Гаспар Гаучо.
Глава III. Возвращение мужа

Гаспар Гаучо

Глава III. ВОЗВРАЩЕНИЕ МУЖА

Если Гаспару не посчастливилось отыскать натуралиста и его дочь, то это еще не причина, чтобы не удалось это другому. К тому же Циприано в совершенстве знал окружающую местность. Юноша быстро ушел с веранды и спустя десять минут уже скакал на своем небольшом, но сильном коне по равнине, точно вся его жизнь зависела от успеха его предприятия. Оставшиеся на веранде мать и сын молча следили за ним взглядом, пока он совершенно не скрылся из глаз; целый день они не сходили со своего наблюдательного поста, почти не дотрагивались до еды, только перекусили немного для подкрепления своих сил, в которых они так нуждались. Солнце еще раз скрылось за горизонтом, но на равнине по-прежнему было безлюдно. Луна взошла на небе, а они все еще ждали. Но вот наконец их ожидание, кажется, вознаграждено: в широкой серебристой полосе лунного света показались приближавшиеся темные фигуры. Можно было различить трех всадников, из которых двое были высокого, а третий небольшого роста. Радостный крик сорвался с губ Людвига.

- Они! - закричал он, потом сразу остановился, точно сообразив что-то. - Странно, - сказал он, - их только трое; это, конечно, отец, Гаспар и Франческа. Значит, Циприано разъехался с ними и ищет их по степи…

Это замечание казалось вполне разумным, но оно не убавило беспокойства матери. Недоброе предчувствие и какой-то невольный страх, овладевшие ее душой, остановили крик радости, готовый сорваться с ее губ. Молча, неподвижная, точно статуя, напряженно смотрела она на три приближавшиеся тени. О, как они медлят! Но вот путники уже близко, вот они у ограды; но, прежде чем они подъехали к дому, мать и сын стремительно бросились им навстречу. При лунном свете можно было увидеть плащ мужа и живописный костюм гаучо. Но что такое? Третий путешественник тоже в мужском костюме; это Циприано.

Раздался раздирающий душу крик:

- Где Франческа?

Ответа не было: ни муж, ни Гаспар, ни юноша не вымолвили ни слова, точно окостенев на своих конях.

- Где моя дочь? - твердила она. - Почему муж мой не отвечает мне?.. Циприано, почему вы все молчите?

- Несчастный, неужели вы мне ничего не можете сказать, кроме этого? Муж мой, слышишь ли ты меня? Что это значит? Почему ты опустил голову? Разве теперь время думать о сне? Может ли думать о сне отец, возвращающийся к своей жене без дочери, которую она ему доверила?

Говоря это, она быстро приблизилась к всаднику в одежде ее мужа. Ее рука легла на неподвижно висевшую через седло руку мужа, и бледное лицо с закрытыми глазами, освещенное таинственным светом луны, приковало к себе ее взор. Несчастной не нужно было говорить, почему опущены веки ее мужа. Ее муж спал вечным сном смерти. Она вскрикнула и без чувств упала на землю.

Среди моих молодых читателей немного, вероятно, найдется таких, которые никогда не слыхали рассказов о парагвайском диктаторе Франсиа. Диктатор Франсиа (Хозе-Гаспар-Родригес) родился в Асунсьоне в 1758 году от отца-француза и матери-креолки и умер в 1840 году. В 1811 году он был назначен секретарем революционной хунты (испанский совет), которая выгнала испанцев из Буэнос-Айреса. Затем он был избран сначала консулом, потом временным диктатором и наконец диктатором на всю жизнь. Несмотря на его тиранию, Парагвай обязан ему своей организацией, мануфактурой, торговлей и цивилизацией. Об историческом имени человека, управлявшего в течение четверти века с жестокой строгостью прекрасной страной - Парагваем, я думаю, слышали многие из моих читателей. Имена Парагвай и Франсиа тесно связаны с третьим именем - именем человека, наделенного всеми достоинствами и добродетелями, свойственными человеку. Это имя - Амедей де Бонплан.

Кроме «Путешествия по Америке» Гумбольдта, в котором он редактировал отдел ботаники, Бонплан издал «Описание редких растений» Мальмезона, «Виды Кордильер» и «Туземные монументы Америки». Надеюсь, что не многим из моих читателей надо говорить, кто такой был Амедей де Бонплан, или просто Эме Бонплан, - имя, которым часто его называли и которое так подходило этому великому человеку. Каждый знает его как друга и сотоварища по путешествию Гумбольдта, как помощника этого знаменитого ученого в его научных исследованиях, таких обширных и точных, как терпеливого исследователя, собравшего большую часть ученой коллекции, наконец, как человека в высшей степени скромного, благодаря чему заслуга его собственных открытий приписывалась часто его товарищу, больше, чем он, гонявшемуся за славой. Для меня ничье другое имя не звучит так приятно, как имя Амедея Бонплана. Я вовсе не собираюсь рассказывать биографию человека, останки которого покоятся, почти всеми забытые, на берегах Параны, среди любимой им природы; но беспристрастный историк всегда присоединит это имя к славе и почестям, воздаваемым Гумбольдту. Он удалился от людей и поселился на берегах Параны - не на территории Парагвая, а в Аргентинской Республике, на другом берегу реки, и в этом скромном убежище, не оставляя занятий естественной наукой, занялся, между прочим, обработкой травы йербы, из которой приготовляют напиток, известный под именем матэ.

Дело это обещало большие выгоды, и ученый, сам того не ведая, очутился на пули к богатству. Рассказы о его удачах дошли до слуха Гаспара Франсиа, диктатора Парагвая. Этот человек, помимо своих деспотических теорий, придерживался еще такого взгляда, что возделывание йербы должно принадлежать исключительно его стране, то есть ему самому.

Темной ночью четыреста солдат, посланных диктатором, перешли Парану, окружили плантацию Бонплана, убили часть пеонов и увели Бонплана пленником в Парагвай.

Государство Аргентинское, ослабленное внутренними раздорами, перенесло эту обиду. Бонплан, француз по рождению, следовательно, иностранец, чужой человек, оставался в продолжение девяти лет пленником в Парагвае.

Ни представитель Англии, ни комиссар, посланный от Французской академии наук, не могли возвратить ему свободу. Положим, он не был пленником в полном смысле слова - он жил, как хотел, потому что и тут Франсиа сумел извлечь пользу из его обширных знаний; но это не только не успокоило тирана, а, напротив, только ускорило гибель ученого. Всеобщее уважение, с каким относились к Бонплану парагвайцы, вызвало зависть в сердце деспота. Однажды ночью Бонплана схватили, разгромили все его имущество и выгнали из дома, а затем и из Парагвая. Бонплан поселился около Корриентеса, где в безопасности от нападений тирана снова бодро принялся за свои сельскохозяйственные занятия. Здесь, на руках нежно любимой жены, уроженки Южной Америки, окруженный многочисленными и счастливыми детьми, кончил он на восьмидесятом году свою полезную и беспорочную жизнь. Если я позволил себе сделать этот легкий очерк жизни Амедея Бонплана, так это единственно потому, что она во многих отношениях походила на жизнь Людвига Хальбергера, историю которого я намерен рассказать. Имя Хальбергера указывает, по-видимому, на германское происхождение, в действительности же Людвиг Халь-бергер был эльзасец по происхождению и пенсильванец по рождению, потому что он родился в Филадельфии.

Подобно Бонплану, это был страстный любитель природы и так же, как французский ученый, отправился в Америку, где думал найти для себя более широкое поле деятельности или, по меньшей мере, новую страну, где бы он мог отдаться своим любимым занятиям естественной историей.

… года он устроился в столице Парагвая, сделавшейся центром его деятельности и занятий. Асунсьон был как бы главной базой его научных и практических работ, отсюда он часто отправлялся в соседнюю страну, и в особенности в Гран-Чако, где думал встретить редкие образцы как животного, так и растительного мира, еще не известные ученым, потому что опасность останавливала всякое исследование. Но эти-то опасности только еще более влекли его. С львиной храбростью скромный натуралист исследовал даже те места пустыни, куда не отваживался проникать ни один из солдат страшного диктатора Франсиа.

В то время как уроженец Пенсильвании был занят раскрытием тайн природы, сердце его не оставалось чуждо любви и желанию семейного счастья. Он выбрал себе в подруги жизни молодую и прекрасную девушку в Парагвае, которая по своим достоинствам действительно могла составить его счастье. Десять лет прожили они самой счастливой жизнью, и после нескольких лет супружества их жизнь украсилась появлением сначала прелестного мальчика, а затем девочки необыкновенной красоты, точь-в-точь портрет своей матери; жилище охотника-натуралиста оживилось их веселым лепетанием и играми. Впоследствии семья увеличилась еще одним членом: малюткой-сиротой Циприано, который называл детей братом и сестрой.

Жилище Хальбергера, находившееся приблизительно в миле расстояния от города Асунсьона, было очень красиво; все, что украшает и делает жизнь приятной, все это можно было встретить там, потому что натуралист, поселяясь в Южной Америке, обладал не одной только охотничьей сумкой и ружьем, но и довольно кругленьким капитальцем. Эти деньги он вывез с собой из Соединенных Штатов и мог на них отлично устроиться вместе семьей, да, кроме того, он зарабатывал довольно большие деньги, собирая редких насекомых и продавая их, а также и чучела зверей. Каждый год посылал он в Буэнос-Айрес для выставки в Соединенных Штатах целую коллекцию всевозможных животных, деньги от продажи которых шли на улучшение домашнего хозяйства. Вероятно, не один музей, не одна коллекция обязаны ему самыми редкими экземплярами. Научные изыскания натуралиста удачно подвигались вперед, а семейная жизнь его была полна тихого счастья. Но в эту счастливую пору его существования точно какой-то злой гений позавидовал его безобидному существованию, и темное облачко омрачило его счастливые годы.

Необыкновенная красота его жены была известна везде и всюду; к несчастью, красота эта зажгла пламя страсти в груди диктатора. Вполне заслуженная репутация честной женщины всякого заставляла относиться к ней с полным уважением, но Франсиа принадлежал к числу людей, которые не останавливаются ни перед чем. Вскоре натуралист и его жена поняли, что их семейному счастью грозит опасность и что им не остается другого выхода, как покинуть Парагвай. Но бегство не только было трудно, но даже решительно невозможно. Парагвайский закон запрещал всякому иностранцу, женившемуся на парагвайке, увозить жену из ее родной страны без особого на то разрешения, добыть которое было не так-то легко. Но Людвиг Хальбергер и думать не мог получить такое разрешение, так как неограниченным повелителем страны в это время был все тот же тиран Франсиа. Это безвыходное положение заставило его искать убежища в Чако, где он действительно и нашел себе приют. Всякому иному на его месте подобное предприятие показалось бы сумасшествием. И в самом деле, для представителя кавказской расы поселиться среди дикарей Чако значило обречь себя на верную гибель. Но у натуралиста был повод думать несколько иначе. Между дикарями и жителями Парагвая выпадали счастливые промежутки мира, во время которых индейцы, торговавшие шкурами и другими продуктами охоты, имели обыкновение смело прогуливаться по городу и совершать мену на улицах Асунсьона. В одно из таких перемирий вождь воинственных товасов напился гуарапе^[11], одуряющего действия которого он не подозревал. Опьянев, дикарь отделился от своих товарищей и был окружен толпой парагвайской молодежи, подшучивавшей над ним. Этот вождь славился своими военными доблестями, и Хальбергер, видя, как молодежь издевается над стариком, пожалел его и, отбив его у юных палачей, увел в свое жилище. Дикари умеют ненавидеть, но зато умеют и любить; гордый старик, тронутый оказанной ему услугой, поклялся в вечной дружбе своему защитнику и в то же время предложил ему жить в Чако.

на берегах которого надеялся найти стоянку вождя товасов. Поднимаясь вверх по реке, ему не нужно было самому работать; на веслах сидели старые его слуги, гуаносы, а верный Гаспар, его всегдашний спутник в научных экскурсиях, сидя на руле, управлял лодкой. Если бы вместо лодки было четвероногое животное лошадиной породы, Гаспар, наверное, управлял бы им гораздо лучше, потому что он был гаучо в полном смысле этого слова. Впрочем, уже не первый раз случалось ему бороться с быстрым течением Пилькомайо, поэтому ему и было вверено управление лодкой.

где он мог считать себя в безопасности от преследований куартелеросов диктатора Франсиа.

Здесь он пользовался самым полным счастьем в течение пяти лет; весь отдавшись своим любимым занятиям, он, подобно Эме Бонплану, жил счастливо и спокойно в кругу своей семьи и верных слуг, последовавших за своим господином. Среди этих последних ближе всех к нему был добрый Гаспар, его помощник в исследованиях и постоянный спутник в экскурсиях. Теперь, конечно, понятно, что неподвижно сидевший всадник был Людвиг Хальбергер, которого Гаспар привез к жене и сыну, пораженным горем и отчаянием.

Примечания

11

Гуарапе - сильно опьяняющий напиток, приготовляемый из сахарного тростника.