Пещера Лейхтвейса. Том второй.
Глава 64. Под ножом убийцы

Глава 64. ПОД НОЖОМ УБИЙЦЫ

До самого вечера Пьетро и Лусиелла боялись выходить из дома, опасаясь, что перестрелка опять возобновится. А пуль они очень боялись, как австрийских, так и прусских. Но до вечера бой не возобновился. Фельдмаршал Даун, по всей вероятности, пришел к убеждению, что по открытой дороге нет возможности подойти к Праге. Армии австрийцев не было видно. Да и пруссаки спокойно оставались на своих бивуаках, видневшихся вдали.

С наступлением темноты Пьетро и Лусиелла собрались в путь, причем последняя захватила с собой фонарь. Осторожно вышли они из дома и, удостоверившись, что вблизи никого нет, направились к кладбищу. Вскоре они дошли до могилы, которую сами выкопали. Покойница лежала в ящике, покрытая лишь ветками и цветами, которые начали уже вянуть. Супруги Ласкаре вынули покойницу из ящика и, как могли быстро, перенесли ее к себе в хижину. При этом они вели себя так странно, что всякий посторонний наблюдатель неминуемо заподозрил бы, что они собираются совершить преступление. Но кругом не было никого, кто мог бы наблюдать за супругами, и они беспрепятственно со своей ношей добрались до дому.

Они внесли тело красивой, молодой женщины, на котором еще не появилось ни малейших признаков разложения, в комнату и положили до поры до времени на солому, где обыкновенно спал Пьетро.

-- Ты сейчас возьмешься за дело? -- спросила Лусиелла, глядя как-то робко и боязливо на своего мужа.

-- А чего же мне ждать? -- возразил тот. -- Чем скорей, тем лучше. Через несколько часов может явиться Илиас Финкель за товаром, а у меня еще не готово столько, сколько нужно.

-- Знаешь, Пьетро, -- дрожащим голосом проговорила Лусиелла, -- тебе хорошо известно, что я не труслива и охотно заработаю пару золотых. Но на этот раз я предчувствую недоброе. Мне кажется, мы совершим великий грех, если разрежем и искромсаем тело этой красавицы, чтобы торговать ее мясом.

-- Черт возьми! -- воскликнул алчный Пьетро. -- Разве до сих пор эта торговля приносила тебе вред? Мы прибыли сюда голыми бедняками и поселились в этой хижине потому, что никто не хотел оставаться в ней, так она была ветха. Мы голодали, и если бы не воровали с некоторым успехом в Праге, то так бы и околели с голода. Но потом мы познакомились с Илиасом Финкелем, который занимается в Праге разными темными делами, и он научил нас, как можно зарабатывать много денег. Он обратил наше внимание на удобное местоположение нашего дома вблизи реки, именно в том месте, куда течение пригоняет все, что в Праге падает в воду. Он посоветовал нам закинуть сети и ловить трупы самоубийц. Он оказался прав. Трупы запутывались в наших сетях, течение приносило их к нам, миновать они нас не могли. Но без наставлений хитрого Финкеля, мы не знали бы, что предпринять с этими трупами. Когда началась война и в Праге воцарился голод, Финкель посоветовал нам выделывать колбасы из мяса самоубийц. Смотри сюда. Ты видишь, сколько мы уже успели заработать с начала войны.

С этими словами Пьетро отодвинул ногой солому и открыл отверстие в полу. В этом укромном месте лежало много золотых и серебряных монет, всего около ста гульденов. При виде денег сомнения Лусиеллы мигом рассеялись.

-- Если так, -- сказала она, -- то скорей принимайся за дело. Я открою тебе люк в подвал.

Пьетро обвязал себя окровавленным передником, вынул остро отточенный нож и засучил рукава своего синего пиджака. Тем временем Лусиелла открыла в полу посередине комнаты тяжелый люк. Показалась ветхая деревянная лестница, и снизу, из глубины подвального помещения, поднялось отвратительное зловоние. Оттуда несло гнилым мясом и запекшейся кровью. Но супруги Ласкаре, по-видимому, давно уже привыкли к этому зловонию, так как, нисколько не морщась, снесли на руках тело Лоры в подвал.

Они очутились в подполье. Слабый свет фонаря, который они захватили с собой, тускло озарял находившиеся здесь предметы. Ни один художник, как бы он ни был опытен в передаче ужасов, не сумел бы изобразить вид этого подземелья. Посередине помещения, окруженного старыми стенами, со сводчатым деревянным потолком, торчал огромный пень, а рядом с ним на полу лежал окровавленный топор. У стены напротив лестницы стоял ветхий деревянный стол, на котором валялись остатки разрезанных человеческих тел. В углу виднелась лохань, наполненная какой-то серой массой. Это было человеческое мясо. В бочке, наполненной водой, плавали кишки, необходимые для приготовления колбас. Но ужаснее всего был вид забрызганных кровью стен. Повсюду валялись отрубленные головы, руки, ноги, кости, с которых уже срезано мясо, и другие отвратительнейшие остатки человеческих тел, свидетельствовавшие об ужасных злодеяниях, совершавшихся здесь под землей. А на деньги, приобретенные этими злодеяниями, преступники собирались вернуться в свою родную Италию, чтобы купить там маленькую усадьбу и вести беспечную жизнь.

Пьетро и Лусиелла положили безжизненное тело Лоры на стол, с которого Пьетро торопливо сбросил все куски мяса и кости. Они развернули простыню. Покойница лежала с закрытыми глазами, точно она не умерла, а только спит.

-- Я поскорей отрежу голову! -- воскликнул Пьетро.

Поточив свой нож об оселок, он подошел к своей жертве, расстегнул платье на груди, чтобы освободить шею, и поднял руку с ножом.

-- Не надо, Пьетро! -- снова взмолилась Лусиелла. -- Заклинаю тебя всеми святыми, послушай меня хотя бы один раз! Отнесем эту несчастную женщину в ее могилу, откуда мы ее извлекли. Ты увидишь, Пьетро, на нас нагрянет беда, и мы никогда в жизни не увидим нашей родины.

-- Молчи, дура! -- гневно воскликнул Пьетро. -- Именно сегодня я хочу настоять на своем, и тогда мы будем обеспечены. А затем мы подожжем эту жалкую лачугу, и пламя уничтожит все следы нашего выгодного дела. Все, что находится здесь, в этом погребе, сгорит, а мы отправимся восвояси. Ну, а теперь не мешай мне больше. Острием ножа я предварительно сделаю кругом шеи надрез, чтобы знать, где резать.

Лусиелла не посмела больше возражать, зная вспыльчивый характер своего мужа, способного броситься на нее с ножом.

Негодяй приставил нож к шее Лоры. Медленно сделал он тонкий надрез. Он не нажимал при этом ножа, так как пока хотел только наметить место, где потом надлежало глубоко вонзить нож. На шее Лоры образовалась тонкая красная черта. Но что это? Из легкой раны начала вытекать алая кровь.

-- Черт возьми! Что ты делаешь? -- проскрежетал Пьетро.

-- Подлый дурак, -- шепнула Лусиелла и в неимоверном ужасе вцепилась в него руками, оттаскивая его от стола. -- Неужели ты ничего не слышал? Неужели ты от алчности и жадности оглох?

-- Ну да. Слышал, -- отозвался Пьетро. -- Я слышал, как ты вздохнула. Ну тебя к дьяволу. Оставь, я хочу работать.

-- Клянусь всеми святыми, Пьетро, -- воскликнула Лусиелла, -- вздох этот сорвался не с моих уст!

-- Как так? -- проговорил Пьетро, бледнея. -- Кто же вздохнул, если не ты? Я не вздыхал. Ничего не понимаю.

-- Она вздохнула! -- в ужасе вскрикнула Лусиелла. -- Она, та, которую ты собирался зарезать, как скотину.

-- Покойница-то? Глупости! Мертвые молчат.

Но тут вдруг по подземелью жалобно прозвучали слова:

-- Гейнц! Мой Гейнц! Приди ко мне.

Лусиелла поспешно оттащила своего мужа к лестнице, но на нижней ступеньке остановилась и пронзительно вскрикнула:

-- Ты говоришь, мертвецы молчат? Взгляни туда, негодяй! Ты не хотел слушать меня и навлек на нас гнев Небес, так как собирался осквернить ангела.

Пьетро, дрожа всем телом от ужаса, взглянул на стол. Он увидел нечто такое, чего никак не мог понять, что он мог объяснить лишь чудом. Женщина в белом сидела на столе и беспомощно протягивала вперед руки. Большие красивые глаза ее сверкали необыкновенным блеском. Пьетро и Лусиелла не выдержали. Призывая на помощь всех святых, они помчались вверх по лестнице.

Вернувшись в свою комнату, они даже забыли захлопнуть люк, а торопливо начали готовиться, чтобы как можно скорее покинуть злополучную хижину, где отныне, как им казалось, царило привидение белой женщины.

-- Живо собирай наши вещи! -- крикнул Пьетро жене. -- Что ты стоишь, выпучив на меня глаза? Я захвачу деньги. Вот они. Соберем кое-что из пожитков, благо у нас их немного, кусок хлеба и сыр, и живо в дорогу.

Лусиелла кое-как собралась с духом и машинально исполнила приказания мужа. В какие-нибудь пять минут супруги связали свой узел.

-- Не лучше ли сжечь этот дом? -- спросил Пьетро.

Лусиелла ничего не ответила. Но Пьетро сообразил, что нельзя уходить, не уничтожив следов своих преступлений. Он отправился в смежное помещение, представлявшее нечто вроде кухни, и вынул из печи на лопате кучу горящих углей.

-- Ты готова? -- спросил он Лусиеллу.

-- Готова, -- дрожащим голосом отозвалась она. -- Уйдем поскорей!

 Идем!

Пьетро швырнул горящие угли на солому, выбежал вместе с Лусиеллой из хижины и с треском захлопнул за собой дверь, а затем снаружи запер ее на ключ, вероятно, для того, чтобы привидение не могло выйти, а погибло бы в пламени.

Преступники побежали вдоль берега реки. Они не говорили ни слова. В душе у них начала пробуждаться совесть.

-- Куда мы пойдем? -- наконец спросил Пьетро, останавливаясь, чтобы передохнуть.

-- В Прагу, -- ответила Лусиелла, -- больше некуда.

Лора очнулась от обморока, в котором пролежала целые сутки. Быть может, благодаря именно этому обмороку она и осталась жива. В то мгновение, когда она увидела, что Лейхтвейс тонет, у нее сердце перестало биться, кровь застыла в жилах. Она хотела крикнуть, но не могла: зубы ее были судорожно стиснуты, и она медленно погрузилась в воду. Так как судорога сжала ей зубы, то она не могла захлебнуться, находясь под водой в течение целой минуты. Таким образом, она вовсе не была мертва, когда ее вытащили из воды, а лишь находилась в каталептическом состоянии, которое даже опытные врачи иногда не могут отличить от смерти. Вследствие этого состояния Лейхтвейс не ощутил ни биения сердца, ни дыхания своей жены, хотя прислушивался к тому и другому. Глядя на мертвенную бледность лица Лоры, на ее закрытые глаза и полную безжизненность тела, он согласился похоронить ее.

Но когда Пьетро ножом нанес Лоре легкую рану, она тотчас же пришла в себя. Достаточно было выйти из раны нескольким каплям крови, чтобы восстановить кровообращение и снова вызвать жизненную деятельность всего организма.

Лора долго оглядывалась в подвальном помещении. Пьетро при стремительном бегстве забыл захватить с собой фонарь, так что Лора видела всю окружающую обстановку. Ей казалось, что она бредит. Она видела какую-то плаху, черепа, руки, ноги и кучу сырого мяса, испускавшего ужасное зловоние.

Но мало-помалу она начинала припоминать, что произошло. Лежа в каталепсии без всякого движения, не имея возможности пошевельнуться, она все-таки слышала все, что происходило кругом, так как парализовано было только тело, а мозг все время продолжал работать. Она слышала вопли Лейхтвейса и ужасные замыслы супругов Ласкаре. Лора вскрикнула, соскочила со стола и подбежала к лестнице. Она поднялась наверх. Так как люк остался открытым, то Лора беспрепятственно могла войти в комнату.

Но едва только она вошла, как на нее хлынуло пламя и густой дым. Огонь быстро распространялся. Сначала загорелась солома, а потом пламя перешло на сложенные в углу дрова. Все было уже в пламени, пол накалился, а Дым, точно густой туман, наполнял всю хижину.

-- Что тут происходит? -- воскликнула Лора в страшном испуге и остановилась посередине комнаты. -- Боже, пожар! Гейнц! Милый! Спаси меня!

Она не знала, что Лейхтвейс давно уже ушел. Ей казалось, что он еще где-нибудь вблизи дома, и она звала его со всей тоской, наполнявшей ее измученную душу, со всем смертельным ужасом, охватившим ее при виде пламени. Кое-как она добралась до двери. Быстро нажала она ручку и - громко вскрикнула. Дверь была заперта.

Лору охватил ужас. Она сознавала, что внутри хижины ей оставаться больше нельзя. Она должна была подобрать платье, чтобы пламя не охватило его. Она бросилась от двери к окну. Окно было закрыто тяжелыми деревянными ставнями, которые не поддались усилиям Лоры. Силы ее, вследствие обморока и испуга, истощились, да и рана на шее, нанесенная ей итальянцем, болела, хотя и не была опасна. Снова она отошла к двери, снова начала колотить кулаками в доски и кричать о помощи. Проходили минуты за минутами, но никто не являлся.

Взор Лоры затуманился, и дрожащим голосом она проговорила:

-- Неужели я очнулась от смертельного обморока только для того, чтобы погибнуть в пламени? Тяжело ты меня караешь, о Господи. Неужели ты решил разлучить меня навсегда с моим Гейнцем?

момент ей показалось, будто она слышит ржание лошади и шум колес. Но она снова лишилась чувств, и надежда на спасение улетучилась вместе с жизненными силами несчастной.

Однако Лора не ошиблась. Вдоль берега реки ехала маленькая телега, в которой сидел какой-то сгорбленный старик. Несмотря на теплые лучи майского солнца, он кутался в шубу и старческой рукой управлял жалкой клячей. Порою из-под шубы высовывалось желтое, худощавое лицо, окаймленное длинной, заостренной седой бородой. Человек этот слезящимися глазами оглядывался кругом.

-- Боже милостивый, -- пробормотал он, -- кажется, здесь опять сильно дрались. Значит, в Праге не ошиблись, когда говорили, что грохочут прусские орудия. Какое счастье, что я не попал сюда во время боя, иначе дело могло бы для меня кончиться очень плохо. Надеюсь, мои итальянцы не убиты. Жаль было бы их, такие люди нужны Илиасу Финкелю. Торговля колбасами, изготовляемыми супругами Ласкаре, идет бойко, и пока в Праге голодают, можно сделать хорошие дела с этим товаром. Правда, я сам скорей согласился бы умереть с голода, чем решился проглотить хоть один кусок такой колбасы. Какой ужас! Но наживать ими деньги можно, и если я в неделю продаю несколько сот таких колбас, за которые в Праге платят безумные деньги, то лучшей наживы и не придумать.

Тем временем телега приблизилась к хижине итальянцев. Илиас Финкель удивился, что ни Пьетро, ни Лусиелла не выходят ему навстречу, как это обыкновенно бывало.

-- Должно быть, они заняты работой, -- пробормотал Финкель, поглаживая бороду. -- Я притворюсь, как будто не знаю, из чего делаются эти колбасы, да и зачем мне принимать на себя часть вины? Я не буду им мешать работать, а сяду у дверей на пень и покурю, пока выйдет кто-нибудь из них.

-- Беда! -- воскликнул Финкель. -- Кажется, внутри хижины пожар. Я слышу треск пламени, а там сквозь щели пробивается желтоватый дым. Что же мне делать? Быть может, мои итальянцы погибают в геенне огненной за свои грехи? Надо будет удостовериться.

Илиас Финкель быстро побежал к телеге и из большого мешка вынул топор. Затем он начал рубить изо всей силы запертую дверь; но так как это ни к чему не привело, то он вставил острие топора между дверью и косяком и взломал замок. Знойный жар, языки пламени и удушливый дым хлынули на него, заставив отскочить.

Но он быстро оправился и попытался проникнуть внутрь дома, тем более что ему померещилось, будто он увидел возле двери на земле какую-то белую фигуру. Прикрыв глаза руками, он подошел ближе к этой фигуре и, к изумлению своему, увидел женщину, вовсе не похожую на Лусиеллу. С большим трудом, напрягая все свои старческие силы, он вытащил эту женщину из горящей хижины на свежий воздух. Затем побежал к реке, захватив маленький горшок из телеги, наполнил его водой и начал брызгать ею в лицо молодой женщины. Всматриваясь в нее, Финкель вдруг отшатнулся. Лицо его перекосилось и приняло выражение крайнего недоумения. Дрожащей рукой теребя свою бороду, он пробормотал:

-- Я готов поклясться, что это Лора фон Берген, жена разбойника Лейхтвейса. Да, несомненно, она и есть, никакой ошибки быть не может. Кто раз видел это лицо, тот запомнит его навсегда. А я знал ее еще тогда, когда она была фрейлиной при дворе герцога Нассауского, когда она еще не сделала глупости и не убежала с разбойником, отказавшись от богатой жизни и наследства отца. Как она попала сюда? Сюда, в горящую хижину моих итальянцев? Ага, вспомнил! Неужели она та самая женщина, о которой я слышал, что ее сбросили в реку с моста в Праге. Неужели она доплыла до сетей, расставленных итальянцами по моему совету? Ничего не понимаю. Но теперь некогда решать загадки. Надо действовать решительно. Благодаря этой женщине я могу заработать большие деньги. Граф Батьяни заплатит мне золотом. Этот великий мошенник сумел добиться места коменданта Праги, а ведь он когда-то был безумно влюблен в эту женщину. А если он мне не заплатит, то мне за нее большие деньги даст разбойник Лейхтвейс. А если ни тот, ни другой не дадут мне столько, сколько я потребую, то я выдам Лору висбаденским властям, которые будут очень рады захватить ее в свои руки, чтобы заставить покориться ее мужа. Да, это счастливая находка, и я сумею ею воспользоваться.

трудом поднял Лору на телегу и бережно уложил, чтобы со стороны ее не было видно. Покончив с этим, он сам влез на козлы и взял в руки вожжи.

-- Хижина итальянцев погибнет в огне, -- пробормотал Илиас Финкель, -- возможно, что Пьетро Ласкаре со своей женой находятся в погребе и не могут выйти оттуда. Если так, то они уже погибли и я ничем им помочь не могу. А если бы даже и мог, то с какой стати я буду подвергать себя опасности из-за итальянцев?

Вдруг хижина с грохотом и треском рухнула, причем из груды обломков взвился кверху столб пламени.

-- А что я говорил! -- воскликнул Финкель. -- Сам Господь не желает, чтобы я помог итальянцам. Лучше я поскорей увезу эту красавицу, а то еще кто-нибудь явится сюда и обвинит меня в поджоге. Много ли нужно, чтобы обвинить несчастного еврея, хотя бы он и был невиновен, как новорожденный младенец.

Илиас Финкель стегнул клячу и медленно поехал на своей телеге, где лежала Лора, по направлению к Праге.

где еще недавно стояла хижина итальянцев. Шли они молча, и лица их были глубоко печальны. То был Лейхтвейс со своими товарищами. Рядом с Лейхтвейсом шли Рорбек и Бруно; последний пытался утешить своего начальника. Дальше шел Зигрист, ведя под руку плачущую Елизавету; Отто замыкал шествие. Разбойники шли к могиле той, с которой они еще так недавно делили горе и радость, к могиле горячо любимой Лоры, жены атамана.

Сдав королю отобранные у раненого австрийского офицера бумаги, Лейхтвейс разыскал своих товарищей и со слезами на глазах сообщил им, что Лоры нет более в живых. Разбойники пришли в ужас от всего того, что пережил Лейхтвейс в Праге; все они ужаснулись при вести о смерти Лоры. Они упросили Лейхтвейса проводить их к могиле Лоры, чтобы в последний раз поклониться ее праху. Лейхтвейс дал свое согласие. За несколько часов до этого они пустились в путь и теперь уже приближались к тому месту, где на берегу реки высилась ивовая роща. Лейхтвейс остановился и указал на заливчик.

-- Вот в этом месте, -- воскликнул он, -- я вместе с Лорой погрузился в воду в ту минуту, когда мне казалось, что мы уже спасены! Вот здесь были раскинуты сети, в которых я запутался, а там вон находится хижина.

Лейхтвейс в изумлении оглянулся: он искал глазами хижину итальянцев и не находил ее. Он увидел груду дымящихся развалин, из которых то и дело вырывались языки пламени.

-- Боже милостивый! -- воскликнул Лейхтвейс. -- Что за ужасные времена! Сегодня утром здесь стояла хижина, единственная, которую до сих пор пощадили, а теперь и она сделалась жертвой пушечных ядер. Куда же девался итальянец со своей женой? Сгорели ли они, или успели бежать? Остается благодарить Бога, что я вовремя успел похоронить Лору, а не оставил ее в доме, иначе тело ее, пожалуй, было бы разорвано на куски осколками снарядов.

в безумном горе, измученный, разбитый страданиями, наклонился, чтобы взглянуть на труп своей жены. Но в это же мгновение он с криком отшатнулся. Тела Лоры в могиле не было.

-- Ее похитили! -- в отчаянии вскрикнул он. -- Даже трупа ее мне не оставили! Даже в могиле не дали ей покоя! Да будет проклят тот, кто совершил это преступление!

Лейхтвейс глухо зарыдал. Кровь у него застыла в жилах при мысли о том, что Лора не нашла покоя даже в могиле. Но к нему подошел Зигрист, положил ему руку на плечо и сказал:

-- Друг мой, вполне ли ты уверен в том, что Лора действительно была мертва, когда ты положил ее в могилу? С утопленниками часто бывает, что даже опытные люди ошибаются, принимая каталепсию за смерть.

Лейхтвейс широко открыл глаза и в недоумении взглянул на Зигриста. В глазах его засветилась искра надежды. Но искра эта тотчас же потухла. Печально опустил он голову на грудь и сказал:

 Нет, Зигрист, я не ошибся. Лора умерла. Ее более нет в живых.

Вдруг к нему подбежала Елизавета. Она все время осматривала окружающую местность и теперь держала в руке что-то, похожее на ленту.

Лейхтвейс, увидев, что это женская подвязка, вскрикнул:

-- Память о моей несчастной Лоре. Это ее подвязка! Видите, тут она даже собственной рукой вышила свое имя.

И действительно, на голубой подвязке было вышито: "Лора". Лейхтвейс прижал подвязку к губам, и на глазах его выступили слезы.

 Где ты нашла это, Елизавета? -- спросил он.

-- Шагах в тридцати от берега, довольно далеко от развалин. Подвязка лежала в выбоине, как будто оставшейся от колес.

-- Странно, -- проговорил Лейхтвейс, -- отсюда можно заключить, что кто-то нес труп Лоры мимо хижины и положил его на телегу в том месте, где ты нашла подвязку.

-- Совершенно верно, -- заметил Зигрист. -- Однако что это ты еще держишь в руке? Никак трубку для табаку?

-- Вот именно! -- воскликнула Елизавета. -- Эту трубку я нашла на земле рядом с подвязкой.

-- В университете я когда-то изучал еврейский язык, -- сказал Зигрист, -- но я боюсь, что не вспомню его настолько, чтобы разобрать, что тут написано. Впрочем, постараюсь.

-- Это было бы весьма важно! -- воскликнул Лейхтвейс. -- Крайне интересно узнать, что написано на трубке, которая, несомненно, принадлежит тому, кто увез тело Лоры, или одному из его сообщников. А мне нужно напасть на след того, кто посягнул на могильный покой моей несчастной жены.

Тем временем Рорбек позвал Отто, и они оба куда-то ушли. Лейхтвейс сел на краю могилы, а Елизавета, Зигрист и Бруно расположились возле него. Все они устали после длинного пути и потому расположились отдохнуть среди могил. Лейхтвейс задумался и не говорил ни слова. Елизавета тоже не находила слов. Бруно сложил руки и, по-видимому, молился. Зигрист сидел с трубкой в руке и не сводил с нее глаз. Вдруг он воскликнул:

-- Нашел! Да, так оно и есть. Иначе быть не может.

 Что же там написано? -- спросил Лейхтвейс.

-- Лишь два слова я могу прочитать, да и то, собственно, не слова, а имя, которое тебе, Лейхтвейс, хорошо известно.

-- Какое имя?

-- Илиас Финкель.

Лейхтвейс вскочил как ужаленный и задрожал всем телом.

 В это дело замешан Илиас Финкель! -- воскликнул он. -- И не кто иной, как он, похитил труп моей жены! Этот подлый жид знает, как к Лоре относится граф Батьяни, и, вероятно, рассчитывает получить награду за то, что он доставит графу труп моей жены. О, много я дал бы, если бы знал, куда направился Илиас Финкель!

В эту минуту на холм, задыхаясь от волнения, вбежали Рорбек и Отто.

-- Следы колес телеги, -- громко крикнул Рорбек, -- идут вдоль берега реки, по-видимому, до самого города. Если труп Лоры был положен на телегу, то он отвезен в Прагу.

Лейхтвейс выпрямился и торжественно произнес:

-- Друзья мои, пойдем в Прагу. Мы должны проникнуть в крепость во что бы то ни стало, так как надо отбить у злодеев мою жену, если и не живую, то хоть труп ее. Я полагаю, что бренные останки Лоры нам настолько дороги, что все мы, не задумываясь, готовы пожертвовать жизнью, чтобы отбить их у врага.

 Идем в Прагу! -- в один голос воскликнули разбойники, окружив своего начальника.

А Лейхтвейс глухим голосом произнес:

-- Золотая Прага! На тебя идет мститель со своей ратью. Горе тебе! Скоро ты узнаешь, что разбойник Лейхтвейс ополчился на тебя.