Рудольф Эрих Распе. Приключения барона Мюнхаузена.
Путешествие под землю

Рудольф Эрих Распе. Приключения барона Мюнхаузена

Путешествие под землю

К рассказу о моём втором путешествии на Луну я хочу прибавить историю, правдивость которой также неоспорима, но странность которой превосходит первую.

После возвращения с Луны я поселился у своего родственника. Под его влиянием я стал очень много читать. Книга «Путешествие в Сицилию» породила во мне сильное желание посетить гору Этну, и я отправился в путь. Дорогой я не встретил ничего интересного.

Другой путешественник на моём месте рассказал бы столько вымышленных приключений, что у читателя голова закружилась бы от его фантастических рассказов, но я никогда не прибегаю к вымыслам и, как читатель успел уже убедиться, говорю только правду.

Но возвращусь к рассказу. Сначала я поселился в хижине, стоявшей у подножия горы. Немного отдохнув и оправившись после путешествия, я поднялся на вершину Этны и стал ходить вокруг кратера, представлявшего собой огромную воронку. Но сколько я ни расхаживал и ни заглядывал в отверстие, я ничего не мог рассмотреть. Наконец, я решился спуститься в воронку.

Уже в начале спуска я почувствовал себя, как в русской бане. Чем ниже я спускался, тем больше повышалась температура. Пылающие угли немилосердно жгли моё тело. Но приходилось терпеть, так как возвратиться обратно было невозможно.

C каждой секундой скорость моего движения увеличивалась, и через несколько минут я достиг дна. Страшный шум оглушил меня. Вокруг раздавались проклятия, крики и какое-то особое рычание.

От сильных ожогов и от удара при падении я потерял сознание.

Когда я открыл глаза, то увидел около себя самого Вулкана, окружённого циклопами. Я не верил своим глазам, так как считал их существами мифическими, и вдруг оказалось, что они существуют на самом деле. Оглушившие меня во время падения шум, проклятия и рычания слышались по той причине, что циклопы уже три недели о чём-то спорили. Заинтересованные моим появлением, они моментально прекратили споры и затихли.

Вулкан склонился надо мной и заметил ожоги. Он сейчас же подошёл к своему шкафу, достал оттуда мазь и пластырь и собственноручно наложил их на мои обожжённые места. Через несколько минут мои раны зажили.

Затем он предложил мне бутылку нектара и других вин, которые пьют только боги и богини. Вино освежило меня, повязки и пластырь, покрывавшие моё лицо и тело, были сняты, и Вулкан отправился со мной к своей супруге, Венере.

Он познакомил меня с ней и попросил её окружить меня особенным вниманием и заботой. От всего существа супруги Вулкана веяло божественной прелестью. Я до сих пор ещё прихожу в восторг, когда вспоминаю о ней.

Сейчас я сожалею о двух вещах: во-первых, почему я не спросил, где можно купить чудесную мазь, или, если её готовит сам Вулкан, то по какому рецепту он её делает; и во-вторых, благодаря какой косметике так хорошо сохранилась госпожа Венера. У меня есть несколько тёток, которые были бы очень благодарны за эти сообщения. С обоими средствами можно было бы устроить колоссальное дело!

Вулкан дал мне очень подробное описание Этны. Он объяснил, что эта гора - не что иное, как куча золы, которую выбрасывают его печки. При этом он добавил, что часто бывает вынужден наказывать своих людей и бросать в них пылающие угли. Угли часто вылетают на поверхность земли. Борьба Вулкана с его циклопами продолжается иногда несколько месяцев и сопровождается извержениями лавы и золы.

Везувий также представляет одну из мастерских Вулкана. К нему ведёт проход под морем длиной в триста пятьдесят миль. Там также случаются несогласия, и поэтому происходят извержения.

Хотя мне и нравилось беседовать с Вулканом, но общество его супруги было для меня гораздо приятнее. Вулкан часто надолго отлучался по своим делам, и я с удовольствием проводил время в обществе очаровательной Венеры. Очень может быть, что я и до сих пор не покинул бы этого подземного дворца, если бы злые языки не зажгли в сердце Вулкана огонь ревности.

Однажды утром он схватил меня, как котёнка, за ворот, протащил по какому-то тёмному коридору и бросил в какой-то колодец со словами:

- Иди, неблагодарный смертный, в мир, откуда ты пришёл!

Я полетел вниз с ужасающей скоростью, у меня захватило дух, и, наконец, я потерял сознание… Очнулся я, почувствовав прикосновение холодной воды, открыл глаза и увидел, что плыву по морю.

Надо мной расстилалось безоблачное небо, а вокруг была только гладкая водная поверхность. Всякий другой, наверное, растерялся бы, но я, искусный пловец, сейчас же осмотрелся и поплыл.

Скоро я увидел перед собой огромную ледяную гору. Я поплыл к ней, выбрал удобное место, взобрался на вершину и посмотрел вниз. У подошвы горы, около берега, я увидел лодку. В ней сидели пять дикарей и один европеец. Склон горы был гладкий, как зеркало, и не особенно крутой. Недолго думая, я закричал что было мочи и пустился с горы, как на салазках. Я упал в воду у самой лодки.

Моим спутником оказался голландец. Он рассказал мне, что мы находились в Южном полярном море, около одного из неисследованных островов, у дикарей. Он сам попал к ним во время кораблекрушения. Теперь мне стало ясно, что Вулкан спустил меня в глубокую шахту, проходившую через центр Земли…

племя дикарей. Ими управляет добродушный князь, у которого, однако, есть маленькая слабость: он до страсти любит жареных иностранцев, которых сначала несколько месяцев откармливают всевозможными южными плодами. Голландца тоже откармливали таким способом, но незадолго до окончания срока с неба пошёл дождь из жареных паштетов, которыми он, конечно, всласть полакомился. Тогда князь рассердился и велел откармливать его вторично в течение целого месяца, после чего его должны были немедленно зажарить.

- Ну уж, Ганс, что другое, а о паштетах-то вы сочинили, - сказал я ему. - Я, известный барон Мюнхаузен, объездил весь свет, но паштетного дождя нигде не видел.

- Право, не лгу, ваше сиятельство! У нас на острове, в горах, есть особенные деревья: на них растут настоящие мясные паштеты. Сильные ветры срывают их с веток, и на острове летом часто идут паштетные дожди.

Впоследствии я сам видел эти странные деревья, которые, по-видимому, совершенно незнакомы нашим ботаникам.

Мы подплыли к острову, и голландец представил меня князю, который сидел на берегу. Тот милостиво кивнул мне головой и сейчас же сказал своему министру:

- Пусть его немедленно начнут откармливать.

Признаюсь, эта идея мне не понравилась. Я ясно увидел, что моя всемирная известность не достигла ещё этого острова. Я удивился ещё больше, когда по пути во дворец предо мной почтительно склонялись все деревья и кусты: очевидно, в растительном царстве вести распространяются быстрее, и растения острова Тайхатлибиати уже знали, кого они встречали.

Князь заметил это и проникся ко мне большим уважением. Он нагнулся к сопровождавшему его министру и прошептал:

- Мюнхаузена откармливать не торопитесь.

Когда мой голландец перевёл мне эти слова, у меня камень упал с сердца…

Когда-нибудь я вам покажу этот камень, он весит тридцать два пуда; недаром у меня на душе было так тяжело!

Я храню этот камень в своём кабинете редкостей в память о моём пребывании на острове Тайхатлибиати, несмотря на то, что мне было трудно перенести его в Европу.

Вечером я улучил минутку и остался с голландцем наедине.

- Послушай, брат Ганс, нам надо вырваться на волю, мне вовсе не хочется быть съеденным вместо жаркого…

Ганс сначала обрадовался, но потом жалобно ответил:

- Как же мы убежим, барон? Ведь мы не знаем, где лежит этот остров. Его нет ни на одной карте. Как мы попадём в Европу?

Тогда я сказал:

- Мы можем плыть в любую сторону: на север, на запад или на восток, только не на юг, и всё равно попадём к цивилизованным людям, а там нам покажут дорогу.

Он успокоился, и мы стали обдумывать, как сделать лодку. Я спросил у Ганса, какие деревья на этом острове самые крепкие.

Голландец ответил мне:

- Не знаю, какой породы эти деревья, но плоды их похожи на тыквы или скорее на пузыри величиной с тыкву, потому что они наполняются газом и в спелом состоянии становятся настоящими маленькими аэростатами. Им никогда не дают вызревать, потому что, разогретые солнцем, они поднимаются на воздух и увлекают за собой всё дерево вместе с корнями.

- Друг, мы спасены! Дорогой земляк, теперь уж мы, наверное, увидим родину! Когда будут срывать плоды?

- Вероятно, на днях…

- Что же с ними сделают?

Я узнал всё, что мне было нужно. В день отлёта плодов, когда их связали дюжинами, я потихоньку унёс несколько таких связок. Мы с голландцем привязали их к поясу и стали на солнце. Шары нагрелись, поднялись и понесли нас на запад по направлению ветра… Потом я видел, как голландец опускался всё ниже и ниже, как он упал в море и как его взяли на какой-то корабль. Впоследствии я узнал, что он счастливо возвратился на родину.

Меня же несло всё дальше и дальше, и я уже собирался отвязать несколько шаров, чтобы спуститься на корабль, но побоялся, что не смогу догнать его, так как он плыл в противоположную сторону.

Пока я раздумывал, поднялся страшный ураган, меня закрутило в воздушном потоке, как щепку, и так я кружился три дня и три ночи.

К счастью, я запасся провизией и не умер с голоду. Наконец, однако, этот бешеный вальс совсем закружил мне голову, и я упал без чувств в холодную морскую воду.

Я поплыл и догнал корабль, шедший в семнадцати милях впереди меня. Это оказался турецкий фрегат. Я рассказал на корабле о своих приключениях на острове дикарей, но никто не хотел мне верить. Когда я стал рассказывать о вихре, который носил меня трое суток над морем, капитан пожал плечами и сказал своему соседу:

- Клянусь Магометом, что такого вихря не бывает!

Предположим, что он был язычником и мог клясться, чем ему было угодно, но всё-таки его постигла должная кара.

Мы спали в каютах, как вдруг нас разбудило странное неприятное качание корабля с боку на бок. Корабль носило ветром, который менялся каждую минуту и дул то с запада, то с востока. Такого явления ещё никто из нас не видел. Наконец, с рассветом началась буря. Главная мачта сломалась и раздробила компас. Мы не знали, что делать, тем более что всё вокруг потемнело от сгустившихся туч.

Целый месяц бушевал этот ужасный шторм и носил наш корабль по волнам, как щепку. Все мачты обломились; наш корабль с ужасной силой бросало с волны на волну.

Наконец, шторм затих, и свежий попутный ветер надул наши паруса. Три месяца мы плыли без остановки; прошли за это время немало. Вдруг с нами стало происходить что-то странное, чего мы никак не могли себе объяснить: дышалось легко, чувствовалась какая-то особенная бодрость и подъём духа; отовсюду доносилось чрезвычайно приятное благоухание, и даже море переменило свой цвет - из зелёного стало белым.

Скоро показалась и земля. Мы увидели удобную бухту и вошли в неё. Вместо воды там было очень вкусное молоко.

Мы вышли на берег. Весь остров был не что иное, как огромных размеров сыр. Никогда бы нам это не пришло в голову, если бы не случай.

Был у нас матросик, который питал к сыру какое-то странное, непреодолимое физическое отвращение. На берегу его стало тошнить, и он скоро лишился сознания. Придя в себя, он умолял, чтобы убрали сыр. Осмотревшись внимательно кругом, мы всё поняли: оказалось, что весь остров был одним громадным кругом сыра.

Островитяне питаются только сыром, но то, что они съедают днём, пополняется ночью. Всюду на острове рос виноград, но, когда его выжимали, текло молоко, а не виноградный сок.

Островитяне высоки ростом, больше двух метров, красивы собой и ходят, как люди, несмотря на то, что у них три ноги. У них одна рука, а когда они переходят в зрелый возраст, у них вырастает на лбу рог, которым они очень искусно пользуются. Островитяне гуляют, бегают по поверхности своей молочной гавани так же спокойно, как мы по земле или лугу.

На этом острове-сыре росло много ржи с колосьями в виде огромного мясистого гриба, где лежал печёный хлеб, который можно было брать и есть.

Мы много гуляли по этому чудесному острову и нашли на нём семь молочных рек и две из пива.

На шестнадцатый день пути мы пришли к противоположной стороне острова. Здесь мы наткнулись на громадные равнины заплесневелого сыра, так высоко ценимого знатоками. Вместо сырных червей, как следовало бы ожидать, на этих необозримых равнинах росли превосходные плодовые деревья: персики, абрикосы и многие другие, совершенно нам неизвестные.

Все эти деревья поражали нас своими размерами. На них было множество птичьих гнёзд.

Нам бросилось в глаза громадное гнездо исполинского орла, которое было не менее крыши собора Св. Павла в Лондоне. Оно было искусно свито из нескольких огромных деревьев. В нём лежало по меньшей мере - я говорю это без всякого преувеличения - пятьсот яиц. Каждое яйцо было величиной с двенадцативёдерную бочку.

После больших трудов и усилий мы разбили одно яйцо и нашли там птенца, который был больше двадцати взрослых коршунов.

В ту же минуту прилетел орёл, схватил капитана и поднял его вверх на целую милю. Ударив его в воздухе несколько раз крыльями, птица бросила капитана в море.

Хорошо, что наш капитан отлично плавал и скоро выбрался на берег. Все мы вернулись на корабль.

Потом мы очень об этом пожалели, так как узнали, что островитяне искусно приручают быков, которые отлично ходят и в упряжи, и под седлом. Мясо этих быков вкусно и питательно, но народ, как я говорил, ест только молоко и сыр; мясной же пищи здесь совсем не знают.

До гавани оставалось дня два пути. Мы шли по опушке леса. В одном месте мы увидели, что на сучьях высокого дерева болтаются трое повешенных.

Я узнал, что их повесили за то, что по возвращении из путешествия они бессовестно лгали, описывая местности, которых не видели, и приключения, которых не было.

Я нашёл, что с ними поступили справедливо. Правда, наказание им придумали уж очень жестокое, но наказать за такие проступки следовало: нет ничего отвратительнее лжи в рассказах путешественников. Всякий рассказчик должен постоянно помнить, что истина прежде всего.

Вернувшись на корабль, мы снялись с якоря и расстались с этой чудесной страной.

Когда мы выходили из гавани, огромные деревья, растущие по берегу, дважды склонялись перед нами до земли. Три дня мы носились по волнам, не зная, где находимся. Вдруг мы заметили, что вода в море стала совершенно чёрной.

Кто-то из нас решился попробовать эту чернильную воду, и - о диво! - оказалось, что это не вода, а чудесное вино. Все стали черпать и пить эту воду. Понадобился усиленный надзор, чтобы матросы не перепились.

Увы! Недолго продолжалось благополучие. Наш корабль очень скоро окружили киты и другие морские чудовища. Одно было так велико, что даже в подзорную трубу нельзя было судить о его размерах. К несчастью, мы заметили это морское чудовище, когда оно было уже недалеко от нас. Одним глотком оно проглотило наш корабль со всеми мачтами и парусами.

Увлекаемый течением корабль, который был далеко не игрушка, проскользнул прямо в желудок и остановился неподвижно.

Воздух был душный и неприятный.

Мы нашли якоря, канаты, лодки, барки и много кораблей, проглоченных, как и мы. Было страшно темно; без факелов нельзя было шагу ступить. Солнце, месяц и звёзды перестали для нас существовать.

Каждый день у нас повторялись приливы и отливы. Когда животное глотало воду, был прилив, а когда вода уходила из туловища, наступал отлив, и все суда садились на мель. За один глоток, по приблизительному расчёту, животное обыкновенно втягивало в себя больше воды, чем во всём Женевском озере.

На второй день нашего пребывания в этом царстве вечной ночи во время отлива я с капитаном и кое с кем из офицеров отправился на разведку.

Разумеется, мы взяли с собой факелы. По дороге мы встретили около тысячи человек разных национальностей, которые собрались на совещание, чтобы решить, как выбраться из заточения. Многие из них находились здесь уже несколько лет.

В ту минуту, когда председатель открыл совещание, проклятое животное стало пить. Вода прибывала быстро; мы едва добежали до наших кораблей, а некоторые добрались к себе вплавь.

Спустя несколько часов, когда снова наступил отлив, наше совещание возобновилось. На этот раз председателем выбрали меня. Я предложил взять две самые большие мачты, крепко связать их концами и в тот момент, когда животное откроет пасть, всунуть ему распорку.

Все одобрили моё предложение; я взял в помощники сто самых сильных матросов и тотчас принялся за работу.

Вода, свободно вливаясь в желудок, быстро поднялась, и все мы наконец выплыли на свет Божий. После двухнедельного пребывания в вечной темноте дневной свет стал невыразимо ласкать наши усталые глаза и радовать наши сердца.

Когда мы осмотрелись, оказалось, что вместе с нами из желудка животного выплыл целый флот из тридцати пяти кораблей.

Наши мачты мы так и оставили в пасти чудовища, чтобы предостеречь других мореходов от печальной участи попасть в это ужасное заточение, где царит вечная тьма и где несчастные узники страдают от недостатка пресной воды.

Казалось, наконец настало затишье. Несколько дней мы спокойно плыли по океану, стараясь определить, где мы находимся. Вдруг наш корабль начал качаться на расходившемся море. Его куда-то понесло течением, но куда, никто из нас не знал.

- Да, да, - закричали все, - жаркое и сигары!

Целую неделю мы питались этим приятным запахом, так как запасы нашей провизии истощились. Между тем течение медленно несло нас к берегу. На восьмой день мы увидели остров и, к нашему удивлению, очутились у северного берега Кубы, в Гаване. Вот почему пахло сигарами!

Я рассказывал туземным плантаторам о своих приключениях, но они оказались уж очень крепкоголовыми и относились к моим рассказам недоверчиво. Конечно, я там долго не остался. Меня тянуло в Европу, к вам, друзья мои! Я знал, что в вашем кругу я найду доверие и участие…