Капитан Темпеста.
XXIII. Неравная борьба.

XXIII 

Неравная борьба.

Слова Николы сразу охладили пылкий восторг, поднявшийся было в сердцах экипажа при виде своей прелестной капитанессы.

Виконт побледнел и с тревогой взглянул на свою невесту, которая едва заметно изменилась в лице.

-- Трехпарусник? - спросил он, подходя к Николе. - А ты не ошибаешься, друг?

-- Никак нет, синьор, - ответил грек. - У меня слишком хорошее зрение, чтобы не отличить галеры от шиабеки или галиота.

-- Ах, съешь их акулы! - ворчал дедушка Стаке, отирая со лба холодный пот. - Ну-ка, брат, Никола, дай я сам взгляну. Авось, и мои глаза увидят что-нибудь.

С этими словами он одним прыжком взобрался на капитанский мостик, куда вслед за ним поднялись герцогиня и виконт.

-- Ну, где же твои паруса-то? - говорил он, вертя во все стороны головой и не видя ничего, в чем ему очень не хотелось сознаться.

-- А вот там, - лаконически сказал грек, указывая рукой на едва заметные белые точки, двигавшиеся на горизонте.

-- Да, и то... трехпарусник! - с изумлением воскликнул старый моряк. - Ишь ты, а ведь это и в самом деле галера!

-- Венецианская или турецкая? - осведомился виконт, тревога которого с каждой минутой все более и более возрастала.

-- Ну, этого я отсюда разглядеть не могу, синьор, - отвечал старый моряк. - Даже в подзорную трубу, пожалуй, не различишь, какой на нем флаг: слишком еще велико расстояние.

-- А не похоже на венецианскую галеру? - спросила в свою очередь и герцогиня.

-- Откуда же взяться с этой стороны венецианской галере, синьора, когда Кипр уже находится в когтях у турок?

-- Следовательно, это галера турецкая?

-- Вернее всего, что так, синьора.

-- Не попытаться ли нам схватиться с этой галерой и потопить ее? - храбрился виконт.

-- Нет, синьор, об этом и думать нечего, - возразил Никола. - Нам остается только одно: выброситься на берег... К несчастью, ветер все более и более стихает...

-- До берега далеко, - заметил дедушка Стаке.

-- Почему же тот корабль идет гораздо скорее, нежели наш? - недоумевал Ле-Гюсьер.

-- Так отчего же бы нам не войти в полосу ветра?

-- Нам нет расчета уходить чересчур далеко от берегов, синьор.

-- Ах, какой вздор! Чего нам бояться встречи с этой галерой, когда у нас столько колубрин, пищалей и всякого другого оружия? Что вы скажете на это, Элеонора? - обратился Ле-Гюсьер к своей невесте. - Кто же лучше капитана Темпеста может решить этот вопрос.

-- Направьте наш галиот в одну линию с галерой, дедушка, Стаке! - отозвалась храбрая девушка. - Может быть, эта галера вовсе и не враждебная нам, и мы только опозорим себя трусостью, раньше времени убегая от нее. А если мы убедимся, что она действительно нагоняет нас с дурными целями, то всегда успеем свернуть к берегу. Не так ли, дедушка Стаке?

-- Что вы ни скажете, синьора, все хорошо, - восторженно проговорил старик. - Не даром я говорю, что вам следовало бы быть великим адмиралом... Самый опытный моряк не мог бы сказать лучше вас... Эй, ребята! - крикнул он матросам. - Вытягивай шкоты и поворачивай к ветру!

Пока матросы исполняли маневр, который должен был увеличить замедлявшийся ход галиота, Ле-Гюсьер и Перпиньяно занялись распоряжениями по приготовлению колубрин и другого оружия для необходимой обороны.

Через час все было уже в порядке, и галиот мог в случае надобности встретить неприятеля в полной боевой готовности. Теперь не оставалось более никакого сомнения в том, что замеченная Николой Страдного галера направлялась прямо на них. Хотя невозможно было еще определить, венецианская она или турецкая, но наблюдатели с галиота скорее ожидали увидеть на настигавшем их судне зеленый флаг пророка, нежели белый с изображением льва святого Марка, покровителя венецианской республики.

-- Кажется, они скоро нагонят нас? - заметила герцогиня.

-- Я полагаю, что старик-далмат не позволит поймать себя, - поспешил успокоить свою невесту виконт. - Это, по-видимому, опытный морской волк.

В этот момент позади беседовавших жениха и невесты вдруг раздался чей-то незнакомый голос, говоривший по-арабски:

-- Разве ты уже позабыла, госпожа, что мой господин приказал мне быть к твоим услугам?

Герцогиня с живостью обернулась и увидела перед собой Бен-Таэля, невольника Мулей-Эль-Каделя, оставленного последним при ней на случай какой-нибудь опасности.

-- Что ты говоришь? - спросила она.

-- Мой господин приказал мне немедленно сообщить ему, если тебе будет угрожать какая-либо большая опасность, - продолжал невольник. - Такая опасность уже наступает, и Бен-Таэль должен...

-- Так и ты думаешь, что эта галера турецкая?

-- Да. Я поднимался на мачту и видел, что тот корабль идет под зеленым флагом пророка. Корпус корабля очень высокий. Такого корпуса венецианские галеры не имеют.

-- Что же ты намерен делать?

-- Попросить у вас позволения добраться до берега и предупредить своего господина раньше, чем меня заберут в плен вместе со всеми вами. Тогда я уж не в силах буду оказать вам пользу.

-- Но ведь мы далеко от берега... Как же ты до него доберешься?

-- Бен-Таэль - хороший пловец, - с чуть заметной улыбкой сказал невольник. - Он не боится дальности расстояния от берега, и никакие волны ему не страшны.

-- Это возможно, госпожа. Но все-таки лучше быть готовым к худшему и принять необходимые меры.

Герцогиня взглядом посоветовалась с виконтом.

-- Да можно ли вообще доверять этому... Дамасскому Льву? - спросил последний по-французски.

-- О, вполне можно! - горячо проговорила Элеонора. - Он мне так признателен за то, что я пощадила его жизнь, когда она была в моих руках, что готов все сделать для меня. Прошу вас не сомневаться в этом, мой дорогой Гастон.

-- В таком случае этот человек может выполнить свое намерение, если вы согласны... Я ему скажу сам.

И, обратившись к невольнику, он сказал ему на арабском языке:

-- Если ты так надеешься на себя и не боишься утонуть, то плыви с Богом. В случае же, если нам придется выброситься на берег, ты, вероятно, услышишь об этом и отыщешь нас где-нибудь.

-- Хорошо, господин. Надеюсь, вам не придется выбрасываться на берег, и вы благополучно войдете в залив... Но все-таки нужно быть готовым ко всему, поэтому я, с вашего позволения, тотчас же и отправлюсь к моему господину.

С этими словами он отвесил герцогине глубокий поклон, потом покрепче стянул вокруг себя пояс, поправил заткнутый за него ятаган, сбросил с себя бурнус и, оставшись обнаженным по пояс, ухватился за борт и ловко перекинулся через него прямо в море.

-- Сто тысяч акул! - воскликнул Стаке, ничего не знавший о предприятии невольника и только заметивший с своего мостика, что кто-то шлепнулся в воду. - Человек за бортом... По местам, к повороту!

-- Оставьте этого человека, дедушка Стаке! - крикнула герцогиня, подбегая к нему. - Это невольник Мулей-Эль-Каделя. Он направился к берегу... - Пусть он плывет. А вы лучше скажите мне, что галера?

-- Галера?.. А, чтоб ее поглотил ад вместе со всеми треклятыми магометанами, сидящими на ней! - вскричал старик, бывший вне себя от ярости. - Должно быть, она вся состоит из ветра... Так и жарит во все лопатки.

-- Вы полагаете, она нагонит нас? - спросил с тревогой виконт.

-- Боюсь этого, синьор... Ее чисто черт несет на крыльях.

-- Турки! Турки! - крикнул вдруг с верхушки мачты дозорный матрос, имевший приказ от командира судна высмотреть, какая галера гонится за ними.

-- Что же вы намерены предпринять, мастер? - спросил виконт.

-- Постараюсь войти скорее на рейд, из которого мы вышли с герцогиней, - отвечал старик.

-- Да, разумеется, больше нам ничего не осталось, - вмешался в разговор подошедший в это время Никола. - Нужно снова повернуть на прежний путь. Боюсь только, как бы эта дьявольская галера не преградила нам дорогу. Она идет гораздо быстрее нас, и не пройдет десяти минут, как мы уже будем у нее под выстрелами.

-- Отдай шкоты! Готовьтесь к повороту! - скомандовал старый моряк.

Галиот, шедший до сих пор на запад, вдруг круто повернул. К несчастью, ветер в береговой полосе продолжал слабеть и не благоприятствовал ходу судна. Галера же, шедшая по открытому простору, пользовалась хорошим попутным ветром и, видимо, нагоняла галиот. В определенное Николой время, т. е. через десять минут, она действительно очутилась настолько близко к галиоту, что могла дать выстрел, пока, впрочем, только холостой, чтобы заставить беглецов остановиться.

-- Элеонора, идите с Перпиньяно в батарею, - сказал Гастон, обращаясь к невесте. - Там будет вам легче защищаться.

-- А вы? - с беспокойством спросила молодая девушка.

-- Мой пост здесь, на месте, с Николой, дедушкой Стаке и Эль-Кадуром. Пока турки еще не абордируют нас, ваша доблестная шпага может смело отдыхать... Не тревожьтесь, дорогая Элеонора. Будем уповать на Бога и на силу своих рук. Не бойтесь за меня.

-- Ах, Гастон, у меня такие предчувствия!.. Мое сердце чует беду... Умоляю вас...

-- Полно, моя дорогая!.. Такие ощущения, которые вы называете дурными предчувствиями, бывают у всех, даже у самых храбрых людей перед началом битвы, но, слава Богу, они часто не оправдываются. Вы должны это знать не хуже меня, потому что выдержали осаду, взятие и резню Фамагусты...

Второй пушечный выстрел со стороны галеры, сопровождаемый громким проклятием Николы, прервал виконта на полуслове.

-- А, второе напоминание! - вскричал он, решительно вырываясь из объятий Элеоноры. - Прощайте пока, моя дорогая... Да хранит вас Бог! Спешу на свое место... там я нужнее.

-- С Богом, мой милый друг, - ответила герцогиня, душевная энергия которой, казалось, вместе с опасностью прибывала.

Когда Ле-Гюсьер поднялся на палубу, неприятельская галера была уже довольно близко и шла наперерез галиоту, пытавшемуся подойти к берегу. Расстояние между ним и галерой уменьшилось до нескольких сот шагов, если только на море можно считать шагами.

Второй выстрел с галеры не был уже холостым, и ядром раздробило вершину мачты, которая при падении свалила с ног и порядком поранила голову штурмана Николы. Послав этот гостинец, галера повернулась бортом к галиоту, открывая свои десять пушечных люков, в которых зияли грозные пасти колубрин.

Галера была турецкой постройки, с очень высокой кормой и крутыми, также высокими бортами. Вместимостью она в шесть раз превосходила галиот и была снабжена одним громадным латинским треугольным парусом под марсом и двумя немного меньших размеров сверху.

На обеих ее палубах теснилось множество воинов в кирасах и шлемах, с кривыми саблями на боку, с пищалями и длинными пиками в руках. Нужен был лишь знак со стороны их командира, чтобы они бросились на абордаж галиота.

-- Как вы полагаете, мастер, - обратился виконт к дедушке Стаке, управлявшему рулем, - есть ли надежда достичь берега, или нам не ускользнуть от неприятеля и придется здесь положить свои головы?..

-- Да уж об этом нужно спросить Магомета, господин виконт, - угрюмо отозвался старик.

Но вот раздался новый раскат турецкой колубрины - и еще часть грот-мачты галиота с треском упала на палубу. Но почти одновременно с этим послышался с батареи голос Перпиньяно:

-- Пли, ребята!

Четыре колубрины дружно ухнули, и вслед за тем, на турецком судне оказался пробитым верх корпуса и несколько пищальников, стоявших возле этой бреши, попадали в воду, а другая часть воинов были убиты или ранены насмерть осколками взорвавшихся снарядов, которыми пробило и главный корпус.

Турки не замедлили, в свою очередь, ответить всеми десятью своими орудиями, со страшным грохотом и треском осыпавшими железными и каменными ядрами несчастное маленькое судно, лишенное возможности выйти из-под огня из-за почти полного затишья в береговой полосе.

Часть корпуса возле батареи бала снесена вместе с двумя греками, тела которых были буквально изрешечены осколками, обшивка носовой части была расщеплена и палуба во многих местах оказалась пробитой. Пострадал и трюм, спуск в который был сильно исковеркан.

-- Однако это уж настоящий огненный ураган! - вскричал старый шкипер, даже не моргнувший, когда над его головой пронеслась эта гроза. - Еще один такой залп - и от всех нас не останется и следа... Помоги нам, Господи! Больше теперь некому спасти нас.

-- Все там целы?

-- Все! - послышался в ответ голос Перпиньяно. - Пли! - раздалась опять его команда.

Вновь загрохотали находившиеся под его управлением колубрины. Галера, совсем было приблизившаяся к галиоту, вздрогнула всем корпусом и сделала маневр, сразу отодвинувший ее назад. Залпом четырех колубрин Перпиньяно от нее оторвал еще часть корпуса вместе с множеством воинов, окрасивших своей кровью воду.

Послышался яростный вой турок, сопровождаемый сильным огнем пищальников. В ответ на это затрещали ружейные выстрелы и со стороны Ле-Гюсьера, Эль-Кадура и части греков, умевших хорошо владеть оружием. Вся эта горсточка защитников укрылась за высокой баррикадой, устроенной ими на корме из различного рода предметов: ящиков, тюков, бочек и прочего.

Дедушка Стаке и Никола Страдного выбивались изо всех сил, стараясь подвести судно к берегу, хотя отлично понимали, что едва ли это удастся, так как ветер, задерживаемый береговыми мысами, слабел с каждым пройденным галиотом узлом.

Между тем галера снова наступала, рассчитав, очевидно, что еще немного - и галиот, силы которого были почти вдесятеро слабее, должен будет сдаться. И действительно, что, казалось, могли поделать беглецы со своими четырьмя колубринами и двумя десятками матросов против двадцати орудий и нескольких сот озверелых людей, находившихся на галере? Турецкое судно имело по десяти орудий на каждом борту, кроме множества мелкого огнестрельного оружия.

Перестрелка с каждой минутой все более и более ожесточалась, заволакивая все окрестности пороховым дымом и своими оглушительными раскатами и треском будя отголоски в ближайших утесах. Турки были не особенно искусные артиллеристы, поэтому многие из их снарядов не достигали цели и шлепались в воду, но Перпиньяно своими четырьмя колубринами положительно делал чудеса: ни один его выстрел не пропадал даром, нанося галере значительные повреждения и скашивая ряды ее защитников. Несмотря, однако, на это, двадцать колубрин все-таки должны были, в конце концов, одержать верх над четырьмя, - так, по крайней мере, говорил здравый смысл.

Не прошло и четверти часа, как половина фок-мачты галиота со страшным треском рухнула на палубу, покрыв ее всем своим запутанным такелажем. Вся баррикада оказалась под этим нагромождением.

С трудом выпутавшись из накрывшей его сети канатов, Ле-Гюсьер выскочил из-за баррикады и крикнул:

-- Все на палубу! Сейчас будет абордаж!

Но едва он успел произнести последнее слово, как ему прямо в грудь ударилась пищальная пуля, и он со стоном упал на палубу, обливаясь кровью.

Никола и Эль-Кадур поспешили к нему на помощь, между тем как дедушка Стаке вне себя крикнул на весь корабль:

-- Виконт ранен!.. О Господи, помилуй нас!

Крики эти были услышаны в батарее и привлекли бледных, как смерть, герцогиню и Перпиньяно.

-- Гастон!.. Мой милый Гастон! - с отчаянием воскликнула Элеонора, бросившись на колени возле своего жениха, лежавшего на залитой кровью палубе.

Эль-Кадур и один из греков бережно подняли его и понесли.

-- Ничего... - лепетал он, стараясь улыбнуться убитой горем невесте. - Это... только легкая... рана... Не плачьте... Элеонора... Пуля прошла... в середину... груди и... быть... может, не... опасн....

Более он не мог говорить. Все лицо его судорожно исказилось, глаза, устремленные на герцогиню, сразу потускнели, и он, лишившись чувств, тяжело откинул голову на руки несших его.

Элеонора, испустив душераздирающий крик, подбежала к борту, простерла сжатую в кулак руку по направлению к галере и сквозь зубы с яростью проговорила:

-- А, проклятые! Вы убили его!

-- Ко мне, мои храбрецы! Схватимся с этими негодяями и отомстим им...

-- Что ты делаешь, падрона? - вскричал Эль-Кадур, подбегая к ней. - Господин виконт только ранен... Мы уложили его в каюте, и Никола приводит его в чувство... Ты лучше сама занялась бы своим женихом, падрона, чем искать себе смерти.

-- Оставь меня и не мешай мне умереть! - сурово откликнулась молодая девушка.

-- Нет, я тебя не оставлю и не допущу напрасно умереть! - спокойно возразил араб. - Твой отец поручил мне на смертном одре охранять тебя... А! - продолжал он изменившимся голосом, взглянув на неприятельское судно. - Смотри, падрона, они идут на абордаж, и ими командует Метюб.

-- Метюб?.. Ах, так это он устроил погоню за нами! Ну, тогда мы пропали!

С этими словами герцогиня далеко отшвырнула шпагу, закрыла руками лицо и, бросившись ничком на груду парусины, громко зарыдала. Наконец и в ней сказалась слабая женщина.

Между тем галера приступала к абордажу галиота, подойдя к нему с носовой части. Зацепившись громадными баграми и перебросив с судна на судно надежные мостки, турки готовились перебраться на галиот, который уже считали взятым, приняв молчание его колубрин за знак, что он сдается.

Первым влетел на палубу галиота Метюб, красовавшийся в сверкающей стальной кирасе и в высоком бронзовом шлеме с поднятым забралом. За ним следовало с десяток солдат, закованных в железо и вооруженных длинными пистолетами с дымящимися фитилями и кривыми саблями.

-- Счастлив тебя видеть, синьора! - насмешливо проговорил Метюб, направляясь к герцогине, все еще лежавшей в прежнем положении. - Ты - прелестная женщина, и твой настоящий наряд нравится мне гораздо более, чем тот, в котором ты сегодня покинула нашу крепость. Значит, ты не сын, а дочь мединского паши. Если это так огорчительно для госпожи Гараджии, зато очень приятно для меня.

Услышав первые звуки ненавистного голоса, герцогиня вскочила на ноги и с быстротой молнии схватила брошенную ею было шпагу Ле-Гюсьера.

-- А, бездельник! - закричала она, яростно наступая на него. - Я уже дала тебе хороший удар шпагой в грудь, а теперь, не взыщи, и совсем тебя убью!

Турок быстро отступил на два шага назад и выхватил у одного из своих солдат пистолет.

-- Ага, струсил и хочешь уложить меня пулей, негодяй! - продолжала Элеонора, находившаяся в странном возбуждении. - Я вооружена шпагой, а не пистолетом. Берись за равное оружие, если в тебе есть хоть капля чести, и помни, что я женщина, а ты - мужчина!

Среди воинов, которых прибывало все больше и больше, поднялся глухой ропот, в котором мало было лестного для помощника комендантши Гуссифской крепости. Красота и мужество герцогини подействовали даже на этих полудиких варваров. Какой-то прибывший вслед за Метюбом офицер схватил его за руку и, указывая на Элеонору, сказал:

-- Помни, что эта христианка принадлежит госпоже Гараджии, и ты не должен убивать ее. Отдай мне все свое оружие.

Очевидно, этот офицер имел более широкие полномочия, нежели сам Метюб, потому что последний молча, насупившись, отдал ему пистолет, саблю и ятаган.

После этого офицер куда-то скрылся и более не показывался. Командиром отряда турок сделался снова Метюб.

-- Хорошо, мы сведем наши счеты в Гуссифе, - сказал он глухим голосом, весь красный от злобы и смущения. - Конечно, теперь не время обмениваться ударами клинков или стреляться.

Ему страшно было досадно, что офицер помешал поступить с герцогиней так, как бы он хотел, т. е. попросту забрать ее в свою власть и потешиться над ней. Но он не решался выказать эту досаду.

-- Да, я, женщина, победила на поединке Дамасского Льва, - ответила герцогиня. - Но теперь можете делать со мной, что хотите, - добавила она, с презрением бросив шпагу. - Мне все надоело, и я сдаюсь. Можешь даже связать меня. Я не стану сопротивляться.

-- Нет, на это я не имею приказания. Я просто переведу тебя в каюту на моей галере.

-- А что ты намерен сделать с моими спутниками?

-- Но и без меня дело не обойдется, - вдруг сказал человек, одетый в форму янычарского капитана и только что появившийся среди других янычар на палубе.