Гаспар Гаучо.
Глава I. Эль-Гран-Чако

ГАСПАР ГАУЧО

роман

Глава I. ЭЛЬ-ГРАН-ЧАКО

Разложите перед собой карту Южной Америки и обратите внимание на слияние двух больших рек; Саладо, текущей с вершин Анд к югу, и Параны, направляющейся с севера. Поднимитесь вверх по первой реке до города Сальта, в древней провинции Тукуман; затем, направляясь по второй реке и ее притоку Парагваю, идите до бразильской крепости Коимбры; соедините эти две точки кривой линией, обращенной выпуклостью к большой цепи Анд, - и у вас получится граница страны, менее всего известной, но в то же время одной из наиболее интересных стран Американского материка. Страна эта столь же романтична в своем прошедшем, сколь таинственна в эпоху, когда лодки Мендозы тщетно старались подойти к ней в Куско, пытаясь исследовать ее с запада. Это страна Эль-Гран-Чако. Вероятно, вам приходилось слышать это название, и если вы изучали географию, то вам, хотя бы только по имени, должна быть известна эта территория. Но если бы даже вы знали о ней столько же, сколько и пограничные жители, вы все же немного будете знать об Эль-Гран-Чако. Все, что они знают об этой стране, можно выразить двумя словами: горе и страдания.

Вы, наверно, еще в детстве слышали, что народы, в жилах которых течет испанская кровь, в дни их величия и славы завоевали весь Американский материк или, по крайней мере, ту часть его, которую они намеревались колонизовать и которая местами и доныне еще осталась под их владычеством. Но это историческая ошибка, каких, впрочем, немало.

Разыскивая золото, под охраной сильных военных экспедиций, завоеватели прошли большую часть покоренной территории, но, несмотря на это, остались все-таки громадные пространства, куда они никогда не проникали и где до последнего времени нельзя было найти и следа европейцев. Такова, например, На-вахоа на севере, страна Гуахирос в Центральной Америке, Патагония и Араукания на юге и обширные степные пространства, лежащие между цепью Анд в Перу и берегами Парагвая, то есть Эль-Гран-Чако. Вся эта местность не только не была колонизирована, но даже осталась совершенно неисследованной, если не считать нескольких неудачных экспедиций, которые так же быстро предпринимались, как и возвращались обратно, отказавшись от дальнейших исследований с первых же шагов. Почти то же можно сказать о слабых попытках в этом направлении со стороны отцов иезуитов или отцов францисканцев. Дикари Эль-Гран-Чако с тем же упорством отказались подчиниться кресту, как и мечу.

Чему же следует приписать такую заброшенность этой территории? Может быть, это такая же бесплодная пустыня, как большая часть страны апахов и команчей, как равнины Патагонии и горы Араукании? Может быть, это болотистый непроницаемый лес, периодически заливаемый водой, подобно обширной равнине Амазонки или дельте Ориноко?

Ничуть не бывало. Напротив, в Гран-Чако есть все, чем можно было бы привлечь колонистов: обширные пастбища, покрытые роскошной травой; целые леса тропических деревьев, преимущественно из породы пальмо; здоровый климат, благотворное влияние которого не подвержено сомнению; почва, способная производить все необходимое для удовлетворения потребностей земледельца, - одним словом, ее можно сравнить только с обширным парком или громадными живописными садами, уход за которыми предоставлен заботам Создателя.

Почему же в таком случае она остается до сих пор незаселенной, как другие земледельческие местности?

Ответ простой: потому что она принадлежит не земледельцам, а охотникам.

Весь этот край остался в руках краснокожих, первоначальных властителей этой земли, в руках воинственной индейской расы, сохранившей свободу и сумевшей отразить все попытки поработить ее с помощью солдат, рудокопов, миссионеров и мамелюков.

Свободные дикари на своих неутомимых конях, которыми они управляют с ловкостью кентавров, с быстротой птицы носятся по равнинам Чако. Всеми силами своей души ненавидя оседлую жизнь, они кочуют по зеленым равнинам и благоухающим лесам и разбивают свои палатки только там, где их привлекает красота и удобство места.

Хотя их называют дикарями, но кто не позавидует подчас их беззаботному поэтическому существованию? Если хотите покороче познакомиться с ними и узнать их жизнь, следуйте за мной в Гран-Чако.

Переливаясь под лучами полуденного солнца блестящими цветами сапфира и бирюзы, расстилается изумрудно-зеленая равнина. Но, несмотря на яркие краски, вид ее однообразен: несколько белых рассеянных облачков да золотой шар солнца, блестящий в зените, - вот и все, что несколько оживляет эту картину. Изредка только глаз останавливается и как бы отдыхает на небольших группах пальм или на паре больших птиц с оранжевой шеей и алым гребнем - это цари из породы коршунов. Но птицы, паря в воздушных высотах, одинаково принадлежат как небу, так и земле.

Таков вид Гран-Чако, куда еще почти никогда не ступала нога белого, - свежий, девственный, как и в первый день творения.

Я говорю «почти не ступала», а между тем в то самое время, как мы восхищенным взором любуемся открывающимся перед нами видом, на отдаленном горизонте показались две фигуры. Пока они еще кажутся не больше точки, и можно подумать, что это пара страусов или самец и самка гуазити^[7], потому что они неодинакового роста. Но нет, это не животные; вернее всего, это человеческие существа. Вот они направились в середину равнины и понемногу приближаются… Теперь уже можно разглядеть двух всадников, а вот они и совсем близко, видны их белые лица. Один из них выше ростом и одет в живописный и великолепный костюм. На плечи у него накинуто пончо, то есть плащ, который составляет необходимую принадлежность костюма жителей равнины Ла-Платы; пончо ткут из шерсти и ярко раскрашивают белыми, голубыми и красными полосами. Под плащом у этого всадника надет камзол, украшенный богатым шитьем и пезетами, или монетами в четвертак с изображением Аргентинской Республики. Широкие панталоны из бумажной материи закрывают ноги до сапог, оставляя часть колена обнаженной. Тяжелые шпоры и шляпа с широкими полями и яркой лентой дополняют костюм всадника, в котором теперь уже нетрудно узнать гаучо. Все у него было особенное - не такое, как у других: сбруя на лошади, уздечка с серебряными бляхами, наконец чепрак, весь расшитый разнообразными шелками.

На его спутнике также надет плащ, но из темной материи и такой широкий, что под ним не видно остальной одежды. Его ноги, на деревянных стременах, обуты в сапоги, которые почти до самого носка закрыты бархатными шароварами, на голове у него сомбреро, почти такое же, как и у его спутника. Его конь, с менее богатой упряжью, чем у гаучо, идет спокойным шагом.

Хотя оба всадника едут рядом, касаясь стременами один другого, ни одного слова еще не было произнесено между ними с тех пор, как они показались на равнине.

Впрочем, только один из них, гаучо, и способен говорить. Спутник же его хотя и крепко сидит в седле, но голову держит несколько странно, точно она с минуты на минуту упадет на грудь, склонясь направо. И хотя тень от шляпы, падающая на его лицо, почти вовсе скрывает его, все-таки можно рассмотреть, что глаза его закрыты. Должно быть, он заснул. Такое предположение не было бы странно по отношению к гаучо, потому что эти полукентавры редко оставляют седло для отдыха. Другой всадник хотя и не гаучо, но, может быть также искусный наездник. В этой части Южной Америки все превосходно ездят верхом. Кроме странной посадки в нем бросается в глаза еще цвет кожи, совершенно белый, что составляет редкость в южных странах. Даже губы совершенно бесцветны. Спит ли этот всадник или нет, несомненно одно - он не совсем здоров. Весьма возможно, что он спит, потому что даже не правит лошадью, которая, впрочем, идет совершенно спокойно. Его руки повисли вниз, скрытые под плащом, и брошенные поводья покоятся на гриве лошади. Животное не нужно направлять, оно идет нога в ногу рядом с конем гаучо. И тот и другой подвигаются медленно и кажутся точно погруженными в летаргию от палящего зноя солнца. Путники могут быть спокойны: они вовремя достигнут цели своего путешествия. По всему видно, что они не торопятся, особенно это заметно по наружности гаучо. Доехав до середины равнины, он вдруг остановил свою лошадь и, подняв голову, стал смотреть на солнце.

уж лучше увидит она ночью то, что ей суждено увидеть.

Хотя глаза гаучо и были обращены на его неподвижного спутника, но слова эти, видимо, не относились к нему, точно так же и остановка не пробудила его. Слова гаучо были произнесены мрачным тоном, составлявшим резкий контраст с его обычно веселым и добродушным лицом. Его загорелое лицо, совершенно бронзового цвета, по-видимому, было вовсе не из тех физиономий, на которых могут надолго запечатлеться мрачные думы.

- Что делать? - продолжал он, говоря сам с собою. - Прежде всего надо мне отделаться от этого пончо, под которым я положительно задыхаюсь: жара страшная!

С этими словами он снял плащ и перекинул его через седельную луку; затем, посмотрев на своего спутника, сказал:

- Ему - увы! - незачем снимать своего плаща… ему теперь решительно все равно, что жар, что холод.

переплелись сетью ползучие растения, так что издали они походили на остров, выступавший на поверхность этого неподвижного зеленого моря.

- Теперь я могу позволить себе отдохнуть под их тенью, - проговорил гаучо. - Богу известно, как мне нужно подкрепить силы, чтобы выполнить свой долг. Бедная сеньора! Бедные дети! Какое ужасное известие несу я ей! Какими глазами я на нее взгляну!

заставив его закачаться в седле.

Доехав до альгорробасов, гаучо соскочил с лошади, привязал ее к дереву рядом с лошадью своего спутника, не сказав ни единого слова всаднику в плаще, сидевшему по-прежнему неподвижно в седле. Затем гаучо развел небольшой огонь и приготовил себе скудный обед, который и съел молча, не предлагая своему спутнику подкрепиться пищей. Он старался не смотреть на него, не говорил с ним и оставлял его все так же сидеть на лошади погруженным в глубокий сон.

Примечания

7