Пещера Лейхтвейса. Том третий.
Глава 139. У столба пыток

Глава 139. У СТОЛБА ПЫТОК

После ухода Батьяни Лора упала на подушки и долго лежала там без всякого движения. Отчаяние ее было до такой степени велико, что она даже не находила слез. То, что ее ожидало, было ужаснее всего, когда-либо рисовавшегося ее воображению. Быть отданной в руки Батьяни и не видеть от него спасения; сделаться жертвой сначала позора, потом неслыханных мук. Лора чувствовала, что она близка к безумию.

Быстрым движением выхватила она кинжал, который ей дала старуха индеанка, и приставила его к своей груди. Одно движение, один удар избавил бы ее от всех страданий. Но Лора опустила руку.

-- Нет, -- проговорила она, -- я поклялась Лейхтвейсу, что умру вместе с ним. Я не имею права бежать от жизни, пока неумолимая судьба сама не откроет мне преддверия смерти. Наконец, разве нет уже надежды? Разве нет возможности вырваться из рук развратника и бежать в леса, в ущелье Сьерра-Невады? Неужели вся моя бурная жизнь не доказала мне, что человек никогда не должен считать себя окончательно потерянным, что он имеет право надеяться, надеяться до самого последнего мгновения? Сколько раз уже я находилась на самом краю гибели, а небесный Отец в конце концов всякий раз спасал меня. Разве я имею права сомневаться в нем, в Его милосердии? Нет, тысячу раз нет. Уже ночь. Это та самая ночь, в которую Лейхтвейс обещал мне прийти сюда, чтобы спасти Елизавету и меня. Теперь все дело в том, успеет ли он явиться вовремя, прежде, нежели свершится самое ужасное, или же он придет, когда будет уже поздно, слишком поздно. Если он, мой дорогой, найдет свою Лору в живых, то ему спокойно можно будет заключить ее в свои объятия, тогда она будет чиста и нетронута. Если же он придет чересчур поздно, то он найдет только бездыханное тело, тогда нанесенный мне позор будет уже смыт с меня всепрощающей смертью.

С этой мыслью Лора снова спрятала кинжал на груди и легла головой на подушку. На глазах ее выступили благодатные слезы: скорбь и отчаяние потеряли свою жестокую остроту.

Между тем несчастная Елизавета была отведена в вигвам апачей, жилище Лютого Волка. Весь вигвам и снаружи и изнутри был разукрашен зеленью и цветами. Гирлянды пышных листьев сверху донизу обвивали столбы; весь пол, где обыкновенно лежала только грубая циновка, походил на роскошный луг: тысячи цветов, утром еще весело качавших своими головками над земляным ковром травы, теперь усыпали его, распространяя одуряющий аромат. В одном углу было устроено ложе, покрытое ярко-красным штофом и тоже усыпанное роскошными цветами. Лютый Волк нетерпеливо шагал взад и вперед по своему жилищу. На нем была только короткая юбка из перьев хищных птиц. Могучая грудь, мускулистые руки и ноги, широкие плечи были обнажены, а темная кожа блестела, смазанная маслом кокосового ореха. На шее вождя красовалось ожерелье из фальшивых жемчужин, на руках - широкие золотые браслеты. Золота было довольно в горах Сьерра-Невады, а фальшивые жемчужины нашлись в ящике странствующего торгаша, зашедшего в страну апачей, которые убили его и ограбили. На небольшом столе, если только позволительно было назвать столом грубо отесанный чурбан, стояло несколько больших кубков, наполненных тем напитком, который так любят индейцы и который они приготавливают из водки, воды и меда. Лютый Волк, очевидно, успел уже его отведать, так как глаза его дико горели, а белки налились кровью.

-- Она идет, -- проговорил вождь, и ноздри его раздулись, как у горячего коня. -- Она идет, моя Белая Лилия, скоро она будет моя. А! Первый раз в жизни в моих объятиях будет бледнолицая жена. Хороши они, эти белые женщины. В них много преданности и нежности. Они нежнее индианок, любить их не грех. Великий Дух доволен, если краснокожий делает бледнолицую своей рабыней.

Полог вигвама раскрылся. Вошел тот великан, которого звали Ползущей Змеей. Рядом с ним была Елизавета. При виде Лютого Волка и разукрашенного цветами ложа несчастная вся задрожала и, казалось, вот-вот готова была упасть. Ползущая Змея обхватил ее стан.

Но в ту же секунду Лютый Волк с диким криком набросился на него и со всего размаха ударил его кулаком в живот с такою силой, что силач индеец упал как подкошенный.

-- Уберите его, -- приказал вождь. -- Вот так же я поступлю с каждым, кто осмелится тронуть бледнолицую.

Ползущая Змея со стоном поднялся с земли и бросил на Лютого Волка полный ненависти взгляд.

-- Красный Дух одурманил ум моего вождя, -- сказал он, -- он бьет своих краснокожих воинов и несправедлив к тем, которые храбро сражались вместе с ним.

-- Несправедлив? Ты смеешь называть меня несправедливым, негодяй?

-- Я призываю в свидетелей всех старейшин нашего племени, -- снова заговорил Ползущая Змея, с трудом сдерживая гнев на оскорбившего его вождя, -- с каких пор у нас такой обычай, чтобы вождь брал всю добычу себе? "Все принадлежит всем" - вот наш неписаный закон, так приказал сам Великий Дух.

-- Что ты хочешь этим сказать? -- прошипел вождь апачей и посмотрел на воина глазами хищного тигра.

-- Я хочу сказать, что эта женщина, -- Ползущая Змея указал на Елизавету, -- принадлежит не одному тебе, а всем нам, всему стану, всему племени апачей. Никогда еще пленница, приведенная к нам в стан, не жила в нем более времени от заката солнца до его восхода. Мы имеем право привязать ее к столбу пыток и принести ее в жертву мрачному богу преисподней. Я требую, Лютый Волк, чтобы ты выдал нам эту женщину, как только ты удовлетворишь ею свою страсть. После полуночи она принадлежит уже нам.

Вождь заревел от ярости и, выхватив кинжал, бросился на Ползущую Змею. Если б его не удержали подскочившие товарищи Ползущей Змеи, то цветочный ковер обагрился бы человеческой кровью. Несколько старых воинов силою вывели Ползущую Змею из вигвама; полог закрылся за ним, и Лютый Волк остался один на один с Елизаветой.

-- Ты слышала, -- проговорил он, -- мои воины требуют, чтобы я выдал тебя для принесения в жертву злому духу, но, клянусь тебе, я не отдам тебя; ты будешь жить, если только твои белые руки добровольно обнимут меня, если ты, Белая Лилия, сама отдашься мне.

-- Так зови же своих воинов сейчас, -- твердым голосом ответила Елизавета. -- Пусть они убьют меня сейчас. Клянусь тебе, вождь, скорее к тебе склонится снежная вершина Сьерра-Невады, скорее она прижмется к твоей груди, нежели я подарю тебе хоть малейшую ласку. Лютый Волк вздрогнул.

что в конце концов эта белая голубка будет приручена. Он мог бы употребить против нее силу, но ему не хотелось этого делать, он знал, что добытое силой не доставит ему такого удовольствия, как в том случае, если бы она сама добровольно подарила ему свою ласку. Дикарь желал не только наслаждаться, он желал быть любимым.

Ха! Ха! У него было средство достигнуть цели. Знахарь с заходом солнца принес ему волшебный напиток. Пузырек был у Лютого Волка. Это была совершенно прозрачная жидкость, и если б вождь апачей имел возможность исследовать ее, то убедился бы, что это была простая ключевая вода. А Лютый Волк думал, что стоит ему только подлить несколько капель этой жидкости в один из тех кубков, которые стояли на столе, как Елизавета загорится страстью и будет жаждать его объятий. Но до поры до времени ему не хотелось прибегать к напитку; он думал, что, может быть, обойдется и без него.

Прежде нежели Елизавета успела опомниться, он вдруг обнял ее и привлек к себе. Она стала отчаянно отбиваться, но руки индейца были словно из железа и стали; она была бессильна против них. Лютый Волк держал ее на своей обнаженной груди и осыпал ее потоком индейских ласковых слов, которые вызывали в ней только страх и ужас, а прикосновение дикаря и его поцелуи возбуждали в ней одно лишь отвращение.

 Целуй меня, нежная птичка, -- хрипло произносил Лютый Волк, -- целуй меня, я волью в твои жилы кипящую, огненную воду, которой Великий Дух с неба окропляет землю; отдай мне свое сердце, свою душу - пусть нас задушит запах цветов на этом пышном ложе. О, какая чудная должна быть эта смерть!

Через секунду Елизавета почувствовала, что ее приподняли; она потеряла под ногами почву. Индеец с озверелым криком бросился на нее. Молодая женщина боролась за свою честь, она боролась за то, что ей было дороже всего, и отчаяние придало ей нечеловеческие силы. Дикарю не удалось победить ее; после нескольких минут отчаянной борьбы он оставил Елизавету и отошел. Ведь у него оставался еще напиток. В дикой борьбе он разорвал платье Елизаветы, и белоснежная грудь прекрасной молодой женщины обнажилась. Елизавета вскочила и кое-как привела платье в порядок. Во взоре ее мелькнула страшная решимость. Она поняла, что она погибла, что спасения ей уже нет. Первому нападению дикаря, опьяненного страстью, она противостояла, но еще на одно сопротивление у нее, наверное, не хватило бы сил. Надо было продать свою жизнь как можно дороже.

 -- подумала она. -- По крайней мере, я не дам ему хвастаться своей позорной победой".

Несчастная молодая женщина прижала обе руки к груди и проговорила дрожащим голосом:

-- Если ты имеешь хоть каплю сострадания ко мне, то дай мне напиться, дай мне хоть один глоток воды.

-- Нет, не воды, -- закричал индеец, и лицо его перекосилось сладострастной улыбкой. -- Вина! Я дам тебе вина... Вот погоди, я сам приготовлю тебе питье, чтобы оно не слишком усыпило бы тебя, моя голубка.

Лютый Волк подошел к столу и, заслоняя его от Елизаветы спиной, поспешно вылил содержимое пузырька - мнимый волшебный напиток - в кубок, доверху наполненный медом.

 Пей! -- воскликнул он, сверкая глазами и подавая Елизавете кубок. -- Пей, пей! Ты почувствуешь невыразимое блаженство.

В эту минуту перед палаткой послышался дикий крик и звон ударяемых друг о друга томагавков. Несколько индейских воинов пытались проникнуть в вигвам вождя, но расставленная перед ним стража не пускала их. Лютый Волк, взбешенный тем, что ему посмели помешать, вышел из вигвама, за пологом послышался его громовой голос.

Елизавета решилась воспользоваться минутой. Не долго думая, она отлила из кубка половину его содержимого на землю, быстро достала пузырек с индейским ядом и вылила его в оставшийся мед. Она только еще успела бросить пузырек и ногою спрятать его в цветах, как вождь снова вернулся в палатку.

-- Ну что? Напилась? -- спросил он, видя наполовину опорожненный кубок в руке Елизаветы.

-- Да, напилась, -- громким голосом ответила Елизавета, -- признаюсь, напиток действительно подействовал на меня прекрасно.

 Прекрасно? -- со смехом переспросил Лютый Волк. -- Еще бы, белолицая. Я вижу, твои глаза смотрят на меня так ласково, так нежно... Не правда ли, ты чувствуешь, как кровь заиграла у тебя в жилах?

-- Да, кажется, ты прав, великий вождь, -- сказала Елизавета. -- Но выпей и ты за меня. Иди сюда, выпей все до дна. Выпей за блаженство этой ночи.

"Знахарь оказал мне неоценимую услугу, -- сказал про себя Лютый Волк, -- он сдержал свое слово: волшебный напиток подействовал, как чудо".

Он взял у Елизаветы кубок, поднес его к своим губам и разом опорожнил его до дна.

-- Сейчас, -- сказала Елизавета, и кроткие глаза ее странно засверкали, -- сейчас и ты почувствуешь действие этого чудесного напитка. Сейчас, сейчас.

преступления, которое он замышлял. Тогда Елизавета с радостью пошла бы к столбу пыток, с радостью перенесла бы самые жестокие муки, -- все, все, только не позор. Смерти она не боялась, хотя она и знала, что смерти ей не избежать. Но пока Лютый Волк был еще на ногах. По его лицу нельзя было подумать, что он принял смертельный яд.

-- Иди ко мне, моя белая голубка, -- сказал он, снова обнимая Елизавету и увлекая ее к себе на пышное ложе, -- иди ко мне и дай мне вкусить блаженства любви. Только что я снова отогнал тех зверей, которые во что бы то ни стало хотят тебя отнять у меня, они настаивают на том, чтобы я отдал тебя в жертву Великому Духу, но до рассвета я не отдам тебя, до рассвета ты можешь еще наслаждаться жизнью в объятиях моей любви.

Елизавета хотела сопротивляться, но индеец уже успел притянуть ее к себе.

-- Твои уста - точно лесной ручеек, -- сказал он, -- дай мне напиться из него; твоя грудь мягче пушистого мха, на котором так хорошо отдыхать после утомительной охоты и войны, дай мне отдохнуть на твоей груди.

Он запрокинул голову молодой женщины назад и, прижавшись к груди Елизаветы, стал покрывать ее поцелуями, от страстности и бесстыдства которых несчастная содрогалась, как под ударами плети. Отчего же дикая сила индейца все еще не ослабевала? Отчего все еще не начиналось действие яда?

 Оставь меня, -- со стоном сказала Елизавета, -- оставь меня только на несколько минут, Лютый Волк. После я охотно пойду в твои объятия, лишь только ты протянешь за мною руки.

 А! Отчего же ты медлишь? Разве ты не видишь, что я безумею от страсти? Кровь бьет в моих жилах; она льется, как огненный поток. Я страдаю... мне больно... о! Да что же это?

Вождь апачей вдруг упал назад. Его могучее тело забилось в страшной судороге. Ноги и руки скорчились, задвигались, как извивающиеся змеи. В то же время глаза вышли из орбит, а на губах появилась пена. Елизавета вскочила. В эту минуту ей неудержимо захотелось отомстить дикарю за то, что она перестрадала.

-- Ну что же, Лютый Волк? -- торжествующим голосом закричала она. -- Что же ты не протягиваешь за мною рук? Почему не целуешь меня? В самом деле, где же твоя любовь?

-- Я горю, горю! -- кричал Лютый Волк, валяясь на усыпанном цветами полу, как бешеная собака. -- Какие муки, они раздирают мои внутренности, олень вонзил в меня свои рога! Жаба закралась в мое тело, великая змея Тайфу - мать тьмы и ужаса - отравила меня своим ядом.

он кусал землю, рвал на себе одежду, скрежетал зубами. Пот градом катил с его лица, все тело было мокрое, и краски причудливых рисунков, покрывавших его, слились в какую-то мутную грязь. Пена шла изо рта несчастного, и от криков его, казалось, дрожала земля.

-- Что с тобой, вождь? -- спросил наконец один из старейшин. -- Что случилось с тобою?

-- Отравили, -- заревел Лютый Волк, -- мне дали яду, меня посвятили змее Тайфу... я умираю... но убийца... я хочу ему отомстить. Я хочу разорвать его собственными руками, хочу, умирая, задушить его.

-- Кто же твой убийца?

-- Знахарь! Схватите знахаря, приведите его ко мне! Он - чудовище, он хотел меня устранить. Отрава от него, я знаю это. От него, клянусь прахом моего отца и матери.

у ее ног вождя.

Муки его становились все ужаснее. Он кричал, стонал, страдания были до такой степени невыносимы, что даже его крепкая, закаленная в боях натура не вынесла нечеловеческих мук - он заплакал, как ребенок.

Через несколько минут полог вигвама раздвинулся. Вошли воины, притащившие знахаря. Тот посмотрел на Лютого Волка, который дополз до ложа и зубами рвал покрывавший его красный штоф, посмотрел на Елизавету, все еще неподвижно стоявшую в углу палатки, и как будто сразу понял все. Он выпрямился и, гордо поднимая голову, сказал:

-- Что это? Разве славные воины апачей ослепли, разве Великий Дух наслал на них болезнь безумия? Они дерзают оскорблять священную личность мудрого знахаря. Они грозят ему. Проклинают его. Зачем вы привели меня сюда, как пленного? Клянусь змеей Тайфу, клянусь великой матерью мрака и несчастья - такое преступление навлечет на вас гибель и смерть.

Тогда ответил Ползущая Змея: во время переполоха индейцы как-то сами собою предоставили ему роль руководителя, тем более что он, в силу своего происхождения, действительно, имел ближайшее право занять положение вождя апачей, если бы не стало Лютого Волка.

 Знахарь, -- воскликнул он, -- ты видишь, наш вождь страдает, он умирает! Он обвиняет тебя, говорит, что ты дал ему отраву, отвечай, оправдывайся, докажи нам, что Лютый Волк ошибся, или ты умрешь смертью самой мучительной, какую только могут придумать апачи.

-- Не мне оправдываться, -- ответил Батьяни-знахарь, -- потому что я не виноват. Напротив, я сам потребую ответа от того, кто посмел возвести на меня такое небывалое обвинение.

-- Говори, Лютый Волк, как смеешь ты называть убийцей, подлым отравителем меня, твоего лучшего друга? Разве жизнь твоя не была мне дорога, разве я не спас тебя от смерти даже два раза - зачем же теперь я стал бы...

-- Ты дал мне волшебный напиток, -- проговорил умирающий, -- которым я хотел разжечь страсть этой женщины. Я налил это зелье... о, Великий Дух, мои страдания невыносимы... я налил его в кубок с вином, а потом - ах, сжальтесь, разве нет среди вас никого, кто из милосердия вонзил бы мне в сердце нож. Не дайте мне умереть недостойным трусом. Я сам собственными глазами видел, как эта женщина наполовину опорожнила кубок, я выпил остальное, а потом это зелье оказалось отравой, отравой.

Лютый Волк снова упал. Тело забилось в страшной судороге, мускулы лица перекосились, на лбу выступил ледяной пот.

 Что ты ответишь на это? -- опять обратился Ползущая Змея к знахарю, и в глазах его сверкнула страшная угроза.

Батьяни внутренне задрожал. Он видел, что положение его было критическое. Как было доказать теперь, когда вождь вылил в кубок все содержимое пузырька, что мнимый волшебный напиток на самом деле не что иное, как самая обыкновенная вода.

-- Говори! -- грозно заревел Ползущая Змея. -- Или я поведу тебя к столбу пыток.

-- Ха! ха! Смотрите! -- закричал один из старейшин. -- Он не может привести оправдания, он уличен, подлый отравитель. Тащите его к столбу пыток!

 Знахарь отравил вождя - смерть ему! Смерть!

Несколько молодых воинов уже схватили Батьяни, чтобы потащить его к столбу пыток.

В эту минуту венгр увидел у своих ног какой-то маленький блестящий предмет.

-- Стойте! Одно мгновение! -- крикнул он громовым голосом, поднимая замеченный им предмет. -- Если не хотите навлечь на все племя месть страшного Тайфу, то выслушайте меня: Великий Дух дал мне в руки доказательство моей невиновности. Видели ли вы, -- продолжал он среди воцарившейся вдруг тишины, нарушаемой только стонами умирающего вождя, -- видели ли вы, что я поднял этот пузырек здесь на полу среди помятых и увядших цветов?

-- Видели, -- сказали несколько апачей.

 Теперь я спрашиваю тебя, Лютый Волк, скажи мне, где та бутылочка, в которой я дал тебе волшебный напиток любви?

Прошло несколько минут, прежде чем Лютый Волк успел понять вопрос. Наконец он знаком подозвал одного из воинов и указал на свой пояс. К удивлению всех, воин достал оттуда небольшой пузырек. Батьяни взял этот пузырек и поднял его высоко вверх.

-- Видите ли, апачи? -- воскликнул он торжествующим голосом. -- Видите ли теперь, что я невиновен. Отрава была налита не из этой бутылочки, которую я дал Лютому Волку и в которой был только напиток любви, а вот из этой, которую я здесь нашел на полу и которую сюда принес убийца вождя. И вы спрашиваете еще, кто убийца? Вы еще не видите его? Так я покажу вам ту негодную, которая лишила вас героя и вождя. Вот она! Это - Белая Лилия, как назвал ее Лютый Волк, та самая, которую он удостоил чести позвать к себе в вигвам.

Рев ярости и бешенства огласил округу. Апачи со всех сторон набросились на несчастную Елизавету. Ее вытащили на середину вигвама и бросили на землю. Ползущая Змея выхватил томагавк и, поставив ногу на грудь молодой несчастной красавицы, занес над нею топор. Елизавета думала, что настал ее последний час, и закрыла глаза. Она вспомнила Зигриста, своего мужа.

-- Сознайся! -- кричал озверевший дикарь, и глаза его страшно сверкали. -- Сознайся, что ты отравила вождя!

 Да, я сознаюсь, -- проговорила Елизавета, -- он хотел меня опозорить, и я отравила его. Наш бог справедлив, краснокожие дьяволы, это его наказание, а теперь - ведите меня к столбу пыток, я готова умереть.

Ползущая Змея занес топор для смертельного удара, но остальные воины бросились к нему и схватили его поднятую руку.

-- Не так, Ползущая Змея, -- сказал один из индейцев, -- так смерть слишком милостива для подлой бледнолицей, отравившей вождя. Мы сведем ее к столбу пыток. Ужаснейшие муки, какие только может придумать мозг апачей, -- она все должна будет их претерпеть. Так требует Тайфу, Великая Змея.

-- К столбу пыток ее! К столбу пыток! -- заревел весь стан.

Елизавету схватили, подняли, связали ей руки за спиной и, толкая кулаками, вывели из вигвама.

 Вместе с нею пускай умрет и другая бледнолицая! -- воскликнул Ползущая Змея. -- Приведите ее сюда и привяжите их обеих к столбу.

-- Великий вождь, -- сказал Батьяни, которому приказание это совсем не понравилось, так как оно не входило в его расчет удовлетворить свою низменную страсть. -- Не лучше ли оставить казнь той, другой бледнолицей на завтра?

-- Нет, нечего откладывать! -- громовым голосом закричал Ползущая Змея. -- Великий Дух будет доволен, если ему принесут сразу две человеческие жертвы. Эти бледнолицые женщины - колдуньи: они сумели достать отраву, несмотря на то, что они находились под самой строжайшей охраной, -- чем скорее покончим с ними, тем лучше.

Батьяни не смел противоречить, и хотя ему было ужасно досадно, что он ошибся в своих расчетах, он утешал себя тем, что по крайней мере вдоволь налюбуется на ее страдания у столба пыток. Он сам стал во главе отряда апачей, которые должны были привести Лору на место казни. В вигваме остались только семь старейшин племени, Ползущая Змея и умирающий вождь.

-- Неужели наш Лютый Волк в самом деле должен будет умереть, как жалкий трус? -- воскликнул один из старейшин, указывая на умирающего, который, уже не помня себя, выл, как собака, и рвал ногтями собственное тело. -- Лютый Волк всегда был героем, пускай же он и погибает как герой. А Ползущая Змея отныне будет вождем апачей.

 Да. Пусть будет так, -- согласились и все остальные.

-- Положите Лютого Волка перед его вигвамом, чтобы народ мог видеть, что он умер смертью, достойною краснокожего героя.

молчание; Лютого Волка уложили на красном плаще, молодые воины разложили вокруг него его оружие: томагавк, нож, ружье и все те скальпы, которые украшали его пояс.

-- Великий Дух зовет тебя, Лютый Волк, вождь апачей, -- начал Ползущая Змея, медленно подходя к умирающему, -- ты войдешь в его вечные долины не как женщина, умирающая от родов, а как герой, который с гордостью может показать свою смертельную рану.

И Ползущая Змея бросил томагавк в голову Лютого Волка. После этого молодые воины передали Ползущей Змее нож, которым его предшественник так храбро сражался в боях, тот самый нож, которым он снимал скальпы со своих побежденных врагов. Двое апачей приподняли умирающего. Глаза его уже потеряли блеск, но сознание еще не успело его покинуть.

 Великий Дух да хранит краснокожих, -- проговорил он едва слышным голосом. -- Проклятие бледнолицым, этим ворам, которые проникли к нам, чтобы убивать нас и грабить. Тайфу да погубит их, да истребит все их проклятое племя, чтобы краснокожий снова владел землей.

Так Лютый Волк простился с жизнью. Это были его последние слова. Ползущая Змея высоко занес руку, и в следующее мгновение сверкающее лезвие ножа вонзилось в грудь умирающего по самую рукоятку. Нож попал в самое сердце. Лютый Волк испустил дух еще раньше, нежели поддерживавшие его воины успели снова положить его на землю. Труп завернули в красный плащ. Его сейчас же обступили плакальщицы и жалобными песнями открыли похоронный обряд. Шесть молодых воинов взвалили труп на плечи и понесли его в вигвам. Плакальщицы пошли за ними. Всю ночь над станом раздавались их монотонные тоскливые песни.

То место, где пролилась кровь из сердца Лютого Волка, засыпали лесными цветами.

Наступала ночь. Там, где горные хребты поднимались из долины особенно круто, недалеко от берега реки Гилы, где росли могучие вековые деревья, индейцы приготовили столбы для казни. Вокруг них собралось почти все население стана. Молодые воины привязали к столбам Елизавету и Лору. Несчастные женщины обменялись только одним взглядом, и этим взглядом сказали друг другу последнее печальное "прости". Ночь была светлая, звездная. Луна разливала яркий голубой свет, а кругом столбов горели разведенные индейцами огромные костры.

Ползущая Змея стоял на почетном месте, окруженный старейшинами племени. Вот он подал знак начинать казнь. Палачи бросились на Елизавету и Лору и, разорвав на них платье, обнажили их до самого пояса. Обе женщины невольно громко вскрикнули. Они видели хищные взоры индейцев, жадно устремленные на их прекрасную наготу, и это казалось им худшим унижением, самым нестерпимым из всех ожидавших их страданий. Руки их были привязаны к столбу; они даже ими не могли прикрыть белоснежную грудь. Только у Лоры длинные белокурые волосы золотистой волной стыдливо прикрывали мраморные плечи.

-- Вот брачное ложе, которое я уготовил тебе, прекрасная Лора фон Берген. Когда-то ты презрела меня. Теперь я достиг своего: ты разделась перед своим женихом, разделась у столба пыток.

-- Подлый негодяй, -- шепотом ответила ему Лора с негодованием, -- я презираю тебя, уходи с глаз умирающей, дай ей расстаться с жизнью, не видя твоего проклятого лица.

В эту минуту Батьяни, действительно, пришлось отступить. Молодые воины стали в ряд, чтобы начать метание копий. Этим открывалась пытка. Столбами пыток служили толстые высохшие деревья. Апачи бросали копья одно за другим, и бросали их так, чтобы копье вонзилось в ствол совсем близко от истязаемой жертвы, но в то же время не причинило бы ей ни малейшего вреда. Справа и слева от Елизаветы и Лоры копья одно за другим вонзались в стволы деревьев. Каждый раз, когда индеец заносил руку и бросал копье, несчастным казалось, что вот-вот они погибнут. Достаточно было малейшей оплошности бросавшего, и они были бы смертельно ранены. Но апачи бросали ловко: они только мучили свои жертвы, но ран они им не наносили.

Через некоторое время Ползущая Змея опять подал знак: первая забава кончилась. До сих пор женщины не получили ни одной раны. Страх, ужас и стыд, казалось, лишили их сознания. Голова Елизаветы упала на обнаженную грудь: она казалась бездыханной, только время от времени проходившая по ее телу дрожь показывала, что она была еще жива. Лора же видела и слышала все, что происходило вокруг нее - только. Бог знает, не лучше было бы ей, если бы и у нее помутилось сознание.

несмотря на связывавшие ее веревки, она даже пыталась сделать движение, чтобы подставить грудь под острие копья - но увы! попытки ее оставались тщетны.

Дикари сделали теперь небольшую паузу, чтобы дать несчастным оправиться; они довели бесчеловечную жестокость даже до того, что заставили их выпить несколько глотков вина. Им не хотелось преждевременно притупить чувствительность их нервов. Они желали, чтобы несчастные выпили чашу страданий до дна, чтобы они продолжали ощущать и боль, и ужас смерти.

Наконец Ползущая Змея снова махнул рукой. Теперь очередь была за стрелками. Игра повторилась в том же духе, с той разницей, что теперь бросали уже не копья, а стреляли отравленными стрелами. Одна стрела пролетела около самой шеи Лоры, к счастью, не царапнув кожи. Ничтожнейшая царапина от этих стрел была бы неминуемо смертельна. Под громкие одобрительные возгласы апачей стрелки отошли.

Выступили лучшие метатели томагавков. Эти топоры были поистине самым страшным оружием дикарей, и они бросали их с изумительной ловкостью. Томагавки пролетели у самого лица Елизаветы и Лоры, но несчастные оставались невредимы. В этой игре участвовал сам Ползущая Змея и своим мастерским метанием вызвал восторг окружающих. Исполинскому индейцу удалось так швырнуть свой томагавк, что тот своим острием врезался в ствол дерева непосредственно над головой Лоры. Пролетая, томагавк задел один из тех золотистых локонов Лоры, которые так любил Лейхтвейс, которые он так часто целовал. Этот локон, прищемленный острием к стволу, так и остался на нем. Этим закончились игры. Теперь начиналась уже сама казнь.

Лора и Елизавета заметили, как в рядах апачей поднялось какое-то радостное оживление. Они слышали, что все они беспрестанно повторяли одно и то же слово. Но они произносили его на своем родном языке, и несчастные пленницы не понимали его значения. Но вот к ним подошел Батьяни. Поднимая над ними руки как бы для какого-то зловещего заклинания, он сказал:

 Вы, может быть, не догадываетесь, отчего так ликуют индейцы? Вам нужен переводчик, который перевел бы вам это слово, повторяемое тысячей ликующих голосов. Так я с удовольствием буду вашим переводчиком. Знайте же - это слово обозначает: костер. Да, куколки мои, вам сейчас придется познакомиться с огнем. Право, мне жаль, что пламя пожрет ваши чудные тела. Если бы это зависело от меня, ты знаешь, Лора, у меня были совсем другие планы. Но здесь распоряжается Ползущая Змея. Новый вождь приказал, чтобы вас немедленно сожгли на костре. Только не думайте, мои красавицы, что это сделается очень скоро: индейцы мастерски умеют жарить свои жертвы на самом медленном огне. Они никогда не раскладывают костра до самой головы сжигаемого. Ведь тогда пламя бы тотчас вспыхнуло и сразу убило бы жертву. Нет - они кладут у подножия столба небольшую кучку сухих сучьев, а когда пламя начнет лизать ноги осужденных, тогда они понемногу подкладывают полено за поленом да еще подливают и смолы.

-- Милосердный Боже! -- воскликнула Лора и подняла глаза к небу, к звездам, которые мерцали чистым нежным блеском, освещая ужасное зрелище. -- Боже! Ты молчишь, ты допускаешь, чтобы люди, Тобою сотворенные, совершали такие зверские жестокости. Но неисповедимы пути твои, Господи! Мы роптать не смеем! Поручаем тебе души свои! Просим, чтобы простер ты, Господи, руку Свою, чтобы принять нас в лоно Свое.

Батьяни сказал правду. Несколько апачей подошли к столбам и соорудили два низеньких костра, так что они не доходили даже до колен. Палачи подали Ползущей Змее зажженную головню. Вождь подошел к столбам.

-- Прощай, мой Генрих, -- воскликнула Лора, теперь ей стало ясно, что всякая надежда пропала, -- прощай, мой возлюбленный. Когда-нибудь мы увидимся, там, наверху.

Елизавета, рыдая, тоже простилась с мужем.

и дети - все столпились вокруг столбов пытки. Никому не хотелось пропустить великого момента, когда вождь поднесет зажженный факел к разложенным вокруг бледнолицых кострам. Ползущая Змея стоял спиной к ревущему потоку реки Гилы. С диким криком, в котором выразилось все торжество озверелого победителя, он наклонил факел. Пламя уже лизнуло сухие ветви, облегавшие ноги Лоры. Вдруг раздался выстрел, и Ползущая Змея, точно сраженный громом, упал лицом на землю. Факел потух.

-- Измена! -- в исступлении закричали индейцы. -- Измена! Бледнолицые!

Но едва только смолкли эти слова, как раздался залп, и около двадцати пуль влетело в толпу дикарей. Каждая пуля сразила индейца. Земля покрылась ранеными и убитыми.

-- Измена! За оружие! На коней! На коней!

Сотни индейских воинов бросились прочь. Со всех ног побежали они к небольшой лужайке, где обыкновенно паслись лошади, теперь в ночное время мирно лежавшие на траве. В минуту опасности индейцы прежде всего ищут коня. Они чувствуют себя потерянными, если не сидят на спине лошади. И теперь, даже не подумав оглянуться, посмотреть, откуда именно произведено нападение и велико ли число врагов, все индейцы прежде всего кинулись к коням.

 -- вот вопрос, который в данную минуту казался им страшнее всего. Однако не всем удалось добежать до лужайки. Со склонов гор посыпались выстрел за выстрелом; под градом пуль падали апачи. Женщины и дети кричали, кони ржали, потеряв голову, метались из стороны в сторону, и бронзовые тела их темными силуэтами вырисовывались на красном зареве костров, разложенных вокруг места казни. Здесь и там падала меткая пуля, стонали раненые и лежали убитые.

Река Гила по-прежнему ревела и пенилась. Все вместе представляло картину ужаса и смерти.