Оцеола вождь семинолов.
Глава XIX

ГЛАВА XIX

Очередь мести была за нами. Нельзя было оставить безнаказанным нападение, совершенное краснокожими.

Несколько курьеров было послано немедленно в форт Драк к нашему генералу с вестью о случившемся. Некоторые из них попались в руки индейцев, но двое достигли благополучно места назначения, и отряды, еще работавшие на уборке хлеба, поспешно вернулись в форт. На следующий же день к берегам реки Амазуры была отправлена целая армия: тысяча человек пехоты и кавалерии с соответственным числом орудий. Целью этой экспедиции было захватить в плен оставшиеся семейства семинолов и держать их заложниками в форте до тех пор, пока храбрые воины этого племени не сложат оружие. Я также находился при этом отряде и слышал с негодованием, как солдаты, возмущенные убийством агента и "Дадовской резней", говорили, что не станут слушаться начальников и будут безжалостно убивать индейских женщин и детей. Мысль о возможности подобной жестокости заставила меня содрогнуться от ужаса. А между тем я знал, что это было почти неизбежно. Наши проводники знали расположение индейского лагеря, так что несчастным, оставшимся в нем, очевидно, не удастся ускользнуть от нас на этот раз. К тому же, разведчики наши донесли, что большая часть воинов ушла куда-то в противоположную сторону, так что все предвещало нам полную и легкую победу. Мы должны были напасть на орлиное гнездо во время отсутствия орлов и перебить безоружных птенцов - отвратительная задача, делающая мало чести воинам.

К полудню мы подошли к берегам Амазуры. Нам надо было перейти реку, так как вражеский стан, расположенный среди топей и болот, находился на другой стороне широкого и глубокого русла. Проводники уверили нас, что мы найдем брод, но они ошиблись. Перед нами была глубокая и быстрая река, которую невозможно было переплыть даже на лошадях.

Очевидно, ложные следы, оставленные индейцами, ввели в заблуждение проводников, так как мы слишком давно знали их верность и не могли подозревать в умышленной измене. Да вскоре и выяснилось, какаяэто была счастливая ошибка. Без нее с отрядом генерала Клинча повторилось бы то же, что и с батальоном майора Дада; разница была бы в количестве убитых.

Если бы мы подошли к месту, где находился обещанный нам брод, то попали бы в западню, устроенную нам тем же человеком, который захватил врасплох майора Дада. Известие об уходе индейцев в дальнюю экспедицию оказалось обманом, военной хитростью, в изобретении которых Оцеола был неистощим, как настоящий гений тактики лесной войны.

Враги окружали со всех сторон то место берега, по которому нам надо было спускаться к воде. Краснокожие ждали нашего прихода, спрятавшись как змеи в высокой траве.

Для генерала и его армии оказалась большим счастьем неловкость наших проводников. Торопясь перейти реку, командир приказал переправляться немедленно. Несколько старых индейских пирог, случайно найденных в камышах, должны были перевезти пехоту. Для орудий срочно соорудили плоты. Конница должна была переправиться вплавь. Все делалось скоро и ловко, так что менее, чем через час, половина отряда уже находилась на другом берегу.

Перешедшие реку батальоны выстроились в боевом порядке на берегу под прикрытием высоких деревьев, благодаря которым первый залп не причинил нам большого вреда. Упало не более десяти человек. Мы отвечали на огонь неприятеля, и некоторое время продолжалась почти бесплодная перестрелка. Однако становилось очевидно, что индейцы находятся в лучшем положении, чем мы, уже потому, что мы должны были ждать прибытия остальных отрядов для того, чтобы выбить врага штыками из его позиции. Переправа же должна была продолжаться под огнем неприятеля. При этом краснокожие придумали маневр, который должен был либо остановить переправу, либо подвергнуть наших людей серьезнейшей опасности. Недалеко от того места, где мы высадились, находилась узкая полоса земли, выступавшая довольно далеко в реку, наподобие маленького полуострова. На краю его возвышалась группа деревьев, окружавшая один из тех бассейнов, которых так много во Флориде и о которых мне уже не раз приходилось упоминать.

Нам следовало бы тотчас по прибытии завладеть этим местом, но наш генерал не понял важности этого пункта и не распорядился своевременно. Зато значение маленького полуострова не укрылось от индейцев. Отряд краснокожих без труда овладел незащищенным клочком земли и укрепился на нем так быстро, что через полчаса индейцы уже стреляли по нашим лодкам, без промаха выбирая свои жертвы. На беду, течение гнало лодки к берегу, в их сторону, а наши выстрелы не причиняли им ни малейшего вреда, так как их защищали вековые деревья.

Нужно было либо прекратить переправу, либо выбить врагов из засады штыками, что было почти невозможно, так как для того, чтобы подойти к полуострову, необходимо было пробежать несколько сот шагов по открытому месту, под перекрестным огнем неприятеля.

К моему крайнему удивлению, генерал поручил мне это опасное предприятие, несмотря на то, что я до сих пор не выказал особенного воодушевления, особенного мужества в этой войне, которую считал несправедливой и безнравственной. Но раз начальство приказывало, оставалось только повиноваться.

Я знал, что иду на верную смерть, да и мои люди также чувствовали это, но так как весь отряд следил за нами, то честь повелевала либо победить, либо умереть.

Кое-как добравшись до открытого места, мы направились бегом к полуострову, ободренные слабой надеждой застигнуть неприятеля врасплох. Но он был настороже. Едва мы отошли на двадцать шагов от защищавших нас деревьев, как раздался дружный залп индейцев, окутавший нас густым облаком дыма. Я слышал, как пули свистели вокруг меня, и видел своих товарищей, падающих одного за другим с криками и стонами, но все же продолжал бежать с отчаянной решимостью. Когда выстрелы прекратились и дым рассеялся, я оглянулся и увидел, что все мои люди перебиты, я же сам нахожусь шагах в двадцати от бассейна. В то же время я услышал знакомый голос, который кричал мне:

-- Возвратитесь к своим, Рандольф. Благодарю Бога, позволившего знаку, который вы носите на груди, сохранить вашу жизнь. Но все же не медлите здесь. Мои воины раздражены. Не испытывайте их терпение, уходите, уходите скорее!

Я не мог видеть говорившего, густая чаща скрывала его от меня, но голос был мне хорошо знаком. Что было делать? Я не знал, на что решиться. В голове моей был хаос. Я так поразился всем происшедшим, что машинально принялся рассматривать солдат, распростертых у моих ног. Не все были убиты, и я с радостью увидел, как некоторые подымались и бегом направлялись обратно к отряду. Другие двигались медленнее, увы, слишком часто настигаемые пулей индейцев, укладывавших их вторично, - на этот раз навсегда.

Среди раненых я нашел одного из моих ближайших товарищей. У несчастного были пробиты обе ноги, и он делал напрасные усилия приподняться. Его жалобный голос заставил меня выйти из оцепенения. Я приподнял его под руки и почти машинально стал продвигаться спиной, таща его за собой. Навстречу нам к полуострову бежал батальон, посланный на выручку. Я передал солдатам раненого, а сам направился к командиру, чтобы отдать ему отчет в печальном исходе данного мне поручения. Но мне нечего было докладывать, так как генерал сам все видел и, не слушая моих объяснений, послал меня обратно на дело.

Впрочем, меня отчасти утешало всеобщее одобрение моей храбрости. Все офицеры удивлялись, видя меня целым и невредимым. Я же не считал нужным давать объяснений.

Битва продолжалась еще несколько часов с таким же успехом, вернее, неуспехом. Мы не могли двинуться ни вперед, ни назад, так как для того, чтобы перейти реку, надо было подвергнуться перекрестному огню неприятеля. В конце концов наше положение становилось невыносимым. Дважды пытались мы выбить индейцев из густого кустарника, служившего им прикрытием, но оба раза безуспешно. К тому же и голод давал себя знать. Небольшое количество взятых запасов было истрачено на первом привале, и теперь солдаты сражались после двадцатичасового поста. Мы скоро поняли, что к неприятелю прибыли значительные подкрепления. Старые солдаты, уже воевавшие с индейцами, объяснили, что слышанные нами крики были радостным приветствием вновь прибывшим друзьям. А так как крики эти возобновлялись раза четыре, то подкрепления должны были быть весьма солидные. В связи с этим лица наших начальников опечалились, а среди солдат воцарилось настоящее уныние.

Страшно удручало нас также и то, что мы видели у краснокожих наши военные винтовки и даже наши мундиры. Один из вождей особенно возбуждал своим костюмом бессильное бешенство наших солдат. На его плечах развевался вроде мантии кусок шелковой материи, усеянный золотыми звездами. Плащ дикаря был сделан из дорогого нам знамени. Мы были убеждены в том, что перед нами были те же краснокожие, которые сражались с майором Дадом.

Весьма вероятно, что нас постигла бы та же участь, как и этот несчастный отряд, если бы мы оставались здесь еще дольше. Но генерал решил воспользоваться советом одного старого волонтера, знавшего хорошо тактику индейцев, чтобы вывести нас из этого отчаянного положения. Прежде всего надо было отвлечь внимание врагов, сделав вид, что войска, оставшиеся на той стороне реки, собираются перейти ее в другом месте, и направить их вверх по течению так, чтобы индейцы испугались возможности оказаться между двух огней.

Совет был хорош, и диверсия имела успех. Обманутые нашим маневром, семинолы бросились вверх по реке, чтобы помешать нашим солдатам перейти ее по находящемуся там броду. Воспользовавшись отходом главной части, мы поспешно перешли реку обратно и вскоре были на нашем берегу, где индейцы не посмели бы преследовать нас. Для этого они были слишком осторожны. Так окончилась битва при Уайтлакоче.

Мы вернулись печальные в форт Кинг после бесполезной прогулки, стоившей нам до полутораста человек убитыми и ранеными.

в своих рапортах, что потери индейцев в сражении при Уайтлакоче были гораздо значительнее наших, но мы этому не особенно верили.

На самом же деле мы были разбиты, и глухая злоба наших солдат была лучшим доказательством этого печального факта.

Генерала Клинча называли другом солдат, но он потерял репутацию великого полководца. Его неведомо откуда взявшаяся слава разлетелась, как дым, вместе с доверием солдат.

Наскоро назначили вместо Клинча нового генерала, и с ним явилась снова надежда на победу. Нашего второго командира звали Гейне. Он получил свое назначение отчасти по праву старшинства, отчасти потому, что его дивизия была расквартирована во Флориде.

Новый генерал приказал немедленно выступать, и его маленькая армия, получившая подкрепление частью из Луизианы, частью из других штатов, снова двинулась вниз по реке, по дороге к Уайтлакоче.

На этот раз индейцы вышли нам навстречу. Не доходя до реки Амазуры, они открыто напали на нас. После нескольких часов упорной борьбы мы принуждены были укрыться за баррикадой, наскоро составленной из срубленных деревьев. Окруженные врагами, мы выдержали девять дней настоящей осады и умерли бы с голода, если бы не пожертвовали лошадьми нашего конного отряда.

Неожиданный приход генерала Клинча с полком, командиром которого он все еще оставался, спас нас от гибели. Бывший главнокомандующий вышел из форта Кинг, как только узнал, что нам нужна помощь, и ему посчастливилось подойти к неприятелю незаметно. Этот радостный день нашего освобождения ознаменовался странным случаем.

Ранним утром, еще до рассвета, мы услышали, очевидно, обращенный к нам призывный крик.

Голос мог принадлежать только врагу, так как мы были окружены со всех сторон индейцами, которые, конечно, не пропустили бы к нам друга. Однако крик повторился, как бы вызывая ответ. Кое-кто из офицеров узнал голос негра Абрагама, служившего переводчиком во время последнего общего совета индейцев и американцев.

-- Что вам надо? - спросили мы по приказанию главнокомандующего. - Зачем вы здесь?

-- Я хочу говорить с вами.

-- По какому поводу?

-- Мы готовы снять осаду.

Предложение это было столь же приятно, как и неожиданно. Но что могло означать подобное решение в такую минуту, когда их победа была обеспечена? Надоела ли им эта осада или, может быть, и у них также начался голод? Узнали ли они, что мы ждем помощи? Перехватили ли они гонца с известием о приближении Клинча?

По крайней мере, наш командир объяснял желание краснокожих начать переговоры именно таким образом. Опасаясь возможности удаления семинолов ранее прибытия Клинча, наш генерал согласился на перемирие для того, чтобы задержать их на месте. Затем он приказал передать вождю, что они могут прислать своих уполномоченных, как только взойдет солнце. Три индейских вождя должны были совещаться с тремя офицерами.

В назначенный час мы увидели трех молодых индейцев в парадной одежде, выходящих из лесу и остановившихся на расстоянии двух ружейных выстрелов от наших передовых постов, на большой лужайке, находящейся как раз между лесом и нашими укреплениями. Это были Абрагам, Као Гайо и Оцеола. Я был в числе трех офицеров, назначенных для переговоров. Через несколько минут мы стояли друг против друга.

Прежде чем обменяться обязательными приветствиями, мы оба сразу протянули друг другу руки. Затем Оцеола проговорил с жаром:

-- Друзья всегда встречаются, Рандольф, даже и на войне.

Я понял, на что он намекал, но не желая отвечать ему при свидетелях, ограничился тем, что поблагодарил его взглядом. В это время из укрепления вышел посланник командира и направился в нашу сторону. Но не успел он еще подойти к нам, как из леса вышел четвертый индеец и присоединился к своим в ту минуту, как наш солдат подходил к нам. Было решено, что число парламентеров должно быть одинаково.

Краснокожие зорко следили за исполнением предварительного условия.

Посланный генералом передал нам его приказ, а затем началось совещание. Со стороны индейцев говорил Абрагам на ломаном английском языке. Слушавшие его вожди ограничивались тем, что утвердительно кивали головой или говорили "го-го" в знак согласия. Выражение отрицания на языке семинолов выговаривается, приблизительно, как "ку-ре".

-- Желают ли белые мира? - спросил Абрагам.

-- Смотря по тому, на каких условиях? - отвечал я.

-- Пусть белые сложат оружие, пусть их солдаты возвратятся в свой большой дом. Мы же перейдем на другую сторону, где и останемся. Пусть отныне великая река будет границей между нами. Мы обещаем жить с белыми в мире и согласии, как добрые соседи... Вот что мы хотели высказать.

землями, которые вам указаны. Такова воля командира, которую он поручил мне передать вам.

-- Ку-ре, ку-ре... (Нет, нет), - проговорили в один голос Оцеола и Као Гайо, и по их тону видно было, что решение их непоколебимо.

-- То, что случилось до сих пор не важно, бедные братья, - сказал я. - Великий белый народ все-таки сильней вас. Он победит вас в конце концов.

-- Ку-ре, ку-ре!.. - вскричали снова оба начальника.

-- Белые не знают наших сил, - гордо проговорил Оцеола. - Нас много больше, чем вы думаете. Смотрите сами...

Проговорив это, молодой вождь обернулся лицом к лесу и испустил пронзительный крик. Едва замолк последний звук, как кусты и деревья точно ожили. В одну минуту громадная прогалина покрылась толпой вооруженных индейцев.

-- Сочтите краснокожих воинов, - торжественно сказал Оцеола, взглянув на нас с гордой улыбкой, - и да будет вам известно количество ваших противников. Взгляните, здесь перед вами пятнадцать сотен воинов. Судите сами, кажутся ли они голодными, слабыми или унылыми и готовыми сдаться? Они будут биться с вами до тех пор, пока кровь последнего из них не обагрит землю их родины. Если им суждено умереть, то они умрут на родной земле, в которой покоятся вечным сном их отцы и деды. Мы взялись за оружие, чтобы защитить себя от ваших несправедливостей, и считаем себя отомщенными, убив достаточное количество белых. Земля наша покраснеет от их крови. А потому подумайте, прежде чем отвергать наше предложение. Мир или война - выбирайте.

Окончив свою речь, Оцеола подал знак своим воинам, и они исчезли в лесу, как привидения.

Мы переглянулись, собираясь ответить на гордое предложение вождя семинолов, как вдруг в том направлении, где исчезли индейцы, послышались выстрелы. Затем, несмотря на значительное расстояние, до нас ясно донеслись дикие крики и шум битвы.

-- Измена, измена!.. - крикнули в один голос вожди краснокожих, бросаясь к лесу.

-- Белые воины, вы жестоко раскаетесь в вашем вероломстве! - крикнул негр, прежде чем последовать за ними.

Но мы не обратили внимания на эту угрозу, пораженные неожиданным событием, нарушившим переговоры.

колонны и уже готовились выйти из укрепления, чтобы занять берег реки. Солдаты горели желанием отомстить врагу за свой долгодневный плен, и все, казалось, благоприятствовало исполнению их желания. Враг был окружен и не мог уйти. Таково, по крайней мере, было убеждение нашего командира.

Мы двинулись вперед по направлению все еще раздававшихся выстрелов, но тут сражение быстро затихло, к нашему крайнему удивлению. Недалеко от нашего лагеря находился бассейн. Вчера еще здесь стоял сильный пост неприятеля, сегодня мы подошли вплотную к скалам, окружающим бассейн, не встретив ни одного индейца. Тем не менее мы все еще были убеждены, что семинолы окружены нашими войсками и вынуждены будут сдаться. С нетерпением ждали мы появления врага, сгорая желанием отомстить за все наши неудачи. Но, о чудо! Вместо краснокожих из леса выходили синие мундиры и кивера!.. Да, это наши... Это полки генерала Клинча!

Счастье еще, что мы вовремя узнали друг друга. Легко могло случиться, что первый залп уложил бы немало своих.

Соединив отряды, оба генерала решили приложить все усилия, чтобы найти и раздавить врага, хотя бы пришлось обыскать все закоулки необозримого девственного леса.

И точно, целый день продолжались поиски, окончившиеся ничем. Мы не нашли ни одного индейца. Оцеола совершил невероятную вещь. Он провел полторы тысячи человек между неприятельскими армиями и не оставил ни одного следа, по которому можно было бы догадаться, в каком направлении исчезли его воины. Убедясь в этом, наши командиры отдали приказ отступать к форту Кинг, сильно сконфуженные своей неудачей.

был подать в отставку, чем он, впрочем, был очень доволен, убедившись на опыте, что пост главнокомандующего, которого он раньше сильно добивался, вовсе не так приятен, как казался издали.

Во главе нашей маленькой армии находился теперь третий командир, генерал Скотт. Он считался еще большей военной знаменитостью, чем два его предшественника. Раны, полученные им в войне с англичанами, давали ему право на почет и старшинство. Но как политический деятель он был просто смешон. Постоянно восхищаясь французской тактикой и выдавая за свои изобретения маневры, известные каждому ученику военной школы, этот горе-полководец умудрился прославиться именно благодаря своему наглому хвастовству. От такого знаменитого генерала общество ждало чего-то особенного, а газеты уверяли, что он всех удивит и сразу положит конец злосчастной войне.

Назначение генерала Скотта было встречено солдатами с радостью и надеждой, еще не знавшими его лично. Конгресс дал ему особые полномочия и втрое больше войск, чем было до того. Понятно, с каким нетерпением ждали его приезда в форт Кинг и начала кампании по его планам.

На самом деле эта кампания, третья по счету, не имела никаких последствий и была так неинтересна, что о ней и говорить подробно не стоит. Она вся ограничивалась утомительными переходами, бесцельными и бессмысленными. Генерал Скотт разделил свою армию на три части, которые величал классическими названиями: правое крыло, левое крыло и центр. Затем был отдан приказ всем частям подойти к Уайтлакоче с трех сторон и, дойдя до болот, пустить сигнальную ракету, затем идти приступом на "крепость" индейцев, которая таким образом окажется окруженной и должна будет сдаться.

Этот нелепый маневр имел самые плачевные результаты, чего и следовало ожидать. Условленный сигнал был понят хитрыми индейцами, которые и успели своевременно ускользнуть из несуществующей "крепости".

Пока новый Ганнибал гарцевал на белом коне впереди того отряда, который он именовал центром, ему пришла в голову дикая мысль устроить на берегу Амазуры наблюдательный пост из сорока волонтеров Флориды, под командой нескольких офицеров, в числе которых был и я. Мы получили приказ укрепиться в указанном месте и ждать, пока за нами придет смена. Придумав эту штуку, генерал Скотт продолжал свой путь, оставив нас на произвол судьбы.

В качестве местных жителей, знакомых с нравами и обычаями краснокожих, мы все прекрасно понимали опасность нашего положения, а потому и поспешили укрепиться как можно лучше, устроив из толстых стволов подобие форта. Мы выкопали посреди него колодец и окружили довольно большое пространство прочными баррикадами. К счастью, прошла неделя, прежде чем индейцы обнаружили наше укрепление, иначе мы оказались бы неминуемо перебитыми тотчас же после ухода нашей армии.

капитан Голоман, наш храбрый командир. Нам пришлось бороться не только с врагами, но и с голодом. Наш умный полководец оставил нам провизии на две недели. Мы же просидели в осаде целых семь. Тридцать дней приходилось довольствоваться сырыми зернами да желудями, собранными с ближайших деревьев. Хорошо еще, что наш колодец спас нас от мучений жажды.

Во время этой осады мы не имели никаких известий и не видели ни одного белого лица, считая себя покинутыми и забытыми.

Когда наша нужда достигла крайних пределов, старый Гикман решил пробраться между врагами и напомнить о нашем существовании. Господь помог ему дойти до форта Кинг, не будучи замеченным индейцами, и там рассказать о нашем безвыходном положении. Его донесение произвело понятное впечатление. Нам поторопились послать помощь. Семинолы были отбиты, и мы могли наконец покинуть наш наблюдательный пост, чуть не ставший нашей могилой.

Целых семь главнокомандующих потерпели неудачу в войне с семинолами. Но я не стану рассказывать об их несчастьях и поражениях. Это заняло бы слишком много места.

После отъезда генерала Скотта я вышел из состава армии и примкнул к партизанам, вместе с которыми и вел маленькую войну, распрощавшись с большой. О ней-то я и хочу рассказать читателям.