Оцеола вождь семинолов.
Глава I

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Рид Т. М., год: 1858
Категории:Приключения, Роман


ОглавлениеСледующая страница

Томас Майн Рид

Оцеола вождь семинолов

ГЛАВА I

-- Флорида, роскошная страна цветов!.. Таков был привет испанских искателей приключений, увидавших впервые твои берега с палубы корабля.

Это было в Вербное Воскресенье, в день праздника цветов, и благочестивые кастильцы увидели в этом случайном совпадении счастливое предзнаменование. Под этим первым впечатлением они и назвали вновь открытую землю "Флорида". С тех пор прошло триста лет, но как и в первый день, ты вполне заслуживаешь это поэтическое название, Флорида. Ты осталась "страной цветов", какой была в то утро, когда Леон Кастильский первый вступил на твой берег. Ты так же роскошна и прекрасна, как была роскошна и прекрасна в тот день, когда Господу Богу было угодно создать тебя!

Твои леса все еще девственны, твои степи всегда зелены, твои рощи всегда полны ароматов мирт, апельсинов и магнолий. Лазоревые цветы все так же обильно рассыпаны по твоим долинам, а золотистая нимфа все так же привольно купается в твоих прозрачных водах. Высокие кипарисы и гигантские кедры осеняют твои болота, а твои песчаные холмы покрыты лесами пиний и лавров. О, дивная красавица Флорида!.. Кто может видеть тебя без волнения? Кто свободно развивается в твоем райском климате, конечно, не сочтет тебя за землю обетованную, подобно первым испанским авантюристам, убежденным в том, что из недр твоих бьет фонтан "живой воды"? Это-то убеждение привлекло к тебе, Флорида, больше посетителей, желавших окунуться в струи "живой воды", чем привлекало серебро Мексики или золото Перу. Однако в опасных путешествиях прежнего времени масса людей, преследуя свои мечты, нашла преждевременную старость и даже смерть. Но можно ли удивляться их безумным верованиям и надеждам? Как не понять, что в стране, где листья никогда не желтеют, где цветы никогда не вянут, где беспрестанно слышится пение птиц, где нет зимы, где ничто не напоминает о смерти, - что в такой стране чудес люди должны были считать себя бессмертными уже потому, что они вдыхают воздух этого исключительного по прелести клочка земного шара. Теперь цивилизация и наука уже разрушили наивные верования древности, но ты осталась все та же, красавица Флорида! Твои рощи по-прежнему зелены, твои воды так же прозрачны, как и были, твое небо так же безоблачно. Декорация не изменилась, но условия жизни уже не те... Действующих лиц прошлого времени уже не видно.

Куда девался народ с бронзовой кожей, который ты питала своими неисчислимыми богатствами, Флорида? На твоих полях видны теперь только белые или черные люди, европейцы или африканцы. Отчего же исчезли краснокожие индейцы?.. Увы, их голоса уже не раздаются под душистыми сводами твоих лесов, их легкие пироги не бороздят твоих прозрачных вод. Они далеко... С тяжелым и разбитым сердцем ушли они от дорогих им твоих берегов!

Твои краснокожие дети страстно любили тебя, красавица Флорида. Они отказались от тебя только после кровопролитной войны, вынужденные уступить силе. Но их победителям дорого обошлась победа! Лишь потому, что к ним прибывали все новые подкрепления, могли они отбросить далеко на запад твоих старших родных детей, удалившихся с горьким плачем из принадлежавших им мест. Я понимаю их горе и слезы, потому что сам видел твои грандиозные леса, сам отдыхал, восхищенный, у их опушки, сам купался в кристальных струях твоих рек. О, как часто повторял я под тенью твоих пальм, глядя на твое голубое небо, слова поэта Востока:

Если есть на земле рай,
Так он здесь, только здесь!

Мой отец был плантатором. Его имя Рандольф, Жорж Рандольф, как и мое. Вм оих жилах течет отчасти индейская кровь, так как отец был один из тех Рандольфов "Раонаков", которые происходили от принцессы Покагутас. Отец гордился своим индейским происхождением. Европеец может найти это несколько странным, но тем не менее многие американцы, считающие среди своих предков краснокожих индейцев, не только не стыдятся этого, но даже гордятся благородством и доблестью древней расы, населявшей Мексику. Сотни белых семейств с гордостью считают себя происходящими от этой принцессы древней Виргинии, но я полагаю, что мой отец действительно был одним из потомков славной Покагутас.

В юности он владел многими сотнями рабов, но гостеприимство, граничащее с расточительностью, мало-помалу подорвало его богатство. Чтобы не выказывать соседям своей материальной нужды, он собрал остатки своего состояния и переселился на юг. Я родился раньше этого переселения, и потому имею право считать Виргинию своей отчизной. Но мои первые впечатления детства неразрывно связаны с Флоридой. Там я начал понимать жизнь, там я впервые почувствовал радости юности. Я хорошо помню дом, где прошли первые годы моей жизни... Да и трудно забыть место, где протекло счастливое детство.

И сейчас еще ясно представляется мне прекрасный дом, с зелеными ставнями, выстроенный из дуба и выкрашенный по штукатурке в белый цвет. Его окружает широкая деревянная галерея, которая поддерживается красивыми резными колоннами. Легкая железная решетка отделяет дом от красивого цветника. Направо помещается оранжерея, сзади полукругом громадный сад. За цветником расстилается зеленая лужайка, спускающаяся незаметно к реке, которая в этом месте расширяется, превращаясь как бы в большое озеро, покрытое островками. На горизонте виден лес, населенный всевозможными птицами. Лебеди оживляют спокойное озеро. Посреди лужайки возвышается группа длиннолистных пальм, перемешанных с другими пальмовыми деревьями, у которых листья широки и круглы и притом так велики, что каждый из них может служить достаточной защитой и от дождя, и от жгучего солнца.

Вот цветет благоухающая магнолия, в другом месте высоко поднимается грациозная юкка. Другое дерево, такое же красивое, как и предыдущее, особенно привлекает внимание. Это громадный местный дуб, с горизонтальными ветвями, всегда покрытый жесткими, как кожа, зелеными листьями. Под широкой тенью, отбрасываемой этим гигантом, сидит молоденькая девушка, в легком белом платьице, с длинными косами, перевязанными такой же белой лентой. Это Виргиния, моя единственная младшая сестра. Белокурые волосы как бы не отвечают ее индейскому происхождению, но она унаследовала их от нашей матушки. Она раздает своим любимцам - прелестной ручной серне и ее маленькому козленку - сладкую апельсиновую корку, их любимое лакомство. Другой любимец сестры, удерживаемый длинной серебряной цепочкой, тоже вертится возле нее. Это прекрасная черная белка, пугающая своим пушистым хвостом маленького козленка. Малютка прижимается к своей матери и моей сестре, как бы ища у них защиты.

Маленькие золотистые ткачи, устраивающие свои странные гнезда-кошельки на апельсиновых деревьях, услаждают слух своими свежими голосками. Поразительно удачно передразнивает их щебетанье пересмешник, повторяющий из своей клетки, подвешенной невдалеке, каждую мелодию, присоединяя к ней блестящие вариации. Вот он воспроизводит крики красного кардинала и голубой синицы, качающихся на ветвях соседней магнолии, затем пришла очередь крошечных зеленых попугайчиков, занятых очищением шишек на высоком кипарисе. Звонкие крики попугаев прервал резкий свист большой птицы с серебристыми крыльями, реющей над озером, где на соседних островках живут целые стаи различных водяных хищников. Лай собаки, мяуканье кошки, ржание лошади, даже звук человеческого голоса - ничто не ускользает от удивительного подражателя, справедливо заслуживающего название "пересмешник".

По другую сторону дома представляется менее поэтическая, но не менее оживленная картина. Там открывалась сцена действительной трудовой жизни, картина деятельности на плантации индиго. Широкая площадь, занятая посевами драгоценного растения, подходит к самому дому. Посреди огороженной площадки возвышается громадный навес, поддерживаемый толстыми деревянными столбами. Под этим навесом помещаются исполинские чаны, выдолбленные из цельных деревьев и установленные по три в ряд и в высоту, один на один. Чаны эти соединены между собой трубками. Видны маленькие хижины, все одинаковые по внешности. В них вымачивается стебель волокнистого индиго, дающего общеизвестную прекрасную синюю краску. В отдалении - постройки, полускрытые под тенью апельсиновых деревьев, покрытых цветами и плодами. Это жилища негров. Кое-где высокие и гордые пальмы подымают свои грациозные вершины над домиками, или склоняют свои громадные листья до самой их крыши, как бы защищая эти скромные жилища.

Далее виднеются другие постройки, более грубого вида, которые служат конюшнями, амбарами и сараями. Кухня соединяется с домом длинной галереей, покрытой толем и составленной из высоких кедровых столбов, сплошь увешанных лиловыми гроздьями глицинии, желтыми шишками хмеля и другими вьющимися растениями.

За изгородью виднеются обширные поля, а в отдалении темный лес, ограничивающий горизонт.

На плантации нашей выращивали также картофель, маис, рис, кофе и сахарный тростник, хотя, впрочем, исключительно только для домашнего употребления, а не для продажи.

Это позже других посеянные семена; они дали первые всходы; другие уже выросли, имеют около двух футов высоты и напоминают своим видом красивый вереск.

Листья этих кустов зубчатые, продолговатой формы и светло-зеленого цвета. У некоторых растений бледно-розовые цветы уже готовы раскрыться, но рука работника редко дает возможность увидеть эти красивые и душистые колокольчики в полном их развитии. На плантации индиго работают до сотни самых разнообразных невольников. Почти все африканцы, хотя и не все чистокровные негры. Тут встречаются и мулаты, и метисы, и квартероны, и желтые, и коричневые - люди всех оттенков, но все рабы. Большая часть негров безобразны собой: толстые губы, низкий лоб и приплюснутый нос уродуют их, но в некоторых счастливых исключениях эти недостатки менее заметны.

Рабочий костюм мужчин-невольников состоит из широких бумажных панталон, из белой рубашки, сшитой из грубой ткани, и широкополой шляпы. Некоторые негры обнажены до пояса, показывая свою кожу, блестящую на солнце, как хорошо отполированное черное дерево.

Невольники обоего пола находят себе работу на плантациях индиго, как и хлопчатника или кофе. Одни срезают растения и связывают их в пучки, другие переносят пучки в чаны, третьи, наконец, складывают их в верхний чан и вымачивают их там, чтобы получился драгоценный сок. У каждого свое дело, которое совершается ими, по-видимому, весело, так как постоянно слышны смех и песни. Отец мой обращается с невольниками хорошо, и у нас очень редко можно видеть, чтобы кнут поднялся над кем-либо из них.

Такие картины не забываются, и потому они запечатлелись в моей памяти неизгладимыми чертами. Они являются как бы обстановкой моих юных лет.

наружности, но мрачного и угрюмого характера. В некоторых случаях он был способен на самую ужасную жестокость.

Такого рода характеры встречаются гораздо чаще между мулатами, чем между неграми. Мулаты, гордые своим цветом, своей внешностью и своим сравнительно высоким развитием, тяжелее чувствуют жестокость и несправедливость судьбы, сделавшей их рабами. Наоборот, очень редко чистокровный негр жесток и бесчувствен. Несмотря на то, что в жизненной драме они всегда бывают жертвами, а не палачами, у них нет ни жестокости, ни злопамятства.

Желтый Жак был зол. Злость была его врожденным качеством. Когда его отец продал его моему отцу, то он предупреждал покупателя об этом недостатке своего сына.

У нас был еще другой Жак, которого называли Черным, в отличие от первого. Они были одних лети одного роста, но тем и ограничивалось их сходство, так как характеры их были так же различны, как и цвета их кожи. Желтый Жак, мулат, был всегда мрачен, и если улыбался когда-либо, то лишь замышляя какую-нибудь месть. А на лице Черного Жака сияла вечная улыбка, сверкали его белые зубы. Он прибыл из Виргинии вместе с моим отцом и был к нам искренне привязан. Он считал себя членом нашей семьи и гордился тем, что носил наше имя. С его точки зрения было большой честью родиться в Виргинии, так как тамошние негры считают себя почему-то выше всех других. Я знал многих чистокровных африканских негров, у которых черты лица были правильны, и Черный Жак был из числа тех негров, которые могут сойти за черного Аполлона. У него не было ни толстых губ, ни приплюснутого носа. Одна из наших невольниц, почти белая квартеронка по имени Виола, охотно согласилась стать невестой Черного Жака, хотя Желтый Жак уже давно, но тщетно добивался ее руки... В этом и была причина его безграничной ненависти к Черному Жаку.

Много раз молодые люди мерялись силами, но Черный Жак всегда оставался победителем в этих африканских дуэлях.

Если я рассказываю эту историю, довольно обыкновенную в жизни плантаций, так исключительно подробно, то это потому, что она имела громадное влияние на мою жизнь. Началась драма с того, что Желтый Жак встретил как-то в лесу Виолу и оскорбил ее, причем только неожиданное появление моей сестры помешало ему прибегнуть к непоправимому насилию. Желтый Жак был жестоко наказан за свою дерзость.

так что мой отец, несмотря на свой мягкий характер, должен был решиться наказать его. Злоба и мстительность Желтого Жака только увеличились от этого наказания, и мы скоро имели тому доказательства.

Любимый козленок моей сестры был найден мертвым на берегу озера. Час тому назад он был совершенно здоров, и когда нашли его труп, то ничто не указывало на следы страшных зубов змеи или волка. Да и Черный Жак, работавший случайно в апельсиновой роще, в нескольких шагах, видел Желтого Жака, душившего несчастное существо. Его показание стоило мулату внушения, которое все же не образумило негодяя.

Через несколько дней противники поспорили. Желтый Жак, не помня себя от злости, вынул нож и ударил им своего безоружного неприятеля. Безмерно разгоряченный ненавистью, он нанес Черному Жаку довольно опасную рану.

делал его общество приятным для каждого, так что он часто сопровождал меня в моих странствованиях. Несмотря на жестокие наказания, Желтый Жак не смирился. Точно злобный дух вселился в него, побуждая к новым гнусностям...



ОглавлениеСледующая страница