Пещера Лейхтвейса. Том третий.
Глава 96. Кто же вызвал полицию?

Глава 96. КТО ЖЕ ВЫЗВАЛ ПОЛИЦИЮ?

Кто донес властям о том, что в доме вдовы рыжего Иоста можно застать врасплох тех, кого полиция преследовала уже давно, поимка кого была равносильна большой заслуге и вела за собой получение больших наград? Ведь речь шла о разбойнике Лейхтвейсе, о поимке всем известного, прославившегося на всю Германию, чуть ли не на всю Европу, разбойника Лейхтвейса и его товарищей. Представлялась возможность предать заслуженной каре такого опасного человека. Ибо Лейхтвейс, по мнению полиции, вполне заслужил строжайшую кару за то, что он не давал покоя властям в течение нескольких лет. Благодаря Лейхтвейсу деятельность полиции не могла ограничиваться задержанием безобидных пьяниц или поимкой несчастных бедняков, похитивших где-нибудь кусок хлеба или колбасы.

Да, Лейхтвейс давно был притчей во языцех всех начальствующих лиц в Висбадене и во Франкфурте, поскольку в Нассауском герцогстве вся полиция была дважды разжалована и реорганизована. В первое время забота о сохранении общественной безопасности вверялась городской или сельской полиции. Обязанности полицейских возлагались на отставных герцогских солдат, которые и относились к своей службе, как к приятному отдыху после строевой. Но года за три до этого, когда герцог выразил неудовольствие по поводу того, что Лейхтвейс все еще находится на свободе, был основан клан сыщиков, которые делали свое дело исподтишка, проникали куда угодно, в более или менее удачном гриме, переодетые, и повсюду вмешивались в дела частных лиц. И все это предпринято было в целях поимки разбойника Лейхтвейса, до того бывшего неуловимым. Таким образом, благодаря Лейхтвейсу герцогство Нассауское одним из первых в числе германских государств ввело у себя сыскную полицию по английской системе, которая не замедлила отлично проявить себя.

Раньше полиция открывала только такие преступления, которые преподносились ей, так сказать, в готовом виде, благодаря добровольным доносам частных лиц. Теперь же сыскная полиция без посторонней помощи наталкивалась на множество нарушений закона. В герцогстве царил большой беспорядок, и полиции пришлось убедиться, что она, в сущности, десятки лет только и делала, что спала. А теперь волей-неволей пришлось взяться за дело и действовать. Не одна только полиция была сильно занята делами, о которых доносили сыщики, в судах тоже развилась кипучая деятельность. Допросы, протоколы, судебные разбирательства, пытки и казни так и посыпались, как из рога изобилия, и судьи проклинали Лейхтвейса, который был виной всему. Справедливость - дело хорошее, но правосудие не должно причинять слишком много неудобств. При всем этом тот, кто вызвал всю эту суматоху, пребывал в полном спокойствии.

все поиски ни к чему не привели, даже не было надежды достигнуть чего-нибудь в этом направлении. Способность Лейхтвейса исчезать вовремя, находиться везде и нигде, пользоваться случаем для совершения разбойничьего набега, а затем исчезать бесследно, -- все это с течением времени укрепило в народе убеждение, что Лейхтвейс вообще неуязвим, что он обладает сверхъестественной силой. В народе говорили, что Лейхтвейс нашел шапку-невидимку, что стоило ему надеть ее на голову, и он получал возможность среди бела дня пройти мимо самого носа полицейских, оставаясь незамеченным. Ходили слухи, что Лейхтвейс продал свою душу дьяволу и что тот за это указал ему в лесу волшебный прут, при помощи которого Лейхтвейс может открывать все, даже самые надежные замки, а в случае надобности ему стоило прикоснуться этим прутом к земле, и тотчас же открывались подземные ходы, по которым он и скрывался бесследно. Говорили о том, что Лейхтвейс и товарищи закопали в лесу большие сокровища. Находились даже глупцы, которые по ночам искали эти сокровища, но, конечно, кроме червей, они ничего не находили.

Все это были только сказки, но они свидетельствовали о том, какой громкой славой Лейхтвейс пользовался в народе. Народ, в общей своей массе, не только говорил, что Лейхтвейс неуловим, но втайне и радовался его успехам, высмеивая полицию, которая все снова и снова оставалась в дураках. Бедный люд знал, что ему нечего опасаться Лейхтвейса, что разбойник грабил только богатых, в особенности таких, которые либо приобрели свое состояние нечестным путем, либо растрачивали его на кутежи и разврат. Много среди народа было людей, которые в случае надобности охотно укрыли бы у себя Лейхтвейса и его товарищей. Но такого случая еще ни разу не бывало, так как Лейхтвейс всегда умел вовремя добираться до своего убежища, которое было столь же неприступно, как любая крепость. Представителям властей часто приходилось выслушивать насмешки и злорадные замечания по поводу того, что полиции все не удавалось обезвредить разбойников, а на ярмарках и площадях часто распевались песни в честь Лейхтвейса в насмешку над полицией. А "попугаи" - так звали полицейских благодаря их зеленой форме - злились еще и потому, что никому из них не удавалось заработать награду в две тысячи талеров, назначенную герцогом за поимку Лейхтвейса. Словом, достаточно было упомянуть имя Лейхтвейса, чтобы испортить настроение судьям и полицейским. А тут внезапно пришло известие, что есть возможность без особого труда схватить и задержать Лейхтвейса со всей его шайкой.

Кто же принес это известие? Кто сделался доносчиком? Кто надеялся получить награду в две тысячи талеров? Лейхтвейс не ошибся, высказывая своему другу Зигристу предположение, что за домом Ганнеле учрежден надзор. Он только ошибся, полагая, что за домом наблюдает полиция. Из допроса Ганнеле судебный следователь Преториус вынес убеждение, что она совершенно не причастна к исчезновению своего мужа и что она не была замешана в преступлении, совершенном над рыжим Иостом. Обычно довольно прозорливого следователя в данном случае обманули невинное лицо Ганнеле и полные слез глаза ее. Поэтому он и не счел нужным производить наблюдение за домом Ганнеле. Если бы дело зависело от полиции, то разбойники совершенно спокойно отпраздновали бы свадьбу. Тот, кто знал об этой свадьбе, кто знал также убийцу рыжего Иоста - именно скрипач Франц, -- тоже не был опасен. Он был вовремя устранен. Благодаря коварству Ганнеле, Франц до поры до времени был обезврежен и лежал в погребе под беседкой в весьма плачевном для бедного калеки состоянии.

который, как только гасли огни в комнате Ганнеле, подходил к саду, перелезал через забор в сад, а затем обходил дом со всех сторон, отмечая малейшее подозрительное явление. От этого шпиона не скрылись посещения Отто Резике; часто он видел, как Отто под вечер входил в сад и возвращался оттуда лишь под утро, кутаясь в свой плащ. Тогда жирное лицо шпиона расплывалось в злорадной улыбке. А по утрам, когда лучи восходящего солнца уже золотили верхушки деревьев, когда петухи возвещали наступление дня, тогда этот человек стоял обыкновенно на опушке леса и, по-видимому, думал о том, как быть дальше. Тогда в его коварных глазах появлялось выражение, подобное тому, какое является у скряги, пересчитывающего свои сокровища; губы его раскрывались, и он шептал:

-- Еще не время. Рано еще. Одного этого мало, хотя, в сущности, дело только меня и касается. Но я хочу поймать всех, всех до одного.

молодого разбойника - ведь это был доцгеймский мельник, отец Отто Резике. Он не мог простить своему сыну, что тот не подчинился его воле и не женился на дочери богатого трактирщика, он не мог простить Отто, что тот, поработав прежде на мельнице, вдруг бросил дело и заявил, что соорудит собственную мельницу, если отец не согласится на его брак с Ганнеле. И действительно, Отто пригрозил своему отцу, что откроет вторую мельницу в Доцгейме, что будет отбивать у отца покупателей и будет конкурировать с ним. И все это из-за какой-то нищенки, из-за смазливой девчонки, из-за Ганнеле. Старый мельник уже однажды хотел отомстить своему сыну, продав его за деньги прусским вербовщикам, и если бы тогда случайно не вмешался Лейхтвейс, то Отто неминуемо попал бы в казармы и в строй, а теперь, быть может, давно уже был бы убит в каком-нибудь сражении. В те времена молодые солдаты служили пушечным мясом, их выпускали в самый жаркий бой, где смерть была почти неминуема. Старый мельник на самом деле и надеялся, что сын его погибнет именно таким образом; вот почему он с улыбкой смотрел на деньги, полученные от вербовщика, и нисколько не мучился угрызениями совести. Деньги эти он присоединил к своему капиталу, который он пускал в ход для ростовщических целей.

Мельницей своей старик уже почти совсем не занимался. Без помощи Отто он никак не мог вести дело в прежнем виде. Рабочие, за которыми уже не было строгого присмотра, портили ему кровь и, по его мнению, только даром деньги получали. Старик перестал брать наемных рабочих и продолжал вести дело лишь настолько, насколько ему позволяли его собственные силы. В сущности, ему и не для чего было трудиться, так как деньги, розданные им под ростовщические проценты, приносили ему достаточный доход. Вследствие этого дело падало все больше и больше. Жернова пришли в негодность, крылья уже не вращались, крыша провалилась. Но старый скряга скорее откусил бы себе палец, чем израсходовал деньги на ремонт.

 С меня и дома достаточно, -- говорил он, -- детей у меня нет, а мой единственный сын убит. Кто знает, где его сразила пуля, где его закопали в землю?

Старик Резике пришел в ужас, когда в один прекрасный день до него дошли слухи о том, что Отто жив и что он принадлежит к числу товарищей разбойника Лейхтвейса. Старика обуял несказанный страх при этом известии. Еле держась на своих старчески слабых ногах, он поплелся из трактира домой, заперся на все замки, выстроил целую баррикаду из мешков с мукой и зерном, зарядил свое старое ружье - словом, устроился на своей мельнице так, точно со дня на день ему приходится ждать нападения и покушения на его жизнь. Старик дрожал от страха перед собственным сыном. Он не мог не бояться его: если бы Отто на самом деле отомстил бы ему, то это было бы только справедливо, и если бы он уговорил своего атамана, Лейхтвейса, поджечь дом своего родного отца, который продал его за деньги, то и за это его нельзя было бы упрекнуть. Но у Отто никогда не было подобных мыслей. Правда, он презирал своего отца, но мстить ему он не собирался, так как вовремя вспомнил пятую Заповедь. Старик прожил несколько недель в страхе и трепете и испытал все муки, которые испытывают люди с нечистой совестью. Он не выходил совсем из дома, питался только наскоро захваченными запасами пищи, по ночам почти не спал. Когда ветер бушевал и тряс ветхое здание мельницы, старик вскрикивал и хватался дрожащими руками за ружье, ожидая нападения своего сына. С течением времени он успокоился. Он убедился, что никто не собирается нападать на него, и что Отто, по-видимому, сам избегал посещений Доцгейма. Тогда старик стал днем выходить из дома, а затем снова принялся за прежний образ жизни: по ночам он запирал дверь на задвижки и принимал всевозможные меры для того, чтобы не быть застигнутым врасплох во время сна.

Так прошло много времени, и старик мельник пришел к убеждению, что известие о появлении его сына среди разбойничьей шайки было вымышлено. Эта уверенность подкреплялась еще и тем, что Ганнеле все время оставалась в Доцгейме. Старик полагал, что если бы Отто действительно находился где-нибудь вблизи Доцгейма, то Ганнеле давно бы присоединилась к нему. Он все время зорко следил за Ганнеле. Несмотря на то, что Ганнеле ему ничего дурного не сделала, а напротив, он разбил ее жизнь, старик употреблял все усилия к тому, чтобы вредить ей, где только можно было. Ганнеле зарабатывала себе пропитание шитьем. Старик мельник принимал все зависящие от него меры к тому, чтобы более состоятельные крестьяне не давали ей работы. Он оклеветал Ганнеле самым гнусным образом и нашептывал жителям Доцгейма, что Ганнеле - воровка, которая пользуется пребыванием в домах крестьян для того, чтобы утащить что-нибудь. Правда, улик против Ганнеле не было никаких, но крестьяне предпочитали быть настороже, и не стали пускать ее к себе. В один прекрасный день по всему селу распространилась неожиданная весть, что в следующее воскресенье Ганнеле будет повенчана с рыжим Иостом. Известие это сильно расстроило старика мельника, так как ему было досадно, что Ганнеле сделается женой человека с положением, да еще богача.

 -- думал старик, -- ибо рыжий Иост, несомненно, дурак, если женится на нищей Ганнеле". Сам-то он, конечно, давно уже вышел из того возраста, когда мужчина из-за красивой девушки способен совершить глупость, да и вообще он никогда в жизни не смущался женской красотой. Собственная его жена, мать Отто, при жизни была лишь его безответной рабой; скончалась она от непосильных трудов после семилетнего брака, полная горя и разочарований. И вот спустя год, как-то раз утром, с быстротой молнии по селу распространилась весть, что рыжий Иост пропал без вести. Пошли слухи, что его убили, а старик мельник сразу пришел к непоколебимому убеждению, что Ганнеле убила своего мужа. Смутное предчувствие предсказало ему, что в этом деле замешан Отто. Но так как у него не было никаких доказательств, то ему пришлось умолчать о своих подозрениях. Но какая-то непонятная сила все снова и снова влекла его к дому рыжего Иоста. Он задался целью наблюдать за Ганнеле, выследить ее, но не столько для того, чтобы уличить убийцу рыжего Иоста, сколько для того, чтобы убедиться, кого именно Ганнеле заведет себе в качестве любовника, ибо он не сомневался, что она это вскоре сделает.

этот человек, который непременно увидел бы старика, если бы тот не был закрыт толстым стволом дуба. Человек этот стоял неподвижно и смотрел на окна вдовы рыжего Иоста. В окнах света не было. Но вдруг у одного из окон появилась лампа, слабый свет которой не ускользнул от внимания таинственного пришельца. Едва он увидел этот сигнал, как отворил калитку, прошел на веранду и приблизился к двери, которую кто-то открыл изнутри. Когда пришелец вошел в дом и дверь за ним закрылась, старик злорадно захохотал и начал потирать руки от радости, даже чуть не заплясал.

-- Вот оно в чем дело, -- пробормотал он, -- прежнее ухаживание, стало быть, продолжается. Наконец-то я тебя поймал, возлюбленный сын мой. Ты сам попал в ловушку. Скоро настанет время, когда не я тебя, а ты меня должен будешь бояться, ибо не ты на меня, а я на тебя нападу врасплох.

Старик весьма логично рассудил, что если Отто находится здесь, то и Лейхтвейс где-нибудь вблизи. Он вспомнил о награде в две тысячи талеров, назначенной за поимку Лейхтвейса, и начал уже высчитывать, сколько процентов будет приносить ему сумма, которую он получит за предательство. После этого старик каждую ночь сторожил дом Ганнеле, и не без успеха. Каждый вечер он видел, как Отто заходил к богатой молодой вдове. Он терпеливо выжидал возвращения своего сына до утра, но все еще колебался, донести ли полиции сейчас или еще подождать. Он решил ждать, так как хотел поймать не только Отто и Ганнеле, но и Лейхтвейса со всей его шайкой.

Правда, наиболее существенной ему казалась поимка его сына, но за одного Отто он не получил бы двух тысяч талеров, так как полиция хотела прежде всего задержать Лейхтвейса. Поэтому старик решил подождать, пока в дом Ганнеле явится сам Лейхтвейс. И вот наконец он дождался. Старик, быть может, упустил бы удобную минуту или не успел бы вовремя добраться до Висбадена, чтобы донести полиции. Но ему, к сожалению, помогла странная случайность.