Без пощады!
Глава VIII. Сцена в каменоломнях

Без пощады!

Глава VIII. СЦЕНА В КАМЕНОЛОМНЯХ

- Ну, двигайся же, Джинкем! Чего ты плетешься как безногий!.. Живее же, говорят тебе!

Эти хриплые окрики сопровождались градом ударов палкою по спине небольшого осла, полускрытого под тяжестью двух огромных корзин, висевших у него по тощим бокам.

- Да будет тебе, Джек, мучить так бедное животное! Дай ему передохнуть. Ведь этот подъем один из самых тяжелых.

- Да, но зато корзины-то почти пустые. Чего ему еще? Уж очень ты жалостлива, Уини!

- А у тебя совсем нет сердца, Джек. Когда он давеча нес эти корзины в Моннертс, они были полные доверху. Туда и назад - четырнадцать миль, и без отдыха. И он ничего не ел, кроме того, что сощипнул мимоходом.

- Тем больше ему причины скорей попасть домой. Если бы он умел говорить, то, наверное, сказал бы то же самое, что говорю я.

- Может статься. Но все-таки он очень устал и, конечно, еле тащит ноги. Ты хоть не бей уж его больше, Джек, слышишь?

- Ну, ладно, не буду… Ползи же скорее, Джинкем. Еще какая-нибудь миля - и ты будешь дома, на лужке, по самые уши в хорошей, сочной траве. И почавкаешь всласть, и отдохнешь там до утра. Постарайся еще немножко, пошевеливайся!

Точно поняв, что ему говорят и какую оказывают милость, осел стал напрягать последние силы, истощенные долгим трудным переходом по горам и такою же долгою голодовкою.

Провожатые осла были мужчина и женщина, оба довольно необычайного вида. Мужчина отличался очень маленьким ростом и ковылял на деревянной ноге. Женщина была выше его на целую голову именно потому, что сам-то он был уж очень мал. Ее простая, домотканая, мешковато скроенная и сшитая одежда не могла скрыть ее красивой пропорциональной фигуры, а глаза и волосы были так хороши, что многие герцогини и принцессы охотно отдали бы за них все свои драгоценности, если бы можно было купить живые глаза и заставить чужие волосы расти на своей голове. Эти волосы, черные как вороново крыло, длинные и густые, были свернуты жгутом и заколоты вокруг головы шпильками. Как волосы, так и огромные черные глаза под такими же черными пушистыми бровями, с длинными ресницами, бронзовый цвет кожи и черты лица напоминали цыганский тип. Напоминало об этом типе и то, что на всем облике молодой женщины лежала печать привычной неопрятности, и каждый, взглянув на нее, мог сказать: «Какая бы это была красавица, если бы она имела обыкновение умываться, причесываться и одеваться!»

Тот, с кем она шла, был ее старший брат, за свою подпрыгивающую походку, к которой вынудила его деревянная нога, прозванный Джеком Прыгуном. Он тоже был похож на цыгана, хотя вместе с сестрой происходил от одних и тех же родителей, коренных англичан. Оба они, подобно цыганам, занимались продажею кур и другой птицы на двух ближайших рынках - в Монмаутсе и Россе. Тщедушный, малосильный и вялый, Джек невольно подчинялся своей младшей сестре, Уинифреде, обладавшей избытком силы и энергии.

День был рыночный, и брат с сестрой ходили в Монмаутс, где продали свой товар и накупили себе кое-чего другого, необходимого в хозяйстве. До вершины перевала оставалось немного, а там остальная часть дороги была легче для усталых путников. Впрочем, Уинифреда поднималась таким легким шагом, словно и понятия не имела об усталости. Измучились только Джек да больше всего бедный ослик.

Однако отдых для терпеливого четвероногого неожиданно наступил раньше, чем это было обещано хозяином. В одном месте, где дорога врезалась между двумя откосами, поросшими густым кустарником, из-за кустов вдруг выскочил человек, вид которого мог привести в содрогание любых мирных путников, не приготовленных к таким встречам. Но те, перед которыми он так внезапно появился, не только не выразили испуга, а напротив, вполне дружески приветствовали его.

Это был мужчина лет тридцати, исполинского роста и богатырского телосложения, с целою копною темно-русых щетинистых, торчащих во все стороны волос на огромной голове, с рыжей, окладистой, всклоченной бородою и глазами, похожими на горящие уголья. Он также напоминал цыгана. Кафтан из толстого сукна бутылочного цвета и красный плисовый жилет были изодраны, словно их владельцу пришлось продираться сквозь колючую растительность. Лицо и руки у него были такие же грязные, как у той, которая в это время скалила ему в улыбке свои прекрасные зубы.

- Ну что слышно нового внизу, возле Моннертса? - спросил, поздоровавшись, исполин, хлопнув Джека по плечу.

- Нового много, Роб, - ответил тот. - Так много, что если бы все написать, то понадобилось бы столько бумаги, сколько войдет в обе эти корзины.

Хромой привык разнообразить свой товар, забирая все, что ему попадало в руки; так же разнообразны были и цветистые обороты его речи.

- Поделись со мною хоть частью этих новостей, Джек, - сказал тот, которого звали Робом, и спокойно присел на выступ откоса, заставляя этим остановиться и своих собеседников, к огромному удовольствию измученного осла.

- Гроза надвигается, Роб, гроза с трескучим громом и смертельными молниями, - начал Джек, располагаясь рядом с приятелем, между тем как его сестра осталась стоять, сложив руки под своим пестрым грязным передником. - Весь рынок был полон забияк со стороны Реглена и от лорда Уорстера. Заставляли всех встречных и поперечных кричать здравицу королю, а кто не хотел, тех лупили на оба бока.

- А Джек этого очень боится, потому и орал громче всех. Я думала, у него глотка лопнет от усердия! - насмешничала сестра.

- А ты полагаешь, сладко бы мне было, если бы за мое молчание меня те озорники повалили, сняли с меня деревяшку да ею и переломали бы мне ребра? - огрызался Джек. - Разве ты не видала, как одного храбреца, осмелившегося крикнуть: «Да здравствует парламент!» - чуть в клочья не разнесли? Поэтому я и орал что было мочи: «Да здравствует король!» - а про себя добавлял другое. От этого у меня в душе ничего не изменилось, да и тело не потерпело нового искалечения. Роб знает, какие у меня мысли. Он во мне не усомнится, как ты, сестрица, ни зубоскаль.

- Знаю, знаю, - успокоительно сказал Роб. - Ты такой же свободнорожденный форестерец, как и я, и не можешь быть заодно с теми роялистами и папистами, которые хотят закрепостить нас телом и душой и заставлять работать дни и ночи только на них да их разодетых кукол-любовниц, черт бы их всех подрал! А что зря не следует лезть в петлю или под нож - с этим я тоже согласен…

Круто оборвав разговор с Джеком, рыжебородый обратился к Уинифреде с таким видом, который показывал, что ему хотелось бы поговорить с нею наедине. Джек понял это и потихоньку погнал осла дальше. Роб поднялся и стал против молодой девушки.

Эти двое людей вполне подходили друг к другу. Оба высокие, плотные, сильные, в цветущих еще годах - Уинифреда была лет на десять моложе Роба; оба смелые, безбоязненные, решительные и, несмотря на убожество одежды и даже неопрятность, полные природного величия, не зависящего от среды и обстановки. Так и чувствовалось, что они должны любить Друг друга. И это было верно: их взаимная любовь была такая же пламенная, чистая и нежная, как если бы их сердца бились не под грязными лохмотьями, а под шелком и бархатом придворных одежд. Но оставшись наедине, они не обменялись ни одним словом любви. Должно быть, они считали это лишним.

- Слышала, Роб.

- Да? А что именно?

- Удивляются, как это ты бежал из тюрьмы, и обвиняют Уилли Моргана в том, что он помог тебе. Третьего дня пришел отряд из Лиднея с тем офицером, который недавно поступил на службу к сэру Джону Уинтору… Кажется, его называли Тревором…

- Верно, Тревором. Я его знаю. Это он меня и засадил в тюрьму, - перебил Роб.

- Разве он?.. Хорошо, запомним. Ну, так вот этот Тревор схватил Моргана и потащил его в Лидией, где сэр Джон устроил собственную тюрьму. Там вышла маленькая передряга. Моннертский губернатор лорд Герберт сказал, что Морган подсуден ему, а лорд Уинтор объявил, что так как ты попался в браконьерстве в здешних лесах, а Морган тебе помогал, то это дело подсудно ему, Уинтору. Ну, за ним и осталось последнее слово, и Уилли теперь у него. А он и вправду немножко помог тебе, Роб?

- Не только немножко, а вполне. Если бы не он, я и сейчас сидел бы в Лиднее. А вот теперь он и сам попал туда. Но я думаю, ему недолго там быть, если то, что я сам слышал, верно…

- А что ты слышал, Роб?

Уинтору недолго осталось своевольничать. Мы, форестерцы, покажем ему совсем другое лицо, чем он привык видеть у нас. Нам поможет один человек. Быть может, он и станет у нас во главе всех.

- Кто же это, Роб?

- Это один из настоящих друзей народа. Он только что вернулся с войны. Храбрец такой, каких мало, и притом честный человек.

- О, я знаю, о ком ты говоришь! - воскликнула девушка. - О сэре Ричарде Уольвейне? Верно?

- Совершенно верно, Уини. Он самый и есть. А ты разве знаешь его?

- Кто же именно?

Старшая дочка мистера Поуэля мисс Сабрина. Я это знаю по секрету от их прислуги.

Девушка пустилась в подробности, не забыв упомянуть и о слуге сэра Ричарда, Губерте, который, по ее словам, тоже не пропускал случая «почесать язык» с ее братом. Эти подробности заставили было Роба нахмуриться, но он превозмог себя и, не высказав мелькнувшего у него в уме ревнивого подозрения, заговорил с девушкою более теплым тоном.

- Ну вот, дорогая Уини, - продолжал он беседу, - этот самый сэр Ричард, как мне говорили, начинает набирать солдат для парламента. Если это правда, то одним из этих солдат, и наверное не худшим, будет и Роб Уайльд. Надеюсь, что он в грязь лицом не ударит.

И в пламенном порыве она бросилась своему собеседнику на шею и стала покрывать его лицо жгучими поцелуями.

Весь дрожа от блаженства, Роб отвечал девушке такою же бурною ласкою, до боли стиснув ее в своих мощных объятиях, хотя она и сама была не из хрупких. Но вдруг он разжал руки и напряженно к чему-то прислушался. Его примеру последовала и девушка. Тонкий слух лесного браконьера не обманул Роба: по направлению из Руардина ясно слышался топот по крайней мере двух лошадей. Может статься, это были друзья, но, быть может, и враги. Совесть человека, промышлявшего чужою дичью и вдобавок еще убежавшего из тюрьмы, подсказывала, что это скорее всего враги. Поэтому первым движением Роба было броситься назад в кусты и оставить девушку одну на дороге; ее, наверное, никто не тронет. Но пока он будет карабкаться на крутой откос, к месту, где гуще разросся кустарник и можно было укрыться, всадники легко увидят его. Они неслись вскачь и каждое мгновение могли появиться здесь. К счастью, Роб заметил в противоположном откосе покрытый сорными растениями пролом и вспомнил, что это должен быть вход в старые, давно заброшенные каменоломни, где когда-то добывался известняк. Недолго думая, он схватил девушку за руку и повлек за собою в пролом. Уинифреда поняла, в чем дело, и доверчиво последовала за ним.

Но было уже поздно. Ехавший впереди всадник - Реджинальд Тревор - успел заметить беглецов. Он заинтересовался ими и пустил своего коня вслед за ними. Через минуту, не слезая с седла, так как пролом был достаточно высок и широк для прохода лошади с всадником, преследователь очутился в обширной каменоломне, лицом к лицу с Робом и его возлюбленной. Видя, что их попытка скрыться не удалась, молодые люди остановились и стали выжидать дальнейшего.

- А, это ты, мой милый великан! - весело вскричал Реджинальд, окидывая беглецов насмешливым взглядом. А с тобою и сестрица Джека Прыгуна. Знаю их обоих. В любовь, что ли, вы тут играете? Ха-ха-ха! Парочка подобралась на славу… Жаль только, что мне невольно пришлось прервать ваше приятное свидание. Но вы сами виноваты: что бы вам пораньше, а не у меня на глазах залезть сюда, чем целоваться на открытой дороге?.. Эх, неприятно мне это, но делать нечего. Придется разлучить вас, милые голубки… Ну, - продолжал всадник, обнажая шпагу, - марш за мной, мистер Роб! В Лиднее соскучились по тебе, и я дал слово, что недолго заставлю тамошних твоих друзей томиться по тебе.

Это было полной неожиданностью для королевского офицера, не предвидевшего, что может встретить сопротивление. Не показав, однако, и вида, что удивлен, Реджинальд направил коня прямо на браконьера с очевидною целью опрокинуть его и взмахнул саблей для удара.

Но нанести удара ему не удалось. Роб быстро бросился вперед и вонзил лезвие своего ножа прямо в ноздрю белому коню, который, пронзительно заржав от боли, поднялся на дыбы и обернулся кругом. Это сразу отдало офицера во власть того, над кем он только что смеялся, и в следующее мгновение почувствовал, как точно железные руки обхватили его и стащили с седла.

Слуга Реджинальда не оставался праздным зрителем и поспешил на помощь своему господину. Но едва он успел с обнаженным кортиком показаться на сцене, как Уинифреда, на которую слуга не обратил было никакого внимания, тигрицею набросилась на него, сдернула его с лошади и швырнула на землю. Таким образом, не прошло и нескольких минут, как офицер и его слуга, обезоруженные и спешенные, очутились в плену у своих почти безоружных противников.

… Впрочем, - прервал он сам себя, - от этой опасности я на время могу избавиться и другим способом… Вот, смотрите! - продолжал он, ломая, как щепы, шпагу и кортик пленников и бросая обломки им под ноги. - Теперь можете сесть на ваших лошадей и продолжать свой путь, - с насмешливым поклоном заключил браконьер, отступая назад.

Королевский офицер молча встал, помог своему слуге подняться на ноги и сесть в седло, потом сел и сам на свою лошадь, все еще дрожавшую от боли, причем из носа ее текла кровь. После этого господин и слуга поспешили выбраться из пещеры, где все вышло совсем иначе, чем они ожидали, когда въезжали в нее, и пустились прямо к дороге.

- Ну, на время мы от них избавились, Уини! - произнес Роб, глядя вслед исчезающим за поворотом всадникам. - А ловко мы с ними расправились, ха-ха-ха! Но, разумеется, этим дело не кончится и нам немало придется еще повозиться с этими франтами… Впрочем, быть может, мы и одолеем их, как ты думаешь, Уини, а?

- Конечно, милый Роб! Бог нам поможет! - Убежденно ответила девушка, снова бросаясь в мощные объятия своего возлюбленного.