Южное открытие, произведенное летающим человеком, или Французский Дедал.
Часть первая

Южное открытие, произведенное летающим человеком, или Французский Дедал

Ретиф-де-ла-Бретон. С грав., по рисунку Бинэ.

ЮЖНОЕ ОТКРЫТИЕ, произведенное летающим человеком, или ФРАНЦУЗСКИЙ ДЕДАЛ

Весьма философская новелла с приложением Письма Обезьяны^{1}

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

В ноябре 1776 года я сел в дилижанс в Лионе, чтобы вернуться в Париж. В карете нас оказалось восемь человек: бенедиктинец, актер, две актрисы, адвокат, негоциант, человек неопределенного вида и я, не считая одной обезьяны, шести собак, трех больших и двух маленьких попугаев и людей, сидевших на империале. Бенедиктинец был самый завзятый во всей Европе потребитель испанского табаку, кроме того, тонкий гурман и великий знаток по части хорошей еды. Из двух актрис одна, героиня, была столь же развратна, как известная Р**^{2}, на которую она была похожа лицом до такой степени, что я сначала ее даже принял за последнюю, и так же зла, как артистка С***^{3}. Субретка отличалась серьезностью, была меланхолична, умеренна в выражениях и почти так же мила, как прелестная Фанье^{4}. Актер, трагик, был красив, как П--иль^{5}, так же плох на сцене и до того наглый фат, что, пожалуй, мог бы сравниться с ***. Адвокат, которого я узнал, несмотря на то, что он был переодет, был человек известный. Я его почти не уважал и совсем не любил. Его ненавидели и преследовали, и он тоже был кляузником и клеветником. Негоциант был добряк, очень богатый, простоватый, который много пил и ел и еще больше спал, причем храпел за четверых. Табаку он потреблял столько же, сколько бенедиктинец, с которым он и завел беседы на соответствующие темы. Человек неопределенного вида был ни стар, ни молод, ни красив, ни уродлив, ни толст, ни худ, ни высок, ни низок. Он не был, по видимому, ни богатым, ни бедным, ни умным, ни глупым. Говорил он не слишком много, не слишком мало, ел все, со всеми был согласен, и весь его вид показывал, что он не любил, не ненавидел никого на свете. Остаюсь я^{6}. Я - это слишком оригинальная фигура, чтобы не сказать о ней несколько слов. Представьте себе маленького человека, который держится до того неуклюже, что кажется уродливым, а своим печальным, мечтательным видом, головой, втянутой в высокие плечи, неуверенными и неопределенными манерами похож на ацефала из Гвианы^[20], который делится своими мыслями с самим собой, как в обществе, и может хохотать, кричать, плакать в то время, как окружающие не могут даже догадаться о причине, и одновременно излишне робок, и излишне груб, любит удовольствия и из гордости отвергает вещи, которые могут их доставить, проповедует терпимость и не выносит самого легкого противоречия, и т. д., и т. д., и т. д. Таков мой портрет без лести. Кое-кто мог бы захотеть подписать под ним фамилию Л-г-э^{7}, но я заявляю, что он - не я.

Прочие существа, заполнявшие карету, несколько превосходили нас. Среди них как раз то животное, которое более всего напоминало нас, т. е. обезьяна, стояло ниже других. Тем не менее это был философ (доказательством этому послужит ее своеобразное письмо, которое помещено в конце этого произведения)^{8}.

Мне вскоре ужасно надоели монах, актер и даже негоциант. Двум актрисам скоро надоел я сам. Таким образом, к концу второго дня мне оставалось только беседовать с лицом неопределенного вида. Благодаря своему характеру он выносил мою беседу столько времени, сколько я хотел. Незаметно мы с ним сблизились. И, поскольку у меня есть несколько хороших качеств, о которых я ничего не сказал, он удостоил меня своей дружбой. Это произошло примерно к вечеру четвертого дня.

-- Кто вы такой? - спросил он меня, наконец.

Я ответил на его вопрос, описав портрет, который только что нарисовал.

-- Это как раз то, что мне нужно, - сказал он: - меня интересовало вовсе не ваше положение или ваше состояние.

умным, невеждой и философом. Теперь я литератор. Я написал много произведений, по большей части очень скверных. Я это сам понял. У меня хватило здравого смысла, чтобы их устыдиться и сказать самому себе, что я их публикую только по необходимости, для того чтобы жить и кормить своих детей и жену; ведь, в конце концов, сам ты можешь быть всем, чем угодно, но дети-то не сами собой появляются на свет и кто-то должен их прокармливать... Самое значительное мое произведение - это "Кум Никола
", т. е. моя собственная жизнь^{9}. Я подвергаю там анатомическому анализу человеческое сердце и надеюсь, что эта книга, написанная мне в ущерб, станет полезнейшей из книг. Я подвергаю себя в ней безжалостному анализу, жертвуя собой, как новый Курций, для блага себе подобных. Я сочиняю сейчас еще одну книгу, под заглавием "Сова"^{10}, и еще...

Неопределенного вида человек прервал мою речь легкой улыбкой и сказал:

-- Вы как раз то, что мне нужно: вы будете моим историографом. Я сообщу вам самые изумительные вещи. Необходимо только будет придать им правдоподобие, потому что этого им как раз недостает. Я говорю по-французски так же, как вы. У меня акцент не больше, чем у вас, и цвет лица ни более светлый, ни более смуглый. И однакоже, мою родину отделяет от вашей весь диаметр земного шара. Я родился в южном полушарии, под 00 градусом широты и 00 градусом долготы, на острове, который называется остров Кристины.

Он замолчал. Я удивленно его разглядывал. И поскольку он продолжал хранить молчание, я заговорил сам, поглощенный разными мыслями.

-- Как, - воскликнул я, - возможно ли, что природа так двоится в двух полушариях, и что под одинаковой широтой можно найти не только те же растения и тех же животных, но и одинаковых людей, одинаковые государства и народы, говорящие на одном и том же языке? Ах, если бы это было так, это было бы прекрасное открытие, и ваша история была бы достаточно чудесна и достаточно интересна, чтобы доставить мне состояние и вытащить меня из нищеты, в которой я коснею после отцовского проклятия. Да, вы должны знать, что я был проклят; потому-то я и стал бедняком и рогоносцем^{11}.

Южный человек покачал головой и осведомился, почему я был проклят. Я рассказал ему свою историю, как она изложена в некоторых письмах, которые должны быть опубликованы только после моей смерти^{12}. Он еще раз покачал головой, но ничего не сказал по поводу моего рассказа.

Мы приближались к столице. И поскольку наша беседа носила весьма частный характер, нам из учтивости захотелось, перед расставанием, чтобы у наших спутников не осталось о нас плохого мнения. Мы рассыпались перед ними в комплиментах и похвалах. Нам ответили тем же все, кроме злой актрисы, которая с наслаждением вдыхала фимиам, но сама никому фимиама не курила, считая, что она заслуживает всего, но сама не обязана ничем. Наконец, мы приехали. Первым поднялся бенедиктинец, который отряс свою рясу и заставил каждого из нас, кроме негоцианта, чихнуть раз шесть. Мы расстались столь равнодушно, как будто никогда друг друга не видели. Актер и актрисы остановились на площади Карузель, бенедиктинец - в Сен-Жермен-де-Пре, адвокат - на улице Каландр, негоциант - на улице Бурдонне. Собаки и попугаи последовали, повидимому, за своими госпожами. Что касается меня, то я повел к себе незнакомца, не забыв и его обезьяны, которая мне показалась весьма странным существом.

Как только мы устроились и отдохнули, мы возобновили нашу беседу более непринужденно, чем в лионском дилижансе.

-- Я не хочу оставлять вас в заблуждении, - сказал мне южный человек. - Люди антарктического полушария абсолютно отличны от здешних обитателей. В том особом климате все существует раздельно, потому что все осталось таким, каким вышло из рук природы. В Европе, в Азии и даже в Африке живые существа, так сказать, амальгамировались и усовершенствовались, или, по крайней мере, наиболее совершенные уничтожили тех особей своего вида, которые, как им казалось, их стесняли, были уродливы и т. д. Все обстоит иначе в южном полушарии. Там не произошло никакого смешения. Существа, достигшие совершенства лишь наполовину, остались такими же до сих пор, так что один их вид внушает страх; европейцы не преминули бы их уничтожить. Поэтому-то мы и решили скрывать нашу страну. У нас существует закон, гласящий, что иностранцы, которые попадут в нашу страну нормальным путем или в результате кораблекрушения, должны быть там задержаны и лишены возможности когда бы то ни было вернуться к себе. При этом, однако, с ними обращаются так, чтобы у них не оставалось сожаления о родине. Они пользуются всеми правами гражданства и притом не обязаны работать, и лишь их дети полностью подчиняются общему порядку. Кроме того, у нас есть всего один корабль, который к тому же находится в распоряжении государства, а не частных лиц. Он доверен принцам крови, которых невозможно обмануть по причинам, о которых вы скоро узнаете. Я собираюсь рассказать вам нечто, что должно вас удивить.

На этом мы закончили в первый день. Мое любопытство было возбуждено невообразимо, и я с большим нетерпением ожидал следующего дня. Наконец, этот желанный день наступил. После завтрака мы выпили шоколаду, и тогда мой незнакомец сказал мне:

-- По происхождению я француз, как и все почти мои соотечественники. Мы живем по ту сторону тропика Козерога, на прекрасном острове, названном нами по имени нашей первой королевы, которая еще жива. Остров находится на том же меридиане, что и Франция; часы дня и ночи у нас совпадают. Я вам сказал, что у нас существует закон, запрещающий всем жителям далекие морские путешествия. Поэтому вы должны понять, что я путешествую с разрешения руководителей моей нации. Из всех людей, которых я до сих пор встречал за те полгода, что я объезжал южные провинции Франции, вы первый, которому я счел возможным открыться, потому что вы, я надеюсь, поможете мне в моих розысках. Целью моего путешествия не являются ни сокровища, ни богатства. Дело идет о чем-то гораздо более важном. Я хотел бы связаться с каким-нибудь первоклассным ученым, выдающимся философом, вроде Жан-Жака Руссо, де-Вольтера или де-Бюффона, и убедить его, чтобы он позволил нашим принцам крови, которые летают при помощи искусственных крыльев и так путешествуют по всему миру, унести себя вместе со мной. Я сегодня же расскажу вам историю мудрого смертного, которому мы обязаны существованием счастливейшего во всем свете правления. Но прежде всего я хотел бы, чтобы вы поставили меня в известность о некоторых вещах, которые я могу не знать. Например, кто из ваших великих людей согласился бы на то, чтобы его перенесли в южные земли?

-- Этот вопрос представляет некоторые трудности, - ответил я. - Самыми великими людьми являются де-Вольтер, Руссо, де-Бюффон. Живет здесь еще Франклин, посланник Соединенных штатов Америки, который вполне пригодился бы для вас. Но он, по всей видимости, не откажется от интересов своей страны, чтобы отправиться осчастливить другую. Что касается де-Вольтера, то он слишком стар. Когда он был моложе, вы легко бы его заполучили, но... он, слишком остроумен. Этот прекрасный недостаток едва можно переносить в этой стране, где разрешается безнаказанно обладать любым остроумием; мне представляется, что у вас он бы не акклиматизировался. Де-Бюффон был бы более пригоден. Но он устроился здесь достаточно хорошо, чтобы желать нас покинуть. Остается, значит, Руссо. Я думаю, что мы его легко заполучим. У него есть основания жаловаться на нас, и он охотно нас покинет. Но для того, чтобы его исчезновение не произвело слишком много шума, нужно условиться с ним об этом деле. Он будет объявлен умершим; маркиз де-Жирарден, у которого он пребывает, воздвигнет ему мнимую могилу^{13}, и в тот самый день, когда весть о его внезапной смерти огорчит всю Европу, его на самом деле похитят ваши принцы крови.

Южанин бросился целовать меня от радости. Чтобы не держать долго читателя в неизвестности, скажу в двух словах, что это похищение было самым счастливым образом осуществлено. Об этом знают только двое друзей Жан-Жака Руссо и я. Я буду хранить об этом молчание всю свою жизнь, и эта история будет опубликована только после моей смерти. Тогда потомство узнает, что гробница в Эрменонвилле ничего не содержит.

Затем южанин возобновил свой рассказ и передал мне следующие необыкновенные факты, которые я привожу дословно.

Лет семьдесят тому назад один юноша из Дофине изобрел способ летать (наподобие птиц, чтобы это было вам понятно). И мотивом его страстного желания летать была любовь.

Викторин (так звали этого юношу из Дофине), сын простого фискального прокурора^{14} это чувство не сопровождалось никакой надеждой, оно было страшной пыткой. Молодой человек искал только уединения, и когда он оказывался на лоне природы среди увенчанных лесами холмов, ему казалось, что он дышит воздухом счастливого античного равенства людей. В самом деле, нет ничего на свете, что возвращало бы человека более реально к его естественному состоянию, чем просторная и первобытная местность, окруженная лесами или лугами, особенно, если он поднимается на холм. Он испытывает тогда чудесное чувство, незнакомое ему в населенных районах и особенно здесь, где все превращено в парки и на всем лежит печать запрета и стеснения.

В доме фискального прокурора был один слуга, порядочный пройдоха и лентяй, но большой любитель чтения, по имени Жан Везинье^{15}. Этот парень читал прекрасную и достоверную историю Фортуната, который благодаря своей шапочке переносился со своей возлюбленной всюду, куда хотел. Он читал историю Мишеля Морена, историю "Свадьбы смерти с могильщиком" и о рождении их детей, которые ели землю вместо хлеба, и т. д. Этому-то парню, ум которого был просвещен столь прекрасными познаниями, Викторин и открылся в своем страстном желании иметь крылья и научиться летать. Жан Везинье серьезно выслушал его и, поразмыслив около часа, ответил:

-- Это не невозможно.

Обезумевший от радости Викторин обнял приятеля. У Везинье были изобретательские способности, и Викторин стал умолять его попытаться общими усилиями что-нибудь соорудить.

Они уединились, чтобы урвать как можно больше времени для полезных занятий. Они стали мастерить зубчатые колеса и все более и более усложнять их движения, и наконец, им удалось соорудить деревянную систему колес, приводившую в движение пару парусиновых крыльев. Эта тяжелая машина могла поднять человека с земли, но приводить ее в движение было очень утомительно. Тем не менее изобретательный Жан Везинье решил испытать эту машину, не подвергая опасности сына своего хозяина. Они отправились на гору, поднялись на утес, и Везинье бросился оттуда вниз. Своим крыльям он придал изгиб птичьего крыла. Вместе с этими крыльями он очень походил на большую летучую мышь. Но тут выяснился один недостаток, которого он раньше не предвидел: не обладая самостоятельным поступательным движением, он мог на своих крыльях летать лишь по ветру. Все же он пролетел достаточно большое расстояние, что преисполнило радостью молодого Викторина, который, видя летящего Везинье, сообразил, что с некоторыми другими приспособлениями и при более легких крыльях можно будет придать движению поступательный характер, а также управлять подъемом и спуском. Жан летел, покуда позволяли ему его силы. Но уже через четверть часа он утомился и стал опускаться на землю, замедляя свои движения. Викторин подбежал и не дал ему разбиться, что было возможно, так как он падал ничком.

После этой попытки Викторин и Жан Везинье говорили только о своих крыльях и о том, что они сделают, когда будут в состоянии летать на дальние расстояния. Викторин только и дышал своей Кристиной и хотел разыскать какой-нибудь остров или недоступную гору, чтобы перенести ее туда и жить вместе с ней. У Жана Везинье были совсем другие намерения. Он хотел отомстить своим врагам, убив их с воздуха. Он хотел также похитить местных девушек, не пожелавших выйти за него замуж из-за его лености, насладиться ими в свое удовольствие, а затем вернуть их обесчещенными их родителям. Особенно он был зол на некую Эдме Буассар^{16}, дочь школьного учителя, красивейшую из невест, которая предпочла ему сына кузнеца. Викторину не нравились эти планы, и он часто упрекал приятеля за это. Но, поскольку Везинье был ему нужен, он не решался окончательно с ним поссориться.

Наконец они усовершенствовали свои крылья и после некоторых добавлений и замены парусины тафтой достигли того, что сумели добиться горизонтально-поступательного движения и даже обратного, научились подниматься прямо от земли и опускаться по собственному желанию. Однажды они отправились производить опыты в пустынном месте. Они вместе поднялись. Но к несчастью машина Жана Везинье сломалась, и он упал с большой высоты в пруд, где и утонул. Викторин не в силах был его спасти. Он вернулся домой и рассказал про несчастный случай со слугой, умолчав о причине. Люди бросились к пруду и вытащили оттуда Везинье. Но они ничего не поняли в той машине, которая при нем была и вся была покрыта илом. Викторин, у которого были к тому свои основания, извлек машину, разбил ее на куски и так умело сломал колеса, что ничего нельзя было в них понять. Жана принесли домой в бессознательном состоянии. Его можно было бы вернуть к: жизни, если бы были известны открытия, сделанные недавно во Франции. Но та помощь, которую ему пытались оказать тогда, лишь ускорила его смерть.

И вот Викторин остался один, предоставленный только своему собственному дарованию. Он снова стал часто уединяться, чтобы мечтать о своем проекте, думать о Кристине и в то же время утолять свою юную душу грезами о свободе.

Целых два года труда и рвения, которые несомненно сократил бы Жан Везинье, привели только к жалким и мало эффектным результатам по сравнению с совершенством природы и с тем, что он хотел осуществить. Между тем Кристина росла и хорошела. Заговорили о том, чтобы выдать ее замуж. Это повергло Викторина в трепет, и он удвоил свои усилия. Он исследовал все виды полетов насекомых и птиц. Легко можно было, ему казалось, подражать механизму полета бабочки, но для этого требовался слишком мощный двигатель и слишком большие крылья. Он снова изучал полет куропатки, который был близок к полету бабочки. Полет гусей и больших птиц кажется легким, но на самом деле он тяжел, и для него требуется воздух более плотный, т. е. более конденсированный благодаря холоду, каким является воздух на больших высотах. Так размышлял Викторин, хотя был простым крестьянином, молодым и беспомощным. Чего не может сделать любовь! Ах, только любовь была изобретателем всех искусств!

Наконец Викторин усовершенствовал изобретение Жана Везинье. Быстро работая механизмом, он мог подниматься с земли подобно куропатке, а медленно двигаясь, летел подобно большим перелетным птицам, которые редко и размеренно делают взмахи крыльями. Он сделал крылья из самой легкой тафты, прикрепленной к китовому усу, более плотному у основания и постепенно утончавшемуся, что довольно близко напоминало строение птичьих перьев.

Он перенес эти усовершенствованные крылья в пустынное место, чтобы произвести новый большой опыт. Раньше он упражнялся на дворе своего отца во время воскресной службы, когда все бывали в церкви. Но он не осмеливался там подниматься в воздух, отчасти из боязни быть замеченным детьми, отчасти из страха, что какой-нибудь несчастный случай принудит его звать на помощь и выдать свою тайну. Он отправился с самого утра в уединенное место, решив подвергнуться любому риску и подняться на возможно большую высоту, даже с опасностью потерять жизнь при этой попытке. Потерять Кристину было бы для него бо
льшим несчастьем.

"Отлетающий Викторин". С грав. неизв. художника.

Достигнув уединенного холма, Викторин приладил свои крылья. Его опоясывал широкий и крепкий ремень, заказанный им у шорника. Два другие, меньших размеров, прикрепленные к обуви, проходили вдоль его ног с наружной стороны и соединялись с поясом. Крепкие шнуры шли вдоль ребер и достигали головного шлема, соединенного в свою очередь с плечами при помощи четырех шнуров, между которыми проходили руки. По обеим сторонам туловища были прикреплены китовые усы, на которые была натянута тафта. Крылья эти, прикрепленные также к рукам двумя шнурами снаружи, были расположены таким образом, что они поддерживали человека во всю длину от головы до ног. Для направления движения служил аппарат, имевший вид остроконечного зонта. Так как руки летающего человека должны были быть совершенно свободными, то рычаг, сообщавший движение крыльям, приводился в движение двумя ремнями, проходившими под подошвами. Для того, чтобы летать, нужно было поэтому производить лишь обычное при ходьбе движение, которое легко было произвольно ускорять или замедлять. Каждая из ног приводила в движение оба крыла. Кроме того, посредством небольшого приспособления ногой раскрывался также остроконечный зонт. Эта операция производилась двумя китовыми усами, приводившимися в движение посредством находившегося под ногами колеса с двумя зубцами. Полету можно было дать горизонтальное или вертикальное направление путем известного сжатия крыльев, осуществлявшегося при помощи шнуров, продетых подмышками и кончавшихся у подбородника, и ими можно было управлять движением головы. При помощи этих двух шнуров острие зонта опускалось и вращалось во всех направлениях. Механизм этой летательной машины был из дерева и не был особенно тяжелым, кроме двух зубчатых колес и упоров из полированной стали. Трению поддавалась только лента, приводившая в движение рычаг крыльев. У Викторина во время полета всегда были запасные шелковые ленты в кармане. Он осматривал эту ленту каждый раз перед полетом и всегда сменял ее раньше, чем она изнашивалась. Преимуществом такой ленты было то, что полет был почти не утомителен; благодаря этому можно было совершать далекие путешествия. После нескольких недель опытов Викторин усовершенствовал свою машину, устроив в ней второй рычаг, сходный с первым, хотя и менее сильный. В случае аварии можно было при помощи этого рычага держаться в воздухе, пока не будет заменена лента на основном механизме.

Итак, Викторин дошел до холма, поднялся на маленький выступ и, придав своим крыльям сначала быстрое движение полета куропатки, сравнительно легко отделился от земли. Но от непривычки находиться в воздухе у него началось головокружение; он мог подняться, только закрыв глаза. Вскоре он ощутил довольно сильный холод. Он заметил также, что парит с удивительной легкостью и что самое незначительное движение ног дает ему возможность держаться в воздухе. На мгновенье он открыл глаза и увидел себя на чудовищной высоте. Он тотчас же потянул два шнура, двигавшие остроконечный зонт, и направил острие вниз, благодаря чему сумел достаточно быстро снизиться. Уже приближаясь к земле, он поставил зонт горизонтально, чтобы снова достигнуть холма, от которого он удалился более чем на два льё, хотя его полет продолжался примерно не больше четверти часа, - настолько его полет был стремителен, - и удачно опустился там на землю.

Управляя зонтом, Викторин мог таким образом производить на своих крыльях полеты в трех направлениях: вверх, вниз и горизонтально.

После ряда опытов, увенчавшихся успехом, Викторин свернул свои искусственные крылья и, весьма довольный, возвратился домой.

Радужные грезы овладели им по дороге. Его воображению представлялось, как он похитит Кристину, перенесет ее в прекрасную и недоступную местность и будет ею любим, как счастливо они заживут, пользуясь полной свободой. Эти мысли приводили его в восторг, и он твердо решил приложить все усилия, чтобы их осуществить.

охоты, вышел однажды из дома перед зарей со своими крыльями и запасом провизии на день. Как только он оказался в поле, он полетел к Неприступной горе и на рассвете достиг ее. На этой горе он нашел приятного вида площадку с маленьким ручьем, который бил из-под утеса и почти тут же пропадал в земле. Нежная травка покрывала это прелестное место. С северной стороны открывалась довольно глубокая пещера, а с южной - скалистые края горы были украшены деревцами, на которых можно было видеть тысячи птичьих гнезд. Было там и несколько диких деревьев, между прочим и каштановое. Тучи пчел гудели на южной стороне вокруг одного утеса, достаточно расщепленного, чтобы служить убежищем для этих полезных насекомых. Викторин провел весь день в этом прелестном месте и был обрадован, заметив там несколько диких коз. В полдень он обошел свои новые владения, чтобы выяснить, не скрываются ли там какие-нибудь ядовитые животные, и действительно обнаружил двух или трех змей, которых и убил. Затем он полетел на утесы, прикрывавшие пещеру, и оттуда открыл другую тенистую площадку, которая показалась ему весьма удобной для летнего отдыха благодаря своей прохладе. Он опустился там и осмотрел ее всю. Он не обнаружил никаких ядовитых пресмыкающихся, но увидел много голубей разных пород. Там было пять-шесть маленьких источников, вытекавших, по-видимому, из кратера бывшего вулкана, покрытого льдом, который слабо таял даже в самую сильную жару, потому что туда не проникали солнечные лучи, и, таким образом, кратер этот был как бы естественным ледником. Викторин выпил там воды и нашел ее превосходной.

-- Вот, - сказал он себе, - где будет мой летний дворец. Здесь прекрасная Кристина сохранит нежный цвет своего лица. Другая площадка будет моим местопребыванием зимой, весной и осенью.

После того как он все обследовал, он подкрепился завтраком, который ему очень хотелось бы разделить с Кристиной. Восстановив свои силы, он взлетел на страшную высоту, поднимаясь гораздо смелее, чем он это делал раньше. Затем он стал стремительно опускаться, упражняясь в управлении остроконечным зонтом, а направляя движение вверх, брал в руки большие камни, в то время как его ноги быстро двигали подъемный рычаг. Он переходил далее на горизонтальный полет с помощью своего подбородника и продолжал все время парить на значительной высоте, чтобы его не заметили люди с земли.

Все эти опыты ему удались, правда, лишь после многократных повторений. С наступлением ночи он вернулся в отцовский дом, на что потребовалось час или полтора. Преисполненный радости по поводу своего открытия, он решил использовать все ночи для того, чтобы перенести на Неприступную гору различные вещи, как например, сельскохозяйственные орудия, одежду и белье, которое он сумел раздобыть. Он перенес туда также кур, кроликов и даже двух ягнят - барашка и овечку.

Он сделал больше. Увидев однажды во дворе замка большое количество белья, которое принадлежало Кристине и ее горничной и сушилось там после стирки (что проделывалось только раз в год), он прилетел туда ночью, собрал белье в узлы и в три полета перенес на Неприступную гору почти все, что принадлежало дочери сеньора. Наутро в замке поднялся страшный шум. Белье искали повсюду и обвиняли в краже разных лиц. Но так как невозможно было добыть какие-либо доказательства их виновности и белья не оказалось нигде, ни у торговцев соседних городов, ни на ярмарках, то никого нельзя было привлечь к ответственности.

После этих основательных приготовлении Викторин решил: провести еще один день на своей горе, которую мог бы рассматривать как свое маленькое государство, если бы сам не был подчинен суверенной власти женщины и не был в силу этого даже лишен возможности располагать самим собой. Он снова упражнялся в летании и в перенесении тяжелых грузов. Он устроил удобные убежища для ягнят и для кур. Эта отняло очень мало времени, потому что он нашел много укрытий под скалами. Затем он начал возделывать маленький участок земли, намереваясь насадить там виноградные лозы, которые собирался взять из сада своего отца, Следующей ночью это было выполнено. И, поскольку ямы были уже приготовлены, ему оставалось только перенести лозы в корзине, куда он сложил их вместе с землей для того, чтобы они легче принялись.

Затем он сообразил, что на гору следует перенести кого-нибудь, кто заботился бы о ягнятах, курах и т. д., которые могли иначе погибнуть или, по крайней мере, одичать. В его поселке жила невестка Жана Везинье, которая в ранней молодости осталась вдовой и без детей. Эта женщина не была благоразумна после смерти своего мужа, и предполагали, что первым ее соблазнил ее шурин, Жан. Как бы там ни было, у этой женщины была незаконнорожденная дочь, которую она сама выкормила и воспитала. Эта бедняжка подвергалась со стороны других детей оскорблениям и насмешкам, что доставляло много горя ее матери. Викторин думал, что он доставит только радость этим двум созданьям, если перенесет их на Неприступную гору, где будет их кормить за то, что они будут заботиться о животных, ухаживать за садом и посеют немного пшеницы.

Приняв такое решение, он взялся за его осуществление. Однажды вечером, прогуливаясь но поселку, он увидел невестку Везинье с ее дочерью. Они дышали свежим воздухом у своего порога, не осмеливаясь пойти поболтать с соседями. Он подошел к ним и сказал, что хотел бы с ними поговорить, но, не желая быть замеченным, считает удобнее, чтобы они явились в одно отдаленное место, которое он им и указал. Пока они шли туда, он приладил свои крылья и полетел. Матери с дочкой он заранее велел подняться на небольшое возвышение, чтобы можно было заметить их издали. Ему не пришлось даже окликать их: он обрушился на них и увлек обеих на двух широких ремнях, которыми обвязал их подмышками. От страха женщины потеряли сознание, а Викторин, удвоив силы, меньше, чем в час, достиг со своей ношей Неприступной горы. Здесь он положил их рядом с ранее заготовленной провизией, брызнул им в лицо водой и, когда заметил, что они приходят в сознанье, незаметно удалился. Так как мать хорошо умела читать, то он оставил ей записку, в которой перечислил все, что она должна была делать. Придя в себя, женщина прочитала записку, в которой ей было обещано, что ее не оставят без пропитания и в скором времени ей дадут помощников. Это ее несколько утешило. Но у нее создалось странное впечатление об их похищении. В тот момент в месте их похищения не было людей, и, поэтому, она решила, что ее увлек дьявол в наказание за ее прошлое поведение. Она, однако, выполнила то, что ей было приказано, и принялась работать вместе со своей дочерью. Викторин время от времени доставлял ей ночью провизию, оставаясь сам незамеченным.

Вернувшись в день похищения в отцовский дом, он лег в постель и заснул довольно поздно. В маленьком поселке все производит сенсацию. Утром, после пробуждения, он услышал, как все только и говорили что об исчезновении вдовы Везинье и ее дочери. Полагали, что они ушли из поселка из-за обид. Но все удивлялись тому, что они не продали своего имущества, - даже кухонных принадлежностей. Осмотрели все колодцы, опасаясь, не бросились ли они туда. Произвели расспросы в соседних деревнях и по дорогам. Но так ничего и не могли открыть. Тогда-то добрые люди и стали говорить, что их унес дьявол. Все старухи округа в этом вскоре совершенно уверились.

В результате этих приготовлений у Викторина созрел твердый и продуманный план. Он не пропускал возможности являться чуть не каждый день в сад замка и старался завоевать расположение Кристины своей услужливостью. Это ему удалось. Как-то раз он увидел дочку сеньора днем, и при встрече она улыбнулась ему особенно любезно. Он последовал за ней, стараясь не казаться навязчивым. Не то нарочно, не то по невнимательности прекрасная Кристина уронила веер и продолжала свой путь. Викторин поднял веер и бросился за ней, чтобы его отдать. Но по пути он пять-шесть раз поднес его к губам, и Кристина заметила это. Она приняла от него веер с благосклонностью, так как в этот момент была одна, и обратилась к нему с расспросами. Она спросила, есть ли у него возлюбленная.

-- Да, мадемуазель.

-- Красива она?

-- Как только что распустившаяся роза.

-- И любит вас?.. О, несомненно, - прибавила она поспешно.

-- Увы, нет, - сказал Викторин со вздохом.

-- Значит, она ничего не понимает или очень горда.

-- Да, мадемуазель, она горда, но у нее есть основание для этого: я - ничто рядом с ней.

-- Это, значит, важная дама?

-- И больше того, это сама красота. Даже король не был бы для нее слишком хорошей партией.

-- Вы возбуждаете мое любопытство. Где же скрывается эта красавица?

-- Вы, верно, читали романы, г-н Викторин?

-- Да, я читал "Кира", "Полександра", "Клелию", "Астрею" и "Принцессу Клевскую"^{17}, которая мне особенно понравилась.

-- Я догадалась об этом, слушая ваш разговор.

-- Ах, мадемуазель, слишком много чести.

-- Вам следует прочитать английские романы: "Памелу", "Клариссу", "Грандисона"^{18}.

-- Их я не читал:.

-- Я скажу Жюльене, чтобы она вам их дала. Но только не извольте стать Ловеласом^{19}.

-- Раз вы мне это запрещаете, мадемуазель, уверяю вас, что я им не стану.

Кристина улыбнулась: так наивно Викторин сказал ей это. Но, дойдя до конца аллеи, она заметила своего отца, мать и нескольких близких друзей. Она покраснела из-за фамильярности, которую допустила в обращении с сыном фискального прокурора, и снова приняла свой неприступный, но все же очаровательный вид, сказав ему: "Прощайте, Викторин".

Удаляясь, молодой человек поклонился компании, стараясь сделать это как можно изящнее. Но он чувствовал, что мужицкая неуклюжесть мешала ему в этом.

По субботам Виктории отправлялся на Неприступную гору, чтобы доставить продукты вдове Везинье и ее дочери (эти путешествия происходили по вечерам). Он приводил также в приличное состояние пещеру для того, чтобы поместить там Кристину. Он перенес туда разные вещи, которые получил в виде подарков от одного своего друга - щеголя. В первом припадке признательности тот подарил ему прекрасную кровать, кресла, столы, комод и даже софу, а также серебряную посуду, белье, платье и т. д. Когда все это было уже в пещере, он начал думать о вещах более серьезных. Южная площадка могла быть целиком засеяна и доставить пропитание для тридцати-сорока человек. У вдовы Везинье и ее дочери эта работа подвигалась крайне медленно, им нужен был помощник, а особенно нужны были лошади или быки. Викторин знал в своем селе одного бедного юношу, влюбленного в дочку богатого крестьянина, у которого тот работал пахарем и виноградарем. Однажды вечером он его похитил и перенес на Неприступную гору, предварительно поместив там трех лошадей, соху, зерно для посева и т. п. Бедняге, который его не узнал и также принял за дьявола, он обещал доставить его возлюбленную, при условии, что тот будет с ней хорошо обращаться. Он показал ему провизию, приказал распахать вместе с двумя женщинами поле и обещал появляться каждую неделю.

Викторин остерегался похищать дочку крестьянина, пока не убедился, что никто не подозревает, что случилось с батраком. Он должен был также ожидать благоприятного случая, чтобы захватить ее ночью, когда его никто не мог увидеть. Такие случаи бывали редки, поскольку ему требовался, по крайней мере, час, чтобы долететь от горы до своей деревни, а он не часто мог совершать подобные путешествия. Но, в конце концов, ему представился более благоприятный случай, чем он мог надеяться. Однажды вечером девушка оставила все свое белье и белье своей матери сушиться в саду. Викторин все это захватил: вместе с корсетами, юбками и т. п. На следующий день он снова вернулся и, заметив, что крестьянин прячется с ружьем в одном углу сада, его жена - в другом, а все его люди также рассеяны по саду, - стал разыскивать дочку. Она оказалась на пороге дома со светильником в руке. Он обрушился на девушку, пролетев дугой мимо порога. Она испустила слабый крик и потеряла сознание. Викторин доставил ее на Неприступную гору, где и оставил под надзором вдовы Везинье и батрака, приказав последнему под страхом смерти, не покушаться на нее до тех пор, пока он не найдет способа их поженить. Это доставило большую радость парню, так как он убедился, что унес его не дьявол, потому что дьявол может толкать только на дурные поступки. Так же полагала и вдова Везинье. Бедная Катос была крайне изумлена, когда, придя в чувство, увидела себя в объятиях Иоахима. Сколько он ее ни убеждал, что похитил ее не он, она ничему не желала верить и хотела вернуться к отцу, пока он ей не показал, что это невозможно и что они не могут оставить место своего пребывания.

Дело было осенью. Катос была также крайне удивлена, обнаружив здесь двух женщин, которых считали утонувшими в колодце. Втроем они помогали Иоахиму в его работах и засеяли достаточно земли, чтобы прокормить десять-двенадцать человек. Викторин часто к ним являлся, чтобы принести им провизию и поощрить к работе. Что касается Кристины, то он решил ожидать лета, чтобы ее похитить, если только не захотят ее выдать замуж раньше. Однако подходящих партий для нее пока не оказывалось. Поэтому у Викторина оставалось время, чтобы разукрасить помещение, которое он предназначал для царицы своих грез, и даже создать маленькое государство, королевой которого она должна была стать. Он перенес на Неприступную гору сапожника, парикмахершу, которая должна была служить горничной, швею, портного и кухарку. Затем, решив, что все эти люди могут желать друг друга, он доставил им однажды вечером священника, которого посвятил по дороге в свои намерения. Это духовное лицо предписало новым жителям Неприступной горы избрать взаимно друг друга, чтобы он мог их немедленно обвенчать. Батрак избрал свою Катос, сапожник - кухарку, портной - швею. Оставалась парикмахерша, которой Викторин обещал доставить скоро хорошего мужа.

Так шло время. Викторин попрежнему носил каждую ночь на Неприступную гору разные необходимые предметы. С удовольствием видел он, что его земледелец готовится снять большой урожай. Предшествующей весной он посадил на маленьком холмике виноградные лозы. Но в ожидании, пока они принесут плоды, у него хватило сил (настолько хороши были его рычаги) перенести на гору несколько полубоченков бургундского и других вин. Для того, чтобы иметь возможность посещать Неприступную гору, он делал вид, что разъезжает по окрестностям. Он улетал ночью, прилетал засветло, производил нужные закупки и увозил их следующей ночью, предварительно поместив с вечера в укромное место.

Наконец все было готово, чтобы принять Кристину. Урожай на Неприступной горе был: собран. Викторин только что закончил ветряную мельницу для помола зерна. Все необходимое было выстроено, и он решился, наконец, похитить свою возлюбленную. Счастливый случай позволил даже захватить целый чемодан с ее лучшими нарядами.

Кристина должна была отправиться в город. Дело происходило накануне отъезда. Карета стояла заложенной. Викторин в тот же вечер обследовал все. В течение ночи он похитил почти все, что принадлежало его возлюбленной, проделав в эту ночь два путешествия на Неприступную гору. Во время первого перелета он снес чемодан; а возвратившись, стал поджидать, когда Кристина выйдет из дома, чтобы садиться в карету. Это должно было произойти рано утром, потому что хотели прибыть в город к обеду. Ожидания не обманули его. Перед рассветом в замке Б-м-т все были на ногах. Луны не было. Было еще темно. Викторин, который имел уже столько опыта в похищении нужных ему лиц, предназначенных служить владычице его дум, недвижно царил над замком. Так орел с крючковатыми когтями поджидает ягненка, пасущегося, резвясь, на лугу. Наконец появилась Кристина. Впереди шла, освещая дорогу, горничная, а позади - отец, бранивший нерадивых слуг. Кристина осталась на пороге в то время, как отец и горничная спустились во двор. Момент был слишком благоприятен, чтобы им не воспользоваться. Викторин, направив вниз свой рулевой зонт, обрушился на прекрасную Кристину и похитил ее, пытаясь успокоить ее словами:

-- Не бойтесь, божество души моей. Я обожаю вас. Не бойтесь ничего.

Но страх был сильнее. Кристина, чувствуя, что ее увлекает Какое-то чудовище, испустила протяжный крик и лишилась чувств. Отец услышал этот крик, так же, как шум полета Викторина, который ему показался шумом от разрушения части его замка.

И он бросился в ту сторону, откуда исходил крик. Пока он бежал, его светильник погас. Он позвал Кристину. Но Кристина не отвечала на его повторный зов. Сбежались слуги. Повсюду искали, - Кристины нигде не было. Пока продолжалась эта суматоха, начало рассветать. Думали, что теперь-то найдут то, что боялись увидеть, т. е. раздавленную Кристину. Но нигде не оказывалось ни малейшего ее следа: дочь сеньора исчезла. Какой удар для отца, обожавшего столь прекрасную и достойную дочь!

Тем временем Викторин плыл в воздухе, унося свою драгоценную добычу. Кристина продолжала оставаться в забытье, и поэтому ее обожатель спешил скорей прилететь на место, опасаясь, чтобы она, придя в чувство и увидя себя на такой высоте, не испытала слишком большого потрясения. Он достиг Неприступной горы как раз в тот момент, когда его прекрасная возлюбленная приоткрыла глаза. У него только хватило времени снять свои крылья и шлем, прежде чем вернуться к ней, чтобы ее успокоить.

-- Где я, Викторин? - сказала юна. - Ах, как я счастлива видеть вас! Это, значит, вы освободили меня из когтей огромной птицы, которая меня уносила?.. Где мой отец, Викторин, где он?.. Как вы меня освободили?

-- Увы, обожаемая Кристина, вы находитесь в убежище этой птицы. Но вам нечего бояться, пока я остаюсь при вас. Я сторожу вас все время после первого появления этого чудовища, и мне известно, куда оно переносит похищаемых им людей. Я однажды читал, что некий Дедал, желая спастись с острова Крита, сделал себе крылья. Будучи изобретательным, я тотчас же начал ломать голову над тем, как бы мне так же соорудить крылья, раз это возможно, чтобы следить за вашей безопасностью, летая в воздухе, как птица. К счастью, после многих неудачных попыток, мне это удалось. Этим утром я вышел из отцовского дома, чтобы засвидетельствовать вам, перед вашим отъездом, свое почтение. Я заметил огромную птицу и заподозрил, что она замышляет что-то недоброе. Я развернул свои бывшие наготове крылья и спрятался. Как только вы появились, мои опасения слишком быстро подтвердились. Огромная птица обрушилась на вас и похитила. Но я ее преследовал до этой горы, чтобы вырвать у нее добычу. Мы находимся на Неприступной горе. Птица оставила вас здесь и удалилась, несомненно на самое короткое время. Но я раскрыл тайну, как можно ее победить, и как только она вновь появится, я нападу на нее. Плохо лишь то, что сам я, правда, могу выйти отсюда, по мне никогда нельзя будет забрать вас вместе с собой. Поэтому я буду вынужден жить около вас, покуда вы будете здесь оставаться, и стану удаляться отсюда только по вашим приказаниям и на время, указанное вами. Вы ни в чем не будете испытывать здесь недостатка, прекрасная Кристина. Для меня явится законом исполнять все ваши желания.

"Викторин, похищающий Кристину". С грав. неизв. художника.

Кристина оставалась полумертвой от страха в продолжение этого рассказа и была не в силах его прервать. Викторин умолял ее войти в грот, где она была бы в большей безопасности в случае возвращения большой птицы. Она согласилась на это из страха и, однако, была приятно удивлена, когда нашла там столь же удобное и разукрашенное помещение, как ее собственное. Викторин оставил ее там под предлогом, что ему нужно посмотреть, не возвращается ли птица и не может ли он вступить с ней в сражение. На самом деле он отправился, чтобы дать указания своим слугам и обязать их под страхом смерти хранить тайну. То представление, которое создалось у Кристины о ее похищении, изменило его план поведения. Вместо того, чтобы признаться ей в своей любви и испросить во имя ее прощение своему преступлению, он решил представиться ее защитником, завоевать мало-помалу ее сердце и стать ее мужем столько же по ее выбору, сколько по необходимости. Особенно подробно он обучил парикмахершу, которая должна была стать горничной. Она была толковая, а он обещал ей хорошего мужа за преданность. В то же время он убедил ее, что она не избежит его мести, если попытается его предать.

После того как были приняты все эта предосторожности, Викторин вымазался кровью нескольких голубей, которых убил к обеду, и, притворяясь взволнованным, явился к Кристине. Он уверил ее, что только что ранил и обратил в бегство большую птицу, но что не может поручиться, что она не прилетит снова, так как не знает, смертельны ли ее раны. Кристина успокоилась и выразила ему свою признательность. Он убедил ее немного подкрепиться в ожидании обеда. Тут появились горничная и кухарка и предложили Кристине свои услуги, так как они были ниже ее по положению и, без сомнения, предназначались большой птицей для ее обслуживания; именно с этой целью и были, очевидно, предварительно похищены. Явилась также Катос, вдова Везинье и ее дочь. Кристина легко узнала всех трех и заставила каждую в малейших подробностях рассказать, как их похитили. Подробности у всех оказались одинаковы.

Викторин в стороне подслушивал все, что говорилось, готовый появиться при малейшем проявлении нескромности. Но он имел основание остаться довольным. Он даже дал это заметить трем женщинам, когда появился снова. Затем, когда Кристина позавтракала, он пригласил ее отправиться на осмотр своих новых земель, - для того, чтобы вступить во владение ими, как объяснил он ей, тем более, что не было никаких оснований предполагать, что большая птица, только что раненая, осмелится вернуться так скоро. Прекрасная Кристина согласилась и приняла предложенную счастливым Викторином руку. Она бросалась при малейшем шуме в его объятия, как в надежное убежище. Она посетила обработанную южную площадку. Дело было осенью. Кроме посаженного винограда, у подножия утеса росли две-три крупные дикие лозы, на которых рос прекрасный виноград, потому, что в прошлом году Викторин подрезывал их и холил. Он поднял Кристину в своих нежных объятиях, чтобы она могла сама сорвать те гроздья, которые ей больше нравились. Потом он показал ей ручей и несколько диких коз, которых уже приручили и которые давали прекрасное молоко, потому что питались ароматной травой. Он провел ее далее к четырем ягнятам, которыми окотилась овца. Были там также две коровы и молодой теленок, кроме коня и рабочей лошади. Он показал ей и естественные ульи, сделанные пчелами в утесе, который покрыт был мхом и хорошо защищен от северных ветров. Он делал вид, что сам видит все это в первый раз, так же, как и она. Удовольствие от этого только удваивалось. Наконец, почувствовав аппетит, они вернулись в грот, чтобы пообедать. Обед показался Викторину восхитительным.

Не нужно думать, однако, что Кристина была спокойна. Слезы не переставали катиться из ее глаз, несмотря на заботливость молодого человека и ревностную услужливость горничной, которая нежно привязалась к ней с первого же дня. Она была безутешна и особенно испугалась, когда наступал вечер. Но ей так убедительно доказали, что, запершись, она будет в безопасности, что она решила лечь в постель. Викторин обещал ей остаться сторожить у дверей, вооруженный с ног до головы; горничная спала вместе с ней; другие обитатели Неприступной горы заняли входы в грот, давно приспособленные для них и весьма удобные. Все эти приготовления успокоили робкую Кристину. Она даже передала Викторину, что не потерпит, чтобы он подвергал опасности свою жизнь или свое здоровье, оставаясь на воздухе всю ночь, что она просит его беречь себя для нее, и т. п.

На следующий день Викторин подумал о развлечениях. Работы его людей были необременительны: повсюду, где каждый работает, остается время для удовольствий. К счастью, Кристина еще не видела города и знала только сельские развлечения, хотя и была дворянкой. Поэтому были отведены часы для музыки и танцев. Викторин раньше научился играть на скрипке и теперь был душой общества.

Незаметно слезы Кристины стали менее горькими, и ее печаль смягчилась, потому что вызывалась теперь скорей беспокойством за здоровье любимого отца, убитого отчаянием, чем ее собственной судьбой. Все окружавшие ее обожали; ей служил красивый юноша, который был ей небезразличен и которому, как она думала, она была обязана своей жизнью; где же она могла быть счастливее?

Она часто просила Викторина постараться долететь до ее отца, но он все оттягивал, ссылаясь на опасность со стороны большой птицы, которая, может быть, только и ожидает его отлучки, чтобы обрушиться на Неприступную гору и перенести Кристину в неведомые места. Этот мотив казался основательным. Тем не менее через шесть месяцев нежная Кристина уже не могла совладать с беспокойством по поводу своего отца и сильно изменилась. Викторин, который почти каждую ночь улетал с Неприступной горы, чтобы доставлять туда все необходимое, имел все сведения о добром сеньоре, но не мог ей рассказать. Однажды вечером они условились, что он улетит, когда стемнеет, так чтобы никто, даже горничная, не могла знать об этом, и отправится в замок Б-м-т, а она не будет выходить из грота до его возвращения. Он хотел сделать испытание. Для этого он, вместо того, чтобы улететь, спрятался в глубине грота, с целью удостовериться, может ли он положиться на свою возлюбленную или же на своих людей в случае, если она обратится к ним с расспросами. У него оказались все основания быть довольным. Никто не подозревал, что он улетел, потому что при его отлете всегда был слышен шум, который производили крылья, когда он поднимался (если только он не поднимался с одного удаленного утеса, - обстоятельство, которого никто не знал). На следующий день он явился к Кристине и заявил, что вернулся из замка Б-м-т. Это повергло в изумление население горы. Он рассказал ей все, что произошло там после ее похищения.

-- Едва только вы были похищены, как ваш отец, который не мог подозревать истинной причины вашего исчезновения, распорядился повсюду вас искать. Поймите его изумление и скорбь, когда и при свете вас нигде не нашли ни живой, ни мертвой. Удивление еще усилилось, когда обнаружили, что исчезли также самые ценные ваши вещи вместе с чемоданом, который лежал в карете. Самые странные подозрения закрались в душу вашего отца, и его отчаяние сменилось яростью. Но это было к лучшему. Это-то его и спасло. Одновременно не замедлили вспомнить и обо мне. Я не могу быть в одно и то же время и здесь, и у моего отца. Поэтому мое исчезновение навело на мысль, что похитил вас я. Г-н де-Б-м-т возбудил против меня процесс. Я был присужден к повешению, и сейчас мое изображение висит на виселице на базарной площади в Гренобле. Это мне и помешало явиться к вашему отцу и сообщить ему о вашей участи. Я захватил с собой письменные принадлежности, и как-нибудь на-днях вы можете написать ему письмо. При первом благоприятном случае я снесу его и положу на большой балкон замка, чтобы ваш отец, выходящий всегда туда по утрам курить трубку, сразу нашел его. Этого нельзя сделать, однако, немедленно, потому что, по имеющимся у меня достоверным сведениям, большая птица кружит сейчас еще в окрестностях. Опускаясь на нашу гору, я заметил нового жителя, который мог быть сюда перенесен только птицей. Это очень красивый малый (при этом Викторин взглянул на горничную), он очень подойдет, я думаю, Кокоте, если большая птица сочтет полезным принести сюда также священника, чтобы обвенчать вашу горничную с этим новоприбывшим... Но я уклоняюсь ют того, что вы с нетерпением хотите узнать. Ваш отец здоров. Достаточно вам будет написать ему письмо, чтобы рассеять все его подозрения, и, точно изложив ему истину, заставить вынуть меня из петли. Лица, уже раньше похищенные большой птицей, убедят его в этом...

-- О мой дорогой Викторин, - воскликнула Кристина, - этим похищениям мой отец никогда не хотел верить. Он всегда говорил, что это басни.

-- Вот видите, прелестная Кристина.

-- Да, это так, - ответила она со слезами.

-- Умерьте вашу скорбь, приводящую меня в отчаяние, обожаемая владычица всех живущих здесь, или я не ручаюсь, что останусь жив.

-- Я успокоюсь, - сказала она. - Но необходимо оправдать вас в глазах моего дорогого отца.

произведет на вашего отца необходимый эффект.

-- Вы меня утешаете, Викторин. Ах, сколь многим я вам обязана!

-- Я весь в вашем распоряжении, прелестная Кристина, располагайте моей жизнью.

-- Да, я располагала бы ею, если бы это было возможно; но это было бы для того... чтобы сделать вас счастливым.

При этих неожиданных словах Викторин бросился к ее ногам и, овладев рукой, которую она не отняла, стал покрывать ее горячими поцелуями.

-- Встаньте, - сказала она ему наконец. - Вы здесь у меня один. Увы, что бы со мной стало без моего дорогого Викторина!

-- Ах, я потрясен такой добротой... Если бы только я мог... Но сойти с этой горы невозможно. Все могущество короля Франции и сорок лет работ не могли бы нас снять отсюда; унести вас при помощи столь хрупкой машины, как мои крылья, значило бы подвергнуть нас риску разбиться вместе о скалу... Ах, как пройдут наши молодые годы!..

-- Я сожалею только о ваших.

-- А я оплакиваю вас одну.

Произнося эти слова, Викторин покрывал поцелуями руки Кристины, которая не пыталась их отнять. Правда, она была дочь сеньора, а Викторин - только сын фискального прокурора. Но на Неприступной горе он был королем, и Кристина хорошо понимала, что хотя повинуются ей одной, но только из-за него. Кроме того, гордость и предрассудки рождения теперь не поддерживались никакими свидетелями, поэтому они незаметно исчезали перед нежными чувствами, которые ей всегда внушал Викторин. Молодой человек чувствовал победу, но скрывал свою радость, выражая лишь безграничную преданность. Он не заявлял никаких претензий, и его горящие уста выражали его любовь только на белых ручках Кристины. Наконец она решила удалиться, однако без всяких проявлений гнева. Всю остальную часть дня она казалась совершенно спокойной и гуляла с Викторином и со своей горничной.

За несколько дней перед тем юный влюбленный открыл проход на летний луг. Это был очень узкий проход между двумя обрывами. Он скрыл, насколько возможно, опасные места под ветвями деревьев и провел туда Кристину, осторожно следя за каждым ее шагом и делая вид, что сам в первый раз видит это очаровательное место, которое, казалось, находилось в совершенно иных климатических условиях. Цветы и трава были там свежи, как весной, хотя дело было в июле. Кристина была восхищена открытием этого нового владения, куда на следующий день отправили пастись маленькое стадо овец и коров.

-- Эта будет место нашего летнего отдыха, - сказал ей Викторин, - если небу будет угодно оставить нас здесь.

Тем временем Кристина не забывала о своем намерении написать отцу. Вот письмо, которое она наконец приготовила:

"Милостивый государь и дражайший отец!

Больше всего в моем несчастье огорчает меня та скорбь, которую я вам причинила. Это угнетает меня больше всего остального с тех пор, как я была похищена большой птицей. Та же птица похитила еще раньше двух женщин, которых считали утонувшими, а также крестьянку Катос Деневр и батрака ее отца с несколькими другими лицами, разговоры о которых мы также слышали. Всех их я нашла здесь, дражайший отец: большая птица не причинила им никакого зла. Но было бы слишком много оснований опасаться за судьбу вашей дочери, для которой птица как будто и перенесла всех этих людей, если бы я, благодаря небу, не имела для своей защиты молодого Викторина. Этот превосходный юноша, которому вы обязаны, несомненно, сохранением моей жизни, давно уже подстерегал эту большую птицу. Благодаря своим замечательным способностям к механике, которыми одарило его небо, он нашел секрет изобретения крыльев и сумел последовать за большой птицей в ее убежище. Он явился туда почти вслед за мной, в день моего похищения, и с таким мужеством сражался с птицей, что сумел отогнать ее от Неприступной горы, куда она всех нас перенесла. Теперь мы живем здесь, не испытывая нужды. Меня здесь все почитают как верховную властительницу. Викторин - мой первый подданный, и я знаю, что ему я и обязана всем своим авторитетом. Поэтому вы не должны предаваться беспокойству, уважаемый и дорогой отец. Викторин умеет себя держать, и ваша дочь знает, к чему ее обязывает ее положение. Этот милый молодой человек один обладает способностью спускаться с Неприступной горы, и он делает это только для того, чтобы служить мне. Он и снесет вам это письмо. Умоляю вас, дорогой отец, положить ваш ответ на то же место, чтобы Викторин мог его взять. Он не осмеливается говорить с вами, ни даже показываться, поскольку знает, что его изображение несправедливо повешено, и ему вынесен приговор. Благоволите поэтому, дорогой отец, держать окна закрытыми и не подниматься на башню, откуда вы любите рассматривать в подзорную трубу окрестные селения. Иначе Викторин ни за что не решится подвергнуться опасности, чтобы взять ваш драгоценный ответ.

С глубочайшим почтением, дражайший отец, остаюсь вашей нежной и покорной дочерью.

Окончив письмо к отцу, прелестная Кристина прочитала его Викторину, и он был очень польщен этим знаком доверия. Она запечатала письмо и передала Викторину, чтобы отнести его, как только представится удобный случай. Молодой человек, знавший, как нетерпеливы красавицы в своих желаниях, полетел следующей же ночью в замок Б-м-т. Бесполезно говорить, что страх быть открытым и задержанным помешал ему показаться ее отцу. Но, воспользовавшись письмом Кристины, он написал от себя письмо к своим родителям, где рассказал им примерно то же самое, только более искусно. Он оставил письмо для отца своей возлюбленной на балконе доброго сеньора, а письмо для своего отца - на подоконнике, у которого фискальный прокурор любил дышать каждое утро свежим воздухом для того, чтобы приобрести аппетит. Когда эти два дела были выполнены, он полетел в город, где жил священник, переженивший уже однажды его людей, и снова перенес его на Неприступную гору.

Проснувшись утром, Кристина увидела входящего Викторина.

-- Ваши приказания выполнены, сударыня. В этот момент ваш отец, несомненно, читает ваше письмо.

-- Это еще не все, сударыня. Так как, когда я покидаю эту гору, сюда всегда прилетает большая птица, то и сейчас в нашем доме есть новости.

-- Какие же?

-- Среди нас священник, сударыня. Поэтому ваша горничная, которая имела время ближе познакомиться со своим возлюбленным и, по-видимому, его любит, может сегодня выйти за него замуж, если прелестная хозяйка ей это разрешит... Все будут здесь счастливы...

-- Ах, Викторин, нам нужно задержать здесь этого священника: ведь мы уже давно лишены всяких церковных служб...

-- Это счастливая идея. Но что, если огромная птица снова заберет его от нас, даже среди бела дня, как это уже один раз произошло?

-- Вы правы, Викторин.

-- Ах, сударыня, зачем я недостоин вас!

-- Слушайте, Викторин, мы вполне серьезно должны остаться здесь на всю жизнь? Вы не хотите меня обмануть?

-- Боже мой, сударыня, к сожалению, это так, к несчастью для вас; что же касается меня, то я счастлив всюду, где находитесь вы.

-- В таком случае, Викторин...

-- Говорите, сударыня. Ах, если бы я был равный вам, вам не пришлось бы объясняться первой! Но почтение вечно смыкает мне уста... Будьте, однако, уверены, сударыня, что во мне вы всегда найдете столь же покорного, как и нежного возлюбленного... Создайте мое счастье, и я почти осмелюсь отвечать за ваше.

-- Но, Викторин, что скажет мой отец?

-- Мы его переубедим, сударыня. Я никогда не появлюсь перед ним, пока не совершу замечательных подвигов и не заслужу награды государства благодаря своему искусству летать. И, как знать, может быть, тогда я найду даже какое-либо средство освободить вас с помощью какого-нибудь могущественного короля из этого плена. Решайте же мою судьбу, обожаемая Кристина.

-- Я не могу сомневаться в вашей искренности - сказала красавица, видя его у своих ног, - я ведь знаю, что не только обязана вам всем, но и нахожусь здесь в полной вашей власти и властвую здесь только благодаря вашему благородству. Вы являетесь королем этого маленького общества, значит, вы - господин. Располагайте сами моей судьбой.

-- Я, сударыня? Ах, скорей тысячу раз остаться навеки несчастным! Мне распоряжаться моей владычицей? Мне, который отдаст всю жизнь, славу и счастье за то, чтобы зависеть только от нее. Подождем, сударыня, и если злой рок хочет, чтобы птица унесла священника, я сумею страдать, не жалуясь, хотя бы всю жизнь.

-- Как, - сказала растроганная Кристина, - вы не понимаете, что означают слова девушки, которая вручает вам свою судьбу? Хорошо, я сама отдаюсь моему благодетелю, моему другу. Вы можете сказать священнику...

Викторин был у ее ног. Радостные слезы текли по его щекам. Он в упоении целовал руки Кристины. Наконец, поднявшись по ее приказу, он осмелился поцеловать ее. Получив этот первый залог своего блаженства, он в восторге побежал к священнику и сделал все распоряжения для свадьбы. Покрытый цветами утес служил алтарем. Священник выбрал из предоставленных ему одежд все, что сколько-нибудь походило на священное облачение. Он совершил церковный обряд, и Викторин соединился, наконец, с прекрасной Кристиной, дочерью своего сеньора, которую он так долго, так почтительно и так нежно любил.

Все это произошло так быстро, что Кристине только позже пришла в голову весьма естественная мысль, что следовало бы предварительно известить отца и подождать его благословения. Но ее муж постарался успокоить Эти сомнения жаром своих объятий. А чтобы показать, что женитьба не ослабила его внимательности к жене, он в следующую же ночь отправился за ответом отца Кристины. Он решил принять всевозможные меры предосторожности и хорошо сделал: без этого он погиб бы, а вместе с ним прекрасная Кристина, потому что ее никогда не могли бы снять с Неприступной горы, а те люди, которые там жили, не боясь больше Викторина, которого они считали колдуном, не замедлили бы освободиться от ига подчинения, и бог знает, как развернулись бы события в маленькой колонии.

Итак, Викторин летел на очень большой высоте, внимательно обследуя все вокруг и приближаясь бесшумно, мягкими и осторожными взмахами крыльев. Он заметил, что добрый сеньор и его люди скрывались в темноте на расстоянии ружейного выстрела от балкона. Они намеревались, очевидно, стрелять одновременно, и Викторину не избежать бы пули. Они разошлись только на рассвете. Викторин воспользовался этим, чтобы захватить письмо, которое лежало на балконе. Сеньор услышал произведенный шум и почти тотчас же подбежал к окну, но летающий человек уже удалился. Сеньор выстрелил наудачу из своей двустволки, и пули пролетели так близко, что Викторин слышал их свист. Он решил не подвергать себя больше опасности из-за письма, и с его доводами согласилась Кристина, которой он теперь в качестве мужа стал дороже, чем когда бы то ни было.

и она стала знаменита. Находились даже люди, которые утверждали, будто видели ее так близко, что могут указать точные размеры птицы: сто футов от одного конца крыльев до другого. Ей приписывали крючковатый клюв, большой и длинный, как хобот слона, и т. д.

Все обитатели Неприступной горы прониклись почтением, видя, как их господин летел по воздуху. Он, однако, не счел возможным спуститься среди них. У него были для этого свои основания: решив по просьбе Кристины задержать на горе священника, он нес ему домоправительницу. На обратном пути он заметил на большой Лионской дороге одинокую девушку. Она шла из одной деревни в другую на работу: это была швея. Видя возможность захватить ее, не подвергаясь опасности, и предвкушая, как толпы крестьян и путешественников, двигавшиеся по дороге впереди и позади нее, станут свидетелями этого чуда, он обрушился на нее быстрым, как молния, дугообразным полетом и похитил ее. Он имел удовольствие слышать, как кричали крестьяне, чтобы заставить его выпустить добычу, принимая его за хищную птицу. Он доставил лишившуюся чувств девушку на летний луг и, сняв свои крылья, вернулся к ней, чтобы помочь ей придти в себя. Он успокоил ее, рассказав, что обратил в бегство огромную птицу, а потом повел на другую сторону скалы и представил своей жене. Мы знаем, что для него было в высшей степени важно, чтобы Кристина не подозревала, что ее муж может носить такие тяжести, иначе бы у нее возникли против него подозрения и, во всяком случае, она захотела бы отправиться посмотреть своего отца. Все благополучие Викторина было бы тогда разрушено. Но священник, как и некоторые другие обитатели Неприступной горы, которые были в курсе дела, остерегались говорить; они считали Викторина могущественным волшебником, от которого не может быть тайны.

Когда все разошлись и маленькая домоправительница была передана священнику, который увел ее в свой грот, Викторин, оставшись наедине со своей супругой, рассказал ей об опасностях, которым он подвергался. Затем он вручил ей письмо ее отца, в котором значилось:

"Если бы я не был уверен, дорогая моя дочь, что вас принудили написать это письмо, я бы подумал, что вы решили меня обмануть неправдоподобными баснями и сказками. Всем известно, что Неприступная гора необитаема и не может быть обитаемой. Правда, некоторые охотники утверждали, что видели там диких коз, но их опровергли другие. Я полагаю поэтому, что ваш похититель, предатель Викторин, держит вас в каком-нибудь пустынном месте или в каком-нибудь воровском притоне, и судьба ваша должна быть весьма плачевна, раз она зависит от подобного негодяя. Это разрывает мне сердце. Больше всего я хотел бы, чтобы вы не получили этого письма, потому что я решил подстеречь злодея и захватить его живым или мертвым. Как бы мало ему ни оставалось жить после того, как он будет подстрелен мною или моими людьми, мы заставим его указать, где вы находитесь, и я освобожу вас. О, мое дорогое дитя! Для того ли я тебя воспитывал, чтобы этот подлый мужик, быть может... Эта мысль повергает меня в отчаяние. Здешние простаки считают его волшебником. Что до меня, то я уверен, что это только злодей, но очень хитрый.

Прощай, бедная моя Кристина. Если ты получишь это письмо (на что я почти не надеюсь), подумай о необходимости сохранить чистоту нашей крови, даже ценой своей жизни... Целую тебя, дорогая дочь. Подавленный скорбью

P. S. Что касается тебя, презренный злодей Викторин, если ты ускользнешь от меня этой ночью, знай, что рано или поздно небесное правосудие отдаст тебя в мои руки. Обещаю тебе тогда быструю и хорошую кару... Если только немедленно не образумишься и не вернешь мне моей дочери".

Кристина была очень взволнована этим письмом. Но она немного успокоилась, подумав, что ее отец ошибается в Викторине, как и во всем прочем. Поэтому, поплакав, она нашла успокоение в объятиях своего мужа.

Бесполезно распространяться, как провела она несколько лет в этом очаровательном месте. Ее обожали там все, столько же за ее доброту, (ничто не придает так доброты, как несчастье), сколько благодаря авторитету ее мужа. У нее родилось трое детей: два мальчика и одна девочка. Она сама их выкормила и воспитала и нашла в их ласках новое счастье. Правда и то, что они были прелестны. И кроме того, никакая мать не будет так нежна к своим детям и так счастлива ими, как жена, обожаемая своим мужем. Викторин с годами не охладевал к ней, а напротив, с каждым днем становился все нежнее. Иногда он говорил своей супруге:

-- Я сейчас больше проявляю свои чувства, моя дорогая, потому что знаю, что вы теперь скорее припишете мои ласки истинной и почтительной нежности, чем вначале. Я жду, что со временем вам откроется вся сила бессмертного чувства, которая привязывает меня к вам. И в то время, как блаженство других мужей идет с течением времени на убыль, мое, наоборот, беспрерывно возрастает.

Растроганная Кристина обнимала своего мужа и со своей стороны старалась, как могла, показать ему, насколько она с ним счастлива.

-- Ах, мой дорогой муж, - говорила она ему, - сколь бессмысленны мнимые различия в званиях! Ведь счастье меня ожидало лишь с тобой. Однако ни я, ни мой отец, который всегда желал сделать меня счастливой, никогда не вступили бы на этот путь. Нужны были совершенно невероятные события, чтобы это произошло. Сейчас ты мне настолько дорог, что, как бы мне ни хотелось получить новости о моем отце, я ни за что на свете не решилась бы подвергнуть тебя опасности. Что бы сталось со мной без тебя? Да, дорогой мой муж, я благословляю свою судьбу. Но, повторяю, чего только не понадобилось, чтобы она свершилась!

-- Для этого нужна была только любовь, прелестная супруга, - сказал ей, наконец, однажды Викторин. - Зачем мне хранить от вас тайну, спутница моей жизни, друг мой? Ах, я давно бы уже не имел никаких тайн, если бы не боялся уменьшить ваше благополучие. Прежде чем открыть мой секрет, я ожидал, чтобы наши прелестные дети, этот залог нашей взаимной нежности, подросли и оказались в состоянии защитить своего отца.

-- Что же, в конце концов, ты хочешь мне поведать, мой друг?

когда вы знаете все, обожаемая Кристина, возненавидьте, если можете, отца этих прелестных детей.

И он стал на колени.

-- Нет, нет, дорогой муж, я не возненавижу тебя. Напротив, я тебя полюблю еще больше... Ах, сколько стало ясным для меня в этот миг! Значит, это ты доставил сюда столько людей, чтобы создать для меня маленькое государство и сделать меня властительницей. Чья любовь когда-нибудь равнялась твоей?.. Но, дорогой супруг, ты правильно поступил, выждав, чтобы время доказало мне твое постоянство и чистоту раньше, чем сделать мне это признание. Сладко не сомневаться, что тебя любят ради тебя самой, а не вследствие фривольного и преходящего увлечения. Смотрите, дорогие дети, я люблю вашего отца, и сегодня даже больше, чем когда бы то ни было. Он заставляет меня и вас любить больше, а его тоже я люблю сильнее из-за вас.

После этих нежных излияний Кристина, успокоившись, заставила мужа рассказать ей все подробности его поведения. Он не забыл рассказать о своих частых ночных полетах, которые ему приходилось предпринимать, чтобы добыть вещи, необходимые для Неприступной горы. Кристина была тронута тем, что ради нее он приложил столько стараний. А когда он рассказал об опасностях, которым подвергался для того, чтобы получить ответ ее отца, испуганная Кристина подтвердила свое обещание не требовать от него больше возвращения в замок.

-- Теперь, дорогая жена, - прибавил он, - у меня возник новый проект, который я сейчас тебе изложу и который будет осуществлен, как только ты на это согласишься. Это - наше единственное средство с честью выйти отсюда и возобновить отношения с твоим отцом. Наш король сейчас воюет с англичанами^{20} самого короля твой отец почтет за честь принять меня в зятья. Мое дворянство будет дворянством наилучшего вида, потому что оно будет получено за заслуги перед государством. Увидишь, как мы будем счастливы! Я добьюсь от короля; уступки мне этой горы, и она станет твоей летней резиденцией. Мы украсим ее...

Кристина прервала своего мужа поцелуями. Она бросилась ему в объятия и наговорила ему тысячи нежностей. Однако, вспомнив о необходимости разлуки и об опасностях, которым; ее муж может подвергнуться, она заставила его подтвердить обещание, что он отправится только тогда, когда она сама того пожелает. Когда это было условлено, супруги вышли с детьми из грота и отправились на небольшую прогулку, самую приятную из всех, которые они когда-либо совершали. Они решили сохранять все в тайне от своих людей и, поскольку те были счастливы, не тревожить их.

В самом деле, все эти добрые люди, а именно крестьянин со своей Катос, сапожник с кухаркой, портной со швеей, парикмахер с горничной, вдова Везинье, ее дочь и муж, которого ей дал Викторин (это был прекрасный каменщик, здоровый парень из Лимузена), священник со своей молодой домоправительницей жили в довольстве и в развлечениях. Работы было мало, удовольствий же много. Местопребывание было прекрасное, воздух великолепный, пища хорошая. Садоводство и даже виноградарство были скорее развлечением, но избавляли в то же время жителей от упреков, которые мог бы сделать им крестьянин. Со своей стороны все другие заботились об этом последнем, которому приходилось работать больше всех. Его снабжали молочными продуктами, фруктами, салатом, который он очень любил, яйцами и особенно вином, как только стали его выделывать. У каждой пары были прехорошенькие дети и в довольно большом числе. Вся эта детвора развлекала своих родителей, которые с восхищением наблюдали за их шалостями. Добрый священник также был весьма доволен своей домоправительницей. Между ними установились интимные отношения, и так как на Неприступной горе не существовало завистников, то никто не усматривал в этом ничего дурного. Даже вдова Везинье была счастлива. Викторин сделал ее помощницей домоправительницы кюре, и это создало ей известное положение.

Какая восхитительная республика. Значит ли это, что должно быть мало людей, чтобы они были счастливы^[21]. На Неприступной горе не было никаких пороков, и господствовали все добродетели: братская дружба, взаимная поддержка, ревностный труд, любовь, уступчивость. Все были столь же дороги для других, как и для самих себя. Малейшее недомогание одного человека вызывало тревогу всего общества. Детей одинаково любили. Они принадлежали всем, и однакоже, их любили, как любят своего единственного ребенка. Легко понять, что там не могло существовать корысти и никакого другого порока. Пороки были бы там безумием. Никогда, никогда человек не порочен, если только социальный режим не настолько плох, что порок является преимуществом... О, законодатели! Глупцы, желающие сделать других мудрыми, как часто вы заслуживаете наше презрение!.. Добродетель на Неприступной горе была, в конце концов, вполне естественна. Всякое общество, достаточно ограниченное, чтобы все были равны друг другу, друг друга знали и друг в друге нуждались, неизбежно счастливо и добродетельно. В этом корень вопроса, но я не знаю, обнаружил ли это хотя один моралист.

она все его удерживала. Викторин, со своей стороны, не очень торопился удалиться от супруги, которую обожал. Он не очень энергично старался рассеивать ее страхи и довольствовался тем, что проявлял постоянную готовность исполнить все, что она пожелает. В ожидании он руководил своим маленьким государством и заботился о его счастье.

Так продолжалось очень долго. Через десять лет после своего признания, т. е. через шестнадцать лет после свадьбы и, по меньшей мере, через семнадцать лет пребывания на Неприступной горе, он все еще не отправился на завоевание славы. На счастливой горе можно было видеть уже прелестную молодежь. Викторин устроил там новую площадку, подобную той, которая была на юге. Новая была столь же велика, но помещалась ярусом ниже. Посередине было маленькое озеро. Он решил обработать эту площадку, сам взявшись за дело, и все последовали его примеру. На следующий год он поселил там две юные пары, для которых оказалось достаточно земли, чтобы они могли жить в достатке. Между двумя поселениями он проложил удобную дорогу, взорвав порохом один утес^[22]. Вся его семья и другие жители присутствовали при этой операции, но наблюдали ее из безопасного убежища в пещере. Только Викторин парил в воздухе с фитилем в руке и легко избежал опасности. Он развел в озере рыб, что послужило большим подспорьем колонии, прокармливая ее некоторую часть года.

Необходимые для колонии закупки производились следующим образом. Викторин улетал с Неприступной горы ночью перед рассветом и опускался в лесу, недалеко от большого города. Там он открыл между двумя утесами надежное убежище, в котором оставлял свои крылья. Затем, переодевшись в платье крестьянина, он отправлялся за покупками в город, где проводил день, а к ночи возвращался в лес, откуда улетал обратно со своей ношей. Заметьте, что если бы кто-нибудь и обнаружил его крылья, то не мог бы ими воспользоваться, потому что рычаги он уносил всегда в кармане. Таким образом, при любой случайности он легко мог смастерить другие крылья в течение одной ночи.

Но необходимо еще разъяснить, как он доставал деньги. Я уже сказал, что на Неприступной горе работали. Сапожник, портной, молодежь - все были заняты и излишки своей продукции передавали Викторину, который в обмен выдавал недостававшие им предметы комфорта. Даже добрый церковник сочинял духовные песнопения и благочестивые романы, вроде романов отца Марена^{21}{22}. Парикмахерша изобретала прекраснейшие головные уборы и наиболее идущие к лицам дам прически, вроде сложных нынешних мод. Две швеи изобрели множество элегантных дамских нарядов. Викторин разнес их по всему королевству, и хороший вкус там так привился, что с недавнего времени снова царит в Париже. Дело в том, что воздух на Неприступной горе настолько чист, что головы там становятся крайне изобретательными. Сам Викторин строил множество любопытных и полезных машин. Достав инструменты, он без всякого руководства превратился в одного из самых искусных часовщиков в Европе. Он смастерил морские часы, самые прекрасные и самые точные из всех существующих. Он полетел в Лондон, чтобы их продать, но позже очень в этом раскаивался. Человек, купивший часы, воспользовался этим прекрасным изобретением, чтобы создать себе славу в ущерб нашим мастерам; но я восстанавливаю здесь истину, возвращая честь этого изобретения французской нации. Вы видите, что Викторин не должен был чувствовать недостатка в деньгах. На основании изложенного я готов поверить, что первыми монархами были купцы, механики, искусные люди, которых стали уважать за их богатство и пользу для общества.

Тем временем дети правителей Неприступной горы подрастали. Им было на два года меньше, чем той молодежи, которую только что поженили, т. е. от тринадцати до пятнадцати лет. Старший был красивый юноша, вылитый портрет своего деда, о котором часто говорила ему его мать. Младший напоминал Викторина и немного походил на Кристину, что делало его только еще более приятным. Этот ребенок проявлял блестящие способности к изобретениям. Что касается их дочери, то это была воплощенная Кристина в возрасте, когда была похищена своим будущим мужем. Эти прелестные существа были наделены множеством совершенств и доставляли своим родителям большую радость.

Однажды де-Б-м-т (это был старший сын, которому Викторин дал имя доброго сеньора, своего тестя) сказал своей матери:

-- Мне кажется, дорогая мамаша, что если бы я увидел моего дедушку, я сумел бы его убедить, чтобы он простил моему отцу вину, которая собственно и не является виной, потому что она создала ваше благополучие, а этого, ведь, и хотел мой дед.

-- Я скажу папе, который может научить меня летать.

Кристина задрожала.

-- Ради бога, не говори этого, сынок. Только твой отец во всем свете обладает достаточным искусством и ловкостью, чтобы летать.

Юная Софи присоединилась к матери:

Но маленький Александр (второй сын) стад улыбаться:

-- Вот я-то уж не упал бы; и если бы отец захотел меня научить... увидишь, сестрица. И даже... Нет, я не скажу.

-- Говори же, - сказала ему Кристина. - Что ты сделал?

-- Дорогая мамочка, я тебя так люблю, что ничего не хочу скрывать от тебя. Я однажды видел папины крылья и сделал себе такие же, воспользовавшись его старыми. Хотите посмотреть, как я летаю? Я этим развлекаюсь, когда остаюсь один.

-- Постой, постой, мамочка, я буду летать совсем-совсем низко, вот вы посмотрите.

Кристина позволила это, решив запретить дальнейший полет, лишь только заметит малейшую опасность. Мальчик (ему было тринадцать лет) приладил крылья, привел в движение подъемный зонт и одним взмахом оказался на высоте деревьев. Его мать испустила пронзительный крик, но маленький храбрец, перейдя на горизонтальный полет, поймал голубя и поднес его ей. Полуиспуганная, полувосхищенная Кристина прижала шалуна к своей материнской груди, говоря ему:

-- Я не хочу, чтобы ты больше пользовался крыльями, пока отец но научит тебя летать.

Что касается маленькой Софи, то она была в восторге и, не будь здесь матери, охотно просила бы брата повторить свой опыт.

-- Покажи-ка крылья, сын мой.

Александр с торжествующим видом притащил их. Но отец не нашел в них предохранительного рычага, который он сам изобрел только после многих опытов, и, показав ему собственные крылья, сказал:

-- Видишь, неблагоразумный мальчик, от чего зависела твоя жизнь? Если бы твой ремень перетерся, что стало бы тебя поддерживать? Правда, это хороший ремень, - прибавил он, видя, как испугалась Кристина, - но вы тоже виноваты, - обратился он к ней, - раз позволили подвергнуться опасности нашему сыну, который нам дороже нас самих...

Ребенок попросил прощения у отца и особенно у нежной матери и обещал никогда больше не поступать опрометчиво. Викторин немедленно заставил его смастерить предохранительный рычаг, дав ему несколько ремней и поясов, и на следующий день, когда рычаг был готов, позволил ему подняться на крыльях. Мальчик сделал это с такой смелостью, словно был настоящей птицей.

он понял, что у него нет иного средства создать своей семье господствующее положение среди других жителей горы, кроме как наделив членов ее исключительной способностью летать по воздуху. Он поделился поэтому этой мыслью со своей семьей, подчеркнув, насколько важно, чтобы столь ценная тайна не подверглась разглашению. Со следующего же дня он занялся обучением своей жены и дочери. Александр сам дошел до всего так основательно, что он передал ему обучение брата, оставив за собой только наблюдение за первыми уроками, чтобы предотвратить возможность несчастного случая.

Через месяц вся семья владетеля Неприступной горы уже научилась пользоваться искусственными крыльями. Софи была почти так же отважна, как ее младший брат, и часто заставляла дрожать свою мать, которая, несмотря на все обучение, решалась подниматься в воздух только рядом с мужем.

Тут-то старший сын снова внес предложение отправиться к своему деду. Александр и Софи желали его сопровождать, но Викторин и Кристина высказались против. Они объяснили, что раньше следует выяснить намерения их деда и что, во всяком случае, легче будет освободить одного из них, если его задержат, как преступника, чем всех троих. Поэтому молодой де-Б-м-т отправился один. Он полетел лунной ночью под руководством отца и в сопровождении брата и сестры. Они вчетвером опустились в известном Викторину месте, куда в ту же ночь была приведена лошадь в богатой сбруе. Эта была роща неподалеку от замка. Викторин снял крылья со старшего сына, который был одет, как молодой дворянин, и, дав ему необходимые наставления, вернулся с двумя другими детьми на Неприступную гору, мучимый сильным беспокойством. Там они нашли Кристину всю в слезах и потратили немало усилий, чтобы ее успокоить. Увы, нет на свете совершенного счастья! Счастливую супругу, спокойно проживавшую на своей горе, ничто будто не должно было тревожить. Но у нее был отец, она хотела, примирившись с ним, стать еще более счастливой и теперь приносила жертву этой заманчивой надежде.

Между тем оставшийся в роще юный де-Б-м-т сел утром на свою прекрасную лошадь и поехал прямо в замок своего деда. Когда он подъезжал к воротам, отец Кристины как раз открыл балкон, на котором обычно курил трубку. Он заметил красивого всадника и поспешил сам выйти ему навстречу. Красота, молодость, черты лица, богатство его костюма и сбруи его коня удавили и странно взволновали старика.

-- Добро пожаловать, милостивый государь, - сказал он ему, - я уверен, что вы можете привезти только добрые новости.

Старик подал ему руку и провел в лучшие апартаменты замка. Там он усадил его и спросил, чего бы он хотел на завтрак. Юношу уже раньше предупредила мать, что в столовой ее отца висят семейные портреты, и, в частности, ее собственный между портретами ее родителей. Отвечая старому сеньору, что у него хороший аппетит и подбор блюд безразличен, он искал глазами эти портреты. У него осталось время рассмотреть их, пока его дед распоряжался относительно завтрака, и в тот момент, когда старик вернулся, он со слезами на глазах смотрел на портрет Кристины.

-- Что с вами, юный кавалер? - спросил сеньор.

-- Ах, милостивый государь, это портрет существа, которое мне очень дорого...

-- Очень дорого?..

-- Это моя дочь.

-- Это моя мать.

-- Как, кто же вы?

-- Признайте же свою кровь, милостивый государь. Я старший сын Кристины де-Б-м-т, и меня уверяли, что я похож на своего деда.

-- Вам незачем будет краснеть, милостивый государь, ибо она замужем за сувереном. И хотя его владения не слишком обширны, он там неограниченный повелитель и в то же время предмет любви и отец всех своих подданных.

-- Сувереном?

-- Да, дражайший отец. (Позвольте мне называть вас этим сладким именем.)

-- О, сын мой!.. Да, я узнаю тебя. Ты - моя кровь, мой портрет. Я признал бы тебя, если бы ты был даже сыном Викторина.

которая дышит только вами. И хотя она совершенно счастлива в окружении своего мужа и детей, она находит, однако, что ей нехватает отца...

-- У тебя есть братья и сестры?

-- Один брат и сестра Софи де-Б-м-т. (Мы носим только ваше имя, - так пожелал отец.) Софи очаровательна. Вам покажется, что вы видите ее мать в то время, когда она была с вами. Они до такой степени схожи, что отец и мать говорят иногда, что, если бы они не так вас уважали, вас можно было бы похитить, погрузив в глубокий сон, а после пробуждения уверить, что все, что произошло, только сновидение. Для этого нужно было бы только представить вам Софи вместо Кристины, в том наряде, в котором дочь ваша была в день своего исчезновения.

-- О, сын мой, как хотел бы я после твоих слов увидеть их всех! В конце концов, раз Викторин теперь суверен, будь то даже одного домишка, я не должен больше питать к нему неприязни, и его дружба делает мне честь. Позавтракаем и поедем сегодня же.

-- Это возможно будет сделать только ночью, дорогой сеньор-дед. Отец, сопровождавший меня до соседней рощи, придет ночью встретиться со мной, и я передам ему о ваших великодушных намерениях относительно нас.

Поэтому он показал всем своим вассалам молодого де-Б-м-т под этим именем. Он хотел бы показать его в этом качестве всей вселенной. Вечером, однако, ему пришло в голову одно сомнение:

-- Как поженились твои отец и мать?

-- С благословения священника, который все еще живет у нас, милый папа.

-- А, тогда я удовлетворен. Я дам свое согласие, как только их увижу, и этим все будет сказано.

Наконец наступила ночь. Беспокойство Викторина и Кристины за судьбу старшего сына заставило их отправиться под покровом темноты всей семьей к замку Б-м-т. Даже Кристина летела рядом с мужем. В полночь они прибыли. Их старший сын один ожидал их в роще. Как только он услышал шум их крыльев, он задрожал от радости, поднялся в воздух и закричал им:

Они тотчас же полетели туда, и все пятеро опустились на большом балконе. Быстро сняли они крылья, и старший сын отправился к деду доложить об их прибытии.

Невозможно описать радость старого сеньора, когда он увидел свою дочь почти такой же молодой, какой она была, когда он ее потерял. Он не мог вымолвить ни слова и только прижимал ее к своей отцовской груди. Затем пришел черед Софи и юного Александра. Старик расплакался при виде Софи. Она напоминала, как две капли воды, Кристину Д-л-т-д'А, его жену, в то вредя, когда он на ней женился. После такой подготовки его сердце не могло устоять, когда он увидел Викторина на коленях, с опущенными глазами, в позе кающегося преступника. Он бросился обнимать его, называя своим зятем. Потом он с радостью выслушал все, что рассказала ему Кристина о том счастье, которым она была обязана своему супругу. Выслушав это, старый сеньор сказал:

-- Пусть приведут ко мне моего нотариуса.

Он подтвердил замужество своей дочери и в том же акте объявил молодого де-Б-м-т, своего старшего внука, наследником всего своего состояния, хотя его зять и дочь указали ему, что они не нуждаются в деньгах.

-- Охотно, дорогой зять, - вскричал старик. - Но какой каретой мы для этого воспользуемся?

-- Тою же, которая привезла нас сюда, папа, - сказала Кристина.

-- Отправимся же, дети!

Пятеро летчиков приладили свои крылья и вышли на балкон. Сделав необходимые распоряжения по дому, старик отдался во власть своего зятя, который поднял его в воздух, как перышко. Кристина и трое ее детей летели рядом с ним, и меньше, чем через час, все достигли Неприступной горы.

в коринфском стиле, прекрасно расположенный. Они выровняли вершину утеса, перенесли туда землю и разбили там прелестный сад. Там и опустился Викторин со своим тестем и семьей. Прибыв, они легли спать и отложили детальный осмотр горы до момента пробуждения старого сеньора.

Он спал мало. Любопытство, радость, удовольствие едва позволили ему заснуть на несколько часов. Прежде всего он полюбовался садом, в котором били фонтаны. Затем он перешел в богато разукрашенный дворец, откуда отправился обследовать все другие строения. Он удивился, найдя хорошо обставленную церковь, снабженную всеми необходимыми принадлежностями. Особенно он пришел в восхищение от красоты молодого поколения, которая, конечно, была следствием чистого воздуха и, особенно, отсутствия дурных страстей, так как от природы человек красив так же, как и добр. Затем ему показали летнюю площадку, на которой помещался только один дом, но настолько обширный, что мог вместить всех жителей. Это было место отдыха, куда, как в прохладною место, являлись летом проводить время, посвященное развлечениям.

После обеда старик наблюдал игры, происходившие ежедневно после окончания работ, если только не было никаких общих спешных работ, вроде постройки дворца, церкви или приготовления жилища для новобрачных. В этих случаях все работали ревностно и без устали, потому что работа являлась удовольствием для людей, столь разумных и столь благожелательных друг к другу.

Добрый сеньор осматривал весь день владения зятя и был в восторге. С помощью сильной зрительной трубы он легко определил положение Неприступной горы, увидев хорошо знакомые ему окрестности. Он обнаружил даже свой замок с вершины обрывистой скалы, на которую его перенес его зять, и где его окружила вся семья из страха, чтобы у него не закружилась голова.

-- Отсюда, дорогой отец, - сказал ему Викторин, - я с некоторого времени показывал ваше жилище моей любимой супруге и дорогим детям, и здесь они плакали и выражали по вашему адресу свои нежные чувства, особенно ваша любящая дочь.

особы, в лице твоей Софи, которая, ведь, также и моя.

Затем они спустились с утеса и отправились ужинать.

На следующий день Викторин ознакомил тестя с законами, которые он установил в своем маленьком государстве. Они были столь прекрасны и столь справедливы, что нельзя было не удивляться, как мог проявить столько мудрости простой сын фискального прокурора. Но благородное происхождение не дает достоинства и ума, а достоинство и ум могут сообщить благородство. Это истина, в которой все должны были бы быть убеждены. Если бы знатные захотели поразмыслить над тем, что у них нет на самом деле никаких особых прав, и что те, которыми они пользуются, сохраняются за ними только по соображениям общественной пользы, они были бы менее тщеславны, менее грубы, менее эгоистичны. Если бы должностные лица считали, что они существуют только для народа, а не народ существует для них, они были бы, несомненно, более честны и часто менее жестоки по отношению к преступникам, и т. д.

Законы Викторина были чрезвычайно просты. Все виды преступлений определялись одним словом:

"Убийство: убийца сбрасывается с высоты горы вниз.

Клевета или злословие: лишение общественных удовольствий.

Собственность: общая.

Прелюбодеяние: раб обманутого супруга в течение двух лет.

Изнасилование: раб потерпевшей столько времени, сколько она пожелает.

Непокорные дети: осуждаются на жизнь без товарищей.

Распутный сын или дочь: лишаются имущества и приговариваются к холостому образу жизни, пока не будет уверенности в их исправлении.

Неисправимые: низвергаются с горы.

Добрые дела и заслуги: прославляются, вознаграждаются знаками отличия.

Если муж и жена живут несогласно: собирается вся республика со своим главой и объявляет брак расторгнутым, если примирение оказывается невозможным, а развод не представляет особых неудобств; но супруги в течение года живут раздельно (с правом соединиться снова) раньше, чем вступят в новый брак".

-- Мне очень нравятся эти законы, - сказал отец Кристины своему зятю. - Но они оказались бы недостаточными в наших странах, где личный интерес и власть богатства ниспровергают все. Ну, зять мой, для того, чтобы быть великим государем, тебе недостает только больших владений. Тем не менее у тебя есть нечто, что меня радует. Ты в большей безопасности, чем многие правители Германии или Италии, владения которых в тысячи раз обширнее твоих. Их власть непрочна, а твоя - надежна.

-- Я не хочу ограничиться этим местом земного шара, отец мой, - ответил Викторин. - Сейчас, когда я примирился с вами и когда благополучие моей жены и мое собственное стало полным, у меня возникают крупные замыслы. Через некоторое время я хочу предпринять со своим младшим сыном путешествие в южные земли, лежащие вдали от всех стран, открытых честолюбивыми европейцами. И когда я обнаружу какой-нибудь остров вроде Тиниана или Хуан-Фернандеца^{23}, я переселю туда свою колонию. Благодаря тому, что я летаю, мне можно будет выбрать кратчайший путь, мне не придется уклоняться в сторону от цели, и поэтому такое путешествие потребует немного времени. Необходимо лишь, чтобы двое первых жителей, которых я и мой сын перенесем на открытый остров, легко нашли там пропитание, потому что мы не будем в состоянии перебродить туда достаточное количество провианта. Но как только это будет обеспечено, ручаюсь вам, что Кристина де-Б-м-т станет первой королевой крупного государства. Я так ее люблю и уважаю, что хочу, чтобы она была провозглашена королевой. Вот, дорогой сеньор, намерения вашего зятя.

-- Осуществи же свою высокую миссию, сын мой, - воскликнул он. - Ах, я хорошо вижу, что тот, кто сумел изобрести крылья и создать маленькое государство на Неприступной горе, способен также основать великую державу. Не хватает здесь только... Ладно, ладно, я уже счастлив до конца своих дней.

-- Я могу совершить еще и другие прекрасные подвиги, сеньор и отец, - начал снова Викторин. - Например, я могу предложить свои услуги королю в нынешней войне. Я могу разносить приказы и осведомлять наш флот в открытом море. Как много благ принес бы я, извещая наши эскадры о всех передвижениях неприятеля! Наконец я мог бы стать арбитром королей и наций и запретить им войну, угрожая нападающему страшными несчастиями, или же похитив и интернировав зачинщика этих крупных распрей, повергающих в траур целые нации. Мне стоило бы только интернировать на Неприступной горе пять-шесть таких господ - англичан, немцев, португальцев, московитов и т. п., - чтобы другие оказались достаточно устрашенными и не осмеливались больше ничего предпринимать после запрета летающего человека.

-- Ты прав, зять мой. Этот проект лучше, чем проекты аббата Сен-Пьера и даже самого Ж.-Ж. Руссо^{24}. Вот настоящее средство установить всеобщий мир.

о которых я вам говорил, произвела бы большое впечатление. Вот эта речь:

"Кто готовится сейчас к взаимному истреблению? Люди? Нет, нет, это не могут быть люди. Человек, существо, одаренное разумом, руководствуется разумом в своем поведении, в своей защите, в своих объяснениях. Только львы и тигры, кровь которых всегда возбуждается желчью, могут защищать свои права, пожирая друг друга. Но человек, образ божий, применяет другие средства... Нет, те, кого я вижу, - не люди, или же это сумасшедшие. О безумные, слушайте же меня, слушайте летающего человека, который может поразить вас градом камней, может уничтожить ваших безумных начальников. Слушайте меня, безумные. Двадцать-тридцать тысяч из вас погибнут в рукопашном бою. Когда они будут мертвы, какая из двух сторон окажется правой? Без сомнения, сильнейшая. Итак, несчастные, вы поручаете разрешение ваших интересов слепой силе. Отвергая разум, который приближает человека к божеству, вы собираетесь вести себя как атеисты или, скорее, как животные. О, сумасшедшие! И у вас есть законы, осуждающие на смерть убийц и воров. Самые жестокие, самые главные убийцы, заслуживающие тысячи колесований и сожжений, - это ваши генералы, которые готовятся совершить преступление против природы, предписывая убийства, и святотатство против божества, освящая несправедливость; они хотят унизить человека, заставляя его вести себя подобно зверям, в то время как он наделен разумом и может объясняться достойным образом. О гнусные злодеи, вы боитесь разума! Если бы вы не боялись его, вы сообразовались бы с ним. Или же, если бы вы оказались не слишком предубежденными, слишком ослепленными, вы обратились бы к беспристрастным арбитрам. Но вы не желаете считаться ни с разумом, ни со справедливостью. А ведь, бог - это сама справедливость. Вы отрекаетесь, значит, от божества. Несчастные! И у вас есть законы против атеистов, против убийц. У вас есть культ, священники, алтари. Разве это не насмешка? Разве не издеваетесь вы над божеством?.. Вы не люди, я не признаю вас за таковых. Нет, вы не люди. Сражайтесь же, и я немедленно направлю свои удары против главарей обеих армий. Они заплатят своей преступной жизнью за оскорбление, нанесенное природе. Осмельтесь-ка начать! Я, летающий человек, приказываю вам объясниться, изложить свои претензии и потребовать их удовлетворения, как должны поступать разумные существа. Пусть та из двух наций, которая не согласится на справедливое решение, будет немедленно заклеймена презрением всего мира. И, если она первая возьмется за оружие, тогда пусть все остальные народы поступят с ней как с диким зверем, пока она не станет снова рассудительной"...

-- Прекрасно, зять мой, держись крепко! - вскричал старый сеньор, вне себя от радости, видя мужа своей дочерти арбитром наций и даже армий.

" - Я, летающий человек, - продолжал: Викторин, - согласен на этот раз быть вашим арбитром. Составьте краткие и ясные меморандумы, в которых ничто не противоречило бы истине, положите их на этот утес, и я передам вам потом свой ответ". - Вот, дорогой сеньор и отец, какую речь я приготовил; и какую мне, быть может, еще придется держать в один прекрасный день.

-- Она превосходна, зять мой. И я особенно был бы доволен, если бы ты мог послужить отечеству против этих пиратов, англичан. Но самое важное и самое спешное - это основание твоего государства в южных странах. Оттуда прибыл (в 1700 г.) капитан Галлей^{25} облобызать своего зятя.)

Таковы были беседы, которые Викторин вел со своим тестем во время его пребывания на Неприступной горе. Наконец, через неделю он доставил доброго сеньора обратно домой к десяти часам вечера. Его дочь и внуки помогли ему лечь в постель, расцеловались с ним и вернулись на свою гору.

Каково же было изумление слуг г-на де-Б-м-т, когда наследующее утро они увидели своего хозяина на балконе с трубкой во рту! Они не верили своим глазам и решили, что это привидение. Но когда он своим зычным голосом позвал их всех, чтобы отдать распоряжения, они не могли уже сомневаться в реальности его возвращения. Однако никто не осмелился заговорить с ним об этом, так как добрый сеньор был немного горд. Решилась на это только одна старая служанка.

-- Ах, сударь, когда же вы вернулись?

-- Вчера вечером, милая.

-- Чорт возьми, вы здесь все так крепко спите, что когда-нибудь унесут весь мой замок, не разбудив вас.

-- Удачно ли было ваше путешествие, сударь?

-- Очень, очень удачно. Я видел свою дочь, внуков, зятя. Но какого зятя!.. Достаточно сказать, что я вполне доволен и что я во всем королевстве не мог бы найти лучшей партии для своей дочери.

-- О, тем лучше, тем лучше, дорогой хозяин. Вот как не нужно верить слухам! Все думали, что это Викторин.

-- Слава богу, сударь.

-- Да будет так. Но отправляйся по своим делам и оставь меня заниматься важными вопросами.

Я полагаю, что добрый сеньор решил выработать законодательство будущего государства своей дочери-королевы. То, что он придумал, было, конечно, превосходно, но осталось неизвестным.

Вернемся на Неприступную гору. Кристина присутствовала при беседах своего отца со своим мужем о будущем государстве. После отъезда доброго сеньора, при первой же возможности, она, смеясь, спросила Викторина:

-- Конечно, совершенно серьезно, дорогая супруга. Я не стал бы лгать твоему отцу.

-- Ты, значит, полагаешь, что мы будем там счастливее, чем здесь?

-- Дело не в счастье, дорогая жена. Я счастлив всюду, где находишься ты. Дело идет о славе и о пользе. Мы создадим новый народ, который когда-нибудь прославится. Мы прежде всего наделим его искусствами и науками, чтобы он никогда не мог их лишиться.

-- Боюсь, друг мой, что этот великий проект нельзя будет полностью осуществить. Прежде всего, для того, чтобы создать большое общество, следует, как подсказывает здравый смысл, наделить его всеми пороками, распространенными в мире. Иначе, если твои граждане окажутся, как здесь, добродетельными и с ограниченным кругозором, они станут добычей первой же европейской нации, которая их откроет. Ты должен будешь сделать их воинственными, т. е. злыми, чтобы они не стали рабами. Надо будет иметь корабли, чтобы они торговали. Если бы они довольствовались собственным производством и не покидали пределов своей страны, они, я полагаю, мало-помалу выродились бы. Даже здесь я вижу много невинности и непорочности, но мало энергии. И если бы не твои законы и установленные тобою работы, словом, если бы ты не был душой нашего общества, жители нашей горы впали бы в оцепенение.

трудности, и на это я надеюсь. К тому же, у нас дети, для которых здешнее местожительство становится слишком тесным. Прежде всего я должен постараться открыть остров или континент, все равно, лишь бы он был необитаем или, по крайней мере, обитаем не могущественными нациями, для которых мы были бы неудобными соседями. Если я найду что-нибудь подобное, я поостерегусь известить об этом европейцев. Я постараюсь открыть какую-нибудь плодородную землю между сороковым и и сорок пятым градусом, что, по сведениям путешественников, произведения которых я читал, соответствует приблизительно пятидесятому градусу нашего северного полушария. И когда мы там прочно обоснуемся, я начну обучать проживающие там народы искусствам и наукам. Но я приложу величайшие старания, чтобы убедить их избегать дальних плаваний. Я устрою так, чтобы они не покидали своих берегов и не продвигались значительно в сторону экватора. Труднее всего мне, дорогая супруга, то, что я должен буду расстаться с вами. Но я оставляю вам моего старшего сына и дочь. Де-Б-м-т будет замещать меня здесь. Он часто будет привозить сюда вашего славного отца, так же как и моего, которого я, по известный соображениям, до сих пор не повидал. Вам это понятно: я хотел пощадить деликатность вашего отца и предоставить ему возможность свободно высказаться о своем зяте.

-- Значит, ты скоро уедешь?

-- Я уже делаю приготовления. Нам нужны более мощные и, так сказать, более выносливые крылья, чтобы мы могли захватить с собою провизию. У нас будет с собою также другая пара более легких крыльев, для того, чтобы иметь возможность заниматься охотой, когда будем в южных землях.

Кристина была очень расстроена таким быстрым отъездом. Но намерения ее мужа доставили столько удовольствия ее отцу, которого Викторин вызвал себе на подмогу, что последний отбыл в середине сентября со своим младшим сыном, трогательно расставшись с женой, старшим сыном и милой Софи. Что касается тестя, тот был в восторге и благословил их.

Двое летающих людей поднялись в воздух на крепких крыльях с самой отвесной скалы Неприступной горы в десять часов вечера, снабженные двумя корзинами с провизией, прикрепленными к их поясным ремням. Снизу это придавало им вид двух птиц невероятной величины. Они направили свой полет прямо на юг, руководствуясь звездами хвоста созвездия Козерога. Им понадобилась только неделя, чтобы достигнуть экватора. И так как, по мере продвижения на юг, они поднимались все выше, то совсем не страдали от жары: скорее им приходилось опасаться ночной свежести. Днем же они отдыхали на высоких горах и спали, прислонив голову к корзинам с провизией.

не видели, кроме как в Каире, в Египте, потому что там летящие люди снизились, чтобы рассмотреть большого крокодила, дремавшего в Ниле. Их появление произвело общее смятение во всем городе, среди мусульман, коптов, евреев. Первые сочли их за Магомета, который собственной персоной явился покарать их за постоянные бунты. Вторые решили, что это конец света. А евреи пооткрывали свои окна и принялись кричать: "Мессия! Мессия! Адонай!"^{26} Все они были крайне удивлены, когда увидели, что летящие не остановились, а долетели до самой высокой из пирамид, на которую и опустились.

На двенадцатую ночь, к рассвету, Викторин и его сын достигли тропика Козерога. В следующие дни они облетели пространства приблизительно между двадцатым и двадцать пятым градусом, разыскивая на той же параллели, на которой расположена Франция, подходящую для них страну. Сначала они заметили остров столь значительных размеров, что во время этого первого путешествия приняли его за континент. Но так как он оказался обитаемым, то они пролетели мимо. В двадцати льё оттуда, под 00 градусом южной широты и 00 градусов долготы, они увидели другой остров таких размеров, как Англия, Шотландия и Ирландия, вместе взятые. Он был расположен на том же меридиане, что и Франция, вследствие чего часы суток и там и здесь одинаковы, и только времена года диаметрально противоположны.

Первый остров: остров Кристины, или Ночной

Викторин и его сын в течение нескольких дней летали над этим прекрасным островом. Он был покрыт лесами, однако на нем были также равнины, напоминавшие прерии, с многочисленными мирными животными, вроде бизонов, быков, оленей или ланей и диких коз. Одни животные напоминали зебру или осла, другие - лошадей, а из всех плотоядных имелись только небольшие тигры или ягуары, очень многочисленные, нападавшие на крупных животных только в тех случаях, когда те уже умирали от старости. Людей они не заметили. Только на третий день, уже в сумерки, молодой Александр обнаружил на острове почти человеческое создание. Из глубины пещеры их рассматривал некто, похожий на голого человека. Александр указал на него своему отцу. Тот взял ночную зрительную трубу^[23]

-- На этом острове живут только дикари, - сказал Викторин своему сыну. - Кажется, их очень мало. Мы можем здесь остановиться. Выберем открытое, но укрепленное место, чтобы поместить там наших первых жителей.

Они принялись за обследование возвышенности острова, летя на своих крыльях очень низко, однако не без предосторожностей. Им удалось найти, повидимому, совершенно необитаемую гору, на вершине которой была равнина с озером. Они снизились там и поместили свои корзины в одном недоступном гроте, очистив его от нескольких маленьких ягуаров. Там они провели ночь. На следующий день, вооруженные хорошими саблями и пистолетами, они отправились на охоту. Они убили нескольких птиц, сварили их во взятой с собой кастрюле и поели бульона, который их очень подкрепил. Они нашли также нечто вроде хлебного дерева, плоды которого напоминали по вкусу каштаны. Они нарвали про запас этих плодов, после того как уверились в их безвредности: в этом легко было убедиться, накормив предварительно животных.

С каждым днем они делались все смелее и продвигались несколько дальше, ставя отметки на деревьях, чтобы найти обратную дорогу к гроту. Ягуаров они не щадили, рубя их саблями; что касается других животных, то убивали их лишь по мере необходимости. Наконец, на восьмой или десятый день своего пребывания на острове, они нашли проторенную дорожку и пошли по ней, прислушиваясь на каждом шагу. Дорожка привела их к источнику, вокруг которого скопилось много животных, не обратившихся, однако, в бегство при виде их. Они пошли но дороге дальше, уверенные, что где-нибудь неподалеку должно быть жилье. Они не замедлили обнаружить его в конце дороги. Это был грот, закрытый грубо отесанными стволами деревьев. Они начали осматриваться кругом, но стояла такая темнота, что невозможно было ничего разглядеть. Заслышав в это время какой-то шум, они испугались, надели свои легкие крылья и отбежали в сторону. Поднявшись на воздух, они возвратились на свою гору, так ничего и не обнаружив.

-- Я думаю, отец, - сказал Александр, - что люди этой страны похожи на летучих мышей. Днем мы ничего не видим и кругом стоит тишина. Но, уверяю вас, каждую ночь я слышу как будто человеческие голоса и крики. Будем бодрствовать сегодня ночью. Для этого ляжем сейчас же спать, чтобы проснуться в полночь.

или шесть обитателей острова, которые направлялись в их сторону с женами и детьми. Эти дикари рассматривали грот и произносили несколько слов пискливыми голосами, которые напоминали мышиные, только звучали значительно громче. По их речам и жестам Викторин понял, что их пребывание не осталось тайной для жителей острова. Его чрезвычайно поразило, что они двигались и собирали плоды с такой быстротой, как если бы было светло. У них были деревянные крючки, чтобы пригибать к себе ветки. Затем он увидел, что пришло еще много таких же людей и все друг с другом разговаривали. Они поели плодов хлебного дерева, а когда начало рассветать, удалились. Двое европейцев последовали за ними издали и увидели, как они скрылись в своих пещерах. Они были еще больше удивлены, когда натолкнулись на двух дикарей, мужчину и женщину, шедших, ощупью, хотя уже было светло. Они несколько испугались, но скоро успокоились и, видя, что дикарей только двое, завладели мужчиной, несмотря на его мышиный писк, и увели его к себе на скалу. По дороге они встретили другого дикаря, которого их пленник не видел, хотя тот прошел очень близко. Они дали ему уйти и заметили, что он также шел ощупью, с закрытыми глазами.

Как только они прибыли на скалу, они рассмотрели дикаря. Это был молодой человек, приблизительно лет двадцати, светлорыжий, с очень длинными ресницами. В гроте он стал немного видеть и проявил большой испуг. Викторин и его сын старались его успокоить, ободряя его жестами и предлагая пищу. Но он ни на что не реагировал и старался заснуть. Его уложили на кровать из мха, где он и расположился и оставался без движения до вечерних сумерек. Когда появились Викторин и его сын, дикарь опять очень испугался и стал искать выхода, чтобы убежать. Те стали предлагать ему поесть жареного мяса и хлебных плодов. Но он не хотел ни к чему прикоснуться и, казалось, дрожал от страха.

-- Я начинаю понимать, кто такие дикари этого острова, сын мой, - сказал: тогда Викторин. - Это ночные люди. Говорят, что существуют только несколько подобных индивидуумов, но теперь я думаю, что это целая раса, которую другие люди уничтожили повсюду, где с нею сталкивались, и которая существует теперь только в тех местах, где проживала она одна. Ну, а мы издадим закон, который будет категорически запрещать причинять им какое бы то ни было зло. Кажется, что сами они незлобивы. Освободим нашего пленника и станем так же осторожно, как раньше, наблюдать, что из этого выйдет.

Викторин тотчас открыл вход в грот, и ночной человек молнией скользнул в него. Два европейца, захватив с собою крылья и сложив свои корзины на неприступной скале, последовали за своим пленником, который скоро встретился с толпой соплеменников. Он остановился. Те окружили его и начали очень сильно пищать по-мышиному. На каждый писк пленника все остальные отвечали резкими криками. Затем один пленник пищал в продолжение минут десяти. После этого все остальные запищали одновременно и вместе двинулись в сторону грота, сбившись плотно в кучу. Но никто не помышлял о насилии. Они ничего не тронули и даже не постарались взломать вход. Они только смотрели в щели и объясняли остальным, что двух иностранцев не видно.

Викторин и его сын поняли тогда, что это очень кроткие люди, и что с ними можно ужиться, но что их будет очень трудно приручить. Тогда они закашляли, выйдя на дорогу, чтобы на них обратили внимание. В толпе произошло странное движение. Дикари рассматривали их с удивлением, готовые каждую минуту обратиться в бегство. Но молодой человек, который был их пленником, казалось, успокаивал их. Он даже приблизился на несколько шагов, приглашая всю толпу последовать его примеру. На это, однако, никто не решился. Тогда Викторин стал издали предлагать им жареное мясо и плоды. Они, казалось, хотели это взять и убеждали друг друга подойти к иностранцам. Однако никто не решался выступить первым. Даже пленника, который сделал вперед шагов двадцать, позвали назад, и он вернулся. Наконец Викторин и его сын, чтобы еще больше удивить их, приведи в движение крылья и поднялись на них. Тогда все ночные люди испустили писк ужаса и разбежались. Повсюду кругом, куда они прибегали, поднимался такой же резкий писк. После этого опыта оба европейца возвратились в свой грот и остались там до утра.

Однажды, пролетая, они заметили застигнутый бурей корабль. Решив оказать какую-нибудь помощь несчастным, которые каждую минуту могли погибнуть у этих берегов, они полетели над блестящей поверхностью моря. Только они достигли корабля, как он натолкнулся на риф и разбился. В ту же минуту, спустившись на утес, они закричали по-французски экипажу, чтобы никто не пугался и чтобы все поднялись на палубу и держались за веревки. Потом они привязали веревку к вершине мачты и, используя всю силу своих больших крыльев, притащили корабль к скале, к которой прикрепили мачту, предложив экипажу взобраться наверх. Это было легко выполнено. Корабль, к счастью, оказался французским. В первый момент опасность неминуемой смерти заставила экипаж выполнять приказы летающих людей без особого внимания к ним самим: люди спасались от смерти и ни о чем другом не думали. Но легко понять, как велико было удивление пассажиров и матросов, когда они несколько успокоились, очутившись на скале, при виде спасших их людей, которые за четыре тысячи льё от их страны говорили по-французски и летали по воздуху. Расспросы, однако, были отложены, потому что опасность еще не совсем миновала. Летающие люди перенесли всех пассажиров по-двое, т. е. четырех в каждый перелет, на самый остров. Когда уже все находились в безопасности, четверых людей снова перенесли на корабль, чтобы спустить на море шлюпку и спасти, что возможно было, из продовольствия. Им удалось перебросить несколько ящиков с сухарями в хорошем состоянии, вино, муку, водку, инструменты; только порох был весь испорчен. Спасли также много товаров, которые могли еще пригодиться, хотя и были несколько подмочены. Только после того, как с корабля доставили все, что было возможно, и корабль затонул, потерпевшие кораблекрушение начали расспрашивать летающих людей.

Те рассказали им, кем они были, стараясь говорить только о сеньоре де-Б-м-т и назвавшись его сыном и внуком, чтобы вызвать к себе больше уважения. На корабле были только две женщины. Их разделили по жребию между двумя самыми молодыми и приятными офицерами, и все остальные поклялись не посягать на них. Затем летающие люди объяснили, кто были жители острова, и предложили экипажу завладеть девушками ночных дикарей. Они были убеждены, что таким образом народится смешанная раса, которую можно будет приручить. Все это и осуществилось впоследствии. Первое время по ночам только отдыхали, а днем заботились, как бы поудобнее устроиться на острове. Начали обрабатывать землю согласно принципам нового земледелия^{27} и засеяли ее зерном, найденным на корабле. В ожидании урожая решили экономить сухари и питаться главным образом плодами хлебного дерева, дичью, а также молочными продуктами, потому что было обнаружено, что дикие козы и коровы поддаются приручению. Вскоре были найдены и птицы, которые напоминали кур и несли яйца. Разбили также сад. В нем посеяли зерна плодовых деревьев, а летающие люди решили в следующий раз захватить семена всех сортов.

Когда новая колония уже несколько устроилась, матросы отправились в большую пещеру ночных людей и выбрали там красивейших девушек, которых и забрали с собою днем для того, чтобы они были более послушны в темноте. Наслаждение довольно быстро приручило этих странных супруг (в то время как мужчины, казалось, попрежнему не поддавались приручению: они дрожали при одном виде дневных людей и только на двух молодых европеек смотрели как будто с удовольствием). Когда, таким образом, потерпевшие кораблекрушение оказались в сносных условиях, Викторин и его сын объявили им, что возвращаются в Европу, чтобы осуществить то, что было целью их путешествия. Каждый просил привезти ему то, что ему больше всего хотелось получить, и они отбыли с многочисленными поручениями.

"Люди ночи". С грав. неизв. художника.

Возвращаясь, они пролетели мимо алмазных россыпей королевства Голконды^{28} и выбрали там несколько самых крупных камней, предварительно повергнув в ужас стражу и купцов. Затем они достигли Англии, где продали эти камни. На вырученные деньги они купили прекрасный корабль, приведи его в Брест и там поставили на якорь.

Наконец они возвратились на Неприступную гору через шесть месяцев после отъезда, т. е. приблизительно двадцать пятого марта. Там они нашли доброго сеньора де-Б-м-т, который не покидал больше горы, чтобы несколько успокоить свою любимую дочь. Излишне описывать, как они были встречены. Особенно пришел в неописуемую радость от успеха их путешествия старый сеньор. Когда он узнал, какую выгоду извлек его зять из кораблекрушения французского судна, и услышал о заключенных уже браках между матросами и ночными женщинами, он не мог сдержать себя. Он первый преклонил колено перед своей дочерью, приветствуя ее как королеву и титулуя ее "величеством". Для того, чтобы окончательно привести его в восхищение, ему рассказали об алмазах Голконды и о купленном корабле, который давал возможность сразу забрать обитателей Неприступной горы и еще несколько других лиц, ремесленников и мастеров, которым, конечно, ничего не должно было быть сказано о цели путешествия.

закупить груз для судна.

Все это и было с легкостью приведено в исполнение. Не желая задерживать вас подробностями, которые вы сами сумеете себе представить не хуже, чем я, скажу вкратце, что одной прекрасной ночью все удалились с Неприступной горы. Приготовленные кареты забрали эмигрирующих. Викторин увез с собой своего отца, доброго фискального прокурора, а также братьев, сестер, кузин и всех вообще родственников и свойственников, которые у него были. Все прибыли в брестский порт, где их ожидал прекрасный корабль. Забрали также с собой мастеров и ремесленников всех профессий с их женами и детьми под предлогом путешествия в Кайенну. Корабль отошел в прекрасную погоду при попутном ветре, и когда он был уже в открытом море, Викторин и его сыновья поднялись на воздух и оттуда веревкой, привязанной к мачте, стали направлять его движение, как это делали у древних Кастор и Поллукс. Таким способом они открыли самые короткие и неизвестные еще пути. Не имея компаса, экипаж попрежнему не знал, куда они направляются. Викторин с сыновьями, а иногда и Софи летали низко над водой, постоянно делая промеры, чтобы избежать отмелей и подводных скал. Наконец, после трех месяцев морского путешествия, они счастливо, т. е. без потерь, хотя и не без трудностей, пристали к острову Кристины. Первые колонисты встретили их с невыразимым восторгом. На острове только что собрали первый урожай и родился первый ребенок.

При вступлении на землю Кристина была провозглашена королевой. Вскоре воздвигли дворец и удобные жилища. Все работали, не покладая рук: обрабатывали и осушали землю, охотились, собирали плоды хлебного дерева и т. д. На острове установили законы Неприступной горы, и они хорошо привились, потому что Викторин твердо поддерживал там равенство, вопреки своему тестю, который хотел бы ввести дворянство, баронов, графов, маркизов и даже герцогов с голубыми лентами. Но и он не замедлил послушаться голоса разума. Добрый фискальный прокурор, со своей стороны, непременно желал судебных чиновников, институт которых был действительно введен, но со многими отличиями. Наконец скажу вам, что ночные женщины родили довольно странных метисов, более или менее приближавшихся к типу дневных людей. На острове надеялись со временем усовершенствовать этот новый вид посредством скрещивания, и тогда полностью предоставить ночную расу ее собственной судьбе, беря жен из ее среды только в случае крайней необходимости.

В таком положении находились дела через шесть месяцев после прибытия Викторина и его семьи, т. е. до первого урожая^{29}. После снятия урожая все, посвятившие себя первое время земледелию, взялись снова за свои специальности, занявшись ремеслами или науками.

нравственности, а также привязанности, которую питали к ним правители и их дети) и, наконец, привезенных мастеров и ремесленников. Корабль, доставивший на остров подданных Кристины, был отдан под охрану молодежи Неприступной горы, и всем другим жителям было строго запрещено подходить к нему. Для большей верности Викторин и его сыновья сняли с него паруса. Корабль предназначался для торговли с большим соседним островом, который обнаружили Викторин и Александр, раньше чем обосноваться на острове ночных людей.

Через несколько лет, когда кристинские ремесленники и рабочие стали столько вырабатывать, что оказалось больше вещей, чем требовалось для потребления, корабль нагрузили товарами для большого острова. Викторин и его сыновья несколько раз летали туда, чтобы познакомиться с соседней нацией. (После этих-то наблюдении и решили нагрузить корабль разными высококачественными изделиями, снабдив его всем, что могло быть предметом торговли.) Вот впечатление, которое создалось у них от острова.

Второй остров: остров Викторик, или Патагония

Все народы острова Викторик (так они назвали этот большой остров, который будет отныне центром пятой части света) принадлежат к расе патагонцев. Ростом они около двенадцати-пятнадцати футов. Они настолько кротки, что между ними никогда не происходит ни малейших ссор. Викторин и его сын Александр долго наблюдали за ними, не решаясь нигде опуститься. Но когда они приблизились к земле, то увидели, что на них почти не обращают внимания. Скоро они обнаружили причину этого, заметив, что совсем близко от них летали огромные птицы, вроде кондоров. Наконец, опустившись на одну возвышенность, они устроились там, чтобы иметь возможность производить оттуда экскурсии вглубь страны.

В то время, как они восхищались этой новой страной и ее жителями, они заметили молодую девушку, приблизительно десяти футов ростом (ей было двенадцать лет), которая, раздвинув ветви двух деревьев, протягивала руку, чтобы их схватить. Они отлетели немного в сторону и поднялись на несколько футов в воздух, так как на них были их легкие крылья. Девочка схватила камень, чтобы бросить в них. Но женщина, ростом двенадцати футов, невидимому ее мать, запретила ей это и стада звать летающих людей, как люди этой страны призывают птиц, - способ, отличающийся от французского только большей зычностью. Викторин и Александр решили, что могут приблизиться к ней. Они подлетели ближе, выражая жестами почтение и радость. Это очень понравилось большой женщине и ее дочери. Викторин сел, как на насест, на плечо дочери, которая задрожала от радости, не смея, однако, к нему прикоснуться. Потом они несколько раз улетали и снова возвращались, а когда женщины стали удаляться, последовали за ними. Так они долетели до большого дома, построенного целиком из дерева. Там они увидели мужчин, еще более крупных, чем женщины. Мать и дочь стали им что-то рассказывать, показывая на Викторина и Александра. Все сели за стол так, как это делается в этой стране, т. е. каждый сел на бревно, служившее креслом, а женщины распределили плоды хлебного дерева, коренья и нечто вроде теста, которым наполнили большие деревянные вазы, стоявшие перед каждым гостем. Когда трапеза кончилась, каждый заснул на постели из мха, расположенной у того места, которое он занимал за ужином. Только молодая девушка подумала о том, чтобы дать поесть летающим людям. Они взяли пищу из ее рук и очень обрадовали этим доброе дитя.

презрением, ввиду своего физического превосходства. От этого ощущения ничто не может избавить, между тем как общественное превосходство, которым обладают наши знатные и даже короли, не производит такого впечатления. Рассматривая вещи с правильной точки зрения, всегда находишь утешение: у меня столько же силы; я могу испытывать такие же удовольствия; я столько же живу; без посторонней помощи все они были бы равными мне, и т. д. Но существо, которое может взять в руку двух-трех людей и держать их, как птичек, как бы унижает этим нас. Поэтому нет ничего удивительного в том, что былые великаны, некогда существовавшие на старом континенте, были постепенно истреблены низкорослыми людьми. Если бы остров Викторик был населен европейцами, то обитающие там ныне патагонцы не просуществовали бы, может быть, и трех столетий.

Возвратившись домой, Викторин и его сын сообщили о своем открытии. Но пока они не могли еще думать о торговле. Только после трех или четырех путешествий, установивших личную близость между ними и патагонцами, они решились повезти им разные изделия, предварительно показав им образцы, которые там понравились. Они особенно старались, чтобы эти изделия соответствовали росту народа, с которым они хотели торговать.

Итак, нагруженный товарами корабль прибыл к южным патагонцам, которые были восхищены его видом и стали питать уважение к маленьким людям. Особенно им понравилось, что весь экипаж корабля состоял сплошь из карликов, созданных совершенно по их подобию и без крыльев. Сперва объяснялись знаками, а через месяц научились кое-как понимать язык друг друга. Тогда-то благодаря своему промышленному искусству и знанию маленькие люди оказались в большом почете у патагонцев, которые пришли в восторг от всех наших искусств и всех наших изобретений. И если некоторые из них усматривали в этом результат нашей слабости, то другие (и таковых было большинство, хотя это были не самые умные) искренно этим восторгались. Особенно приводили их в восхищение искусственные крылья, но Викторин тщательно остерегался открыть им свою тайну. Что касается корабля, то у них, повидимому, не возникло желания построить себе таковой. Они говорили, что у них достаточно земли, и что было бы глупо пользоваться средствами, которые нам не даны природой, чтобы отправляться на поиски других территорий. По их словам, человек, как и растение, должен оставаться прикрепленным к своей почве и может только выродиться, покидая ее.

Это рассуждение не казалось слишком мудрым Викторину, который предпочитал быть сувереном острова Кристины, чем фискальным прокурором в Дофине или даже королем Неприступной горы, где вскоре стало бы невозможным прокормить всех жителей, причем люди, принужденные покинуть гору, все разоблачили бы. (Он поэтому и не отпустил никого, и после его отъезда эта гора осталась абсолютно необитаемой, как была раньше.)

Из страны патагонцев привезли в обмен металлы, которых не было на острове Кристины, особенно платину, имевшуюся на острове Викторик в изобилии: ее залежи находились там почти на поверхности земли. Платина эта была значительно более плавкой и ковкой, чем американская, и поэтому у кристинцев приобрела сейчас такую же ценность, какую в Европе имеет золото. Из нее производятся самые дорогие украшения и вся монета страны. Оттуда привезли также чудовищной величины слоновые бивни, из которых изготовили прекрасные изделия, даже стойки для кроватей. Там открыли также металл, приближающийся к нашей меди, но не поддающийся ржавчине. Там не было ни серебра, ни олова, но нашлось немного железа и нечто вроде свинца. Из этого железа попробовали делать режущие инструменты, и это удалось довольно хорошо, но они уступали по качеству соответствующим инструментам нашей страны. Викторин предполагал отправляться время от времени в северные страны, чтобы выменивать там продукцию островов Кристины и Викторик на сталь. Но затем он изменил свои намерения, предпочитая не разглашать тайны природных богатств своего полушария, и теперь железо и сталь добываются с помощью патагонцев, которые сами разрабатывают свои рудники. Поэтому-то в Европе и не видят ни южной платины, ни новой меди. Викторин сообразил, что эти металлы могут в Европе возбудить жадность, и решил не торговать ими до того времени, пока остров Кристины не будет достаточно заселен, и не станет преградой для европейцев. Я счел нужным дать вам все эти сведения о кристинцах, прежде чем говорить об их успехах и их внутреннем управлении.

нежно указывая ему, что он является лучшей партией во всем королевстве и может выбрать любую из девушек, которая покажется ему самой красивой и самой достойной. Но при подобных предложениях молодой человек неизменно хранил молчание и даже казался грустным. Прошел месяц, а он все не давал никакого ответа. Эта сдержанность в горячем молодом человеке могла вызвать некоторое беспокойство. Кристина рассказала об этом доброму сеньору, своему отцу, но тот, исходя из своих предрассудков, ответил ей:

-- Чорт возьми, вот удивительно! На ком же вы хотели бы женить вашего сына? Уж не на дочери ли вашей горничной или сапожника? Это, кажется, наиболее превосходные люди во всем королевстве. Но неужели же вы думаете, что мой отпрыск, так на меня похожий и имеющий, без сомнения, мои склонности, может опуститься до такой степени?

-- Но что же нам остается делать, дорогой сеньор-отец? - возразила Кристина. - У нас нет другого способа его женить. Нам придется и Софи отдать кому-нибудь из наших подданных, а Александра женить...

-- Но почему же, чорт возьми? У вашего величества слишком близорукие виды для королевы. Пусть отец с двумя сыновьями отправится в Европу. Дело это займет у них десять-двенадцать дней. Они наметят там двух самых блестящих принцесс и доставят их сюда, а здесь наши сыновья с ними обвенчаются. Что касается Софи, я думаю, будет не более трудно найти ей в мужья какого-нибудь королевского сына, - не старшего, который должен быть оставлен своему народу, а младшего.

-- Понравится ли это колонии?

-- Нужно поговорить об этом с мужем.

-- Да, мадам. И я беру на себя труд изложить намерения вашего величества вашему августейшему супругу-королю, - сказал напыщенно, но вполне серьезно отец Кристины.

Викторин также заметил мечтательность своего сына и был этим обеспокоен гораздо больше, чем кто бы то ни было другой. Эта мечтательность началась после посылки корабля на остров Викторик. Он сделал далее такое открытие: с острова Кристины до острова Викторик и обратно перелет занимал только три часа, и вот оказалось, что его сын тайно совершал, эти перелеты. Но Викторин не мог себе представить, что именно тянуло его к гигантам. Когда его жена говорила с ним о похищении какой-нибудь принцессы, он, не показывая своего беспокойства, ограничивался тем, что отвечал, что нужно дать пример жителям острова Кристины, доказав на деле, что они также следуют принципу равенства. С этим аргументом королева согласилась. Она, впрочем, никогда не расходилась во мнениях с мужем, и теперь также поставила себе задачей убедить в том же доброго сеньора, своего отца.

Со своей стороны, Викторин уполномочил Александра попытаться разузнать намерения старшего брата. Молодой человек сделал попытки в этом направлении, однако безуспешно. Но однажды, желая воспользоваться случаем, чтобы поговорить с братом без свидетелей, он заметил, что тот отправляется на остров Викторик. Он последовал за ним, стараясь остаться незамеченным. Старший брат направил свой полет прямо к жилищу той патагонской девушки, которая первая заметила отца и младшего сына во время их первого появления на этом острове. Александр увидел, что девушка поджидала его брата. Она приняла его в свои объятия и, лаская, унесла к себе. Он видел, что его брат отвечал ласками на ее ласки. В конце концов у него не осталось сомнений, что они влюблены друг в друга. Это открытие его крайне поразило. Он немедленно же вернулся на остров Кристины и рассказал о виденном отцу.

сеньор высказал мнение, что в этой склонности есть нечто великое, и что она предпочтительнее союзу с какой-нибудь подданной. Кроме того, в результате этого брака королевская семья станет по росту крупнее своего народа. Священнослужитель, который был по крайней мере архиепископом, если не больше, важно прибавил, что внимательно читая писания Гомера и даже латинских поэтов, нельзя сомневаться в том, что древние цари греков, их герои и боги были великаны. Все любовные связи Юпитера представляли мимолетные увлечения гиганта женщинами обычного роста. Герои, происходившие в результате этих связей, представляли нечто среднее: великана - по отцу и малую расу - по матери. Это достаточно подтверждается и нашим священным писанием. У греков так обстояло дело с Геркулесом, который неизмеримо превышал ростом своего брата Эврисфея: хотя оба они родились от одной матери, но отцы были разные. Отцом Геркулеса был великан; поэтому мать героя с большим трудом могла его родить, как рассказывает Овидий. Отцом же Эврисфея был, наоборот, обычный человек. Таков был и Вакх. Но его мать Семела была менее счастлива, чем Алкмена: ее плод был слишком велик, она попробовала освободиться от него на седьмом месяце и от этого умерла. Отсюда и происходит миф, будто она захотела увидеть Юпитера во всей его славе, этот миф имеет также и другой смысл, который священнослужитель отказался объяснить, ссылаясь на свой сан.

Добрый сеньор был восхищен этой ученой справкой. На Кристину она не произвела никакого впечатления. Викторин же, поразмыслив, решил посмотреть, окажется ли возможным подобный брак. Он дождался возвращения своего старшего сына, который не замедлил появиться. Весь его вид показывал, что он не был несчастен в любви.

Викторин ласково встретил его. Он дал ему понять, что знает влечение его сердца, и даже попросил его, во имя своей отцовской нежности, довериться ему и дать ему возможность содействовать счастью сына. Такая сердечная речь произвела свое действие. Молодой человек, покраснев, ответил отцу:

-- Я был бы недостоин такой доброты, сеньор, если бы не открыл вам всей своей души. Вы знаете, что меня очень хорошо встретили у патагонцев во время нашего торгового путешествия. Особенно много сердечности по отношению ко мне проявила молодая девушка, которая первая заметила вас и моего брата. И как, только мы научилась объясняться несколькими словами, она уверила меня, что, если бы я захотел принадлежать ей, она не стала бы больше смотреть ни на одного патагонца. Это она мне дала понять вполне ясно. Вы знаете, как она прелестна, как стройна. Мое сердце не могло устоять. Я сказал ей, что являюсь старшим сыном главы маленьких людей. Она ответила мне, что у них все люди равны, но что ее отец пользуется большим уважением среди своей нации, и что если я представляю нечто большее, чем другие маленькие люди, то это нас только еще более сблизит. Мы условились часто встречаться. При расставании она казалась очень опечаленной. Я сказал ей, что при помощи моих крыльев, этой прерогативы одной нашей семьи, я смогу видеть ее почти каждый день. Так я и поступал. Не могу вам выразить, отец мой, до какой степени я люблю ее и как она любит меня. Но я не скрываю от себя трудностей: согласитесь ли вы и захочет ли моя мать, чтобы я взял такую жену? Если ваша доброта поможет мне преодолеть все препятствия, то согласятся ли патагонцы, которые едва признают нас людьми, отдать одну из своих дочерей пигмею? Вот, дорогой сеньор-отец, что я говорил себе, будучи не в силах преодолеть свою склонность к прелестной Исмиштрис. Я горжусь тем, что люблю такую девушку, и все принцессы, все красавицы мира кажутся мне ничем по сравнению с ней. Я настолько надеюсь на вашу доброту, отец, что осмеливаюсь рассчитывать на вашу особую поддержку и даже на ведение переговоров с патагонцами.

Хотя Викторин был к этому подготовлен, речь сына крайне поразила его, и он удалился, чтобы обдумать все на досуге. После некоторого размышления он вызвал к себе молодого де-Б-м-т.

намерений мне нравится, и я знаю, что ваш дед с материнской стороны также одобряет их, по своим особым соображениям. Сам я, однако, смотрю на это более серьезно. Мне кажется, что, если бы мы сумели соединить обе нации путем смешанных браков, мы укрупнили бы нашу породу. Обо всем этом я еще подумаю. В данный момент дело идет только о вас. Мы скоро отправимся вместе на остров патагонцев, и я попробую позондировать настроение руководителей этой нации.

"Наряжающаяся Исмиштрис". С грав. неизв. художника

Молодой де-Б-м-т был в восторге, что намерения его отца не противоречат его собственным. Но вместо того, чтобы ожидать его, он немедленно полетал на остров Викторик, чтобы предупредить свою возлюбленную о готовящемся предложении со стороны его отца. Исмиштрис пришла в восторг. Она повела своего возлюбленного к матери, которой уже раньше рассказала о своей склонности, и стала умолять ее походатайствовать о них перед отцом и перед всеми главами семей нации. Услишсло благосклонно выслушала дочь, обласкала маленького де-Б-м-т, которого посадила на палец, как охотничью птицу, и втроем они отправились к огромному Оркуманилошу, отцу Исмиштрис. Услишсло без обиняков передала ему о предложении. Как только он это услышал, он захотел рассмеяться. Но движение мысли происходит не столь же быстро в этих огромных телах, как в наших. Можно было поэтому видеть, как постепенно прояснялись его черты и разгорались глаза, и только через пять минут после речи жены он разразился смехом. Вот примерный перевод его ответа:

-- Нашу дочь не обвинят, дорогая итимикили (супруга), в том, что она рамка (наклонна к сладострастию). Напротив, ее похвалит вся благородная и могущественная нация ппоткоганов (патагонцев) за то, что она очень митимипипи (скромна в любви). Что касается меня, то в данный момент мне представляется наиболее заслуживающим раздумья то, что моими внуками окажутся уумбжи (пчелы), а это будет выглядеть довольно смешно. Нам останется после этого только выдать сестру этого мижититиман (прелестного маленького человека) замуж за нашего сына, огромного Скапопантиго. А это нельзя будет осуществить, потому что в случае подобного брака с этой мижититимости (прелестной маленькой женщиной) произошло бы то же самое, что произошло с нитимости (ночной женщиной) с Сюникдомба (Ночного острова, - так по-патагонски называется остров Кристины), которая умерла, оманзалопипи (забеременев) от похитившего ее ппоткогана.

-- Лимисеки (жена), я не могу разрешить подобного вопроса, не посоветовавшись с нашими омано (отцами семейств). Мне понадобится только десяток оромодо (кругов, или лет), чтобы увидеть их всех. После этого я тотчас же дам вам ответ.

Женщины повсюду отличаются живостью, даже у патагонцев. Добрая Услишсло загорелась нетерпением:

-- Я хочу получить ответ немедленно, или вы увидите, что я буду тосковать, плакать и совсем перестану питаться.

-- Ну, ну, дорогая лимисеки, я поговорю только с нашими соседями и смогу вам ответить через десять висилли (лун, или месяцев).

-- А-о! (боже мой!). До чего вы быстры, лимисеки. Хорошо, я прошу только десять икирико (солнц, или дней), чтобы повидать наших соседей. Невозможно действовать быстрее.

-- Я не дам вам ни десяти табала (часов), ни десяти татата (минут, или ударов пульса). Немедленно созовите двух-трех омано, и пусть все будет решено.

-- Ну, хорошо, пусть будет так, - добродушно сказал огромный Оркуманилош.

Немедленно вызвали двух-трех отцов семейств и в присутствии их жен предложили разрешить им этот случай. Эти важные персоны внимательно выслушали, потом поглядели друг на друга, и через четыре минуты один из них сделал знак, что хочет говорить. Другие в течение трех минут поворачивались в его сторону. Их жены горели нетерпением. Наконец старейший из них, огромный Омбомбобукика, сказал:

посвятить обсуждению двадцать оромодо.

Другие высказались так же, кроме одного, который считал, что нужно подождать тридцать лет. К счастью, женщины потеряли терпение и до того запугали своих солидных мужей, что было решено сыграть свадьбу самое позднее дней через десять. Все женщины стали брать молодого де-Б-м-т на руки и ласкать его так, что он чуть не задохся.

У женщин было особое основание поддержать страсть прекрасной Исмиштрис. В Патагонии значительно больше женщин, чем мужчин, и у каждого патагонца по меньшей мере три жены. Повидимому, эта причина повлияла и на выбор молодой патагонки. Она рассчитала, что милый маленький человек равнялся приблизительно трети патагонца, и таким образом, получив его в полное обладание, она не останется в накладе.

Молодой де-Б-м-т, осыпанный ласками, полетел стрелой, чтобы возвратиться на Сюникдомба, или остров Кристины. Отец ожидал его, чтобы отправиться вместе к патагонцам. Молодой человек дал ему отчет о путешествии, которое только что проделал в целях предупредить свою возлюбленную. Этот рассказ доставил Викторину много удовольствия и изменил его намерения. Отъезд он отложил до следующего дня, а в тот же вечер собрал руководителей колонии и обратился к ним со следующей искусной речью:

-- Дорогие соотечественники! Я имею честь быть вашим главой, и хотя мы все равны в этой счастливой колонии, потому что все мы люди, вы рассматриваете меня как основателя. Но моим преимуществам должны соответствовать труды, заботы и жертвы. Вы все счастливы благодаря честному и сердечному поведению, но моя семья и я обязаны к большему, чтобы заслужить уважение, которое вы нам оказываете. Мы должны стараться обеспечить ваше спокойствие и торговлю с соседними нациями. Сограждане, с тех пор, как мой сын должен жениться, я обдумываю смелый план. Этот план вас удивит, и его успех представляется еще сомнительным, но выгоды от него были бы грандиозны. Вот в чем он состоит. У нас есть прелестные девушки, а мой старший сын приятный юноша. Любовь может заставить его выбрать кого-нибудь из них, но у меня есть основания полагать, что пока еще его сердце свободно. И вот я хотел: бы, чтобы он сам принес себя в жертву благу государства и выбрал себе жену среди наших соседей-великанов. Этот союз принесет нам самое важное благо: мир и дружбу с могущественными людьми. Вот, дорогие сограждане, что мой старший сын и я решили сделать для общего блага. Говорите же. Пусть руководители колонии свободно выскажут все, что думают.

-- Я с восторгом выполню поручение, данное мне истинно французскими сердцами, - вскричал: старик, - засвидетельствовать королю, моему зятю, и наследному принцу-дофину, моему внуку, чувство высокого уважения, которое внушает руководителям колонии их благородное и самоотверженное решение. Осуществите же, бессмертные герои, ваше намерение. Это - пожелание всех обитателей острова Кристины и в частности мое собственное.

Присутствовавшая королева со слезами на глазах обняла своего сына и сказали:

-- Повинуйся же отцу и деду.

Викторин снова взял слово:

разумные, хорошо сложенные юноши могут добиваться ее руки. Тот из них, который завоюет ее сердце и в то же время добьется уважения ее родителей и одобрения нации, станет ее мужем, кем бы он ни был. Что касается моего младшего сына, он будет так же, как и его брат, принужден послужить общему благу, и мы подумаем о нем после женитьбы старшего.

На следующее утро Викторин с двумя своими сыновьями полетел: в Патагонию и опустился у родителей прелестной Исмиштрис. Они были очень любезно встречены доброй Услишсло. И так как в этой стране руку дочери просят только у матери, которая располагает ею по своему желанию, предложение Викторина было немедленно принято. Больше всего смущал вопрос о будущем местопребывании новобрачной на Сюникдомба (острове Кристины). Патагонцы не желали согласиться на это, заявляя, что это страна литилити-манов (человеческих летучих мышей). Но король острова Кристины изложил свои великие планы и объяснил, что он рассчитывает на брак своего сына, чтобы увеличить рост своих потомков. Его горяча поддержала невеста, и тогда патагонские дамы сдались и заставили мужчин согласиться на брак (ибо в этой стране мужчины решают все, а на деле ничего не решают, и наоборот, женщины как будто не играют никакой роли, а в действительности от них зависит все - как и здесь). После назначения дня свадьбы было решено, что она будет совершена по обрядам обеих наций, что вся семья женила будет на ней присутствовать, и что его близкие будут признаны, в результате этого брака, членами патагонской нации.

Наконец пришел торжественный день. Викторин, его жена, тесть, отец, семья и главы всех родов острова Кристины прибыли на остров Викторик, чтобы присутствовать на блестящей свадьбе. Викторин заставил одного гасконца приготовить ходули, которые должны были увеличить рост каждого человека примерно на четыре фута, для того, чтобы его свита казалась менее смешной в глазах патагонцев. Ходули вскоре были готовы, и все ежедневно упражнялись для того, чтобы ходить на них с такой же легкостью, с какой ходят крестьяне здешних песчаных ланд. (Этих крестьян можно видеть в Бордо, когда они отдыхают, сидя на навесах лавок или на подоконниках вторых этажей.) Это была счастливая идея, и она произвела на патагонцев благоприятное впечатление. К тому же она облегчила возможность беседы. Можно было говорить, не заставляя великанов сгибаться в три погибели, чтобы расслышать то, что им говорили кристинцы.

Все прибыли на прекрасном корабле, который Викторин велел разукрасить. Привезли с собой и священнослужителя. У патагонцев нет священников в собственном смысле слова. Они выражают свое естественное чувство благоговения к солнцу и земле через посредство наиболее пожилых старцев. Такая церемония происходит только два раза в год: во время летнего солнцестояния - в отношении солнца, во время зимнего солнцестояния - в отношении земли.

"Южное открытие" принадлежит к числу тех произведений Ретифа, о которых сам он почти не упоминает и относительно которых не приводит почти никаких материалов. Лишь в последнем томе своей автобиографии, при последовательном перечислении всех своих сочинений, он сообщает следующие данные о времени и обстоятельствах составления своей утопии: "Я был болен, когда начал писать это произведение, прежде чем приступить к "Современницам", и во время печатания "Отцовского проклятия". Я написал роман Викторина, забавляясь по утрам в постели. Закончив рукопись, я приступил к своим новеллам, некоторые из коих я составил еще в 1778 г."[35]. В одном предыдущем обзоре своих работ Ретиф также указывает, что приступил к этому произведению в 1779 г. в больном состоянии и написал его частично в постели. Опубликовано же "Южное открытие" было, как мы уже знаем, в 1781 г.

Что касается внешнего обрамления своей утопии в виде повествования о летающем человеке, то, по утверждению Ретифа, он составил историю Викторина на основе аналогичного рассказа, слышанного им еще в детстве от одного из пастухов своего отца, с которым он мечтал также о том, что
стали бы они делать, если б имели крылья, причем пастух развивал проект похищения девушек соседней деревни и перенесения их на какую-нибудь скалу, окруженную лесами[36]. Трудно, однако, предположить, что роман о летающем человеке был написан Ретифом лишь под влиянием этих смутных детских воспоминаний. Не следует забывать, что вторая половина XVIII столетия - эпоха интенсивных опытов в области аэронавтики. Правда, произведение Ретифа было написано до появления в 1783 г. первых аэростатов братьев Монгольфье, Шарля и Робера, и даже до изобретения Бланшаром "летающего корабля", первое извещение о котором появилось в печати лишь в августе 1781 г. Однако не следует забывать, что опыты в этом направлении производились еще и раньше. Еще в 1742 г. маркиз Баквиль совершил попытку полета при помощи изобретенных им крыльев, о которой упоминает сам Ретиф в опущенном в настоящем издании предисловии к "Южному открытию". Объявив, что в известный день он совершит перелет через Сену, маркиз Баквиль, действительно, бросился, на глазах огромной толпы, из окна своего дома и, работая крыльями, направился к Тюльерийскому саду, пересекая наискось Сену. Пролетев, однако, около трехсот метров, он вдруг остановился и вслед за тем с грохотом упал на крышу речной бельемойки, сломав себе ногу. Еще в семидесятых годах аббат Дефорж объявил об изобретении "летающего кабриолета", описанного в современных ему журналах. Насколько в то время широкие круги общества интересовались проблемой воздухоплавания, видно из мемуаров маркиза д'Аржансона, писавшего, что он "убежден, что одно из первых открытий, которое будет сделано, быть может еще в нашем веке, - это искусство летать", и размышлявшего о последствиях.

Проблема воздухоплавания разрабатывалась и в художественной литературе. Так, в 1763 г. появился перевод английского романа "Les hommes volants, ou Aventures de Pierre Wilkins", посвященного описанию летающих людей, с соответствующими иллюстрациями. Еще несомненнее влияние на Ретифа в этом отношении французского писателя предыдущего столетия Сирано де-Бержерака, с произведениями которого он, по собственному свидетельству[37], был очень хорошо знаком и которыми очень интересовался в связи со своими натурфилософскими воззрениями. Сирано как в своей "Комической истории государств и империй Луны и Солнца", так особенно в своем "Путешествии на луну" описывает и упоминает целый ряд летательных аппаратов, из коих некоторые по своему принципу напоминают даже будущие аэростаты[38]. Среди этих аппаратов имеется, в частности, один, движущийся при помощи больших крыльев и похожий в этом отношении на летательную машину Викторина[39].

Вполне понятно также, почему Ретиф избрал местом действия своего произведения южное полушарие. В XVII--XVIII столетиях, в эпоху развития торгового капитала и колониальных захватов, южное полушарие издавна служило излюбленным местом действия различного рода утопических романов, начиная с Вераса д'Алле, поместившего свое идеальное государство севарамбов на австралийском континенте. Во второй половине XVIII века, в связи с путешествиями упоминаемого самим Ретифом капитана Кука, в самых широких кругах общества наблюдался повышенный интерес к новым открытиям в южном полушарии. Открытия эти служили модной темой разговоров, причем циркулировали самые невероятные слухи. В 1776 г., накануне появления произведения Ретифа, Метра писал в своей "Секретной корреспонденции": "Говорят о необыкновенном открытии в южных землях. Там нашли большую цивилизованную империю". Неудивительно поэтому, что Ретиф помещает как империю Викторина, так и государство мегапатагонцев по ту сторону экватора.

Столь же легко объяснимы, в условиях литературы эпохи, и содержащиеся в "Южном открытии" описания народов-великанов, кораблекрушений, жизни на необитаемых островах и тому подобные материалы, обнаруживающие очевидное влияние столь высоко ценимого Руссо "Робинзона", а также Свифта. С этой точки зрения "Южное открытие" может даже рассматриваться как один из образцов столь обильной в XVIII столетии приключенческой литературы подобного рода.

"Южное открытие" получило известное распространение. Это видно из произведенного Ретифом подсчета своего литературного дохода, показывающего, что он получил от продажи "Южного открытия" 1 500 ливров[40], - сумму, довольно крупную, хотя и значительно меньшую, чем за ряд других произведений этого периода. Это означает, что "Южное открытие", появившееся в эпоху расцвета его творчества, когда имя его пользовалось уже широкой известностью, было раскуплено читающей публикой, интересовавшейся новым сочинением модного автора. Но произведение это успеха не имело и поэтому больше не переиздавалось, в противоположность ряду других его сочинений 70--80-х годов[41]. Можно даже сказать, что оно прошло как-то незамеченным. Ни в прессе, ни в литературных кругах не отнеслись к нему серьезно и не обратили на него почти никакого внимания. Аббат Фонтеней, чуть ли не единственный журналист, давший о нем отзыв в своих "Affiches de Province", охарактеризовал "Южное открытие" как самое причудливое произведение, какое только можно себе представить[42]. А достопочтенная "Correspondance littéraire", приведя его содержание, закончила свой отзыв следующими язвительными строками: "...и все это носит столь бредовый характер, что становится нелепым и утомительным. Очевидно, автор сам это почувствовал, потому что внезапно прервал свое повествование. Роман не закончен, и автор не обязался дать продолжение. Какая потеря!"[43]. И друзья Ретифа не обратили внимания на это новое его произведение. Во всей его обширной корреспонденции мы встречаем лишь одно письмо, в котором один из его поклонников в полушутливом, полуироническом тоне спрашивает новости о Викторине и его потомках и дружески вышучивает изложенные в "Южном открытии" естественно-исторические воззрения[44]. Даже такой человек, как Бонневилль, давая опенку работам Ретифа, утверждал впоследствии, что "добряк Никола
" сам не знал, что хотел сказать в этом сочинении. Неудивительно поэтому, что, встретив подобное несерьезное и насмешливое отношение к своему произведению не только со стороны врагов, но и со стороны друзей, Ретиф считал, что он не был понят, и даже отчасти радовался этому. "Я имел случаи убедиться, пишет он в вышеупомянутом разборе своих сочинений в "Monsieur Nicolas", сколь глупы люди общества, и не только они, а и журналисты, даже те, кого ненависть ко мне делает проницательными! Подлый издатель "Journal de Nancy" никогда не был достаточно просвещен, чтобы заметить в этом произведении то, что могло бы меня обеспокоить! Но какое это счастье для меня эта всеобщая тупость!.. Однако я был разгадал несколькими частными лицами и, между прочим, доктором Лебегом-де-Прель, сказавшим мне в магазине моего книготорговца, вдовы Дюшен: "Мы-то друг друга понимаем, но все эти мудрецы из Пале-Рояля вас не поняли"[45].

Вполне ясно, чего опасался Ретиф, публикуя "Южное открытие", и почему он радовался, что все сошло так благополучно. У него было тем больше оснований опасаться неприятностей, что еще до опубликования этого произведения он имел по поводу его очередное столкновение с цензурой. Получив для просмотра рукопись, цензор, аббат Террассон, которого Ретиф характеризует как шпиона, человека слабого и ограниченного[46], сразу же обратился к автору с категорическим указанием, что он не может пропустить это сочинение без существенных изменении, в частности без полной переделки "Письма обезьяны"[47]. Таким образом, как подтверждает Ретиф и в "Monsieur Nicolas", цензура принудила его внести в "Южное открытие" "большие изменения"[48]. Он, однако, нарушил предписание цензуры и выпустил некоторое количество экземпляров без цензурных исправлений.

В своей автобиографии, изданной в эпоху революции, Ретиф сам рассказывает, как ему удавалось обходить цензуру и выпускать свои произведения без цензурных искажений. Если цензоры вносили изменения в его произведения, он отпечатывал 50--60 экземпляров, согласно цензурованному тексту. Затем, во время обеда рабочих типографии или ночью, он производил изменения в наборе, и таким образом остальные экземпляры печатались по авторскому тексту. Цензурованные же экземпляры предназначались для цензора и полицейских властей[49]. Таким способом, используя свое знание типографского дела и непосредственное участие в печатании своих произведений, он имел возможность выпустить также и "Южное открытие", или, вернее, "Письмо обезьяны" (поскольку в тексте самого "Южного открытия" имеется лишь несколько незначительных изменений), в двух вариантах - цензурованном и нецензурованном[50]. Эти два варианта "Письма обезьяны" существенно отличаются один от другого. Цензурованный вариант действительно является коренной переработкой первоначального текста, согласно требованию аббата Террассона. В нем не только отсутствует революционный призыв к беднякам поднять руку на своих тиранов, но и смягчена вся вообще резкая критика существующего общественного строя. Так, например, выброшены все выпады против духовенства, государственной власти, уголовных законов, сеньоральных прав, военной дисциплины, отсутствия свободы любви и т. п. Смягчена критика имущественного неравенства, выкинуты все резкие выражения по адресу богачей, указания на способы обогащения и т. д. Пожелание общности заменено благочестивым пожеланием, чтобы не было больше бедных. Введены рассуждения о похвальности подчинения властям, о необходимости для бедняков трудиться, а не попрошайничать, о разумности института брака и т. п.

В основу настоящего издания положен нецензурованный вариант "Южного открытия", единственный в СССР экземпляр которого находится в иностранном подотделе отдела старопечатных книг Гос. публичной библиотеки ССР Армении в Ереване (Эривани). Мы приводим лишь самый текст утопии и "Письма обезьяны". Дело в том, что, подобно другим произведениям Ретифа, "Южное открытие" содержит большое количество посторонних материалов. Все произведение состоит в оригинале из четырех томов. Первые два тома и половину третьего занимает текст утопии. Во второй части третьего тома, под новой пагинацией, помещено "Письмо обезьяны". Весь же четвертый том занимают различного рода приложения, носящие по большей части естественно-исторический характер и в подавляющем большинстве не имеющие никакого непосредственного отношения к тексту самого произведения. В настоящем издании все эти посторонние материалы опущены. Не сделано исключения и для "Примечаний к Письму обезьяны", поскольку примечания эти посвящены естественно-историческим вопросам, и лишь в конце их, по цензурным соображениям, содержится несколько выпадов против выраженных в самом "Письме" воззрений. Самый текст утопии, перегруженный посторонними материалами, также значительно сокращен. Деление на части соответствует делению на тома в оригинале. Воспроизводятся также гравюры оригинального издания. Гравюры "Южного открытия" анонимные. Нет указаний на их принадлежность известному рисовальщику и граверу Бинэ - обычному иллюстратору произведений Ретифа.

{2} Из двух актрис одна, героиня, была столь же развратна, как известная Р**.  и прекрасной внешностью, быстро завоевала успех в городе и при дворе. Вскоре, однако, широкая публика стала относиться к ней неприязненно из-за ее скандального поведения и расточительства.

{3} ...и так же зла, как артистка С***.  - Имеется, очевидно, в виду артистка Французской комедии Сенваль Старшая, (1743--1830), которая в результате своей, вызвавшей много шума, распри с другой артисткой театра, м-м Вестрис, была даже в 1779 г., т. е. как раз в момент составления "Южного открытия", исключена из труппы и выслана из Парижа.

{4} ...как прелестная Фанье.  - Фанье (1745--1821) - актриса Французской Комедии на амплуа субреток, отличавшаяся своей красотой и грацией.

{5}   - Имеется, очевидно, в виду выдающийся комический актер Превилль (1721--1799).

{6} Остаюсь я.  - Ретиф, на самом деле, имел о себе отнюдь не столь скромное представление. Наоборот, как видно из его автобиографии, он считал себя красавцем. Высокого мнения был он также и о своем характере и моральных достоинствах.

{7} Л-г-э (L-g-t)  явления, Ленгэ сумел в своих работах, и прежде всего в своей "Теории гражданских законов", дать яркие и блестящие для своего времени характеристики положения наемных рабочих и подчеркнуть противоположность интересов капитала и труда. Лакруа в своей библиографии произведений Ретифа высказывает предположение, что последний был лично знаком с Ленгэ, когда был фактором типографии Кийо, и еще в эту эпоху, по какому-то неизвестному поводу, стал его отъявленным врагом. Факт тот, что Ретиф питал почему-то к Ленгэ явную неприязнь. Кроме повторных язвительных выпадов в "Южном открытии" (в одном из опущенных нами примечаний он дружески советует ему навсегда отказаться от мысли стать великим человеком), мы встречаем резкие нападки на Ленгэ и среди материалов, опубликованных в "Современницах". В конце же своей жизни, уже после казни Ленгэ, он не постеснялся издать под его именем свое знаменитое порнографическое произведение.

{8} ...(доказательством этому послужит ее своеобразное письмо, которое помещено в конце этого произведения).  - Речь идет о "Письме обезьяны".

{9} Самое значительное мое произведение - это "Кум Никола
", т. е. моя собственная жизнь.  - Ретиф с самого начала своей литературной деятельности намеревался написать свою автобиографию, которую первоначально думал озаглавить "Compère Nicolas", но к составлению которой приступил на самом деле лишь в начале 80-х годов, закончив ее уже в эпоху революции. В предисловии к "Monsieur Nicolas" он выдвигает тот же мотив опубликования истории своей жизни, на который ссылается и в "Южном открытии", а именно стремление "вскрыть движущие пружины человеческого сердца".

{10} "Сова"...  - "Le Hibou, ou le Spectateur nocturne" - произведение, план которого нам известен, но которое так и не появилось в свет. Через десять лет им было, однако, опубликовано другое произведение под схожим названием - "Les Nuits de Paris, ou le Spectateur nocturne", о котором см. во вступительной статье.

{11} ...и вытащить меня из нищеты, в которой я коснею после отцовского проклятия. Да, вы должны знать, что я был проклят; потому-то я и стал бедняком и рогоносцем.  - В конце 70-х годов, после появления "Развращенного крестьянина", Ретиф отнюдь не находился в нищете. Но даже в 80-х годах он продолжал считать себя крайне несчастным и сетовать по поводу своих невзгод, приписывая их в своих художественных произведениях проклятию, которому предал его отец из-за его мимолетной женитьбы в 1759 г. на англичанке, приехавшей в Париж за наследством и через несколько дней его покинувшей - см., напр. "Malédiction paternelle" (1780), "Prévention nationale" (1784). Точно так же он не упускал случая публично жаловаться на измены жены, написав против нее даже специальное произведение - "Femme infidèle" (1788), в то время как в действительности в семейных неладах был повинен он сам.

{12} Я рассказал ему свою историю, как она изложена в некоторых письмах, которые должны быть опубликованы только после моей смерти.  "Malédiction paternelle", опубликованном в виде писем, найденных у него после смерти.

{13} Маркиз де-Жирарден, у которого он пребывает, воздвигнет ему мнимую могилу...  - В 1778 г., накануне своей смерти, Руссо принял предложение маркиза де-Жирардена поселиться в его имении в Эрменонвилле. Через полтора месяца, 2 июля того же года, он там скончался и был похоронен на так называемом "Острове тополей". Могила Руссо стала вскоре местом паломничества его многочисленных поклонников со всей Европы.

{14} ...сын простого фискального прокурора...  - Во Франции старого порядка фискальными прокурорами (procureurs fiscal) назывались сеньоральные поверенные, представители сеньора в судах феодальной юрисдикции.

{15}   - один из знакомых Ретифа эпохи его детства. По его словам, он был "прирожденным механиком, который первый предложил мне сделать крылья, чтобы летать на манер молодых кур".

{16} Эдме Буассар  - кузина Никола
, проживавшая в соседней с Саси деревне Нитри, родине его отца.

{17} ...я читал "Кира", "Полександра", "Клелию", "Астрею" и "Принцессу Клевскую"...  "Полександр" - роман Гомбервилля, "Кир" и "Клелия" - романы м-ль де-Скюдери, "Астрея," - пасторальный роман Оноре д'Юрфе, "Принцесса Клевская" - роман м-м де-Лафайет.

{18} Вам следует прочитать английские романы: "Памелу", "Клариссу", "Грандисона".  - популярные в XVIII столетии романы английского писателя Ричардсона (1689--1761), выдающегося представителя сентиментализма.

{19} Но только не извольте стать Ловеласом.  - Ловелас - герой романа Ричардсона "Кларисса Харлоу", тип сердцееда и соблазнителя, имя, ставшее нарицательным.

{20}   - В момент составления "Южного открытия" Франция воевала с Англией в союзе с восставшими против метрополии американскими колониями.

{21} ...вроде романов отца Марена...  - Марен, Мишель-Анж (1697--1767) - францисканский монах. Писал стихи и романы религиозно-назидательного содержания.

{22} ...за нового мэтра Адама из Невера. 

{23} ...какой-нибудь остров вроде Тиниана и Хуан-Фернандеца...  - Тиниан, или Буэнависта, - остров из группы Марианских островов, на востоке от Филиппинских. Хуан-Фернандец - группа островов на Тихом океане.

{24} Этот проект лучше, чем проекты аббата Сен-Пьера и даже самого Ж.-Ж. Руссо.  - Аббат Сен-Пьер (1658--1743) - политический писатель. Самым выдающимся его произведением является вышедший в свет в 1713 г. (в связи с Утрехтским конгрессом, в котором он лично принимал участие) "Проект вечного мира" - "Projet de traité conclu pour rendre la paix perpétuelle entre les souverains chrétiens". В этой работе автор предлагает образовать, в целях установления вечного мира, конфедерацию европейских государств с общим сеймом, осуществляющим принудительный арбитраж. За подобный проект, в числе прочих выдающихся мыслителей XVIII века, высказывался также Руссо; см. его "Extrait du projet de paix perpétuelle de mr. l'abbé de Saint-Pierre". Аналогичный проект излагает и сам Ретиф в одном из приложении к "Южному открытию" под названием "Всеобщее братство" ("Confraternité générale").

{25}   - Галлей (1656--1742) - английский астроном. Работая над изучением земного магнетизма, совершил два путешествия к берегам Южной Африки и Америки.

{26} Адонай ("господин", "господь") - одно из библейских наименований бога.

{27} ...согласно принципам нового земледелия...  мелиорация. Под влиянием английских сельскохозяйственных теорий начинали внедряться новые системы обработки земли, а также новые культуры. Движение это, однако, отнюдь не носившее повсеместного характера, встречало непреодолимые препятствия в средневековых формах землепользования и сеньоральной системе, - препятствия, устраненные лишь буржуазной революцией, упразднившей все помехи на пути капиталистического подъема сельского хозяйства.

{28} ...королевства Голконды...  - Голконда - город в Индии, некогда столица Деканского царства, славившийся своими алмазными россыпями.

{29} ...т. е. до первого урожая.  - Несколько же выше сказано, что первый урожай собрали к моменту прибытия Викторина. Подобное противоречие весьма характерно для данного произведения Ретифа, написанного наспех и неряшливо, как, впрочем, и большинство других его сочинений.

{73} Жоли 

Примечания

[20] Люди в Америке, у которых голова помещается в груди. 

[21] Великая и прекрасная истина. Никогда слишком многочисленное общество и слишком обширное государство не могут быть счастливы. (Жоли.)^{73}

(Жоли.)

[23] Род зрительных труб, изобретенных в Англии, чтобы следить за кораблями ночью. (Дюлис.)

[35] "Monsieur Nicolas", t. XIV, р. 150. 

"Monsieur Nicolas", t. I, p. 191--192. 

[37] "Monsieur Nicolas", t. V, p. 12. 

[38] Cyrano de Bergerac, Histoire comique des états et empires de la lune et du soleil. Paris, éd. Garnier frères, p. 97, 106--107, 113--114, 237--238.

[39] Ibid., p. 106--107. Крылья Викторина прикреплялись, правда, прямо к телу, и он летал наподобие птиц; аппарат же Сирано был, повидимому, иной конструкции, поскольку упоминается, что он садился в свою машину.

"Mes inscriptions", p. 321. 

[41] Оно было переиздано только в 1784 г. в Дрездене на немецком языке, что является лишним свидетельством популярности Ретифа в Германии в 80-х годах. В 1818 г., уже после смерти автора, появился в Милане и итальянский перевод этого произведения.

[42] P. L. Jacob, Bibliographie et iconographie de tous les ouvrages de N. E. Restif de la Bretonne", Paris 1875, p. 203.

[43] "Correspondance littéraire", t. XIX, p. 498. 

"Les Contemporaines", t. XIX, письмо  59. 

[45] "Monsieur Nicolas", t. XIV, p. 152. 

[46] "Monsieur Nicolas", t. XIV, p. 193. 

[47] "Les Contemporaines", t. XIX, письмо  48. 

[48] "Monsieur Nicolas", t. XI, p. 44. 

[50] Это не значит, конечно, что "нецензурованный" вариант (в смысле отсутствия внесенных цензурой изменений) является свободным изложением воззрений Ретифа. Наоборот, многоточия и многочисленные недоговоренности свидетельствуют, что и этот первоначальный вариант написан с учетом цензурных условий.