| Автор: | Редер В. А., год: 1909 |
| Категории: | Роман, Приключения |
Глава 83. БРАТОУБИЙЦА
Мирно покоился лес, ни один лист не шелохнулся на деревьях, ни одна былинка не качнулась на земле, в воздухе все замерло, гробовая тишина царила в горах. Там, где плакучие ивы опускали в Эльбу свои длинные, гибкие ветки, причалила лодка, на дне которой лежала бледная девушка с закрытыми глазами. Находящиеся в лодке три человека, подъехав под зеленую завесу, поспешили покинуть лодку. Они знали, что их преследуют по пятам и что, не теряя ни минуты, они должны перебраться в горы, чтобы замести свои следы. Король контрабандистов нагнулся и поднял Гунду. Двое его товарищей также выскочили из лодки и вместе с ним поднялись на берег с молодою девушкой, все еще находившейся в бессознательном состоянии, и скрылись за деревьями густого леса. Гунда покоилась на руках Гаральда, который рассматривал ее с живейшим интересом.
-- Я должен был бы последовать совету матери и не браться за это дело, -- бормотал он, -- это скверная вещь: выкрасть бедную девушку в день ее свадьбы. Кто знает, что замышляет этот Адолар Баррадос? Какая судьба ожидает несчастную, когда я передам ее в его руки? Но я должен исполнить свое дело - возвращаться назад поздно, хотя мне будет очень досадно, если это прелестное юное создание попадет в плохие руки.
Под большим, развесистым дубом стояли носилки, приготовленные контрабандистами, сплетенные из древесных ветвей и покрытые шерстяным платком. Гаральд опустил на них Гунду, кивнул головой, и его помощники, подняв носилки, понесли их по лесу. Гаральд шел рядом. В эту минуту он был занят своим складным ружьем, настоящим чудом механики, которое в одну минуту могло превратиться в трость для гулянья. Он его собирал и заряжал. Хотя Гаральд не боялся нападения, так как в Тешене, вероятно, никто еще не догадывался о похищении, -- но все-таки, по привычке, хотел быть готовым ко всяким случайностям. Он забил шомполом пулю в дуло ружья, надел пистон на курок и затем вскинул ружье на левое плечо.
Какие глаза сделает матушка, когда я ей принесу прелестную девушку? Она, конечно, осыплет меня упреками и не поймет, как мог я взяться за такое подлое дело. Вздор! -- процедил сквозь зубы контрабандист. -- Двести дукатов на полу не валяются. Зато я дам обет, и это до некоторой степени оправдает мой поступок, -- бросить эту бурную жизнь, полную приключений. Я уважу просьбу матери и Ольги и перестану называться Королем контрабандистов, а под своим собственным именем постараюсь заняться честным трудом. Двести дукатов - хорошенькая сумма для начала, да у меня еще припрятано тысчонки две гульденов. Это вместе составит порядочный капитал, и, если счастье улыбнется, я могу идти дальше.
Пока мать жива, я, конечно, не могу думать о женитьбе на Ольге. Но как только матушка закроет глаза, я сейчас же возьму к себе в дом мою милую девочку и обзаведусь хозяйством в Пруссии. О, моя Ольга будет бесподобной хозяйкой, это я знаю наверняка, сам же я стану работать с утра до позднего вечера и проживу счастливо и спокойно остаток жизни.
Эти планы, однако, были прерваны тихим стоном, вырвавшимся из груди Гунды. Гаральд смутился и, посмотрев на нее, прошептал:
-- Она проснулась. Черт возьми, в хорошем я очутился положении: при всем моем желании я не знаю, что ей сказать, как объяснить ей, на каком основании ее увезли в день свадьбы. Впрочем, пусть говорит тот, кто нанял меня, а я буду молчать. Это самое лучшее, по крайней мере, не наговорю глупостей.
Он кивнул товарищам, чтобы они поставили носилки. Гунда открыла глаза и попробовала подняться. Испуганным взором огляделась она кругом.
Курт, -- проговорила она тихо, -- Курт, где ты?.. Почему ты не идешь вести меня в церковь?.. Послушай, колокола звонят, улицы полны народа, мы не должны заставлять священника ждать нас.
-- Не было печали, -- проворчал Гаральд, который вместе с своими помощниками спрятался в тени деревьев. -- Она воображает, что находится дома в своей комнате и возлюбленный ее должен войти, чтобы вести ее под венец. Бедная девушка, как тяжело будет твое пробуждение.
Вдруг из груди Гунды вырвался стон, и она сделала попытку спрыгнуть с носилок. Но контрабандисты приняли меры предосторожности, обвив ее стройное тело тонкой веревкой, которой привязали ее к носилкам. Таким образом бегство Гунды сделалось невозможным.
-- О Боже! -- зарыдала несчастная. -- Где я? Не сон ли это, не в горячке ли я, как в то время, когда лежала в лазарете под Прагой? Кругом лес... Наверху, между ветвями, проглядывает голубое небо... А я... Да где же я, наконец?
Бедная девушка дрожащей рукой провела по белому, отделанному кружевом подвенечному платью, как будто желая убедиться, что это не сон.
Да, да, -- продолжала она. -- Это мое подвенечное платье... А, миртовый венок?.. Моя голова продолжает болеть, хотя его уже нет на ней... О, Всемогущий Боже, теперь мне все ясно!.. Миртовый венок... Противный парикмахер... Меня похитили... украли... Отец, Курт... я погибла!..
И Гунда зарыдала. Гаральд счел нужным показаться несчастной или, по крайней мере, объяснить ей хоть в общих чертах ее положение. Он сделал товарищам знак, чтобы они двинулись глубже в лес, а сам подошел к носилкам. Испуганным, полным ужаса взглядом посмотрела на него Гунда. В это мгновение Гаральд охотно отказался бы от двухсот дукатов, если бы мог уничтожить сделанное, потому что взгляд бедной девушки пронзил его душу, остановившись на нем как бы в немом укоре.
-- Сударыня, -- сказал Король контрабандистов глухим голосом, -- вы должны собраться с духом. Будьте уверены, что вам ничего дурного не сделают, если вы сами не подадите к этому повода.
-- Вы не убьете меня? -- закричала Гунда, стараясь приподняться на носилках. -- О, я опасалась, что вы меня убьете.
-- Вы опасались?
Не должна ли я ожидать худшего, если вы мне оставите жизнь? О Господи! Вы оторвали меня от сердца возлюбленного и удивляетесь, что я с радостью приветствую смерть? Мне теперь ничего не остается, как умереть, потому что если я одну ночь проведу вдали от отца и жениха, то уже никогда не смогу вернуться к ним; моя девическая честь будет навеки опозорена. Или, может быть, вы хотите уверить меня, -- продолжала Гунда после короткой паузы, в то время, как Гаральд упорно молчал, -- хотите мне дать понять, что вы похитили меня по поручению другого?
-- Да, -- ответил Король контрабандистов, -- но клянусь вам, что мне совершенно неизвестны мотивы, которые руководили им.
Ну так я вам скажу, кто был ваш соучастник, -- воскликнула Гунда, -- это был вовсе не "другой", это была женщина, это была моя мать.
-- Женщина... ваша мать... невозможно!..
-- О, нет, в этом нет ничего невозможного. Последним взглядом, который я бросила на нее в зеркало в минуту, как теряла сознание, я успела узнать ее: перед собой я увидела там лицо своей матери. Где она? Почему она не подходит ко мне, чтобы объяснить, что она сегодня сделала со мной? Сегодня я уже не глупая не умеющая постоять за себя девочка, которая раз последовала за ней только потому, что она произнесла перед ней священное слово "мать". Нет, я знаю, что значит ее материнская любовь, мне ясно, на чьей стороне я должна стоять: на отцовской или на ее. О, как я несчастлива, что не могу ни любить, ни уважать свою мать!
-- Еще раз прошу вас, сударыня, успокойтесь, -- сказал Гаральд. -- Ни с какой женщиной я не говорил, принимая поручение увезти вас, а говорил с мужчиной. Если же меня обманули и я действительно имел дело с переодетой женщиной, то это всецело на ее ответственности. Мать не может причинить столько душевных страданий своему ребенку и, когда вы с ней переговорите, то, вероятно, будет достаточно нескольких слов, чтобы вернуться в Тешень, тогда - клянусь вам, сударыня, -- я сам доставлю вас на берег Эльбы и позабочусь, чтобы вы вернулись целы и невредимы в круг своих друзей. Теперь же мы должны продолжать наш путь, потому что лес становится небезопасным. Я должен заботиться, чтобы как можно скорее доставить вас в безопасное место. Дайте мне слово, что не будете пытаться бежать, и я вас спущу с носилок.
-- Куда мне бежать? Вы можете без опасений развязать веревки. Если бы даже я и хотела бежать, то в такой местности не смогу этого сделать.
Контрабандист, по-видимому, признал справедливость ее доводов, вынул из кармана большой охотничий нож и перерезал веревки, которыми Гунда была привязана к носилкам. Несчастная девушка соскочила с них и выпрямилась.
-- Не желаете ли опереться на мою руку, -- любезно предложил контрабандист, -- мы теперь подходим к пропасти, у вас может закружиться голова или вы можете споткнуться о корень. Возьмите мою руку для вашей же безопасности.
Благодарю вас, -- гордо ответила Гунда. -- Пропасти и корни не составляют главных опасностей, какие я могу ожидать на этом пути. Я не нуждаюсь в вашей поддержке.
Контрабандист молча опустил голову. Затем он хлопнул в ладоши и приказал своим товарищам, вышедшим из чащи, конвоировать девушку, в то время как сам пошел вперед, отыскивая более удобную тропинку, по которой не утомились бы ступать нежные ножки Гунды. Но избавить Гунду от всех трудностей он не мог. Для него было важно как можно скорее добраться до ущелья, в котором находилась его хижина. Для этой цели он должен был перейти большое болото, и в то время, как Гунда с двумя стражами по бокам следовала за ним, ей каждую минуту казалось, что мягкая почва провалится и поглотит ее вместе с разбойниками. Временами ей даже этого хотелось, лишь бы скорее наступил конец.
Чего она теперь может ждать от жизни, теперь, когда она снова попала в руки своей матери? Не попробует ли мать снова упрятать ее в монастырь и лишить всякой самостоятельности, как она это уже раз сделала? Крупные слезы текли из глаз Гунды, когда она с тоской думала, что должны чувствовать в эту минуту ее дорогой отец и любимый жених. Они оба должны с ума сходить, узнав об ее исчезновении. И чем они объяснят себе его, когда в комнате, в которой она одевалась, не осталось никаких следов ее насильственного исчезновения. Ужасная мысль овладела несчастной девушкой. Не усомнится ли Курт в ее верности, поверит ли он, что она не по своей охоте исчезла, не подумает ли, что она по доброй воле покинула его в последние минуты перед свадьбой? Нет... нет, тысячу раз нет! Этого милый, дорогой Курт не мог думать.
Он читал в ее глазах горячую к нему любовь всякий раз, как смотрел на нее; в каждом слове, которое она ему говорила, звучала страсть; любовь имеет очень острый слух и умеет распознавать, когда в сердце любимой женщины, как эхо, раздается отзвук его собственных чувств и страсти. Нет, такого подозрения у Курта не могло быть, но его горе и отчаяние будут тем сильнее, что прекраснейший день его жизни превратится в самый печальный. Но не примет ли он меры спасти ее? Не пустят ли он и отец в ход все рычаги, чтоб освободить ее из рук негодяев?
-- Ах, если б я только могла дать ему узнать, где нахожусь! Но теперь уже поздно! Слишком поздно!
-- Тише, -- прошептал он, -- тише, сейчас раздался какой-то подозрительный шорох, я совершенно отчетливо слышал шаги, приближающиеся по мшистой лесной почве.
Гунда чуть не вскрикнула от радости при этих словах. Неужели спасители уже напали на ее след? Не ее ли возлюбленный так близко? Ах, она не могла сдержать себя, хотя бы это стоило ей жизни; собрав все свои силы, она громко крикнула:
-- Курт, Курт! Спаси твою Гунду!
-- Замолчи или ты умрешь! -- крикнул Гаральд, и нож блеснул в его руке.
На, пронзи мое сердце! -- ответила молодая девушка, не понижая голоса. -- Я не боюсь тебя, ты можешь быть моим убийцей, как был моим похитителем, но ты не доставишь свою добычу той, которая купила тебя. Избавители уже близко... Я слышу их... подозрительный шум, несущийся по лесу, доказывает, что они приближаются к нам. Курт... Курт, иди ко мне!
-- Гунда! -- послышалось девушке издали. -- Гунда, я иду к тебе.
-- А, ты слышал, это его голос, он спешит освободить меня, еще несколько минут - и я буду в его объятиях.
-- Этого не будет! -- крикнул Гаральд, выходя из себя, потому что, кроме награды, которая ему причиталась за его предприятие, им руководило еще и самолюбие, из-за которого он хотел довести до конца свое дело и не сесть на мель в последнюю минуту. -- Хотел бы я знать, кто может найти меня в этих диких горах, когда я скроюсь в своем тайном убежище.
Спасайтесь, -- крикнул он своим двум товарищам. -- Бегите и спрячьтесь где-нибудь, ее я сам унесу.
Гунда хотела закричать и дать знать приближающемуся Курту о новой, постигшей ее опасности, но Гаральд мгновенно выхватил из кармана платок, свернул его и заткнул рот Гунде. Затем он повернул в почти противоположную сторону и понес ее по глубокой ложбине, идущей между высокими скалами. Прошло три минуты - три минуты, которые показались Гунде целой вечностью. Она напрасно старалась вырваться из рук разбойника и с глубокой тоской сознавала, что избавителю ее будет очень трудно и, пожалуй, невозможно, настигнуть ее похитителя, который так хорошо знаком со всеми проходами, тропинками, ущельями и пещерами этих гор. Контрабандист достиг конца ложбины. Перед ним возвышался густой, дикий кустарник, и он собирался проникнуть в него со своей жертвой.
Но вдруг наверху скалы показалась фигура мужчины, который громовым голосом крикнул беглецу:
-- Стой, бездельник, или я пущу тебе пулю в лоб! Отдай сейчас же девушку, которую ты украл, или, видит Бог, перед тобой открыта могила, в которую ты сейчас попадешь.
Гаральд быстро взглянул наверх. В наружности человека, стоявшего на скале и направлявшего на него дуло своего ружья, было что-то внушительное, импонирующее даже дерзкому Королю контрабандистов, который ясно видел в лице незнакомца непоколебимую решимость. Но Гаральд, не долго раздумывая, расхохотался и, ускорив шаг, крикнул:
Постарайся-ка догнать Короля контрабандистов! Будь покоен, твоя пуля даже не долетит до меня.
Раздался выстрел, отдавшийся многоголосым эхом в горах, и затем послышалось проклятие, вырвавшееся из уст стоявшего на скале.
-- Промахнулся, -- крикнул он. -- Нужно же, чтоб у меня в эту минуту дрогнула рука! Негодяй уже исчезает со своей добычей в глубине леса, и мне нелегко будет снова подвести его под выстрел.
Не теряя времени и не задумываясь над тем, что он рискует жизнью, незнакомец, подняв высоко над головой ружье, соскочил со скалы. Минуту спустя он пробирался сквозь чащу, в которой только что скрылся Король контрабандистов вместе с несчастной Гундой. Генрих Антон Лейхтвейс пустился в погоню. Вот когда пригодилась вся энергия отважного разбойника, весь его опыт и знания запутанных лесных и горных троп, чтобы исполнить трудное дело.
Колючие ветки терна и чертополоха до крови царапали ему лицо и руки, угрожая выколоть глаза, но Лейхтвейс скорее согласился бы умереть, чем отказаться от преследования похитителя невинной девушки. Лесная чаща становилась непроходимой, напоминая первобытный лес. Лейхтвейс должен был остерегаться, чтобы вьющиеся растения своими длинными, цепкими ветвями не обхватили его шеи и не задушили его. Охотничьим ножом он обрезал ветви, загораживавшие ему путь. Благодаря этому ему удалось не потерять следов похитителя. Правда, он не видел его, но слышал треск сучьев, раздававшийся в чаще, и таинственный шорох, подобно производимому хищными зверями в индийских тростниках и джунглях.
должна пропасть даром. Разбойник даже не подал знака ни своим людям, ни Редвицу: они едва ли смогли бы следовать за ним, и это только задержало бы его, и он мог бы потерять следы. Вдруг из груди разбойника вырвался радостный крик. Чаща поредела, и Лейхтвейс уже надеялся, что теперь похититель Гунды не уйдет от него.
хижина Короля контрабандистов. Лейхтвейс не верил своим глазам: куда он ни смотрел, как пристально ни вглядывался вправо и влево, нигде не видел ни малейшего признака беглеца. Не мог же он, однако, провалиться сквозь землю?
В эту минуту разбойник услышал какой-то подозрительный шорох в глубине ущелья. Он быстро бросился на землю, до пояса свесившись над пропастью, и таким образом стал обозревать все ущелье. И вот он увидел, как контрабандист спускался по веревочной лестнице, протянутой по скале от выступа к выступу до самого ущелья. Гаральд проделывал это с такой поспешностью и уверенностью, которые доказывали, что для него это был обычный путь, каким он попадал в лощину. Следовательно, тут контрабандист у себя дома. Здесь он, вероятно, целыми годами укрывался от зорких глаз таможенных властей. Если так, то Лейхтвейс мог накрыть зверя в собственном логовище.
Теперь разбойник сообразил, что контрабандисту, ступив на твердую землю, придется перебежать площадку, лишенную какой бы то ни было растительности. Это был превосходный случай пустить ему пулю в лоб... Единственная пуля, оставшаяся в ружье Лейхтвейса, не должна миновать цели. Став на колени, разбойник прицелился в Гаральда, Короля контрабандистов. Но что это? Гаральд вдруг остановился, плотно обхватив ногами веревочную лестницу, поднял обеими руками связанную Гунду и прикрылся ею, как щитом.
-- Стреляй! -- крикнул он насмешливо. -- Твоя пуля, без сомнения, попадет. Но только не в меня. Если тебе не жаль этой молодой жизни, спускай курок. Ты увидишь тогда кровь той, которую хотел отнять у меня.
стал спускаться, держа перед собой дрожавшую от страха девушку и избегая таким образом всякой опасности со стороны своего преследователя. Но Лейхтвейс решил не выпускать из рук своей добычи. Он, в свою очередь, начал спускаться по веревочной лестнице, что представляло для него чрезвычайные затруднения. Однако, несмотря на это, он не спускал глаз с Гаральда. Ах, если бы теперь подоспели его люди, тогда бы у негодяя нетрудно было бы отнять Гунду. Теперь же Лейхтвейс был один, не зная даже, что ждет его на дне ущелья: может быть, там товарищи контрабандиста и разбойнику придется сразиться не с одним, а с несколькими негодяями.
Внезапно прозвучал выстрел; пуля прожужжала мимо щеки Лейхтвейса и ударилась в утес, в нескольких дюймах от него. Это Король контрабандистов выстрелил в своего преследователя с намерением подстрелить его прежде, чем он коснется дна ущелья. За первой пулей последовала вторая, но Бог охранял смелого разбойника. Вероятно, рука контрабандиста, несшего так долго Гунду, устала и дрожала во время прицела.
-- Стреляй, -- проворчал Лейхтвейс, -- выпускай заряды, это мне на руку: по крайней мере, я легко справлюсь с тобой.
В это время Король контрабандистов добрался до последней перекладины веревочной лестницы. Теперь он ступил на твердую землю, тогда как Лейхтвейс все еще висел на той же высоте. Гаральд положил связанную девушку на землю около себя, а затем, подняв пистолет, крикнул:
Иди к черту, парень, тебе не удастся донести, где находиться пристанище Короля контрабандистов, -- эта пуля не минует тебя.
-- Не стреляй, Гаральд... не убивай... не проливай человеческой крови...
-- Что ты наделала, матушка? -- с досадой вырвалось у него. -- Смотри, мой третий выстрел не попал в цель, и на этот раз по твоей вине. Оставь, не мешай мне убить этого человека. Он не должен жить, не должен вернуться к своим товарищам, иначе мы погибнем. Он умрет.
Я или ты! -- громовым голосом пронеслось в это мгновение по ущелью.
В ту же секунду сверкнул огонь, и пуля вонзилась в сердце Короля контрабандистов. Он зашатался, взмахнул беспомощно руками, как бы ища опоры, и без звука упал на землю. На этот раз Лейхтвейс не промахнулся.