| Автор: | Санд Ж., год: 1873 |
| Категории: | Сказка, Детская литература, Повесть |
V. Потерянное лицо
В мае Флошарде оставили город и переселились в деревню. Диане очень нравилось там. Однажды она рвала Фиалки у опушки небольшой рощи, находившейся между садом ее отца и садом соседней дамы, вдруг она услышала голоса, посмотрев сквозь ветви, она увидела свою мачеху, которая сидела в гостях у соседней дамы. На г-же Лоре был роскошный туалет из кисеи на розовом шелковом чехле. Соседка была одета более практично для прогулки по лесу. Диана пошла было им поклониться, потом сконфузилась и остановилась.
Она совсем не была дика, но г-жа Лора сделалась к ней так холодна и так равнодушна, что она не знала, будет ли мачехе приятно, когда она к ней подойдет.
Колеблющаяся и огорченная, она вернулась назад и принялась снова рвать фиалки, впрочем, не желая совершенно уходить; она ожидала, что ее может быть позовут. Так как она была нагнувшись за кустарниками, то эти дамы не могли видеть ее, и Диана сделалась невольно свидетельницей того, что г-жа Лора говорила своей приятельнице.
Я думала, что она придет вам поклониться, но вместо того она спряталась, чтобы избавиться от этого. Бедный ребенок! Она так дурно воспитывается с тех пор, как мне запретили заниматься ею. Что вы хотите, моя милая? Отец ее очень слаб и, кроме того, находится под влиянием этого неуклюжего медведя, доктора Ферона. Он решил, что девочка не должна получать никакого образования, ну, теперь вы сами видите, каковы последствия.
-- Очень жаль, -- говорила другая дама, -- а она такая хорошенькая и у нее очень кроткий вид. Я ее часто вижу подле моего цветника, никогда она в нем ничего не трогает и, когда меня видит, то всегда очень вежливо мне кланяется. Если бы она была немножко получше одета, все было бы хорошо.
-- Да как можно ее одевать? Вообразите, моя милая, этот старикашка-доктор запретил ей даже надевать корсет! Не велел носить ни одной косточки! Как же вы хотите, чтобы после этого она не сделалась горбатой.
-- Она совсем не горбатая. Напротив, она очень хорошо сложена; но ее можно бы было одеть, совсем не стягивая, а только положив на ее юбочки немножко отделки.
-- О! Этого она сама не хочет. Этот ребенок ненавидит туалет. Это она, верно, наследовала от своей матери, которая, как говорят, была совсем простая женщина и более занималась своей кухней, нежели тем, чтобы сделаться женщиной нарядной и хорошего тона.
Я знала ее мать, -- заметила ей соседка, -- это была очень хорошая женщина, очень рассудительная и почтенная, я вас уверяю.
-- А, может быть! Я это говорю так, чтобы что-нибудь сказать. Г-н Флошарде имеет ее портрет, но он у него где-то запрятан, так что я его никогда не видала. Он вообще не хочет, чтобы я с ним говорила о ней, это мне конечно все равно! Что касается ребенка, то пусть его воспитывают как хотят, особенно, когда это меня не касается; а я бы любила ее, если бы мне позволили сделать из нее миленькую девочку... но...
-- Что же, она груба и беспокойна?
-- Нет, моя милая, хуже этого: она просто немного идиотка.
-- Бедная девочка! Разве ее ничему не учат?
Ничему! Она не умеет даже, вообразите! завязать ленточки и пришпилить к волосам цветок.
-- Я думала, что она любит рисовать?
-- Да, она это любит, но отец ее говорит, что у нее нет вкуса и она ничего не понимает в живописи, как и во всем остальном...
Диана ничего более не слыхала. Она закрыла руками уши и ушла в глубину рощи, чтобы скрыть свои слезы. Она чувствовала себя глубоко огорченной, хотя не отдавала себе отчета, почему именно: было ли тому причиной унижение, что ее считают такой глупой, или то, что отец находил ее неспособной, или наконец то, что она узнала, что ее не любят. "Но мой отец меня любит, -- говорила она сама себе. О, в этом я уверена! Если он находит меня глупой и неловкой... Это может быть, но от этого он меня не менее любит. Это только мама Лора презирает меня, и только ей нет до меня дела".
До настоящей минуты Диана делала все, что могла, чтобы любить г-жу Лору. Теперь она почувствовала, что она для нее ничто, и в первый раз подумала о своей матери, стараясь всеми силами ее припомнить, но это было невозможно; она была еще в колыбели, когда потеряла мать, и не могла чувствовать этой потери. Она очень смутно помнила также и о свадьбе своего отца с г-жой Лорой. Она в этот день в первый раз заметила грусть на лице своей кормилицы; помнила также, как много раз та, глядя на нее, говорила:
Бедная малютка, какое это для нее несчастье.
Сначала г-жа Лора целовала Диану и кормила ее конфетами.
Тогда ребенок не обращал более внимания на печаль кормилицы. Она начала понимать ее только тогда, когда от мачехи ей приходилось выслушивать горькие слова о себе самой и о своей покойной матери, о которой никто никогда ничего не говорил и о которой она начала думать с таким страстным чувством, какое она еще никогда в жизни до сих пор не испытывала, как будто Диана сделала в самой себе открытие такого чувства, которое, казалось, было заснувшим в глубине ее сердца. Она упала на траву, повторяя дрожащим от рыдания голосом:
-- Мама! Мама!
Тогда она услышала между ветвей цветущей лилии мягкий голос, который говорил ей:
Диана, моя милая Диана, дитя мое, где ты?
-- Здесь, здесь! Я здесь! -- закричала Диана, убегая, точно помешанная.
Голос снова звал ее то с той, то с другой стороны.
Она не думала более о своей матери и смотрела на сирен, которые срывали цветы на самой середине реки. Потом она вдруг очутилась на вершине горы, где стояла большая статуя из снега.
Это была кормилица, ее добрая Жоффрета, которая, поднимая ее с земли, говорила:
Я твоя мать, приди поцелуй меня.
Но Диана не могла более двигаться, потому что она сама сделалась статуей из снега. Вдруг она разломилась на две части и покатилась на дно оврага, где снова увидела замок Пиктордю и даму под покрывалом, которая делала ей знак, чтобы она следовала за ней. Она начала было кричать: "Покажите мне мою мать!", но дама под покрывалом обратилась вдруг в облако, и Диана проснулась, почувствовав на своем лбу поцелуй.
Я ищу вас добрых четверть часа. Не нужно так спать на траве, земля еще свежа. Вот вам полдник, за которым я только что ходила. Вставайте же, вы простудитесь, пойдемте вон туда кушать на солнышке.
Диане не хотелось есть. Она была очень взволнована своим сном и смешивала видения с тем, что было прежде с ней наяву. Первые минуты она не давала себе отчета, а потом вдруг обратилась к Жоффрете и сказала ей:
-- Нуну, -- так звала она свою кормилицу - скажи, где мама? Не теперешняя мать, нет, нет, не г-жа Лора, но настоящая, прежняя?
А! Боже мой! -- сказала Жоффрета совсем удивленная. -- Она на небе, вы ведь это знаете!
Да, ты мне это уже раз говорила! Но где это небо? Как туда идти?
-- Разумом, мое дитя, добротой и терпением, -- отвечала Жоффрета, которая была далеко неглупа, хотя мало говорила, особенно без нужды. Диана опустила голову и задумалась.
-- Я знаю, -- сказала она, -- что я ребенок и что у меня нет еще разума.
-- О! напротив, для ваших лет у вас его вполне достаточно.
Но в мои лета бывают глупы, неправда ли, и наскучивают другим?
-- Зачем вы это говорите? Разве я скучаю с вами? Разве ваш отец не ласкает вас и доктор не любит?
-- Но г-жа Лора?
И так как Жоффрета не любила лгать, то ничего ей и не ответила на это. Диана же прибавила:
О, я отлично знаю, что она меня не любит. Скажи мне, моя мать любила меня?
Конечно, она обожала вас, хотя вы были совсем крошечкой.
-- А теперь, если бы она меня увидела, то, как ты думаешь, полюбила ли бы она меня больше или меньше?
-- Матери любят своих детей всегда одинаково, сколько бы им лет ни было.
Тогда это мое несчастие, что у меня нет более матери?
-- Этому несчастию вы должны помочь, стараясь быть доброй и умной, такою, какою вы были бы, если бы она постоянно вас видела.
Но она ведь меня не видит?
-- Да я этого и не говорю! Я ничего не знаю, но я также не могу сказать, что она вас не видит.
-- Дитя мое, -- сказала Жоффрета, -- вы от меня много требуете. Я знала вашу маму очень недолго, для меня он была самым лучшим, самым прекрасным существом на свете, я много оплакивала ее и плачу о ней до сих пор, когда вижу ее во сне. А потому прошу вас, не говорите мне много о ней, если вы не хотите сделать мне неприятность.
Она сказала это для того, чтобы успокоить Диану, которая была очень взволнована. Хотя Жоффрете и удал развлечь Диану, но вечером с ней опять был легкий припадок лихорадки и в продолжение целой ночи она вид" смутные и тяжелые сны. К утру она успокоилась, открыла глаза и увидела, что день начинал заниматься. От голубой занавески окна комната ее казалась совершенно голубой, и она не могла сначала ничего разглядеть; мало-помалу о: начала яснее видеть, видеть настолько, что могла чет различить фигуру, стоящую у постели ее.
Это ты, Нуну? -- сказала она, но фигура ничего не отвечала, и Диана услышала, что Жоффрета, лежа в свои постели, немного кашляла. Кто была эта фигура, которая казалось, как будто охраняла Диану?
Это вы, мама Лора? -- спросила Диана, забывая ее недавние слова и готовая снова любить ее. Фигура не отвечала, как и прежде. Всматриваясь пристальнее, Диана увидела, что лицо ее было под покрывалом.
-- А! -- сказала она с радостью, -- я узнаю вас! Вы моя добрая фея, которая пришла оттуда. Так вот вы, наконец Вы, может быть, пришли, чтоб сделаться моей матерью?
-- Да, -- ответила дама под покрывалом приятным голосом, который звенел, как звук хрусталя.
-- И вы будете меня любить?
Да, если ты сама меня полюбишь.
-- О! Конечно, я хочу вас любить!
-- Хочешь идти со мной гулять?
-- Конечно, сейчас, только я слаба!
Я понесу тебя.
Да, да! Идем!
-- Что бы тебе хотелось видеть?
-- Мою мать.
Твоя мать - я!
-- Правда? О! Тогда снимите ваше покрывало, чтобы я могла видеть ваше лицо.
Ты хорошо знаешь, что у меня его более нет!
-- Увы, значит я его более не увижу?
Это зависит от тебя, ты его увидишь в тот самый день, когда ты мне возвратишь его.
-- Ах! Боже мой, что это значит? И как я это сделаю?
-- Нужно, чтобы ты его нашла; пойдем со мной, я научу тебя многим вещам.
-- сама Диана не могла об этом вспомнить. Но кажется, что она видела много-много прекрасного, потому что, когда Жоффрета пришла будить ее, она оттолкнула ее рукой и повернулась на другую сторону, чтобы снова продолжать спать и снова грезить; но сон ее переменился. Дама под покрывалом превратилась в доктора, который говорил ей:
-- Что мне за дело, любит тебя г-жа Лора или не любит. У нас есть другое дело получше, о котором мы должны заботиться, чем думать о ней!
Потом Диане показалось, что ее постель покрыта картинами, которые были одна другой лучше, и каждый раз, как она видела лицо феи и музы, то она говорила: "А, вот моя мать, я уверена!" Но лицо тотчас же изменялось, и она не могла найти того, которое искала и хотела узнать.
Около девяти часов доктор, предупрежденный Жоффретой, вошел к Диане вместе с ее отцом. У ребенка не было более лихорадки; кризис прошел.