| Автор: | Санд Ж., год: 1875 |
| Категории: | Сказка, Детская литература, Повесть |
IV
Ему захотелось пить, и он начал искать воду. В ней не было недостатка, везде текли ручейки. Хромуша заметил, что чем выше тек ручеек, тем вода была лучше на вкус, но все-таки отдавала землей.
Наконец, он нашел струйку воды, которая пахла диким тмином; эта вкусная вода сочилась из ущелья в скале капля по капле, так что надо было иметь какой-нибудь сосуд, чтобы напиться ею. Хромуша видел много больших устричных раковин, увязших в мергеле, но почти все они были поломаны; прежде морской прилив доходил до этих мест и выбрасывал сюда эти раковины. Поискав немножко, Хромуша нашел много цельных раковин. Он подставил их очень искусно одну под другой под струйку воды, так что вода капала в каждую из них; таким образом, у него мог быть всегда наготове запас свежей и приятной на вкус воды. Мальчик подождал, пока наполнилась одна раковина, и унес ее в свой сад, где предполагал позавтракать. У него не было ничего, кроме черствого хлеба, но он не привык к варенью и другим лакомствам, а потому с большим аппетитом поел хлеба и запил водой.
День промелькнул очень быстро. Погода была чудная; он рассматривал растения, которые росли в дюне и которых не было в долинах. Некоторые из них были некрасивы, все в шипах и колючках, но Хромуша не был за то в претензии на них; они, точно часовые, защищали от врагов вход в его владения. Другие, напротив, были очень милы и очень нравились ему, потому что оживляли его пустыню; он даже остерегался ходить по ним или садиться в тех местах, где они росли; ему стало бы досадно на себя, если бы он помял их.
В этот день он вдоволь насмотрелся на море из отверстия, пробитого в стене, на склоне утеса, которое он назвал своим окошком. Море показалось ему в этот день чудно хорошо, так хорошо, как никогда еще не бывало. Вдали видны были барки и лодки различной величины, но ни одна из них не приближалась к утесистому берегу, так как места эти считались опасными. Нынче со всех сторон съезжаются сюда промышленники за устрицами. В те же времена здесь была настоящая пустыня; в целый день Хромуша не видал на берегу ни души. Это придало ему смелости. Под вечер он пошел на берег собирать ракушки на ужин и взглянул, не видать ли с берега его окна, но его вовсе не было видно, так как оно было очень высоко и невелико, а трава и кусты совершенно закрывали стену. Несмотря на все свое старание, Хромуша не мог разглядеть, где оно. Он так много ходил и лазил в этот день, что проспал всю ночь как убитый. Если даже духи шумели, кричали и говорили ночью, он не слыхал их.
Третий день своего пребывания в пустыне Хромуша употребил на то, чтоб хорошенько ознакомиться с подошвой дюны, с той целью, чтоб выискать местечко, где можно было бы спрятаться, если бы неприятель застиг его врасплох на берегу. Он нашел с десяток таких местечек. Теперь, когда он подробно ознакомился с местностью и убедился, что никто до него не доберется здесь, он вполне почувствовал себя на воле, как какой-нибудь дикий зверек в родимом лесу. Он набрал также большой запас ракушек и отнес в пещеру для того, чтобы завтрак был у него всегда под рукой, если бы он заленился спуститься к берегу.
На берегу росло много тростника, дрока, мелкого ивняка и другого гибкого кустарника; он нарезал ветвей, снес их домой, он уже называл мысленно пещеру своим домом, и принялся плести большую и прочную корзину. Он устроил себе также великолепную постель из водорослей, которые море выкинуло на берег.
Наконец, ему пришло на ум заняться охотой. Он умел мастерски метать камни; долго подкарауливал он морскую куропатку, которая прыгала и резвилась на берегу, и попал в нее метким ударом; надо было теперь зажарить ее. В узелке Хромуши был прибор для добывания огня, который в те времена всегда брали с собой, когда пускались в дорогу. Он состоял из железного кольца, кусочка трута и кремня. Хромуша набрал груду хвороста, высек кремнем огонь так же скоро, как если бы чиркнул спичкой, и зажарил куропатку. Не стану утверждать, что мясо ее было очень вкусно, думаю даже, что оно пахло дымом, но Хромуше оно показалось превосходным, и он очень жалел, что не может попотчевать своей стряпней мать и брата Франсуа.
Морская куропатка вовсе не принадлежит к семейству куропаток, ее скорее можно приписать к семейству ласточек. Она питается не зерном, а ракушками. Это очень жирная красивая птичка, на шее у ней кольцо из перьев другого цвета, чем остальное оперение, придающее ей в самом деле сходство с куропаткой, величиной она с черного дрозда. Обед Хромуши, как видите, не был обременителен для желудка. Подстерегая куропатку, Хромуша видел на берегу много других птиц, которые также сильно привлекали его. Тут были пыжики, ржанки, морские жаворонки, которые также не принадлежат к семейству жаворонков, а скорей к семейству морских куликов, устрицеядцы или морские сороки, нырки, белобрюшки, чайки, гагары; под вечер они прилетали на берег и с шумным криком порхали и резвились на песке.
Хромуша заметил, что некоторые птицы, очень большие, летавшие над самой водой - точно плавали - с солнечным закатом улетали еще дальше в открытое море, как будто и спали на море. Другие возвращались к берегу и исчезали в расщелинах дюн. Были и такие, которые поутру высоко-высоко взвивались в воздух и терялись в белых облачках, скользивших как волны по небу, озаренному розоватым отблеском утреннего солнца. Вечером они словно спускались с облаков и ужинали на скалах и на песчаном берегу. Хромуша сначала подумал было, что они целый день летают в поднебесье, но вскоре увидал, как одна из этих птиц, сидевшая на самой верхушке дюны, вспорхнула с нее, описала в воздухе круг и спустилась к воде; за нею и другая сделала то же самое, потом третья и так далее. Хромуша насчитал их штук до двадцати. Он заключил из этого, что у них есть гнезда на вершинах дюны и что они, как совы, принадлежат к ночным птицам, то есть к таким, которые днем спят, а промышляют корм ночью.
часто роняли из клюва что-то похожее на ракушек или маленьких рыбок; при этом они покачивались в воздухе на одном месте и испускали крик, которым, казалось, звали кого-то. Хромуша стал внимательно следить за одною из них и посмотрел вниз: на земле что-то закопошилось; ему показалось, что то были маленькие птенчики, подбиравшие корм, брошенный матерью. Хромуша сошел на берег и увидел, что не ошибся. Он подошел к птенчикам и хотел взять их, так как они еще не умели летать, но мать их опять закричала, и они проворно побежали в траву. Хромуша раздвинул траву и нашел их. Они сидели прижавшись друг к другу. Он не взял их, чтоб не огорчить их мать, ведь, вероятно, думал он, она знала, сколько у ней было птенцов.
Ему часто случалось видеть, как птицы добывали рыбу, и он научился от них этому промыслу. На берегу были не одни раковины, когда, после прилива, волны отступали от берега, они оставляли на нем множество хорошеньких, очень аппетитных на вид рыбок. Вся сила была в том, чтобы успеть подхватить их, пока волна еще не отхлынула и не унесла их обратно в море. Морские птицы были очень хитры и очень ловко ловили рыбок. Хромуша попробовал было подражать им. Но прилив был сильный, и Хромуша, хоть и не боялся моря, а все-таки подумал, что не мешало бы, если бы у него были крылья, чтобы вспорхнуть над волной, и пожалел, что не может превратиться в птицу по своему желанию. Но судьба ниспосылала ему этот дар только в минуты крайней опасности или сильного отчаяния; Хромуше же не хотелось снова подвергаться ни тому, ни другому, и он решился лучше поучиться плавать, не надеясь на воображаемые крылья, а просто с помощью собственных рук и ног.
Так как он не боялся утонуть, то вскоре стал плавать, как чайка; надо полагать, что способность эта присуща людям, как и всем другим животным, и только страх мешает им иногда развить ее.
Вот только было худо, что Хромуша уставал плавать гораздо скорее, чем птицы, и не так зорко видел в морской воде, а потому ему никак не удавалось наловить столько рыбы, сколько они ловили. Он перестал соперничать с этими ловкими рыбаками и стал наблюдать за другими птицами, которые не ныряли, а рылись клювом в морском песке. Он смастерил лопатку, начал также рыться в песке и нашел множество маленьких угрей, которыми изобилует этот берег; он нажарил их на ужин; они оказались очень вкусными; если бы еще у Хромуши был хлеб, то он был бы совершенно доволен своей судьбой; но хлеб весь вышел, а он не смел сходить за ним в Виллер.
Хромуша решился как можно дольше обходиться без него и задумал добыть яиц, так как тогда была именно та пора года, когда птицы кладут яйца; он не знал, что морские птицы большею частью не вьют гнезд, а несутся прямо на песок или где-нибудь на скале. Хромуша нашел яйца там, где вовсе не ожидал, но они были так малы, что он не обрадовался своей находке. Большие птицы, которые несли большие яйца, должно быть, неслись на самых вершинах скалы; но туда, казалось, не было никакой возможности взобраться; правда, что со стороны пустыни скала была вполовину ниже, чем со стороны берега, но зато она была очень крута и приходилось лезть на нее по очень рыхлым земляным буграм.
слепо бежать от опасности, умеет взвесить степень ее и найти средство избежать ее. Он так изучил все изгибы, впадины и выпуклости большой скалы, что наконец вскарабкался благополучно почти до самой верхушки. Труд его вознаградился с избытком: он нашел в одном углублении четыре больших красивых зеленых яйца и положил их в свою корзинку, дно которой было выложено водорослями. Кроме яиц, он нашел еще здесь три великолепных пера и воткнул их себе в шапку. Перья эти были длинные, тонкие, нежные и белые, как снег, должно быть они выпали из головы или из хвоста птицы. Так как яйца были еще теплы, то Хромуша заключил, что птицы эти, вероятно, неслись ночью, и ему пришло в голову, что нетрудно будет словить их. Пораздумав, однако, хорошенько, он отказался от этой затеи. Может быть и в самом деле ему удалось бы поймать двух или трех птиц, но зато он напугал бы остальных, и они переселились бы куда-нибудь в другое место, а ему хотелось постоянно лакомиться яйцами.
закоулки в дюнах и на берегу и убедился, что не умрет здесь с голода, дни стали ему казаться длиннее, и он стал скучать. Он уже был знаком теперь с образом жизни почти всех птиц, населявших берег; теперь ему хотелось знать их названия, откуда они прилетели, сообщить кому-нибудь свои наблюдения - словом, побеседовать с кем-нибудь.
Погода стояла прекрасная, майское солнце высушило грязь, и на берегу стали появляться прохожие; сильно билось сердце у Хромуши всякий раз, когда он видел живого человека - так бы и полетел к нему, кажется, и заговорил бы с ним. Сказал бы ему, например, вот, хоть, что погода хорошая, что весело гулять теперь или что-нибудь подобное, но у него не хватало духа, что если у него спросят, кто он таков и что он тут делает? Хромуша знал, что бродяжничать нехорошо, что бродяг ловят и иногда сажают даже в тюрьму. Он был слишком прямодушен и честен, чтобы солгать, ему и в голову не приходило назваться каким-нибудь вымышленным именем и сочинить какую-нибудь сказку, чтоб объяснить свое житье в этих местах; он предпочел скрывать радость видеть людей.
В одно утро восточный ветер донес до него звуки колокола, которые напомнили ему, что день был воскресный. Хромуша по привычке надел свое праздничное платье, новые башмаки, чисто вымылся, причесался, воткнул в шапку три белых пера, которые нашел на скале, и пустился в путь-дорогу, сам еще не зная хорошенько, куда идет. Он привык по воскресеньям ходить к обедне. В деревне к обедне сходились все старые и малые. После службы начиналось веселье, молодые люди играли в кегли и плясали. Звуки колокола как будто призывали мальчика в среду его ближних; ему казалось невозможным провести воскресенье в одиночестве.
Почем знать, может быть, он еще встретит брата Франсуа? Он дорого бы дал, чтобы услыхать что-нибудь о своих родителях, и решился рискнуть. Портной, наверное, был теперь далеко от Гонфлера. Хромуша пошел прямо через пустыню и вскоре очутился в двух шагах от Виллера. Он никого не знал там и надеялся, что никто не обратит на него внимания, как это случилось уже два раза, когда он проходил через Виллер, ему только хотелось увидать людей и услышать звуки человеческого голоса, но к крайнему его удивлению, на этот раз все не только смотрели на него, когда он проходил мимо, но даже провожали его глазами.