Квартеронка.
Глава XXIX. Она тебя любит!

ГЛАВА XXIX
Она тебя любит!

С моей стороны было естественно подумать о моем противнике. Встречусь ли я с ним? Это было невероятно. Рукоятка моего хлыста, надо полагать, причинила ему значительную боль, которая продержит его несколько дней в кровати. Но я был готов ко всякой неожиданности. У меня под жилетом были двуствольные пистолеты Ларкена, и я решился прибегнуть к ним в случае нападения. Первый раз в жизни носил я оружие тайком; но в то время таков был обычай в стране; его придерживалось девятнадцать человек из двадцати; плантаторы, торговые люди, юристы, доктора и даже священники! Вооруженный на всякий случай, я уже не боялся встречи с Ларкеном. Если пульс мой бился быстрее обыкновенного, если моя походка была неровна, то по причине предстоящего свидания с хозяйкой.

Я вступил в дом со всем хладнокровием, какое только мог найти в себе.

Мадемуазель находилась в гостиной. Она приняла меня без принуждения и замешательства. Я был настолько же удивлен, насколько и обрадован тем, что нашел ее веселее обыкновенного. На губах у нее даже играла многозначительная улыбка! Мне представилось, будто бы она довольна случившимся, так как не сомневался, что ей известно все. Ее улыбка была мне понятна.

Аврора не показывалась, и это было отлично. Я надеялся, что она не явится в гостиную, по крайней мере, еще некоторое время. Мною овладело смущение. Я затруднялся, как приступить к разговору, а еще более, каким образом сообщить молодой девушке то, что было дороже всего моему сердцу. Мы обменялись несколькими банальными фразами; потом наша беседа перешла на вчерашние события. Я рассказал Эжени все... все, кроме сцены с Авророй, которую обошел молчанием.

Одну минуту меня брало сомнение, говорить ли о том, кто таков ее смотритель за неграми? Когда ей станет известно, что это тот самый человек, который ранил меня на пароходе и который без моего вмешательства отнял бы у нее средство спасения, она, вероятно, захочет избавиться от него во что бы то ни стало.

Я размышлял с минуту о последствиях, которые может повлечь за собой мое молчание. "Она никогда не будет в безопасности рядом с таким бездельником, - думалось мне. - Пускай мадемуазель Эжени поскорее примет благое решение". Эта мысль придала мне смелости отрыть ей глаза.

Она казалась озадаченной; скрестила руки и сидела несколько секунд, как убитая. Наконец, девушка воскликнула:

-- Гейяр!.. Гейяр! Это вы, господин Гейяр! О, Боже мой. Боже! Где мой отец? Где Антуан? Хоть бы Господь сжалился надо мною!

Выражение горя на этом милом лице тронуло меня до глубины души. Эжени казалась ангелом скорби, печальным, но восхитительным.

Я прервал ее речь несколькими банальными словами утешения. Хотя я мог только строить догадки о причине ее печали, однако она выслушала меня терпеливо, и мне показалось, что сказанное мною, было ей приятно.

Ободренный таким результатом, я принялся допытываться подробнее о том, что ее огорчало.

-- Сударыня, - начал я, - простите мою смелость; но я замечаю с некоторого времени, или мне так кажется, будто бы что-то... мучает вас?..

Она устремила на меня удивленный взгляд. Он был так странен, что заставил меня сначала поколебаться; однако я продолжал:

-- Простите, сударыня, если я говорю слишком смело; уверяю вас, что мои намерения...

-- Говорите, сударь,--сказала она спокойным и печальным голосом.

-- Мне тем более бросается в глаза ваша грусть, что первый раз, когда я имел удовольствие вас видеть, вы держали себя совсем иначе...

Вздох и грустная улыбка были единственным ее ответом. Помолчав немного, я продолжал опять.

-- Сначала я приписывал происшедшую с вами резкую перемену горю о потере вашего верного слуги и друга.

Меланхолическая улыбка снова мелькнула у нее на лице.

-- Но горе, вызванное таким событием, должно было рассеяться, а между тем...

-- Между тем вы замечаете, что я по-прежнему печальна?

-- Да, сударыня.

-- Правда, я не перестаю горевать.

-- Итак, я стал доискиваться настоящей причины...

Полуудивленный, полувопросительный взгляд, встретившийся с моим, невольно заставил меня запнуться. Однако после некоторой паузы я начал снова, твердо решившись идти прямо к цели.

-- Простите, сударыня, что я настолько интересуюсь вашими делами; простите мои вопросы. Ошибаюсь ли я, предполагая, что господин Гейяр составляет причину вашего несчастья?

Этот вопрос заставил ее вздрогнуть. Она страшно побледнела, но через минуту оправилась, однако, и отвечала спокойно, хотя с загадочным взглядом, значение которого показалось мне странным.

-- Увы, сударь, подозрения ваши справедливы только отчасти. Увы! О, Боже, поддержи меня! - прибавила она с оттенком отчаяния.

Потом девушка внезапно переменила тон, и преодолев себя усилием воли, продолжала;

-- Оставим этот разговор, сударь, прошу вас. Я обязана вам жизнью, и моя благодарность неизменна. Почему не могу я наградить вас за ваше великодушное мужество, за вашу... вашу... дружбу! Я хотела высказать вам это... но... но... сударь... существует нечто... Я не могу!..

-- Сударыня, умоляю вас, не беспокойтесь ни минуты насчет предложенных мною вопросов. Я задавал их не из пустого любопытства. Мне нет надобности уверять вас, сударыня, что мои побуждения были более возвышенного свойства.

-- Я знаю, сударь, знаю. Но не станем говорить о том теперь; прошу вас, потолкуем о чем-нибудь другом!

Я подробно описал, как развилась моя страсть с момента моего мечтательного видения до того часа, когда мы взаимно поклялись друг другу в любви.

Мадемуазель Безансон сидела на низком диванчике, против меня и слушала; но чувство застенчивости заставило меня отвернуться от нее, пока я говорил. Она не прерывала меня, и ее молчание казалось мне благоприятным признаком.

Я тотчас сообразил, что с нею обморок, поднял ее и положил на диван.

-- Бог мой! - воскликнула она, - ты ее убил! Ведь она любит тебя!.. Она любит тебя!