Квартеронка.
Глава XXXIII. Беглый негр

ГЛАВА XXXIII
Беглый негр

Человек редко расстается с жизнью, не сделав крайних усилий, чтобы сохранить ее. Отчаяние есть могущественное чувство, но существуют люди, у которых оно не в силах сломить мужество. Впоследствии мое мужество не ослабело бы при обстоятельствах, в которых я находился в данный момент; но тогда я был молод и не освоился еще с опасностями.

Оцепенение моего мозга продолжалось недолго. Я пришел в себя и решил сделать новое усилие, чтобы спасти свою жизнь.

Я не придумал иного плана, кроме того, чтобы постараться еще раз выйти из лабиринта лесов и болот, куда я углубился, и направиться к деревне. Мне казалось возможным найти то место, откуда я проник в первый раз на прогалину; а найдя его, было бы легко найти и направление, по которому я пришел из дома; однако у меня не было верных указаний; все сводилось к простой догадке. На прогалину я вышел, не думая замечать дороги, а потом исходил ее во всех направлениях, прежде чем заснуть. Может быть, я обошел ее кругом, перед тем как очутиться на ней, потому что бродил по лесу целое утро.

Пока эти размышления проносились у меня в голове, а мрачное отчаяние начало снова овладевать мною, я вспомнил вдруг, что табак считается могущественным противоядием от укуса змеи. Странно, что я не подумал о том раньше; но это не удивительно, потому что до сих пор я заботился лишь о моем возвращении в Бренжье. Не имея никакого доверия к собственным познаниям, я помышлял только о докторе; и лишь когда меня одолел страх, что мне не удастся до него добраться, я начал думать о ресурсах, бывших у меня под рукой. Тут мне на память пришел табак. Я поспешно вытащил из кармана свой портсигар. К моему величайшему удовольствию, в нем уцелела сигара, которую я принялся размачивать, жуя зубами. Мне говорили, что так нужно делать, прежде чем приложить табак к месту укуса змеи.

Хотя во рту у меня сначала пересохло, однако горькое зелье быстро вызвало отделение слюны, и, несмотря на легкую тошноту и слабое отравление никотином, мне удалось в скором времени превратить табачные листья в мягкую кашицу.

Я приложил этот мокрый пластырь к запястью моей руки, почти введя его в рану посредством энергичного втирания. Туг я заметил, что рука моя значительно распухла до локтя, и почувствовал в ней страшную боль, распространявшуюся до плеча. О, Боже, яд разливался в моей крови, разливался быстро. Мне казалось, будто бы я чувствую, как он проникает мне в жилы под видом жидкого огня.

Я приложил к ранке никотиновый компресс, не особенно веря в его действие. Мне говорили о нем, как о лекарстве, нечто смутное, и, пожалуй, то было одно из народных снадобий сомнительной целебности. Что касается меня, то я прибегнул к нему, как к последнему средству.

Я привязал табак к руке, оторвав рукав своей рубашки, после чего снова поплелся в том направлении, которое казалось мне правильным.

Не успел я сделать и трех шагов, как внезапно остановился, увидав перед собой на опушке леса человека.

Он выходил из чащи, куда направлялся я, и, заметив меня, словно прирос к земле; вероятно, его удивило присутствие другого человеческого существа в таком пустынном месте.

Я приветствовал его появление радостным криком. "Проводник! Избавитель!" - думалось мне.

Каково же было мое изумление, мое горе, мое негодование, когда этот встречный проворно повернулся ко мне спиной, и, углубившись в кустарники, исчез из виду!

Я был удивлен его странным поведением. Мне удалось рассмотреть его лицо: то был негр, и я успел подметить в нем явные признаки испуга. Но что могло устрашить его во мне?

Я кричал ему, чтобы он остановился, вернулся назад. Я звал его умоляющим тоном, затем повелительным и наконец грозным. Все было напрасно. Негр не останавливался. Я слышал треск ветвей в густой заросли; с каждой секундой этот треск, казалось, удалялся.

Для меня это был единственный шанс достать проводника; не следовало упускать его; и вот, собравшись с силами, я кинулся преследовать негра.

Если я полагаюсь на какое-нибудь из своих физических преимуществ, так это на быстроту моего бега. В то время от меня не убежал бы ни один из быстроногих индейцев, не говоря уже о неповоротливом нефе. Я знал, что стоит мне только увидеть чернокожего беглеца, как я живо догоню его; но в том-то и заключалась трудность. Мое колебание дало ему возможность значительно удалиться от меня, еще минута - он пропал бы из глаз в глубинах лесной чащи.

Но я слышал, как он ломал сучья, словно вепрь, и руководствуясь их треском, продолжал свое преследование.

Я был уже измучен моими предшествующими скитаниями, однако убеждение, что моя жизнь зависела от моих усилий догнать нефа, придало моей энергии новую силу, и я помчался, как хорошая борзая. К несчастью, вопрос сводился тут не к одной быстроте ног; иначе погоня скоро увенчалась бы успехом. Затруднение началось в кустарниках и там, где приходилось огибать деревья. Я не один раз запутывался в ветвях и был вынужден сворачивать вправо и влево, прежде чем завидел издали предмет моего преследования.

Наконец, это мне удалось. Чаща кончалась. Разбросанные стволы кипарисов только одни возвышались над землей, черной и болотистой. Тут я увидел, на порядочном расстоянии, в потемках леса, нефа, по-прежнему бежавшего во всю прыть, на какую только он был способен. На мое счастье, одежда на нем была ярких цветов; иначе я не различил бы его в густом сумраке под навесом ветвей. Он только быстро мелькнул передо мною, да и то в значительном отдалении.

Но теперь я миновал чащу и мог бежать свободно. С этих пор от быстроты зависело все. Менее чем пять минут спустя, я почти настиг чернокожего и закричал ему вдогонку:

-- Остановитесь! Ради Бога, остановитесь!

Он не обратил внимания на мой зов. Он даже не повернул головы и по-прежнему бежал без оглядки, только брызги ила летели во все стороны у него из-под ног.

Эти слова не произвели желаемого действия. Никакого ответа. Мне казалось, напротив, что негр удваивает свою поспешность; или, может быть, миновав топкое место, на которое вступил теперь я, он бежал с большей легкостью по твердому грунту.

Мне показалось, будто бы расстояние между нами снова увеличилось, и я стал опасаться, как бы чернокожий не ускользнул от меня. Я чувствовал, что моя жизнь зависит от этого. Если этот негр не выведет меня из леса, я погибну жалким образом. Нужно, чтобы он послужил мне проводником. Волей-неволей я заставлю его подчиниться себе.

-- Остановитесь! - крикнул я снова. - Остановитесь, или я стану стрелять!

Я поднял свое ружье. Оба ствола были заряжены. Голос мой звучал очень серьезно. Я действительно был готов выстрелить, не для того, чтобы убить чернокожего, но с тем, чтобы заставить его остановиться. Я ранил бы этого человека, потому что не имел иного средства справиться с ним. Выбора у меня не было; только таким образом я мог сохранить свою жизнь.

-- Остановитесь, или я стреляю!

-- Стреляйте и будьте прокляты! - крикнул он. - Только вы смотреть, не промахнуться, белый! Клянусь Всемогущим, если вы промахнуться, ваша жизнь в моих руках. Видит, вот этот нож и будьте прокляты!

Негр смотрел мне прямо в лицо, во время своей речи; его широкая грудь была нараспашку, как будто он отважно подставлял ее под мои пули, и я заметил у него в руке блестящий клинок ножа, которым он замахнулся.