Салюдадор

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Салюдадор (старая орфография)

САЛЮДАДОР.

В то время, как мы в городах интересуемся медиумами, пишущими карандашами, духами, стучащими нам с того света, в деревне есть свои непосредственные медиумы, известные под именем салюдадоров, т. е. людей, наделенных особой благодатью.

Салюдадор живет обыкновенно в горах, в лесах, в убогой хижине. Одевается он точно так же как и остальные крестьяне, говорит просто и вовсе не похож на какого-нибудь оракула.

На вид он несколько грубоват, со спокойной улыбкой и равнодушным взглядом. Вы напрасно будете искать в его лице какого-нибудь особенного, таинственного выражения. Это просто человек, как и его соседи по деревне. Его лицо загорело от солнца, обветрило от холода и руки загрубели от работы.

Он может указать, где скрывается дорогая жила в горах, он предсказывает погоду, пасет стада у подножья гор. Вот все, что он может делать.

Имя подобного человека никогда не перейдет границ его деревни, ученые никогда не узнают о нем, но тем не менее, это своего рода Калиостро без его всемогущества, Дю-Потэ без его волшебного зеркала, Юм - без медиума.

Здесь чудеса представляются нам как бы во всей их наготе, без театральных декораций, без таинственных звуков и явлений. Он не делает никаких выразительных жестов, не сдвигает бровей; его губы не дрожат и глаза не блестят сверхъестественным светом.

Достаточно одного его присутствия; кажется, будто, сила данная ему, никогда его не покидает, она всюду с ним. Если его спросят о тайне его могущества, он в изумлении вожмет плечами, потому что он сам ее не знает. Он довольствуется тем, что он делает и не пускается вы в какие разсуждения.

На людей, среди которых он живет, его присутствие не производит никакого страха, его слова никого не пугают.

- Кто этот человек? - спросите вы у них.

И вам ответят просто:

- Ба! Да это салюдадор.

- Салюдадор! Но что такое салюдадор?

Ваше незвание вызовет удивление.

- Салюдадор значит наделенный благодатью, - ответят вам.

И, действительно, благодать этого человека, по их словам, необыкновенна. Он удерживает гром, останавливает быстрый поток и одного его присутствия достаточно для того, чтобы прекратить пожар. Он одним взглядом умерщвляет бешеное животное и останавливает кровь раненого. Он делает больше: если человек, укушенный бешенной собакой, во время обратится к нему, то он налечивает от бешенства.

Таков салюдадор; такова его благодать.

Несколько лет тому назад мы собрались компанией поохотиться в горах. Я взял с собою ягдташ и ружье, не помню какой системы, и отправился. Мы уже заранее выбрали места, где разсчитывали на удачную охоту. Мы уже считали наших жертв так, как бы оне находились у нас в руках.

Мы были уверены в успехе и шли на охоту с не меньшей отвагой, чем Александр Македонский шел на Азию и Наполеон на Египет. Нам стоило только спрятаться в кустах, посвистеть в дудочку, подражая пению птиц, и жертва сама подлетит к нам.

Но... вероятно, пернатые создания имеют тоже свое провиденье, потому что с утра шел снег и дождь; небо заволокло тучами, туман стоял над лесом и было бы безумием охотиться в такую погоду.

Мои товарищи проклинали судьбу и безпрестанно посматривали на горизонт, в надежде увидать там светлую полоску; но день так и прошел в этих безплодных надеждах.

С своей стороны я смотрел на вещи с философской точки зрения и решил оставить в живых всех рябчиков, приговоренных мною к смерти. А бедные птички так и заливались на разные голоса. Казалось, оне своим пением подсмеивались надо мной и над моими приятелями.

Мои товарищи с горя залегли спать, а я весь вечер провел у очага той хижины, где мы остановились. Вокруг огня собралось несколько человек с соседних хуторов. Они оживленно разговаривали между собою и предмет их разговора не напоминал рассказов в кафе, в казино, в клубах, ни речей в парламенте. Мне казалось, что я нахожусь в каком-то ином мире или, по крайней мере, в иной стране, и я чувствовал себя превосходно. Мне казалось, что я далеко, далеко от Испании и я с сожалением смотрел на нее из угла этой кухни.

Я хочу передать вам то, что я слышал в этот вечер в харчевне.

Говорили о хорошеньких девушках и в особенности о Лючии, дочери дяди Блаз из Каза-хонды. Конечно, красивых много, но Лючия лучше всех. Её веселое лицо с черными, как ночь, глазами может всякого свести с ума. Ей было 19 лет, и она совсем не была завистлива, никогда не говорила о недостатках других, и довольствовалась тем, что она первая и не осуждала последнюю. Она была прекрасная хозяйка, а когда она пела или танцовала, от нея нельзя было оторвать глаз.

У её отца, дяди Блаза, была мельница в Каза-хонде и несмотря на то, что на этой мельнице был всего один жернов, она работала превосходно. Понятно, что все молодые люди деревни безпрестанно приходили туда молоть муку и взглянуть на красивую мельничиху, но Лючия даже не смотрела на них.

Дядя Блаз подсмеивался над их вздохами и постоянно говаривал им:

- Эх, молодцы! Не умеете вы подступиться.

Но жена его, тетушка Мартина, всегда останавливала своего мужа:

- Блаз, не мешайся не в свое дело.

- Да я только хочу сказать, что когда камень не вертится, он не мелет, - ворчал дядя Блаз.

- Это мука совсем другого рода, - говорила жена. - Подожди, когда снег растает, тогда мельница начнет молоть; нам нечего торопиться, девушка не лишняя в своей семье.

Среди молодых людей, ухаживавших за Лючией, один отличался особенным постоянством.

Встретясь с нею один раз в винограднике, около мельницы, он подошел к ней и спросил:

- Лючия, можно есть этот виноград?

- Почему?

- Он еще зелен.

Христобаль стал машинально чертить своей палкой по земле, потом оперся на нее обеими руками и, взглянув на девушку недобрым взглядом, произнес, удаляясь:

- Прощай, Лючия.

- Прощай, Христобаль, - ответила ему дочь мельника. Он одним прыжком перескочил через ров, отделявший мельницу от виноградника и исчез в горах. Она, сама не зная почему, следила за ним глазами и увидала, как он, удаляясь, делался все меньше и меньше и, наконец, совсем пропал из виду. Она разсеянно подняла глаза к верху и увидела, что на верху скалы появилась какая-то гигантская тень, освещенная последними лучами находящого солнца и, обернувшись в её сторону, делала ей угрожающие жесты руками.

Это фантастическое виденье длилось одну минуту, потому что солнце спряталось за горы и сразу настали сумерки.

Лючия задумчиво вернулась домой.

Христобаль, однако, не оставлял в покое Лючию, он упорно преследовал ее своим ухаживанием. Что за человек! Сотни раз говорила она ему, что не пойдет за него. Ведь его товарищи поняли, что для них нет надежды, оставили же ее и обратили внимание на других девушек, которые приняли их с распростертыми объятиями. Но Христобаль не давал ей шагу ступить спокойно; он сделался тенью мельничихи. Лицо молодого человека было страшно; он смотрел на Лючию глазами василиска и у бедной девушки смех застывал на губах, когда она встречалась с ним. В присутствии Христобаля исчезала вся веселость мельничихи, подобно тому, как вода гасит огонь и ночь гасит день.

Разве это было какое нибудь чудовище? Косой, кривой, горбатый? Совсем нет; все считали его красивым молодым человеком и любая девушка охотно вышла бы за него замуж. Почему же Лючия не обращала на него никакого внимания. Потому что... он не нравился ей, как она уверяла, а раз женщина вобьет себе в голову какую нибудь мысль, вы ее ничем не выбьете из нея.

Само собою разумеется, что о Лючии было много толков. Мужчины говорили:

- Теперь она ни на кого не смотрит, а потом выйдет за самого последняго молодца.

- Нет, она верно ждет какого нибудь волшебного принца.

Девушки были сердиты на Христобаля и всячески вышучивали его;

- Он совсем дурак, нечего от него и ждать! Будто нет других девушек на свете, кроме Лючии!

Всех изумляло поведение Лючии. Да что она неживая, что ли? Какая женщина в девятнадцать лет не найдет себе поклонника по вкусу?

На верху горы, в лесу, жил один молодой человек, искусный охотник на волков, опустошающих скотные дворы поселян. Он считался отличным стрелком. Он был молчалив, думал только о своем неизменном другеружье, о западнях и пулях; изредка он спускался в Каза-хонду. Звали его Сальвадор из Каза-альты.

Иногда он приносил на мельницу куль зерна и, смолов его, немедленно уходил. В деревне все его знали по его ружью и по его отцу: отец его был Салюдадор, делающий чудеса.

Молодой человек не любил стрелять холостыми зарядами и никогда не говорил Лючии комплиментов. Он даже почти не глядел на нее. Но ей не нравилось, что этот красивый и стройный, как сосна, молодец слеп, для того, чтобы ее видеть, и нем для того, чтобы с ней говорить. Поэтому каждый раз как охотник спускался в Каза-хонду мельничиха болтала без умолку и вертелась быстрее мельничного жернова. В конце концов молодой человек стал все чаще и чаще подымать на нее глаза и они заблестели ответным огнем.

Никто из соседей и не подозревал этого. Сальвадор спускался с своей горы не чаще обыкновенного. Никому и в голову не могло придти, что красивая мельничиха обратила на него свое внимание. Только по ночам, когда вода с шумом лилась через мельничный рукав, слышен был сдержанный шопот и мелькали какие-то тени.

едва внятным шопотом:

- Лючия!

- Что? - ответила она.

- Ты меня ждала? - спросил он.

- Да; но уйди.

- Да?

- Да!

- Что с тобой?

- Мне страшно...

- Чего?

- Я боюсь за тебя.

Тень отошла от окна и вскоре исчезла за углом мельницы.

Несколько минут спустя, Лючия увидала, как другая тень отделилась от забора и молодая девушка зажала рот руками, чтобы не вскрикнуть от ужаса. Она почувствовала, что ноги у нея отымаются и она не в силах двинуться с места. Тень, пройдя в трех шагах от окна, пошла по следам Сальвадора. Перед Лючией блеснули знакомые, горящие ненавистью глаза.

Все это произошло в одно мгновение ока, но Лючия долго сидела, затаив дыхание и не двигаясь с места.

Вдруг вдали раздался крик, острый, как вой волка и в то же время послышался выстрел.

Лючия скрестила руки и почти без чувств упала на колени перед окном.

На площадке перед мельницей, дядя Блаз поставил сосновый стол, а на нем большую бутыль с водкой. Около стола находился биллиард, до игры в который дядя Блаз был большой охотник.

Скоро собрались гости и началась игра. Чем чаще прикладывались они в большой бутыли, тем игра становилась оживленнее.

Лючия ходила с низко опущенной головой; перед её глазами все еще стояла вчерашняя тень, как огромный, гигантский паук и в ушах раздавался далений крик и выстрел.

Она рано легла спать, и утром, еще на заре услыхала чьи-то голоса у дверей мельницы. Она вся превратилась во внимание и испуганно прислушивалась, но вскоре поняла, что это расходились по домам подкутившие и засидевшиеся гости.

Она оделась, вышла на улицу, оглянулась по сторонам и побежала на гору. Солнце стояло уже высоко, когда она вернулась на мельницу.

- Откуда ты? - спросил ее отец.

- Так ты помни, что здесь внизу, люди хотят есть, - сказал ей дядя Блаз.

Она и забыла, что её отец имеет обыкновение завтракать по утрам.

Она молча стала приготавливать завтрак.

- Ты забыла посолить, - проворчала тетка Мартина, садясь за стол.

- Посолить! - воскликнул мельник. - Это такие помои, что их и с солью нельзя есть. А мясо не угрызешь. Дай-ка мне водки.

Лючия наклонила мех и стала лить из него в бутылку, но водка пролилась на пол.

- Эй, смотри, что делаешь! - закричал отец.

Тогда молодая девушка приставила мех к горлышку бутылки, но бутылка, стоявшая на краю стола, упала на пол и разбилась.

- Что это ты сегодня, белены что-ли объелась? - сказал мельник.

- Блаз, не суйся не в свое дело, - возразила ему жена.

Лючия вся вспыхнула, встала из-за стола и пошла к двери, утирая глаза передником. На другой день Лючия увидала, что Христобаль идет к мельнице и с облегчением вздохнула; но когда она всмотрелась в лицо Христобаля, то чуть не вскрикнула от ужаса.

Молодой человек подошел в ней и сказал:

- Лючия, что за странные вещи видит тот, кто не спит по ночам?

- Что же он видит? - спросила Лючия, не поднимая глаз.

- Видит, как спускаются из Каза-альты в Каза-хонду.

- И что же?..

- Ничего... Только в горах сильно воют волки... А когда они воют, это значит, что они очень голодны и готовы разорвать первого встречного...

Когда он это говорил, лицо его приняло такое страшное выражение, что Лючии казалось, будто она видит перед собою демона. Она даже перекрестилась.

- Что ты сделал? - воскликнула она прерывающимся голосом.

- Что ты говоришь! - прошептала она.

- Я говорю, что ненавижу тебя и хочу, чтоб и ты ненавидела меня.

Мельничиха побледнела как смерть; он не обратил на это никакого внимания и, злобно сверкнув глазами, прибавил: - Выходи, я буду ждать тебя за мельницей.

Лючия, сама того не сознавая, машинально пошла за Христобалем.

Он спустил плащ с левого плеча и, открыв руку, вытянул ее вперед, сказав:

- Смотри!

Рукав рубашки был весь в крови.

- Ты убил его! - закричала Лючия.

- Нет еще, - ответил Христобаль, - это не его кровь. И, засучив рукав рубашки, он показал ей руку, перевязанную на середине платком.

- Это моя кровь, - сказал он. - Волк завыл и, услышав это, он выстрелил и пуля попала мне в руку. Я ждал этого. И прежде, чем он успел снова зарядить ружье, я мог бы кинуться на него и воткнуть в него кинжал по самую рукоятку. Но я не сделал этого, потому что я хочу, чтоб ты сама убила его.

- Я! --воскликнула Лючия.

- Ты, ты убьешь его; он умрет от моей руки, но ты будешь причиною его смерти. В твоих словах, в твоих взглядах, для него будет смерть. Можешь сказать ему, что я отравил твой язык, что я заговорил твои глаза. Пусть он придет померяться со мною и я разорву его, как волк разрывает свою добычу. Та никогда не будешь моею, но никогда и не будешь его. Бешеная собака кусает, а кусающую собаку убивают.

Лючия закрыла лицо руками. Теперь жизнь Сальвадора зависит от нея, так как Христобаль грозится убить его. Нельзя спастись от убийцы, который ежеминутно, из-за угла, готов напасть на свою жертву. Ей остался один исход - исход всех женщин - слезы. Быть может ей удастся смягчить сердце этого жестокого человека. Рыдания сжимали ей горло, но слезы не шли на глаза... Тогда ей осталась одна надежда на Бога. Она подняла глаза в ясному небу и, упав на колени, воскликнула:

- Матерь Божия! Сжалься надо мною!...

Христобаля уже не было.

Когда дядя Блаз забирал себе что нибудь в голову, то не было никакой возможности разубедить его. Он в одно ухо впускал слышанное, а в другое выпускал. И говорить с ним было все равно, что ковать холодное железо.

С женою жил он в сущности довольно мирно, но они ни в чем не сходились. Спорили, спорили без конца, и каждый оставался при своем мнении и не сердился.

Раз муж с женою остались одни на мельнице и дядя Блаз сказал своей старухе:

- А я тебе говорю, Блаз, что все ладно. Девушка цветет, как роза, и никто не может на её счет поточить своего язычка.

- Нет, жена, ты мелешь вздор. Лючия не похожа на самое себя, она бродит, как тень. У меня глаза не застланы паутинкой и я вижу, что она ходит бледная, как покойница, и от нея слова не добьешься. Мартина, ее кто-нибудь сглазил.

- Блаз, ты сам не знаешь, что говоришь. Бледная, как покойница! Много ты понимаешь! Пореже бы прикладывался к меху с вином, так у тебя бы не двоилось в глазах.

- Оставь, пожалуйста, в покое мех с вином. Ведь он тебя не трогает? Видишь ли, для того, чтобы мельница работала, необходимо, чтобы бежала вода.

- При чем тут вода, когда дело идет о вине?

- А ты скажи мне, при чем тут вино, когда дело идет о Лючии? То, что я говорю, верно, - сам король может это подтвердить.

- Не только король, но и никто не подтвердит.

- Когда ты на чем-нибудь упрешься, то тебя не сдвинешь и парою волов.

- Нет, это не меня, а тебя не сдвинешь! Боров ты этакий - горячилась Мартина.

- А посмотри-ка, кто сюда идет, - сказал дядя Блаз, выходя за дверь.

Тетка Мартина высунула голову и посмотрела на дорогу.

- Я никого не вижу, кроме Сальвадора из Каза-альты.

- Вот он-то тебе и покажет себя. Вот увидишь, как твоя дочка сейчас появится здесь, выростет, как из-под земли, и если у тебя есть глаза, то ты прикусишь себе язычек, потому что, ужь я не ошибаюсь, тут дело нечисто.

- Так это он-то сглазил ее? спросила тетка Мартина, всплеснув руками.

- Он, Мартина, он. Да чего ты испугалась, ведь он не кусается. Он полюбился Лючии и ты должна крепко держать его, как меня держала твоя мать, царствие ей небесное!

Довольно было, чтобы дядя Блаз смотрел на Сальвадора, как на желанного зятя, чтобы тетушка Мартина была против него. Она закусила губы и проворчала что-то, так как хотела непременно оставить за собою последнее слово. Дядя Блаз ласково встретил Сальвадора, между тем, как жена смерила молодого человека презрительным взглядом.

- А, здорово, молодец! - воскликнул мельник. - Помоги-ка мне стащить этот куль, мы будем его сейчас молоть. А теперь хлебни-ка глоток винца, да не стесняйся, будь, как дома.

Эта последняя фраза как стрелою пронзила слух тетки Мартины и она ушла к себе.

Дядя Блаз поминутно поглядывал на дверь и Сальвадор также; но Лючия, как сквозь землю, провалилась. Прошел час и дядя Блаз становился все нетерпеливее. Жена выглянула из двери и сказала ему с насмешкой:

Теперь дядя Блаз должен был прикусить себе язычек и, вместо того, чтобы ответить жене, он вышел на двор и пронзительно свиснул. Это была его привычка звать дочь.

Лючия тотчас же явилась на свист и супруги обменялись жестами, он как бы говорил: "Вот видишь!", а она ему ответила: "Дурак!"

Молодая девушка пришла на мельницу и увидела Сальвадора, не глядя на него, а он не спускал с нея глаз.

- Куда ты запропастилась? - спросил ее отец.

- Я была в своей комнате, - ответила она.

Сальвадор стоял опершись на мешок с зерном; он выпрямился и произнес:

- На небе собираются тучи.

Эти слова относились к Лючии, так как небо была совершенно чисто. Так понял дядя Блаз и ждал ответа, но Лючия не размыкала губ.

- Тучи, - сказал он: - когда небо чисто, как зеркало.

- Да, - ответил Сальвадор: - но погода переменчива, дядя Блаз.

Все попытки были безполезны; Лючия молчала и смотрела в пол. Сальвадор нахмурился, дядя Блаз внутренно волновался, а тетушка Мартина торжествовала.

Сальвадор вернулся в Каза-альты, не добившись от Лючии ни одного слова, ни одного взгляда. Богда тетушка Мартина осталась вдвоем с мужем, она подошла к нему, и, положив ему на плечо руку, спросила:

- Ну, что, Блаз, дело неладно?

- Да, Мартина, неладно; я сказал - так и выйдет по моему.

Сказав это, он взял мех с вином, сделал несколько хороших глотков и, повернув жене спину, вышел. Он был страшно обозлен.

Недалеко от деревни, в горах, находилась маленькая пустынь, неизвестно каким чудом уцелевшая после всеобщого упразднения монастырей 1834 года. Быть может, ее пощадили за её бедность, так как вся пустынь состояла из маленькой часовни с жалким колоколом, домика, упиравшагося в нее своей четвертой стеной, и двух-трех десятин земли, составлявших сад и огород около домика.

В церкви не было никакой ценной утвари, образа были старого письма, с строгими ликами и без венчиков. Смотрел за церковью старый отшельник, отец Амброзио - монах ордена San Francisco de Paul. Все его очень уважали и любили.

Раз Лючия вышла рано утром из дому, закрыв лицо мантильей. В руках у нея были кипарисовые четки, привезенные ей из Иерусалима.

Она шла, низко опустив голову, по гористой тропинке, по обеим сторонам которой росли гигантския сосны. Впереди уже виднелась группа деревьев, между которыми висел небольшой колокол. Лючия пошла по этому направлению. Она не видела, как сзади её кралась какая-то тень, следившая за ней, то скрывавшаяся, то снова появлявшаяся между деревьями.

в церкви. Перед алтарем горели две медные лампадки; о. Амброзио так усердно чистил их, что оне блестели как золотые. Всю стену за алтарем занимал большой образ Скорбящей Божией Матери, обнимающей у подножия креста тело своего Единородного Сына.

Образ этот был старинный и хотя не принадлежат кисти великого мастера, но мягкостью красок и выразительностью лиц напоминал Микель Анжело. О. Амброзио очень заботился о нем, ежедневно чистил его и даже пробовал реставрировать потрескавшияся от времени места.

Лючия склонилась у подножия алтаря и глаза её устремились на лик Пресвятой Девы. Что значило её горе в сравнении с этим горем. Она пришла сюда просить помощи и у нея сразу стало легко на душе. Свет утренняго солнца падал на образ и как бы образовывал сияние над Богоматерью и распятым Христом. Лючия горячо молилась; ей казалось, что полотно образа раздвигается и она видит вдали стены Иерусалима, где страдал и был распят Спаситель мира.

Лючия подошла к маленькой исповедальне, где ждал ее о. Амброзио, и исповедалась ему во всем. Затем она вошла в его келью, все убранство которой состояло из соснового стола, соломенного стула и досчатой кровати. В одну из стен был вбит гвоздь, на который старик вешал свою шляпу и плащ; на столе лежали несколько книг духовного содержания и Распятие.

Лючия присела на стул, а отец Амброзио стоял перед ней с задумчиво опущенной головой. Наконец, он сказал:

- Да, демон является иногда в образе красивого человека. Надо много сил для борьбы с ним. Но, Бог не без милости, надейся и не отчаявайся.

- Что же делать? - спросила Лючия.

- Что делать? - повторил отец Амброзио. - Я сам не знаю, а надо что нибудь сделать. Надо постараться, чтоб он выкинул из головы эту мысль.

- Но как? - снова спросила Лючия.

- Я попробую поговорить с ним. Может быть, с Божьею помощью и удастся направить его на путь истинный,

- Ах, отец Амброзио! - воскликнула молодая девушка. - Жизнь Сальвадора в его руках. Если Христобаль узнает, что я вам обо всем рассказала, то он убьет его. Он повсюду следует за мной. Я его не видала, но я уверена, что когда я шла сюда, он следил за мной. Мне стоит поднять глаза, чтобы увидать его.

И, понизив голос, она прибавила:

- Я боюсь, что он и сейчас подслушивает.

Отец Амброзио выглянул в окно.

- Нет, нас никто не слышит, - сказал он. - Дело это очень трудное, надо поступать осторожно. Ты по прежнему не разговаривай и не смотри на Сальвадора, пусть он думает о тебе, что хочет. Дело идет о спасение души и тела, - души одного, тела другого. А там увидим. Вера двигает горами, дитя мое. Бог нас не оставит. А теперь ступай домой, а то тебя хватятся.

Лучия почтительно поцеловала руку у отца Амброзио и успокоенная пошла домой. Он вышел проводить ее и, когда она скрылась за деревьями, он увидал вдалеке фигуру Христобаля.

Отец Амброзио задумчиво простоял несколько минут, заслонив рукою глаза от яркого солнечного света, и вернулся в свою келью. Он открыл евангелие и начал читать. Скоро его чтение было прервано звучным голосом, кричавшим ему:

- Отец Амброзио!... Отец Амброзио!

Старик закрыл книгу и вышел навстречу новому посетителю. Это был человек лет пятидесяти, небольшого роста и плотного сложения. Он привязал мула в ближайшему дереву, подошел к отшельнику и, поцеловав его руку, сказал:

- Добрый день, отец Амброзио! Вы меня не узнаете? Вот оказия! Я Хуан из Каза-альты.

- Да, да. Он самый. Я привез вам корзинку ежевики, говорят, вы ее любите.

Сказав это, он подал отцу Амброзио корзинку с ягодами. Тот взял ее и произнес:

- Да воздаст тебе Господь.

- Это первая ягода. Нынче ее много уродилось у нас в горах.

Отшельник спросил:

- Так, значит, ты Салюдадор?

- Именно, святой отец. Меня боятся даже бешеные собаки. Я обладаю благодатью.

- Очень рад тебя видеть! - воскликнул старик. - Так ты только затем и приехал, чтобы принести мне ежевику?

- Нет, синьор, у меня еще есть причина, две причины... Я затем и приехал на муле. Видите-ли, недалеко отсюда, вон за той высокой сосной, есть домик, там умирает женщина. Я ничем не мог ей помочь и решил съездить за вами. Если она должна выздороветь, то вы ее благословите, а если должна умереть, то вы поможете ей покаянием очистить душу.

- Хорошо. Не будем же терять времени, - сказал отец Амброзио.

Он вернулся в келью, взял плащ, шляпу и молитвенник, сел на мула и шагом отправился в путь.

- Ты, кажется, пришел еще и по другой причине? - спросил он Салюдадора.

- Да, синьор, - ответил тот, - и по другой причине, она-то и есть самая неприятная. Мой сын, Сальвадор, силен как лев; у него железные кулаки и он не дает ни одного промаха из ружья. А теперь он ходит как в воду опущенный, не ест, не пьет: его сглазили.

- Полно, что ты говоришь! - перебил его отец Амброзио. - Подобным глупостям нельзя верить.

- Ай, отец Амброзио! Демон всегда останется демоном. У моего сына такое грустное лицо, что на него просто жалко смотреть; он так тяжело вздыхает, что надрывает мне душу. А когда я его спрашиваю, что с ним - от него слова не добьешься. Он ест только для того, чтоб не умереть, и бегает от людей. Мы с женой просто пришли в отчаяние, глядя на него.

- Это вовсе не с глазу, - сказал отец Амброзио. - Если бы ты был твердый человек, способный молчать, то с Божией помощью я пособил бы твоему горю.

- Скажите только чем, а ужь я буду нем, как рыба, - ответил Салюдадор.

Они оба смолкли и скоро скрылись среди высоких сосен.

Дядя Блаз играл с товарищами в биллиард; многие стояли вокруг стола и смотрели на игру, Бутыль с водкой переходила из рук в руки, развязывая всем языки.

В некотором отдалении от мельницы собралась молодежь. Звенели гитары, притопывали каблуки, начались танцы. Разодетая во все цвета радуги Лючия красовалась среди подруг.

Но что же такое случилось? Почему мельница молчит и все так веселы? Ничего особенного; просто это был воскресный день.

В Мадриде, где работа не есть насущная потребность, праздничные дни скучны. В самом деле, как убить целых двенадцать часов? Лень, овладевшая чиновниками в течение недели, в воскресенье удвоивается. Праздники созданы для низшого класса населения. Там, где работа есть жизнь, отдых есть веселье. Воскресенья ждут целую неделю и дождавшись от души пользуются своим правом отдыха.

В самый разгар танцев, гитара вдруг умолкла, как будто все струны разом порвались... Звуки кастаньет также смолкли и танцующия пары остановились. В далеке послышался шумный говор приближавшихся людей. Мальчишки, прибежав в мельнице, закричали:

- Бешеная собака! Бешеная собака!

Женщины, в испуге, попрятались за мужчин. Никто не успел опомниться, как на площадку вбежала огромная собака, с налитыми кровью глазами и низко опущенным хвостом; она вся дрожала и на рту её выступила кровавая пена.

- Бешеная собака! - воскликнуло несколько голосов и все, как могли, приготовились защищаться от этого страшного врага.

- Дайте ружье! - закричал кто-то, но ружье ни откуда не появлялось.

Собака остановилась и горящими глазами стала выбирать жертву. Вдруг она бросилась на Христобаля и четырьмя передними зубами впилась ему в руку.

Страшный крик раздался между очевидцами этой неожиданной сцены, а собака отскочила, приготовившись защищаться.

В эту минуту кто-то закричал:

- Позовите Салюдадора! Где Садюдадор!

А дядя Хуан из Каза-альты уже бежал с горы к мельнице. Присутствие Салюдадора оживило всех присутствующих, как будто опасность уже миновала; страх заменился любопытством и женщины выступили вперед.

Салюдадор спокойно, скрестив руки, подошел в собаке; она зарычала, как бы собираясь броситься на него, но не двигалась с места. Устремив свой мутный взгляд на человека, который мог заговорить её бешенство, она припала в земле и тяжело дышала. Тогда Салюдадор сделал еще шаг в ней и нагнул свою голову в её голове.

Это была решительная минута; оставалось или умертвить животное, или умереть самому. Его лицо было так близко в открытой пасти собаки, что казалось - еще секунда, и она его укусит, а у него в руках не было даже палки.

Это была неравная борьба, шансы которой были на стороне собаки. Англичанин готов был бы прозакладывать милион стерлингов за собаку, но эти простые люди были вполне уверены в победе человека и все ближе и ближе подходили к этим двум борцам.

Вдруг, ноги собаки подкосились; она хотела бежать, но не могла и еще больше разинула пасть. Казалось, что она решилась защищаться до последняго издыхания.

Салюдадор надвинул себе шляпу на глаза и отвернулся от побежденного врага.

Со смертью собаки кончается бешенство, говорят всегда, но в данном случае было не так, потому что она укусила Христобаля и заразила его кровь своим ядом. Подвиг Салюдадора еще не кончился, надо было еще вылечить укушенного.

Он подошел к Христобалю и увидал на его руке четыре кровавые ранки, сделанные зубами бешеного животного. Вокруг ранок уже образовалась подозрительная опухоль. Хуан из Каза-альты сомнительно покачал головой, как будто теряя надежду на излечение.

Он повел Христобаля на мельницу и, внимательно посмотрев на него, сказал ему:

- Ну, парень, клянусь тебе, что ты взбесишься не позже как часа через три. Собака была в самом разгаре бешенства и у тебя оно пойдет очень быстро.

- Разве нельзя вылечить? - спросил кто-то.

- Вылечить! - воскликнул Салюдадор. - Для Бога все возможно. Пусть сию же минуту кто-нибудь сбегает за отцом Амброзио, да поживее. А вы все уйдите отсюда.

В комнате остались только Христобаль с дядей Хуаном, который тихим голосом сказал молодому человеку:

Христобаль, бледный, как смерть, мутными глазами смотрел на Хуана из Каза-альты.

- Да, - продолжал тот. - Припомни все твои грехи, ничего не утаивай, потому что, если ты что нибудь скроешь, на меня не сойдет благодать и ты умрешь как бешеная собака.

- Рука все пухнет, а отец Амброзио запаздывает.

- Не запаздывает, - сказал входя отец Амброзио. Бедный старик весь запыхался от быстрой ходьбы.

- А, как раз во время! - встретил его дядя Хуан. - Ну, парень, теперь исповедуйся от чистого сердца. Твоя жизнь в твоих руках.

Отец Амброзио сел на лавку рядом с Христобалем, а дядя Хуан вышел, затворив за собою двери. Увидя его, собравшиеся у мельницы, воскликнули:

- Умирает! - пожалел кто-то.

- Может быть, еще и не умирает, - сказал дядя Хуан и, обратившись к мельнику, спросил: дядя Блаз, а где тетушка Мартина?

- А вон она, болтает, как сорока, - ответил мельник.

- А ведь она когда-то была самая красивая девушка на деревне. Помнишь, дядя Блаз, как ты за ней ухаживал? Мы оба с тобой так и ходили по её следам. Ну и Лючия не уступит ей. А ведь девушку-то пора замуж выдавать, дядя Блаз.

В это время отец Амброзио отворил дверь с веселым лицом и позвал Салюдадора; увидя его, дядя Хуан сразу понял, что все окончилось благополучно. Тут в ним подошла тетушка Мартина.

- А, вот и вы! - сказал ей Салюдадор, - пойдемте-ка на мельницу.

Дядя Блаз с женой и Салюдадор вошли в комнату и увидали, что Христобаль сидит с низко опущенной головой и мокрыми от слез глазами.

- Ну, теперь у тебя совсем другое лицо, - сказал Скиюдадор; - ты спас твою душу, теперь надо спасти твою жизнь. Нет, мы спасем две жизни, неправда ли, отец Амброзио? Душу и две жизни.

- Скажи мне, ты хочешь быть свидетелем?

Христобаль пристально взглянул на Салюдадора, но ничего не сказал, тогда тот продолжал:

- Ты должен знать, парень, что я пришел во время только потому, что шел к дяде Блазу, чтобы потолковать с ним о свадьбе; еслибы мне не пришла в голову эта мысль, то меня не было бы здесь, собака тебя укусила и ты взбесился бы.

- Но о какой же свадьбе вы говорите? - спросил дядя Блаз.

Тетушка Мартина с удивлением всплеснула руками, воскликнув:

- О свадьбе Лючии! С кем же?

- С Сальвадором, с моим сыном, - ответил ей дядя Хуан. - Да нечего строить такое лицо, тетушка Мартина! Молодые люди давно любят друг друга. Сальвадор покаялся мне в этом и вот я пришел поговорить с вами. Христобаль, говори ты, это дело тебя касается.

Христобаль сделал над собой страшное усилие и произнес:

Он опустил голову и из глаз его полились слезы.

- Дядя Блаз, теперь я жду твоего ответа, - сказал Салюдадор.

Мельник закрыл рукою рот своей жены, чтобы она не сказала какой нибудь глупости и громким голосом, чтобы все его слышали, сказал:

- Я согласен и не отступлю от своего слова, хоть вы меня повесьте.

Тогда Салюдадор приложил губы поочередно ко всем четырем ранкам, высосал накопившуюся кровь и выплюнул ее. Затем он помочил в своей слюне указательный палец и помазал ранки. Наконец, намял хлеба, наложил его на больные места и забинтовал руку.

- Теперь ты можешь спать спокойно, - сказал он молодому человеку.

Христобаль жив и здоров до сих пор, а Лючия очень счастлива с Сальвадором из Каза-альты.