| Автор: | Рид Т. М., год: 1868 |
| Категории: | Приключения, Роман |
Глава IV
НЕВОЛЬНЫЙ САМОУБИЙЦА
Да, державшийся одной рукой за ветку молодой охотник остался один, и скоро, когда усталость заставит его пальцы разжаться, петля затянется на шее несчастного!
Великий Боже! Неужели нет никакого выхода? Никакой надежды на спасение?
Вокруг не было ни души. Он сознавал всю свою беспомощность: левая рука крепко привязана к бедру, и веревку невозможно ни развязать, ни разорвать. Попытавшись освободить руку, он только разодрал в кровь кожу на ней. Правой рукой он тоже ничего не смог сделать. Нельзя было ни на мгновение отпустить ветку. Он не осмеливался даже изменить положение руки, чтобы удобнее ухватиться: разжать пальцы значило угодить в петлю и задохнуться.
А нельзя ли дотянуться ногами до ветки и зацепиться за нее? Идея выглядела заманчивой, и Пьер немедленно попытался осуществить ее на практике. Он попробовал раз, другой, третий - пока не убедился, что это невозможно. Если бы у него были свободны обе руки, это было бы несложно; даже одной рукой он мог справиться, если бы предпринял такую попытку несколько раньше. Но теперь продолжительная нагрузка измотала его, и дополнительные усилия только приблизили бы печальный конец. Он отказался от дальнейших попыток и продолжал висеть, держась за ветку.
Может быть, стоило прислушаться, нет ли кого поблизости? Он напряг слух. В разнообразных звуках вокруг не было недостатка: отдаленный лай собак, то усиливающийся, то затихающий, поскольку шла жестокая борьба с медведем; рев самого медведя и треск тростника, через который продирался зверь; и, конечно, крики и дикие вопли преследующих его охотников.
-- Да люди ли это? - спросил себя брошенный в лесу юноша. - Неужели они могли обречь меня на такую жестокую смерть?
Да, так и есть, они могли! Это становилось все более очевидным по мере того как ослабевал шум преследования - погоня удалялась от места, где остался в таком опасном положении метис-охотник.
-- Могли, могли! - вновь и вновь твердил он. Жажда мести поднялась в нём, и он застонал сквозь стиснутые зубы:
-- О, Боже! Пошли мне спасение - а если мне суждено умереть, то отомсти за меня этим злодеям, оскорбляющим своим существованием образ Твой и подобие. О, Боже милосердный! Пошли мне избавителя!
Избавителя! Не было никакой надежды на то, что кто-то из недавних мучителей вернется спасти его. Он хорошо знал этих негодяев - всех, кроме Спенсера, сына священника. Но, судя по его поведению во время последних событий, он такой же, как и остальные: все шестеро принадлежали к числу самых отъявленных и беспутных мерзавцев в штате.
Ну вот и всё, никакой надежды на их помощь не осталось: охота на медведя удалилась настолько, что не стало слышно даже криков.
До этого момента он выносил свои муки безмолвно. В самом деле, было бессмысленно вести себя иначе. Кто мог его услышать, кроме тех, кто все равно не стал бы его спасать? К тому же, его крики просто потонули бы в лае собак, топоте лошадей и пронзительных воплях этих шестерых демонов в человеческом обличье.
Теперь, когда вокруг воцарилась такая глубокая, торжественная тишина, новая надежда вдруг воскресла в нем. Кто-то мог бы оказаться рядом - случайный путник или охотник, идущий по следу. Он знал, что рядом пролегает тропа. Лучше бы он никогда не вступал на эту тропу! Но если бы здесь прошел кто-нибудь, человек с добрым сердцем... О, если б это была Лина!
-- Э-ге-гей! - принялся он кричать, снова и снова. - На помощь! На помощь! Ради Бога, помогите!
Каждое его слово слышалось ясно и отчетливо. Но увы, ответом было только эхо. Гигантские стволы деревьев словно насмехались над ним. Будто какой-то бес глубоко в лесу передразнивал его.
Удивительно, что он сумел продержаться так долго. Немного нашлось бы юношей и еще меньше мужчин постарше, способных выдержать такую чудовищную нагрузку; это не под силу даже профессиональному гимнасту. Но сын индианки был вынослив, как все его соплеменники, и хорошо тренирован. Ему не раз случалось забираться на самые высокие деревья, карабкаться по веткам и висеть на них - он был воспитан как настоящее дитя леса. Его пальцы, цепкие, как хвост американской обезьяны, были знакомы с нагрузками, с которыми никогда не сталкивались сыновья цивилизации.
К счастью или нет, но способность эта лишь отодвигала печальный конец, продлевая страдания.
Он осознал это, когда услышал свой собственный отчаянный крик. Хотя он все еще судорожно цеплялся за ветку, положение было безнадёжным. Это стало вдруг настолько ясно, что он на секунду задумался - не разжать ли пальцы, чтобы прекратить наконец агонию.
Смерть - ужасный выбор. Лишь немногие способны посмотреть смерти в лицо. Мало кто торопится встретиться с нею, пока светит хоть искра надежды. Случается, что люди прыгают в море и гибнут в пучине волн, если судно объято пламенем или тонет. Но это означает предпочесть одному виду смерти другой, когда уже нет никакой надежды. Возможно также, что чрезвычайные обстоятельства приводят к помутнению рассудка, некоему роду безумия.
Его щеки побледнели, челюсть отвисла, губы растянулись в судорожном оскале, обнажив ряд белоснежных зубов, глаза готовы были выскочить из орбит.
И все же эти дикие глаза еще раз обежали поляну, вгляделись в просветы между стволами гигантских деревьев на опушке. Что же заметил этот последний взгляд измученного юноши? Действительно ли это был силуэт девушки, мелькнувший под сенью деревьев? Или это только призрак, вызванный воображением, разыгравшимся перед прыжком в вечность?
Теперь уже неважно. Слишком поздно. Даже если Лина и была там, она не успела бы спасти его. Наступила последняя степень агонии, он больше уже не мог держаться. Рука Пьера, сжимавшая ветку, разжалась, тело соскользнуло вниз, петля затянулась на шее, и спустя мгновение он уже висел на ветке с багровым лицом и вывалившимся изо рта посиневшим языком.