Удивительное путешествие Гертона Айронкестля.
Часть первая.
Глава VII. Тайное преследование

Глава VII
Тайное преследование

Жизнь умело заживляла раны гориллы, над которыми поработала смерть. В глубине помертвевших орбит, %од жесткими дугами бровей глаза вновь начинали всматриваться в мир. Горечь и недоверие упорно держались в душе животного. Он видел себя пленником каких-то подозрительных существ, чуть ли не себе подобных. По временам его лоб странно морщился: в голове мелькали образы забытых пейзажей, силуэты подруг... При приближении людей он ощетинивался, инстинктивно уклоняясь от смертельной опасности, которой можно ожидать от всякого существа.

Но присутствие одного он выносил с кротостью. При появлении Гертона лесной житель поднимал свою тяжелую голову, и в зрачках его вспыхивал огонек. Он миролюбиво смотрел на это бледное лицо, на светлые волосы, на эти руки, утишавшие его боль и кормившие его. Несмотря на постоянные вспышки страха и недоверия, жесты Айронкестля от повторения становились привычными, и эта спасительная привычка внушала в его присутствии чувство безопасности. Горилла верила ему, и каждый жест этого человека действовал успокаивающим образом. Животное знало, что на свете жил кто-то, от кого оно ежедневно получало пищу, источник жизни. Постоянно возобновляясь, эти впечатления становились глубже, сознательнее. Между несходными духовными мирами происходило смутное взаимодействие.

Вскоре приход Айронкестля стал встречаться с радостью. В его присутствии животное, чувствуя себя в безопасности, подпускало к себе и других. Но как только он удалялся, оно начинало дико ворчать...

Коренастых приручить оказалось невозможно. Необузданная вражда светилась в глубине их зрачков. Их непроницаемые лица или оставались странно неподвижными, или в них, как молния, сверкало убийственное отвращение. Они принимали уход и пищу без тени благодарности. Их недоверие сказывалось в бесконечных обнюхиваниях и ощупываниях, которым они подвергали всякую приносимую им пищу. Одна только Мюриэль, казалось, не возбуждала их ненависти. Они смотрели на нее неотрывно, и по временам какое-то загадочное выражение пробегало по их отвисшим губам.

Чувствовалось, что они постоянно настороже. Глаза их /впитывали в себя все образы, слух улавливал малейшее колебание.

После приключения со львами их бдительность еще более "усилилась. Однажды утром Курам сказал:

- Их племя очень близко. Оно с ними говорит.

- Разве ты слышал голоса? - спросил Айронкестль.

- Нет, господин, не голоса, а знаки - на траве, на земле, на листьях и на воде...

- Откуда ты знаешь?

- Знаю, господин, потому что трава срезана с промежутками или же сплелась; потому что на земле проведены борозды, потому что листья подняты или сорваны так, как не делают животные, а на воде плавают перевитые ветки. Я все вижу, господин!

- А ты не знаешь, что это значит?

- Нет, господин! Я не знаю их знаков, но они думают только о том, как бы сделать нам зло. И те, кого мы взяли, становятся опасными для нас. Нужно их убить или пытать.

- Зачем их пытать?

- Чтобы они раскрыли свои тайны. Айронкестль и его товарищи слушали с изумлением. - Но что они могут сделать?

- Они могут помочь расставить для нас ловушки.

- Нужно только лучше следить за ними и связать их.

- Не знаю, господин. Даже связанные, они сумеют помочь своим.

- А если их пытать, они заговорят?

- Может быть, и заговорят... Один из них не так мужествен, как другие. Почему не попробовать? - простодушно спросил Курам. - А потом убить.

- Следует прислушиваться к мнению Курама, - задумчиво вымолвил Айронкестль, когда их проводник замолчал и удалился. - Это очень смышленый в своем роде человек.

- Несомненно! - процедил Гютри. - Но что же нам делать? Его совет, в сущности, единственный разумный. Нужно бы их попытать, а затем убить.

- Вы не сделаете этого, Гютри! - с ужасом воскликнула Мюриэль.

- Нет, я этого не сделаю, но это следовало бы сделать, хотя бы только ради вас, Мюриэль. Это дьявольские гады, готовые на всякое злодеяние, преступный сброд, и вы можете быть уверены, что они-то не замедлили бы изжарить и скушать нас.

- Напрасная трата слов. Убивать их мы не станем, пытать тоже, - вмешался Айронкестль. - Кроме того, они и не смогли бы нам ничего рассказать... Как бы мы их поняли?

- Курам, может быть, понимает.

- Нет, он может только угадывать. А этого недостаточно.

- Вы правы, - сказал Филипп. - Мы их не уничтожим. Но что же с ними делать? Оставлять их здесь опасно.

- Ответ в вашем же вопросе. Освободить их, что ли?

- А нельзя ли, соединив нашу хитрость с хитростью негров, перехитрить их?

Айронкестль поднял брови и пристально посмотрел на Филиппа.

- Если говорят земля и вода, трава и листья, разве нельзя исказить эти знаки?

- Об этом я и сам думал, - сказал Айронкестль. - Вероятно, это можно бы сделать. Притом так просто завязывать им глаза во время перехода, или же обертывать голову. Ночью их можно держать в палатке...

- Нужно бы еще заткнуть им глотку и уши.

- Им будет очень тяжело! - вздохнула Мюриэль.

- Это ненадолго. Курам утверждает, что они не покидают леса дальше, чем на день пути. Ведь этот лес не бесконечен.

- Позовем Курама, - сказал сэр Джордж. Курам выслушал молча план белых.

- Хорошо! - ответил он, - Курам будет зорко смотреть, и товарищи тоже... Но хитрость Коренастых неисчерпаема. И всегда нужно опасаться побега. Вот что я только что нашел.

Он показал пучок фиговых листьев, связанных стебельками травы; у некоторых были оторваны края, другие продырявлены симметрично.

- Один из пленников уронил этот знак у кустарника... И это заставляет призадуматься. Почему бы их не убить? - вздыхал Курам, поднимая руки к лицу.

Надзор усилился. Весь день пленных держали с закрытыми лицами. Ночью в их палатке ставили стражу, а выпуская погулять, спутывали ноги. Но, невзирая на все предосторожности, они были предметом постоянного беспокойства.

Сквозь маску бесстрастия Айронкестль, Филипп и Мюриэль стали улавливать мелькавшее в глазах коварство, в легком содрогании рта или ресниц читать их ненависть и их надежды. Когда их лишили возможности шпионить в продолжение целого дня, они стали проявлять бешеную злобу. Вся их поза выражала скрытую угрозу, а самый несдержанный из них бормотал какие-то слова, в которых легко было угадать ругательства...

- Ну, - спросил однажды вечером Филипп Курама, - они все еще говорят со своими?

- Говорят, - серьезно ответил Курам. - Они слушают и отвечают.

- Но каким образом?

- Они слушают в вое шакалов, леопардов, гиен, в крике ворон... А отвечают посредством земли.

- А разве вы не стираете их знаков?

- Стираем, господин, но не все, так как мы не все знаем. Коренастые хитрее нас!

Была очаровательная ночь. Легкий ветерок дул с земли к озеру. Костры пылали ярким пламенем. Из чащи леса доносился ропот жизни. Филипп смотрел на созвездие Южного Креста, трепетно отражающееся в воде... На минуту рядом с ним очутилась Мюриэль. Окутанная красным светом и голубым сумраком, она скользнула, как видение. Он сладостно и по временам мучительно вдыхал ее присутствие; она пробуждала в нем все, что есть таинственного в сердце мужчины. Вскоре ночь стала такой волшебной, что Филипп почувствовал, что никогда ее не забудет.

- Нет ничего менее похожего на ночь в Турене, - сказал он. - И, однако, эта ночь напоминает мне именно одну туренскую ночь, ночь на берегу Лауры, у замка Шам-бор. Только та была успокаивающая, а эта страшная.

- Почему страшная? - спросила Мюриэль.

- Здесь все ночи страшные. В этом - мрачное обаяние природы.

- Это правда! - прошептала молодая девушка, содрогнувшись при воспоминании о кольцах пифона. - Но я думаю, мы еще пожалеем об этих ночах.

- Глубоко пожалеем! Здесь пред нами раскрылась новая жизнь! И какая могучая!

- Мы видели Начало, о котором говорит Библия.

Он склонил голову, зная, что ни одним словом нельзя оскорбить верований Мюриэль, впитанных ею от поколений веровавших женщин и мужчин. Как и Гертон, она жила двумя разными жизнями: в одной была ее вера, никогда не затрагиваемая разумом, в другой - свершался земной жребий, и здесь она думала свободно, применяясь к обстоятельствам.

- А кроме того, - с некоторой робостью продолжал он, - здесь сияла вокруг нас ваша красота. А большей сладости не может быть! С вами, Мюриэль, мы всегда оставались в том мире, где господствуют люди... с вами наши палатки-- человеческие жилища, наши вечерние огни - домашний очаг. Вы - символ самого прекрасного и радостного в человеке! Вы - наша лучшая надежда и предмет нежнейшей нашей тревоги.

Она слушала его с любопытством и легким вниманием, чувствуя себя любимой. Но хотя сердце ее было смущено, она еще не знала, предпочла ли бы она Филиппа всем другим мужчинам, и она осторожно выбирала слова.

- Не нужно преувеличивать, - сказала она. - Я не такое сокровище... И чаще всего я не утешение, а обуза.

- Я не преувеличиваю, Мюриэль. Даже если б вы не были столь прекрасной, и тогда было бы несравненной милостью видеть вас в нашей среде, так далеко от нашей светлой родины!

- Ну, для одного вечера довольно много обо мне сказано, - прошептала она. - Лучше взгляните, как очаровательно дрожат звезды на ряби озера.

Она стала напевать: 

Вдруг она остановилась, обернулась, и оба увидели пробирающегося ползком мимо костров и бросившегося в озеро Коренастого.

- Это один из наших пленников! - воскликнул Филипп.

Курам, два негра и сэр Джордж уже бежали вдогонку. Они остановились, устремив глаза на водную равнину. Там копошились пресмыкающиеся, гады, рыбы, но ни одной человеческой фигуры не было видно.

- Лодки! - приказал Гертон.

В одну минуту разборные лодки были готовы, и два отряда, одетые в свои доспехи, двинулись по озеру. Но все поиски были напрасны: пленник или скрылся, или утонул.

Было непонятно, каким путем Коренастый бежал, так как он был связан, и палатка с пленными бдительно охранялась двумя часовыми.

- Видите, господин! - сказал Курам по возвращении лодок.

- Вижу, - печально ответил Айронкестль, - что ты был прав: этот Коренастый оказался хитрее нас.

- Не только он, господин. Его освободило их племя.

- Племя? - насмешливо воскликнул Гютри.

- Племя, господин. Оно доставило орудие, чтоб разрезать веревки... и, может быть, жгучую воду.

- Что это за жгучая вода? - спросил с тревогой Гертон.

- Это вода, которая выходит из земли, господин... Она жжет траву, деревья, шерсть и кожу. Если Коренастые налили этой воды в углубление какого-нибудь камня, она могла помочь пленному.

- Посмотрим!..

Но пол палатки не обнаружил никаких следов какого-либо едкого вещества.

- Курам любит рассказывать басни! - проворчал Гютри.

- Нет, - сказал сэр Джордж, - вот здесь обрывок веревки, явно обгорелый.

- Нет! - отрицательно --покачал головой Гертон, продолжавший осматривать кусок веревки. - Это сожжено не огнем.

- Тогда почему же они так медлили воспользоваться этой проклятой жидкостью?

- Потому что жгучую воду нелегко достать, господин, - ответил Курам, слышавший вопрос. - Можно идти целые недели и даже месяцы, и не встретить ее.

- Напрасно мы не взяли с собой собак, - заметил Филипп.

- Тогда нужно было бы ждать, пока их доставят с Антильских островов или из Вера-Крус, а у нас не было времени.

- Я предпочел бы довериться горилле, - возразил Айронкестль. - Коренастых она особенно ненавидит.

- Это правда, господин, - вмешался Курам. - Бессловесный человек - враг Коренастых.

- А ты считаешь, что его можно выдрессировать?

- Тебе можно, господин, но только одному тебе!..

Гертон принялся за дрессировку гориллы. В первые дни, казалось, ничто не могло пробить гранитный череп. Когда гориллу сводили с Коренастыми, ее охватывало сильное возбуждение, от которого она вся дрожала; расширившиеся зеленоватые глаза метали молнии и выражали свирепую ярость. Но несколько дней спустя что-то как бы вспыхнуло в сознании животного, подобно внезапно распускающимся тропическим цветам. А еще некоторое время спустя животное, казалось, окончательно поняло, что оно должно следить за пленными.

Оно садилось на корточки перед их палаткой, обнюхивало, осматривалось кругом. И вот однажды Курам подошел к сидящему у огня Гертону и сказал:

- Господин, бессловесный человек почуял Коренастых. Они близко.

- Все на местах?

- Да, господин. Но нападения нечего бояться.

- Так чего же еще?

- Не знаю. Нужно следить за припасами, за пленными и за землей.

- За землей? Почему?

на макушке ее черепа вздымалась.

- Ну, как дела, Сильвиус?

Гертон приласкал животное. Сильвиус ответил неопределенным движением, намеком на ласку, и глухо зарычал.

- Ступай, Сильвиус!

Животное направилось к западному концу лагеря. Здесь его возбуждение достигло высшей степени и, присев на корточки, оно принялось рыть землю.

- Так, значит, наш лагерь расположен над пещерой?

- Да, господин.

Гертон оставался в нерешительности и тревоге. Курам лег, приложив ухо к земле.

- Они там! - сказал он.

Крик ужаса вдруг прорезал тьму. Кричала женщина, и этот крик заставил затрепетать Гертона.

- Это Мюриэль! - воскликнул он.

Он бросился к палатке молодой девушки... Карауливший ее черный страж неподвижно лежал на земле. Гертон поднял полотняный занавес, закрывавший вход, и направил внутрь свет электрического фонарика.

Мюриэль не было.

[*] - Мигай, мигай, маленькая звездочка, О, что ты такое!