Жена - девочка.
Глава XIII. Вызов с посыльным

Глава XIII

ВЫЗОВ С ПОСЫЛЬНЫМ

«Откровенно говоря, я совершил большую глупость, - рассуждал молодой ирландец, когда вернулся в свою спальню и опустился на стул. - Не было никакой необходимости так поступать. Такая болтовня, тем более что Дик Свинтон здесь чужой, никак не могла бы мне повредить. Конечно, здесь его никто не знает; и это, кажется, играет ему на руку; без сомнения, он готов обобрать половину таких богатых голубков, как те, что были с ним недавно.

Вполне вероятно, что он наврал кое-что подобное про меня и матери этой девушки - впрочем, и про себя также. Наверное, поэтому со мной обращались так невежливо! Тогда хорошо, что я поймал его за руку, и я заставлю его раскаяться в своем вранье. Был изгнан из британских войск! Проклятая злая собака, прогавкавшая эту сплетню про меня! Противно даже думать о таком. То, что я слышал, - факт из его собственной биографии! Воспоминания о собственном поведении, наверное, и натолкнули его на мысль сказать подобное. Думаю, он уже не служит в гвардии: иначе что он здесь делает? Гвардейцы не покидают Лондон без серьезной и обычно малоприятной причины. Я сделаю все, чтобы его опозорить. Он уже был на грани позора, как я слышал.

Он, конечно, будет драться на дуэли. Он не был бы Диком Свинтоном, если бы сам затеял поединок - я достаточно хорошо знаю этого пройдоху. Но я не оставил ему никакого шанса выкрутиться. Удар перчаткой по лицу, не говоря уж об угрозе плюнуть ему в лицо - при свидетельстве двух странных джентльменов! Если он не законченный трус, он не осмелится оставить все это без ответа.

Конечно, он вызовет меня, и что я буду после этого делать? Трое или четверо товарищей, с которыми я успел наладить хорошие отношения - все они не друзья мне, ни один из них. Кроме того, разве кто-нибудь обязан заботиться обо мне после такого недолгого знакомства?

Что же мне делать? Телеграфировать графу? - продолжил он размышлять после паузы. - Он сейчас в Нью-Йорке, я знаю, и я уверен, что он без промедления пришел бы мне на помощь. Это только бы восхитило его, старого рубаку, - теперь, когда мексиканская кампания завершилась, он рад был бы снова обнажить свой справедливый меч. Входите! Кто это бесцеремонно стучит в дверь честного джентльмена в столь поздний час?»

Еще не было и пяти часов утра. За окнами гостиницы можно было услышать стук колес экипажей, которые развозили по домам последних возвращающихся с бала гуляк.

- Навряд ли Свинтон послал своего эмиссара в такой час. Входите!

За открывшейся дверью показался ночной портье, работник гостиницы.

- Ну, что вам угодно, мой дорогой?

- Один джентльмен желает видеть вас, сэр.

- Приведите его!

- Он просил меня, сэр, передать вам свои извинения за то, что потревожил в столь ранний час. Потревожил только потому, что у него к вам очень важное дело.

- Что за вздор! С чего это он говорит в таком духе? Друг Дика Свинтона более деликатный джентльмен, чем он сам?

Последняя реплика была сказана тихо и не предназначалась служащему гостиницы.

- Он сказал, сэр, - продолжил портье, - что прибыл пароходом…

- Пароходом?

- Да, сэр, пароходом из Нью-Йорка. Он прибыл только что.

- Да-да, я слышал гудок парохода. Ну, дальше?

- Тот, кто прибыл пароходом, - он думал… он думал…

- Черт побери! Любезный, не надо утруждать себя, передавая мне чужие мысли. Где он? Проведите его ко мне, и пускай он выскажется сам.

- Из Нью-Йорка? - продолжил Майнард после того, как швейцар удалился. - Кто же мог пожаловать ко мне оттуда? И что за важное дело, ради которого будят человека в половине пятого утра? - ведь он, наверное, полагал, что я сплю. На его счастье, я не в постели. Или столица Британской империи горит, и Фернандо Вуд, подобно Нерону, веселится на его руинах? Ба! Розенвельд!

Они обменялись приветствием, по которому можно было понять, что они долго не виделись. Друзья обнялись - их пылкая давняя дружба не ограничилась простым рукопожатием. Оба - активные участники недавней мексиканской кампании, воевали бок о бок, немало пережили под градом пуль в нелегких сражениях. Их дружбу скрепил крайне тяжелый штурм Чапультепека^[32], когда смертельный столб огня, выпущенный из пушки, повалил их, стоявших вместе на вершине контрэскарпа^[33], и их кровь смешалась, стекая в канаву.

С тех пор они и не видели друг друга. Поэтому неудивительно, что их встреча пробудила много воспоминаний и была очень трогательной.

Несколько минут ни один из них не был в состоянии сказать что-либо связное. Они обменивались лишь восклицаниями. Майнард первым сумел прийти в себя.

- Да благословит тебя Господь, дорогой мой граф! - сказал он. - Мой великий учитель военной науки. Как же я рад тебя видеть!

- Не меньше, чем я тебя, дорогой друг!

- Но скажи, какое дело привело тебя сюда? Я не ждал тебя, но вот странное совпадение: я как раз в этот момент думал о тебе!

- Я здесь, чтобы встретиться с тобой - и мне нужен именно ты!

- Ах! Для чего же, мой дорогой Розенвельд?

- Ты сказал, что я твой учитель военной науки. Пусть будет так. Но ученик теперь превзошел многих, включая и своего учителя, - он стал знаменит и известен повсюду. Именно поэтому я здесь.

- Выкладывай, что случилось, граф!

- Лучше прочитай вот это, чтобы избавить меня от долгих объяснений. Как видишь, письмо адресовано лично тебе.

Майнард взял запечатанный конверт, который вручил ему друг. На конверте было написано:

КАПИТАНУ МАЙНАРДУ.

Вскрыв конверт, он прочитал:

«Комитет немецких беженцев в Нью-Йорке, ввиду последних известий из Европы, надеется, что светлые идеи свободы еще не подавлены на их древней родине. Они приняли решение снова вернуться туда и принять участие в борьбе, начатой в Бадене и Палатине. Впечатленные храбростью, показанной Вами в последней Мексиканской войне, и Вашим теплым отношением к нашим соотечественникам, воевавшим с Вами, а также зная Вашу приверженность идеям свободы, они единодушно решили предложить Вам возглавить это предприятие. Представляя себе опасность, которой Вы подвергнетесь, а также учитывая Вашу храбрость, они могут Вам обещать, что никакая другая награда не заменит Вам всеобщей любви и благодарности немецкого народа. Мы не можем Вам предложить ничего, кроме доверия и всеобщей преданности. Ответьте нам, готовы ли вы принять это предложение».

Примерно полдюжины человек подписались под этим письмом, и Майнард бегло пробежал список. Он знал этих людей и слышал об их движении.

- Я принимаю предложение, - сказал он, подумав лишь несколько секунд. - Ты можешь вернуться и передать мой положительный ответ комитету.

- Вернуться и передать ответ! Мой дорогой Майнард, я приехал, чтобы вернуться с тобой!

- Я лично должен приехать?

- Сегодня же. Восстание в Бадене началось, и ты отлично знаешь, что революция не будет ждать. Важен каждый час. Они ждут твоего прибытия следующим пароходом. Я надеюсь, что ничто не сможет помешать тебе немедленно уехать? Или есть какая-то помеха?

- Да, это так, есть кое-что - я не могу уехать немедленно.

- Нет, не женщина.

Майнард сказал это, но на его лице появилось странное выражение, как будто он что-то скрывал.

- Нет-нет! - продолжал он с натянутой улыбкой. - Не женщина. Это всего лишь один человек и всего лишь одно дело к нему.

- Объясни, капитан! Кто или что это?

- Хорошо, это просто ссора. Около часа назад я ударил одного человека по лицу.

- Ха!

- Сегодня вечером здесь, в гостинице, был бал.

- Я знаю об этом. Я встретил нескольких людей, покидавших бал. Ну и что же?

- Там была молодая леди…

- Я так и думал. Кто-нибудь когда-нибудь слышал о дуэли, в которой не была бы замешана леди, молодая или старая? Извини, что я тебя прервал.

- В конце концов, - сказал Майнард, очевидно, изменяя тактику, - я не должен был говорить тебе о ней. Она почти или совершенно непричастна к этому. Это произошло в баре уже после того, как бал закончился, и она в то время уже спала, как я полагаю.

- Тогда оставьте ее в покое, пусть себе спит.

- Я зашел в бар, чтобы взять стаканчик чего-нибудь покрепче и выпить на ночь. Я стоял у стойки, когда услышал, что кто-то произнес в разговоре мое имя. Трое людей находились вблизи от меня и вели довольно торопливую беседу; вскоре я выяснил, что разговор был обо мне. Они много выпили и не замечали меня. Одного из них я знавал в Англии, когда мы оба служили в британских войсках. Двух других - я предполагаю, что они американцы - я впервые увидел приблизительно два дня назад. Я стал участником небольшой стычки с ними, о которой не буду распространяться, чтоб не отвлекать тебя; хотя я более чем наполовину был уверен, что они пришлют мне вызов на дуэль. Этого, однако, не произошло, и ты можешь себе представить, что это за типы. Мой знакомый по британской армии позволил себе вольности насчет моего характера, когда отвечал на вопросы своих собутыльников.

- Что же он им сказал?

- Сплошную ложь; и самым наглым оскорблением было то, что меня якобы выгнали из британской армии! В то время как это случилось именно с ним! После этого…

- После этого ты выгнал его из бара. Я полагаю, что ты потренировался на нем в ударах ногами!

- Нет, я не был столь груб. Я всего лишь ударил его по щеке перчаткой, а затем вручил ему визитную карточку. По правде говоря, когда мне сказали о твоем появлении, я подумал, что это его друг, а не мой; хотя, зная этого человека, я удивился, что он направил ко мне посыльного так скоро. Я рад, что пришел ты, граф. Я был в серьезном затруднении: я не знаком здесь ни с одним человеком, который смог бы стать моим секундантом. Я полагаю, что могу рассчитывать на тебя?

- О да, конечно, - ответил граф так беззаботно, как будто его просили угостить сигарой. - Но, - добавил он, - нет ли какого-нибудь способа избежать этой дуэли?

Этот вопрос ни в коей мере не был проявлением малодушия. Даже беглого взгляда на графа Розенвельда было достаточно, чтобы исключить подобное.

Сорока лет или более, с усами и бакенбардами, в которых только-только начала появляться седина, с настоящей военной выправкой - он с первого взгляда производил впечатление человека, имевшего в своей жизни богатую практику участия в самых жестоких дуэлях. И в то же время он не производил впечатления хулигана или задиры. Напротив, в его характере можно было обнаружить мягкость и доброту - но, когда было необходимо, он изменял им, проявляя твердость и бескомпромиссность.

Именно такая перемена произошла с ним сейчас, когда Майнард решительно ответил:

- Нет.

- Проклятье! - прошипел он по-французски. - Я возмущен! Подумать только, такое важное дело, как свобода всей Европы, должно пострадать от этой глупости! Правильно говорят, что женщина - проклятие человечества!

- Есть ли у тебя какие-либо соображения, - продолжил он после этой невежливой тирады, - когда этот господин пришлет своих секундантов?

рядом в одной гостинице.

- Вызов пришлют через некоторое время, в течение дня. Стреляться или драться как-то по-другому вы будете, возможно, завтра утром. Отсюда нет железной дороги, а пароход отходит только раз в день, в семь часов вечера. Таким образом, мы потеряем целых двадцать четыре часа! Про-кля-тье-е-е!

Граф Розенвельд произвел эти подсчеты вслух, теребя свои огромные усы и уставясь в одну точку под ногами.

Майнард молчал.

Граф продолжил свои несвязные речи, время от времени произнося громкие восклицания вперемешку на французском, английском, испанском и немецком языках.

- О, небеса, я знаю, что делать! - вдруг воскликнул он, вскочив с места. - Я знаю, Майнард, я знаю!

- Что с тобой, мой дорогой граф?

- Я знаю, как сэкономить время! Мы вернемся в Нью-Йорк на пароходе ближайшим вечером!

- Но не избежав дуэли! Я полагаю, что ты учел это в твоих расчетах?

- Конечно, учел! Мы будем участвовать в дуэли и все равно успеем вовремя.

Если бы Майнард не был тонким деликатным человеком, он сразу бы выразил свое сомнение. Но он просто попросил друга разъяснить ему подробности.

- Все очень просто, - ответил граф. - Ты был пострадавшим, и, таким образом, ты имеешь право выбрать время дуэли и вид оружия. Оружие сейчас неважно. Главное - время, которое нам так нужно сейчас.

- Ты хотел бы, чтобы я дрался сегодня?

- Хотел бы, и так оно и будет.

- А что, если вызов будет сделан слишком поздно - скажем, вечером?

- Caramba! - произнес граф распространенное мексиканское ругательство. - Я меньше всего думаю об этом. Вызов должен прибыть достаточно рано, если твой соперник - джентльмен. Я знаю, как вынудить его сделать это вовремя.

- Как именно?

- Ты напишешь ему, - то есть я напишу, что ты вынужден покинуть Ньюпорт сегодня вечером; очень важное дело внезапно заставляет тебя уехать отсюда далеко. Обратись к нему, чтобы он как человек чести прислал свой вызов немедленно, так, чтобы ты с ним успел сразиться. Если он откажется, то ты в соответствии со всеми законами чести будешь считаться свободным и сможешь уехать в любое время, когда пожелаешь.

- Конечно, будет! Я отвечаю за это. Все будет полностью соответствовать нормам - строго согласно кодексу.

- Что ж, тогда я согласен.

- Довольно! Я должен приступить к составлению письма. Это дело не совсем обычное, поэтому надо хорошенько подумать. Где у тебя ручка и чернила?

Майнард указал на стол, где были все необходимые письменные принадлежности.

действие. Думая о революции в Бадене, он изо всех сил стремился поскорее устроить своему другу предстоящую дуэль или освободить его от нее, чтобы они вместе смогли принять участие в борьбе за свободу на своей любимой родине.

Послание вскоре было написано, аккуратно скопировано, и копия вложена в конверт. При этом Майнарду даже не было позволено прочитать письмо до конца!

Письмо было адресовано мистеру Ричарду Свинтону и передано ему служащим гостиницы в тот момент, когда в коридорах «Океанхауза» послышался громкий удар гонга, оповещающий гостей о начале завтрака.

Примечания

32

при Чапультепеке.

33

Контрэска́рп (воен.) - искусственно созданный ров или берег реки, используемый для обороны.