. О скорбь, о боль без меры!

Она, что так всегда пуглива и нежна,

Должно быть, ужасом она поражена!

Нет Юнии со мной! Мы друг для друга были

Оплотом в горести, но нас разъединили,

Разрознили сердца, затем что их союз

Обоим помогал нести печалей груз.

Все высказала я сегодня громогласно,

Тебя опередив. Но это гнев пустой,

И я по-прежнему в долгу перед тобой.

К Палласу я спешу. И ты внемли совету:

Иди за мной. Мы там беседу кончим эту.

Могу ли я, Нарцисс, поверить ей вполне?

Она - Нерона мать и, стало быть, ко мне

Питает ненависть. Когда на Агриппине

Женился мой отец, к безвременной кончине

Шагами быстрыми пошел: ты мне внушал,

Что Клавдий замыслам своей жены мешал.

Все так, но сын вонзил в нее обиды жало.

Подумай, не она ль так твердо обещала,

Что будет Юния твоей? У вас, поверь,

И помыслы, и цель - все общее теперь.

Зато он силу чтит и страх над ним всевластен.

А если жалобы начнешь ты расточать,

Придется весь свой век без отзыва кричать.

Нарцисс, ты знаешь все, все тайные стремленья

И сам не думаешь, что без сопротивленья

Империю отдам и, устрашась борьбы,

Как раб, склонюсь к ногам злокозненной судьбы.

Но я совсем один. Боясь моей недоли,

Меня друзья отца не окружают боле,

А те немногие, что верны до конца,

Вождем не изберут незрелого юнца.

Я начал понимать немногим больше года,

Что в Риме для меня вседневно - непогода.

Кто прежде другом был, тот нынче стал врагом.

Куда ни погляжу - предатели кругом.

Я взят в кольцо толпой продажной и бесчестной.

Что ни задумаю - Нерону все известно.

Он слышит каждый вздох, предвидит каждый шаг,

Чем ты, мой лучший друг. Везде глаза и уши.

Не ведаю, как быть.

О низменные души!...

Болтливых языков, мой господин, беги,

Будь осмотрителен и тайны береги.

Дается не легко наука недоверья:

Как прямодушному постигнуть лицемерье?

Но ты мне друг, Нарцисс. Все думы, все мечты -

Клянусь, их будешь знать отныне только ты.

Недаром мой отец хвалил тебя: не ты ли,

Вольноотпущенник, когда все изменили,

И охранял меня, и предостерегал,

И путь прокладывал среди подводных скал.

Поди к друзьям, узнай, сердца доли́т ли дрема

Или ее стряхнул удар такого грома?

Прислушайся к речам, в глаза им загляни -

Поддержут ли меня в моей борьбе они?

Какой невзгоды ждет? Какой беды боится?

Стоит ли день и ночь охрана у дверей?

Удастся ли, Нарцисс, мне повидаться с ней?

К Палласу я иду. Отцом моим он тоже,

Как ты, отпущен был и, знаю, мне поможет.

Там с Агриппиною я стакнусь, а потом,

Как бы идя за ней, пойду своим путем.

Британик - сын императора Клавдия от его третьей жены Мессалины, казненной Клавдием за распутство (см. д. IV, явл. 2). Расин избегает упоминать (как в перечне действующих лиц, так и в тексте) имя Мессалины, ставшее нарицательным обозначением разнузданного разврата, чтобы не бросить тень на благородного героя, каким выступает у него Британик. Однако в посмертных изданиях трагедии оно появилось рядом с именем Клавдия.

Агриппина - была родной племянницей своего второго мужа Клавдия, дочерью его брата Германика.

...сын Домиция. - До того, как он был усыновлен Клавдием, Нерон также носил имя Домиция.

Три года властвует... - Нерон взошел на престол в октябре 54 г. Убийство Британика последовало уже весной 55 г. Чтобы смягчить допущенный им хронологический сдвиг, Расин в позднейших изданиях трагедии изменил первоначальное «три года» на «два года», однако сохранил цифру «три» в двух других упоминаниях срока правления Нерона.

Подобен Августу на склоне поздних дней. - Октавиан Август, первый римский император (с 30 г. до н. э. по 14 г. н. э.) начал свое правление с жестоких расправ со своими политическими противниками. В последние годы смягчился, что дало повод историкам и философам прославлять его милосердие по контрасту с жестокостью и произволом его преемников. Милосердие Августа сделал, в частности, темой своей трагедии «Цинна» (1640) Корнель. Сенека в трактате «О милосердии» превозносит кротость Нерона в первые годы его правления, ставя его в этом смысле даже выше Августа.

Гордыни родовой лежит на нем печать... - Римский историк Светоний (см. примеч. к «Беренике») в «Жизни двенадцати цезарей» подробно останавливается на роде Домициев, предков Нерона с отцовской стороны, отмечая их жестокость.

Гай - Гай Цезарь Калигула, римский император в 37-41 гг., брат Агриппины, известный своей жестокостью и деспотизмом.

Силан - Луций Силан (см. Предисловие) был помолвлен с дочерью Клавдия Октавией. Чтобы расстроить этот брак, Агриппина обвинила Силана в кровосмесительной связи с сестрой. В день бракосочетания Агриппины и Клавди (а не Нерона и Октавии, как говорит Агриппина в д. IV, явл. 2) Силан покончил с собой. Ср. «Анналы», XII, 3, 4 и 8.

...кровь Августа текла. - Мать Силана была по материнской линии правнучкой Августа.

Что носят фасции и лавры пред тобой... - «Сенат постановил дать ей двоих ликторов» («Анналы», XIII, 2).

Ливия - третья жена Августа, пользовавшаяся его доверием и любовью. Идеализированный образ Ливии был хорошо знаком зрителям XVII в. по трагедии Корнеля «Цинна».

«Агриппина, скрытая за занавесом, могла слышать все, что говорили сенаторы, приглашенные во дворец» («Анналы», XIII, 5).

За плечи обнял и - от трона отстранил. - Рассказ об этом эпизоде содержится в «Анналах» (XIII, 5). Там Нерон отстраняет мать по совету Сенеки.

...императоров жена, и дочь, и мать? - Тацит называет Агриппину единственным доныне примером женщины, которая была дочерью, сестрой, супругой и матерью принцепсов («Анналы», XII, 42). Эта же формула прозвучала за месяц до первого представления «Британика» в надгробной речи придворного проповедника Боссюэ по случаю смерти английской королевы Генриетты, дочери Генриха IV, сестры Людовика XIII, жены Карла I Стюарта и матери Карла II.

...найдет поводырей меж пращуров своих... - Слова Агриппины заимствованы из «Анналов» (XIV, 52). Там они приписываются врагам Сенеки.

Те трое... - Тацит говорит о трех вольноотпущенниках Клавдия: Нарциссе, Палланте и Каллисте, сосредоточивших в руках реальную власть. В особенности влиятельным был Паллант (см. примеч. 31), получивший в свое бесконтрольное распоряжение финансы государства.

Тразея доблестный... отважный Корбулон... - Тразея занимал в сенате независимую позицию по отношению к актам жестокости и произвола, чинимым Нероном. Был осужден на смерть и вскрыл себе вены. Корбулон - военачальник при Клавдии и Нероне, командовал римскими легионами в Сирии, покорил Армению. Был умерщвлен по приказу Нерона.

...единого с ней рода. - Агриппина была правнучкой Августа, Юния - его праправнучкой.

Автор:	Расин Ж.
Категория:	Трагедия


Предыдущая страница	Оглавление	Следующая страница