Капитал-король.
Глава IX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Капитал-король. Глава IX. (старая орфография)

IX.

Но прежде, чем приступить к беседе, Абель попросил позволения у своего гостя опустить в почтовый ящик письма, которые он написал членам рабочого союза, не взнесшим полугодовой платы. На это ему потребовалось более десяти минут и, возвратясь, он увидал, что изгнанник преспокойно курил папиросу у веселого огня и разговаривал с матерью маленького Дэви, которая, в благодарность за присланные её детям лакомства, принесла охапку угля.

- Гугенот! сказал он: - я давно умер бы от холода, еслиб эта добрая женщина не спасла меня. Посмотрите, какой она развела огонь. Теперь я не сожалею, что пришел к вам. Но, сударыня, продолжал он, обращаясь к мистрис Браун: - ваш муж хвастался, что у него девять детей. Вы так молоды, что это невозможно.

Мистрис Браун было только тридцать лет, но лицо её было изнуренное, бледное, а на щеках виднелись роковые красные пятна.

- Это правда, сэр, отвечала она: - у нас были два раза двойни.

- И вы рады, вы гордитесь, хотя имеете всего один фунт стерлингов и шесть шиллингов в неделю для прокорма такой семьи? Это безумие!

Мистрис Браун не понимала слов француза и с любовью улыбалась грудному ребенку, которого она держала на руках.

- Да вы знаете ли, что у вас семеро детей лишних, продолжал г. изгнанник: - вы можете прокормить только двух детей. Это хуже воровства.

- Что с ним, Абель! воскликнула мистрис Браун: - до вашего прихода он говорил совершенно разумно.

- А теперь я говорю еще разумнее. Учите своих детей, чтоб они не увеличивали народонаселения; и без того людей слишком много, не всем хватает хлеба.

- До свидания, сударыня, но все-таки вам не следовало сделать девять человек несчастными, даже если вы имели в виду обезпечить свою старость.

Однако, он дружески пожал руку мистрис Браун.

- Абель, ни дадите мне слово, что не родите девятерых детей?

- Я и не думаю жениться.

- У нас было собрание всех рабочих союзов по железному производству и, после долгих прений, я убедил всех, что прибавка в четыре шиллинга в неделю совершенно справедлива в виду нашей работы и состояния рынка. Несмотря на это, меня мучают сомнения. Это будет одна из самых крупных стачек, которые бывали в нашей стране, и в ней непосредственно примут участие более трех тысяч человек, а посредственное - вдвое более. Я знаю кое-что о стачках и сам два раза умирал с голода. Это не весело. Рабочие еще могут перенести, а женщины, дети! Их положение невыносимо.

- Не сомневайтесь, Абель Дюрайд. Сомнение лишает человека энергии, а вы должны действовать. Организуйте стачку и предъявите свои требования. Я не знаю, в чем оне заключаются, но всегда и везде сочувствую борьбе труда с капиталом. Будьте тверды и логичны. Я буду радоваться поражению финансовых князей. Но этого мало, идите далее. Вы знаете, почему я живу у вас в Лумсайде. Я жертва тирании. Я был политическим деятелем и скажу вам, гугенот, что ваше социальное движение не будет иметь силы, пока оно не сделается политическим. Прибавка четырех шиллингов в неделю - это хорошо, это все-таки бьет по карману капиталистов. Но нельзя на этом остановиться. Вы передовой деятель в Лумсайде. Вы должны проложить себе дорогу в парламент и соединить все рабочие союзы для борьбы с капиталистами. Через несколько лет, когда с расширением избирательных прав у вас будет рабочий парламент, вы уничтожите всю силу капитала.

- Союзы меня за это не поблагодарят, отвечал Абель: - я буду работать на отдаленное будущее, а в настоящем хозяева будут спокойно класть в карман заработанные нами барыши. Нет, нам надо идти вперед шаг за шагом.

- Так всегда говорят в этой стране лавочников. У вас должна быть великая цель, Абель Дюрайд, или вы ничего не сделаете для своих ближних. Надо мечтать о будущем, ни вы ничего не достигнете. Я мечтал...

- Вы жестоки. Я в изгнании, но я не потерял веры в человечество, из которого исключаю финансовых князей. Они не человечество, а чудовища. Но вы должны работать на пользу всего человечества, а не только ради лумсайдских котельщиков.

Абель улыбнулся, а француз продолжал с увлечением:

- Абель Дюрайд, я говорю искренно, от души. Я слышал голос человечества и понимаю его язык. Это было в 1848 году. Луи Филипп бежал, и Франция, через час после его бегства в Англию, забила о нем. Но мы хотели знать, что нам скажут наши спасители. Освобожденная Франция ждала на площади Согласия и на берегу Сены, что скажет Ламартин, этот факел свободы. Он шел из палаты в ратушу. Я вижу как сейчас этого великого поэта с его вдохновенным лицом, этого глашатая мира и благоденствия для всего человечества. Он остановился на набережной Орсэ и толпа загудела. Что я говорю: толпа! - это был голос не толпы, а всего человечества. Вы не слыхали этого голоса, Абель Дюрайд. Вы слыхали только пьяные голоса закабаленных капиталом соотечественников. Но тогда, на набережной Орсэ, я слышал этот могучий голос. Ламартин шел в ратушу, чтоб стать во главе нации, и мы его приветствовали. По дороге был винный погребок, я схватил кружку вина и подал ее Ламартину. Он выпил в залог будущого братства всех людей. Он стал говорить и все пало ниц перед ним - штыки, мечи, знамена. Война кончена; солдаты и граждане - братья. Братство - залог будущей гармонии всего человечества. В эту минуту, перед моими глазами встал образ свободного человечества. Я видел, что колыхавшееся вокруг меня человеческое море состояло из людей свободных, равных, счастливых. В эту минуту я познал, что такое рай на земле. Но еще не настало время для рая. Абель Дюрайд! вы популярны, обладаете красноречием, идите смело вперед и народ пойдет за вами.