| Автор: | Рид Т. М., год: 1856 |
| Категории: | Приключения, Роман |
ГЛАВА II
Полгода в Новом Орлеане
Как многие юноши, вырвавшиеся из училища, я недолго чувствовал себя счастливым дома. Страсть к путешествиям овладела мною, и я спешил познакомиться с дивным миром, известным мне пока лишь по книгам.
Моему желанию было суждено вскоре осуществиться, и я наблюдал без вздохов сожаления, как холмы моей родины исчезали за темными волнами: едва ли даже я спрашивал себя, назначено ли мне судьбой когда-нибудь увидеть их вновь.
Хотя я вышел из стен учебного заведения, однако был далек от пристрастия к классикам. Десять лет, проведенных там, чтобы терять свежий цвет лица над гиперболами Гомера, над механическими стихами Виргалия, над сухими и жесткими одами Горация, не дали мне того понимания классической красоты, которое усваивает, действительно или притворно, ученый в очках.
Мой ум не был склонен к тому, чтобы жить идеалом или копаться в прошлом. Реальное, положительное, настоящее нравились мне гораздо больше. Пускай Дон Кихот превращается в трубадура среди развалин замков, а жеманные молодые мисс объезжают страны, столь превозносимые печатными путеводителями. Что же касается меня, то я не верил в романтизм жизни Старого Света. Современный Телль казался мне наемщиком, готовым отдать свою силу в распоряжение любого тирана, а живописный итальянский лаццароне спускался в моих глазах до низменного уровня воришки, опустошающего курятники. Посреди обвалившихся стен в Афинах и римских развалин я нашел голод, но не встретил гостеприимства. Я люблю природу, но не питаю ни малейшей слабости к романтическим лохмотьям.
А между тем романтический пыл заставил меня покинуть домашний очаг. Я вздыхал о поэтическом и живописном, будучи в том возрасте, когда ум сильнее всего верит в их реальность. Ах, мой собственный ум не избавился еще от этой веры! Теперь я старше, но час разочарования еще не пробил для меня; он не пробьет никогда.
В жизни есть нечто романтическое, чего нельзя назвать иллюзией. Это нечто таится не в привычках изнеженности или в ребяческих церемониях фешенебельных салонов; оно не дает себя чувствовать в мишуре и пустом блеске придворной роскоши. Звезды, подвязки и громкие титулы суть его противоядия; пурпур и плюш для него то же, что деревья со смертоносными ветвями.
Его отчизна в ином месте, среди величавых и дивных картин природы, которые, однако, не составляют для него необходимости. Оно встречается не чаще в полях и лесах, на утесах, на реках и в горах, чем на многолюдных улицах торгового города.
Его отчизна - это человеческое сердце, трепещущее возвышенными стремлениями, пылающее этими двумя благородными страстями: преданностью свободе и любовью!
Потому путь мой лежал не к классическим берегам, а к стране, где жизнь была молода и могуча. Я отправился на запад, на поиски романтического. И я нашел его, в самом привлекательном виде, под блистающим небом Луизианы.
В январе месяце 18.. г. я высадился в Новом Свете, на земле, пропитанной английской кровью. Мне было любопытно взглянуть на театр знаменитой решительной битвы, потому что в ту эпоху моей жизни я бредил войной. Однако чувство, более сильное, чем любопытство, влекло меня сюда. Тогда я придерживался мнения, что импровизированный солдат, при известных условиях, не уступит профессиональному наемщику, а долгая военная подготовка не существенна для победы. Военная история, изучаемая поверхностно, как будто опровергает эту теорию, которой противоречат также свидетельства всех военных. Но в подобном вопросе голос последних не имеет значения. Военный всегда будет утверждать, что его искусство недоступно для непосвященных.
Мое желание видеть поле боя на берегах Миссисипи имело прямую связь с этим вопросом. Военное сражение, разыгравшееся здесь, было одним из самых веских аргументов в пользу моего мнения, так как в этом месте около шести тысяч человек, не знавших военной дрессировки, сумели, однако, благодаря ловкости своих маневров, разбить и почти уничтожить войско, превосходившее их чуть не вдвое численностью и состоявшее из хорошо вооруженных ветеранов.
После моей остановки на этом историческом клочке земли мне приходилось не раз участвовать в битвах, и личный опыт только подтвердил мою теорию.
Несколько часов спустя я уже ходил по улицам Нового Орлеана, выбросив из головы все военные вопросы. Мои мысли приняли иное направление. Общественная жизнь Нового Света с ее новизной и силой развертывалась перед моими глазами пестрой панорамой и, несмотря на мое решение ничему не удивляться, я не мог сдержать удивления, которое испытывал на каждом шагу.
Одной из первых неожиданностей, поразившей меня в самом начале моего заатлантического существования, было открытие моей собственной бесполезности. Я мог сказать, указывая на свой письменный стол: "Вот тут лежат доказательства моей эрудиции, самые лестные награды за мое учение; но какая мне в них польза? Ничтожные теории, изученные мною, не имеют применения в действительной жизни; моя логика не более как болтовня попугая!" Мой классический багаж тяготел над моим умом, как бесполезная мебель, и я был приблизительно так же хорошо подготовлен к тому, чтобы выдерживать жизненную борьбу, приносить пользу себе и своим ближним, как если бы получил свои ученые степени за китайскую грамоту.
Ах, бледнолицые профессора, преподававшие мне синтаксис и искусство читать стихи, вы сочли бы меня ужасно неблагодарным, если бы я дал волю моему презрению и негодованию против вас, когда, оглянувшись назад и вспомнив десять лет труда, пропавших напрасно под вашим руководством, я понял, что не имею права считать себя образованным человеком, и очнулся от своего заблуждения с сознанием, что не знаю ничего.
С некоторой суммой денег в кармане и с весьма скудными сведениями в голове бродил я по улицам Нового Орлеана, дивясь всему, что видел.
Полгода спустя я ходил по тем же местам с очень легким кошельком, но мои познания значительно расширились. В эти полгода я лучше узнал свет, чем в шестилетний период моей предшествующей жизни. Этот опыт обошелся мне недешево. Мои путевые ресурсы растаяли в горниле маскарадов и балов с квартеронками.
Я почти трусил, когда мне пришлось подводить итог своих расходов, но наконец решился, и тут оказалось, что по уплате долгов в гостинице у меня останется еще тридцать пять долларов! Тридцать пять долларов на прожитье до тех пор, пока мне можно будет написать моим родителям и получить от них ответ. А на это требовалось, по крайней мере, три месяца, потому что я говорю о том времени, когда еще не существовало атлантических почтовых судов.
В продолжение полугода я предавался, не задумываясь, всевозможным удовольствиям. Теперь я сожалел о том и пламенно желал загладить свои ошибки. Мне хотелось даже найти какую-нибудь должность. Но мое классическое образование, не научившее меня умерять своих расходов, не могло помочь мне заработать сколько-нибудь денег; таким образом, в этом промышленном городе я не находил никакого занятия по своим способностям.
Без друзей, упавший духом, озабоченный вопросом о завтрашнем дне, пробегал я городские улицы. Кружок моих приятелей редел с каждым днем. Я не видел их больше там, где имел привычку встречать раньше, а именно в увеселительных местах. Куда они девались? Их исчезновение не было тайной. Стоял июнь месяц; лето выдалось знойное, и каждый день ртуть поднималась в градуснике все выше и выше. Она достигала почти 100o людей зрелого возраста; ужас, внушаемый страшным недугом, изгнал из Нового Орлеана фешенебельный свет; беззаботные птицы улетали на поиски менее жаркого климата.
достаточно сесть на пароход и отправиться в один из городов в верховьях Миссисипи; там я мог не бояться страшной лихорадки тропиков.
В данное время Сан-Луи был самым привлекательным городом, и я решил перебраться туда, хотя не мог дать себе ясного отчета, на какие средства буду там жить, потому что моих денег едва могло хватить на переезд.
Обо мне можно было сказать, что я готов броситься из огня да в полымя; однако мое решение ехать в Сан-Луи было непоколебимо. Таким образом, уложив свои пожитки, я сел на пароход "Красавица Запада", отправлявшийся в город Насыпей.