Переселенцы Трансвааля.
Глава X. Возвращение

Переселенцы Трансвааля

Глава X. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Радость, которую испытывал молодой охотник по случаю неожиданного возвращения лошади, имела много оснований. Во-первых, Пит любил Гильди, как каждый хороший хозяин любит свою лошадь, особенно если она оказала ему много услуг, делила с ним труды и опасности и вообще отличалась верностью и преданностью. Во-вторых, Гильди была лошадь породистая, красивая, быстрая и легкая на ходу, всегда делавшая честь своему всаднику. Поэтому вполне понятно, в каком был восторге Пит, когда убедился в спасении своей Гильди, которую он уже оплакивал, считая ее погибшей. Кроме того, возвращение лошади успокаивало и его самолюбие.

Кто бы поверил в лагере его рассказу, если бы он пришел туда пешком, без лошади? Неловкому всаднику, лишившемуся лошади, вообще редко верят. Во всяком случае, он должен был сильно понизиться во мнении всех знающих его. Несчастливые охотники всегда подозреваются во лжи и подвергаются насмешкам, хотя бы и доказали свои неудачи стечением неблагоприятных обстоятельств.

Молодой ван Дорн особенно боялся уронить себя в глазах Клааса Ринвальда, отца Катринки.

Молодой человек считал тайну своей склонности к этой прелестной девушке вполне сохраненной. Он открыл ее только своей матери, а сдержанная и серьезная госпожа ван Дорн всегда находила, что тайна другого - неприкосновенная святыня. Она вполне одобряла выбор сына и только убеждала его не спешить с выражением своего чувства Катринке, пока она не уверится в прочности этого чувства. К тому же и господин Ринвальд мог не доверять молодости Пита; поэтому госпожа ван Дорн взяла с сына слово, что он, по крайней мере, во все время путешествия ничем не выдаст своей тайны.

- Да, я понимаю это, матушка, - отвечал Пит на советы матери. - Будь покойна. Я всеми силами постараюсь убедить Клааса Ринвальда, что я уже не ребенок и на меня можно положиться. Он увидит, что я буду достоин его дочери.

И действительно, до этой злополучной охоты Пит ничем особенным не обнаруживал привязанности к дочери Ринвальда, исключая разве мелкие услуги, которые оказывал ей просто из любезности, и ни разу не забыл данного матери обещания. Но что было бы теперь, если бы он, сделавшись сначала причиною тревоги всего каравана, потом вдруг превратился для всех в жалкое подобие рыцаря печального образа? Наверное, он тогда вынужден был бы уступить первенство Андрэ Блоому, которого до сих пор превосходил во всем в глазах Катринки.

По свойственной ему скромности бедный молодой человек воображал, что с этого злополучного дня Катринка обязательно будет сравнивать его с Андрэ в пользу последнего. В этом случае Пит, как это ни было ему больно, даже решился молча дать дорогу своему сопернику.

Но с той минуты, когда нашлась лошадь, все принимало другой вид. Теперь он мог возвратиться в лагерь в качестве победителя. Все необходимое для спасения его репутации было налицо: и лошадь, и ружье, и даже хвост буйвола, служивший неопровержимым доказательством победы над страшным животным. Конечно, он не скроет ничего из своих приключений, даже и падения с лошади. Падение это нисколько не повредит его репутации хорошего ездока. Какой же всадник может удержаться на лошади, когда она неожиданно упадет на передние ноги?

Да, вместо насмешек ему будут теперь удивляться. Его станут поздравлять с совершением настоящего подвига. Все захотят услышать его рассказ о том, что он перечувствовал и переиспытал во время своей экскурсии.

Он даже начал уже придумывать, как бы это поинтереснее и покартиннее составить рассказ, так чтобы у слушателей захватывало дух. Необходимо все выставить и осветить как можно эффектнее, так, чтобы внимание все более и более напрягалось до самого конца рассказа.

Понятно, что, находясь в таком возбужденном состоянии, Пит не мог спать. К тому же и лошадь требовала с его стороны немедленных забот. Необходимо было осмотреть, не ранена ли она, обтереть и накормить ее. Для той и другой цели он нарезал еще травы.

Обчищенная и накормленная Гильди, в порыве благодарности к хозяину за его заботы, терлась мордой об его плечо и тихо ржала.

- Ну, хорошо, хорошо, я понимаю, чего ты хочешь, - говорил Пит, ласково поглаживая ее рукою. - Теперь ты сыта, но хотела бы пить… Вот если б ты могла рассуждать и понимать мои слова, то я посоветовал бы тебе брать пример с меня. Я уже давно, с самого полдня, ничего не ел и не пил… Я с удовольствием отправился бы теперь с тобою «домой», тем более что здесь и воды нет, но боюсь, как бы снова не заблудиться… Видишь, какие густые облака заволакивают луну. В двух шагах ничего не разглядишь. Долго терпели, потерпим и еще немного, моя добрая лошадка!

Действительно, луна совершенно скрылась, и наступил полнейший мрак. Вскоре засверкали во всех местах молнии, и вдруг разразилась буря, настоящая тропическая буря, отличающаяся особенною силою и стремительностью. Страшные удары грома следовали почти беспрерывно один за другим. Немного спустя полился сильный дождь.

Но молодой охотник отнесся совершенно спокойно к этой новой неожиданности и даже обрадовался дождю, лившемуся целыми потоками.

«Вот я только что жалел, что нет воды для Гильди, - подумал он, отряхиваясь, как мокрый пудель, - действительно, не было ни капли, а теперь ее вдруг появилось столько, что можно бы напоить целые тысячи лошадей».

Когда наконец буря и дождь прекратились, на Пите буквально не было ни одной сухой нитки. Но это не особенно тревожило его. У него была другая, более важная забота: он боялся, что дождем размыло следы, по которым он надеялся добраться до лагеря. В таком случае положение его снова должно было ухудшиться. С нетерпением ожидая восхода солнца, молодой человек предавался самым мрачным мыслям.

С восходом солнца Пит убедился, что опасения его были вполне основательны: следы совершенно исчезли, точно их никогда не было.

Хотя у него снова была лошадь и это немного утешало его, но он все-таки не знал, как пробраться в лагерь. За неимением другого указателя он снова решился обратиться к солнцу. Вообразив, что лагерь находится на востоке, он смело направился навстречу восходящему светилу.

всюду одинаково однообразной и плоской?

Блуждая по безграничной прерии, Пит нечаянно наехал на многочисленные следы, сохранившиеся, несмотря на проливной дождь, благодаря тому, что почва в этом месте, не так сильно изрытая муравьями, была потверже, чем там, где он ночевал.

При ближайшем осмотре молодой бур убедился, что следы эти оставлены проходившим стадом буйволов.

В первую минуту после этого открытия Пит очень обрадовался и считал себя уже спасенным, но дальнейшее размышление показало ему, что радость его преждевременна: по следам трудно было узнать - шло ли стадо к реке, то есть по направлению к лагерю буров, или от реки, в противоположную сторону. Нужно было, следовательно, выбирать наудачу: ехать или вперед, или назад.

По одному пути можно было совершенно отдалиться от места стоянки каравана, другой же прямо привел бы к нему.

Как же быть? Решать наугад было опасно: мало ли куда можно забрести, отдавшись на волю случая.

Молодой человек начал искать другого, более верного указания.

Счастье помогло ему. Немного в стороне он заметил лужу красноватого цвета. Окраска воды в красный цвет доказывала присутствие крови, и Пит совершенно основательно предположил, что это кровь буйволов, раненных накануне во время охоты за ними.

- Эге, вот оно что! - воскликнул он, снова обрадовавшись. - Теперь я уж наверное знаю, какого направления мне следует держаться. До сих пор, как оказывается, я все только удалялся от цели.

Он круто повернул лошадь и поскакал назад, придерживаясь следов. Ошибиться теперь было невозможно. В некоторых местах вся почва была буквально изрыта копытами буйволов. Вообще везде виднелись признаки недавнего прохода большого стада.

Если бы Гильди не была так измучена, Пит пустил бы ее галопом; но ему было жаль бедное животное, он старался обуздывать свое нетерпение и довольствовался легкой рысцой.

После нескольких часов езды попались два полуобглоданных трупа буйволов. По этим трупам Пит догадался, что это как раз было то место, где накануне отделился от стада убитый им буйвол, из-за которого ему пришлось столько вынести. Шакалы, наслаждавшиеся прекрасным завтраком, как будто нарочно для них приготовленным вчера охотниками, сейчас же убежали при виде приближающегося всадника. Кружившиеся вокруг трупов коршуны тоже отлетели в сторону, тяжело хлопая крыльями.

Как только всадник удалился, хищные четвероногие и птицы поспешили возвратиться к прерванному лакомому завтраку, которого вовсе не имели намерения упустить.

Теперь Пит мог уже высчитать расстояние, отделявшее его от «дома».

Он заметил уже и мовану, и реку, и даже самый лагерь, хотя понижение почвы препятствовало ему увидеть знакомое дерево еще с того места, где он нашел следы буйволов.

Вдруг внимание молодого человека было привлечено видом двух всадников, во весь опор скакавших ему навстречу. Всмотревшись в них, Пит узнал своего брата Гендрика и Людвига Ринвальда, брата Катринки и любимейшего из своих друзей. Трудно описать радость, которою наполнилось все его существо, когда он увидал и узнал дорогих ему людей.

Со своей стороны, Людвиг и Гендрик тоже были вне себя от восторга, узнав Пита.

Пока молодые люди пробегали разделявшее их расстояние, они все время обменивались радостными приветствиями.

и вообще производили впечатление сумасшедших, вырвавшихся на свободу.

Наконец, когда все несколько поуспокоились, Пит спросил:

- Неужели вы всю ночь искали меня? Это было бы ужасно!

- Нет, нет, не беспокойся! - с живостью ответил Гендрик. - Правда, господин Ринвальд и господин Блоом предлагали вечером отправиться искать тебя. Они говорили, что если послать по всем направлениям по три, по четыре человека, то кто-нибудь из них должен же наткнуться на тебя. Но отец объявил, что он очень благодарен за участие, но не желает унижать тебя, позволяя тебя отыскивать, как пропавшего ребенка. Он сказал, что бояться за тебя нечего. «У него, - добавил он, - превосходная лошадь, лучшая во всем караване, отличное ружье и большой запас зарядов. Кроме того, он не из трусов и сам сумеет вывернуться из всех случайностей». После этих слов отец еще раз поблагодарил наших друзей, но таким тоном, что Клаас Ринвальд и Ганс Блоом уже не решились более настаивать на своем предложении. Только сегодня утром отец разрешил мне и Людвигу поехать к тебе навстречу, следуя по вчерашнему пути… Если ты, Пит, провел дурно ночь, то и нам спалось не лучше твоего. Рихия и Анни все время плакали, слушая вой бури и шум дождя. Крики гиен, бродивших вокруг, доводили их чуть не до обморока. Только мать казалась спокойнее всех. Мне сдавалось, что она даже спала. Но когда я встал, она была уже на ногах и дала мне с собою лепешек и фляжку с вином для тебя. Ты, наверное, сильно проголодался. Хочешь воспользоваться?

… Вот кому придет на ум позаботиться об этом, кроме матери? - продолжал он, хватив добрый глоток превосходного брандвейна и закусывая лепешкой.

теперь не обратишь внимания на эти вещи, а между тем мать и сестра тоже очень были огорчены мыслью, что ты страдаешь от голода и жажды. Когда я сказал им, что, вероятно, госпожа ван Дорн пошлет тебе что-нибудь с Гендриком, они возразили, что лучше будет, если мы оба запасемся чем-нибудь съестным на тот случай, что мы с Гендриком можем разъехаться в разные стороны во время поисков… Если ты не желаешь оказать честь стряпне моей сестры, то я сделаю это вместо тебя, чтобы не огорчить ее твоим пренебрежением. Пусть она подумает, что все приготовленное ею пошло на тебя… Бедная Катринка! Немало, должно быть, она мучилась в эту ночь, думая, что ты заблудился или что тебя нет уже и в живых… Я не понимаю, из-за чего, собственно, она-то так сокрушалась… Хотя она вслух и не выражала своего горя, но глаза у нее опухли от слез - этого она скрыть не могла.

- Правда? - спросил Пит с сияющими от радости глазами.

Смотря на радость Пита, можно было подумать, что горе Катринки приводит его в восторг. Оно так в действительности и было. Горе девушки было лучшим ответом на то чувство, которое он к ней питал. Оно указывало на взаимность с ее стороны, и это приводило Пита в полный восторг. Несмотря на то что он был уже почти сыт, он все-таки принялся и за пирожки с мясом, которые нарочно для него приготовила Катринка, и, конечно, нашел их вкуснее даже лепешек матери.