Огнем и мечом.
Часть вторая.
Глава I

ЧАСТЬ ВТОРАЯ 

Глава I

Для выяснения того, что случилось в Разлогах, нам нужно вернуться к той ночи, когда Скшетуский Жендяна из Кудака к старой княгине с письмом, заключающим просьбу как можно скорее ехать вместе с Еленой в Лубны, под защиту князя Иеремии, так как каждую минуту может вспыхнуть война. Жендян, сев в чайку, которую Гродицкий отправлял из Кудака за порохом, пустился в путь; ехал он медленно, так как приходилось подниматься вверх по течению. Под Кременчугом он встретил войско, плывшее под предводительством Кшечовского и Барабаша, высланных гетманами против Хмельницкого. Жендян, увидев Барабаша, сейчас же рассказал ему, каким опасностям мог подвергнуться Скшетуский в Сечи, и просил старого полковника, чтобы тот при встрече с Хмельницким усиленно попросил бы последнего залосла. После этого он отправился дальше.

Жендян с людьми Гродицкого прибыл в Чигирин на рассвете. Здесь их сейчас же окружила казацкая стража, спрашивая, что они за люди.

Они ответили, что едут из Кудака, от Гродицкого, с письмом к гетманам. Однако, несмотря на это заявление, казаки потребовали старшину с чайки, а Жендяна повели к полковнику на допрос.

- К какому полковнику? - спросил старшина.

- К Лободе, - ответили сторожевые есаулы. - Великий гетман велел ему задерживать и допрашивать всех, проезжающих из Сечи в Чигирин.

Они пошли. Жендян шел смело, не думая ни о чем дурном, потому что видел, что здесь еще господствовала власть гетмана. Их привели в дом Желенского, близ "Звонарного Угла", в квартиру полковника Лободы. Здесь им сказали, что полковник еще на рассвете уехал в Черкассы и что его заменяет подполковник. Им пришлось довольно долго ждать, но наконец дверь открылась и в комнату вошел ожидаемый подполковник

При виде его у Жендяна подогнулись колени.

Это был Богун.

Гетманская власть действительно еще распространялась на Чигирин, так как Лобода и Богун пока не перешли к Хмельницкому, а наоборот, держали сторону Польши; поэтому великий гетман и назначил им стоянку в Чигорине для его защиты.

Богун, сев за стол, начал расспрашивать приезжих.

Старшина с письмом Гродицкого ответил и за себя и за товарища. Оглядев письма, молодой подполковник начал заботливо расспрашивать, что видно и слышно в Кудаке; ему очевидно, очень хотелось узнать, для чего Гродицкий посылает людей и чайку к великому гетману. Старшина ничего не сумел ему ответить, а письмо было запечатано печатью Гродицкого. Кончив допрос, Богун хотел уже было наградить их и отпустить, как вдруг открылась дверь и в комнату, как молния, влетел Заглоба.

- Послушай, Богун, - воскликнул он, - изменник Допуло скрыл от нас самый лучший мед-тройняк. Я как-то пошел с ним в погреб, смотрю: в углу вроде бы сено. Я спрашиваю: "Что это?" - говорит: "Сухое сено!" Посмотрел поближе, вижу, оттуда выглядывает горлышко кувшина, точно татарин из травы. "Ах ты, такой-сякой! - говорю, - Ну мы разделим труд: ты ешь сено, так как ты вол, а я выпью мед, так как я человек". Вот. я и принес бутылку на пробу; дай только кубки.

С этими словами Заглоба подбоченился одной рукой и, держа в другой бутыль, запел:

Гей Ягус, гей Кундус, подай нам стакан,

И милое личико для поцелуя дай нам

Но, увидев Жендяна, Заглоба сразу оборвал речь и, поставив на стол бутыль, сказал:

- Да ведь это слуга Скшетуского!

- Чей? - спросил поспешно Богун.

- Скшетуского, который, уезжая в Кудак, перед отъездом угостил меня -таким лубенским медом, что чудо! А что твой господин, здоров?

- Это настоящий рыцарь. А как же это ты попал в Чигирин? Отчего это твой господин выслал тебя из Кудзка?

- У моего господина, - ответил Жендян, - есть свои дела в Лубнах, из-за которых он и велел мне вернуться, поскольку мне нечего было делать в Кудаке.

Богун, все время пристально смотревший на Жендяна, воскликнул:

- Знаю и я твоего господина, видел его в Разпогах.

Жендян наклонил голову и, будто не расслышав, спросил:

- Где?

- В Разлогах.

- Это имение Курцевичей, - сказал Загпоба.

- Чье? - переспросил Жендян.

- Я вижу, ты оглох, - сухо заметил Богун.

- Это оттого, что я не выспался

- Успеешь выспаться Так ты говоришь, что твой господин послал тебя в Дубны?

- Да.

- Верно, у него есть какая-нибудь зазнобушка, - прибавил Заглоба, - которой он через тебя шлет привет.

- Почем же я знаю! Может, есть, а может, и нет, - сказал Жендян. кланяясь Богуну и Заглобе. - Прощайте, - сказал он, собираясь уходить.

- Не слеши, птенчик, - ответил Богун. - А почему же ты скрыл от меня, что ты слуга Скшетуского?

- Вы же меня не спрашивали, а я подумал: зачем болтать о пустяках? Прощ...

- Погоди, говорю! Везешь ли ты какие-нибудь письма от своего господина?

- Его дело писать, мое же, как слуги, отдать, но только тому, кому они написаны; а затем позвольте мне проститься с вами, господа

Богун сдвинул свои соболиные брови и хлопнул в ладоши. В комнату тотчас же вбежали двое казаков.

- Обыскать его! - крикнул он, указывая на Жендяна.

- Это насилие! - воскликнул Жендян. - Я хоть слуга, но тоже шляхтич, и вы ответите за этот поступок.

Между тем один из казаков нашел у Жендяна два письма и передал их подполковнику. Богун велел казакам выйти: он не умел читать и не хотел показать перед ними своей неграмотности. Потом, обращаясь к Заглобе, сказал:

- Читай, а я буду наблюдать за слугой.

Загпоба зажмурил левый глаз со шрамом и прочел адрес "Ясновельможной княгине Курцевич в Разлогах".

- Так ты, дружок, ехал в Лубны и не знаешь, где Разлоги? - сказал Богун, бросая грозный взгляд на Жендяна.

- Куда мне приказано, туда я и ехал! - ответил слуга.

- Вскрывать ли? Шляхетская печать святая вещь, - заметил Заглоба

- Мне великий гетман разрешил просматривать все письма. Вскрой и читай.

Заглоба вскрыл письмо и начал читать:

"Милостивая Государыня! Имею честь сообщить Вам, что я уже в Кудаке, откуда. Бог даст, сегодня утром выеду в Сечь. Пишу Вам ночью, так как от беспокойства не могу спать, - боюсь, как бы не случилось с вами какого-нибудь несчастья из-за этого разбойника Богуна и его лодырей. А так как и Кристофор Гродицкий подтвердил, что каждую минуту может разразиться война, которая заставит восстать и чернь, то я умоляю и заклинаю вас, милостивая Государыня, немедленно ехать в Лубны с княжной, хотя бы верхом, если еще не высохла степь; не медлите, потому что я не успею вернуться вовремя. Прошу вас исполнить мою просьбу, чтобы я мог быть спокоен за обещанное мне счастье и радоваться предстоящему возвращению. Раз княжна обещана мне, то Вам лучше скрыться у князя, моего господина, чем хитрить с Богуном и мылить ему глаза Князь вышлет охрану в Разлоги, и таким образом вы сбережете и имение. Имею честь..." и так далее.

- Гм! Богун, гусар хочет тебе наставить рога, - сказал Заглоба - Так вы оба ухаживали за одной девицей? Почему же ты ничего об этом не говорил мне? Но утешься, раз так было и со мной"..

Но шутка замерла вдруг на губах Заглобы: Богун сидел неподвижно у стола, лицо его, казалось, было сведено судорогой, бледно, глаза закрыты, брови насуплены С ним творилось что-то ужасное.

- Что с тобой? - спросил Заглоба

- Казах начал с жаром размахивать руками и сдавленным, хриплым голосом сказал:

- Читай... читай второе письмо...

- Второе к княжне Елене.

- Читай... читай!

Заглоба начал:

"Дорогая и возлюбленная Елена, владычица и королева моего сердца! Так как по службе мне придется еще надолго остаться в этих местах, то я пишу твоей тетке, чтобы вы немедленно ехали в Лубны, где ты будешь в полной безопасности от Богуна и где наша любовь не подвергнется никаким испытаниям..."

- Довольно! - крикнул Богун и, вскочив, как бешеный, из-за стола, кинулся на Жендяна. Бердыш просвистел в его руках, а несчастный слуга, получив удар в грудь, застонал и упал на пол. Богуном овладело безумие: он бросился на Заглобу и вырвал у него письмо.

Последний, схватив бутыль с медом, отскочил к печке и закричал:

- Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! Что ты, человече, взбесился или сошел с ума? Успокойся! Сунь, черт возьми, голову в ведро с водой! Слышишь?

- Ты с ума спятил? Говорю тебе, сунь голову в ведро! Ты уже и так пролил кровь, да еще невинную; этот несчастный подросток уже не дышит. Или черт тебя попутал, или ты сам - черт. Опомнись, басурман!

С этими словами Заглоба подошел к Жендяну и, наклонившись над ним, ощупал ему грудь и приложил руку к губам, из которых хлынула кровь.

Богун схватился за голову и застонал, как раненый волк, потом бросился на скамью, не переставая стонать, потому что его душа разрывалась на части от горя и страдания. Вдруг он сорвался с места, подбежал к двери, вышиб ее ногой и выскочил в сени

- Сломай себе шею! - пробормотал ему вслед Заглоба. - Разбей себе голову о конюшню! Вот фурия-то! Ничего подобного я не встречал в жизни. Этот мальчик, кажется, еще жив! Ей Богу, если ему этот мед не поможет, то. значит, он солгал, что он шляхтич.

Бормоча это, Заглоба положил голову Жендяна себе на колени и начал понемногу вливать мед в его посиневший рот.

- Посмотрим, благородная ли твоя кровь; от меду или вина жидовская кровь свертывается, холопская же. ленивая и тяжелая, оседает и только шляхетская от этого напитка оживает и придает бодрость телу. И всем другим нациям Бог дал разные напитки, чтобы и они могли отличить каждую кровь.

Жендян слабо застонал.

- Ага, хочешь больше! Нет, брат, позволь же и мне... вот так! А теперь, раз уж ты показал признаки жизни, я перенесу тебя в конюшню и положу где-нибудь в уголке, чтобы это казацкое чудовище, когда вернется, не растерзало тебя окончательно. Это опасный друг, черт его побери, вижу, что у него рука ловчее ума!

Заглоба поднял Жендяна с легкостью, свидетельствующей о необыкновенной силе, и вышел на двор, где несколько казаков играли в кости на разостланном ковре. Увидев его, они поздоровались с ним, и он сказал:

- Хлопцы, возьмите этого молодчика и полежите его на сено, да сбегайте за цирюльником.

Приказание его было немедленно исполнено, так как Заглоба, будучи другом Богуна, пользовался большим уважением казаков.

- А где же подполковник? - спросил он.

- Он велел подать-лошадь и поехал в полковую квартиру, а нам приказал тоже быть наготове.

- Значит, и мой конь готов?

- Готов.

- Ну, подавай сюда, я найду тогда его в полку.

- А вот и он сам.

Действительно, у ворот показался Богун, ехавший с рынка, а за ним сотня молодцов с пиками, очевидно, совсем готовых к походу.

- На коней - крикнул Богун оставшимся на дворе казакам. Все живо собрались. Заглоба вышел за ворота и внимательно посмотрел на молодого атамана.

- Идешь в поход? - спросил он его.

- Да

- И куда же тебя черт несет?

Заглоба подошел ближе.

- Побойся Бога, сынок! Гетман велел тебе оберегать город, а ты сам едешь и казаков уводишь. Нарушаешь приказ. Здесь чернь только и ждет удобной минуты; чтобы броситься на шляхту; ты и город погубишь, и гетмана рассердишь.

- Пускай погибнет и город и гетман!

- Тут идет дело и о твоей голове

- Пускай погибает и она!

Заглоба убедился, что напрасно говорит с казаком, который упорно стоял на своем, хотя видел, что Заглоба прав. Последний догадался, куда направляется Богун, и не знал, что ему делать: ехать с Богуном или оставаться? Ехать было опасно: это было все равно, что в горячее военное время сунуться в самую отчаянную схватку. Остаться? Тоже неудобно: чернь только и ждала известия из Сечи, призыва к резне; она, может быть, и не ждала бы его, если бы не казаки Богуна и то огромное влияние, каким он пользовался на Украине Заглоба, правда, мог бы укрыться в гетманском отряде, но не делал этого, имея на то свои причины. Было ли у него на совести убийство или еще какое-нибудь темное дело, про то знал лишь он один, но как бы то ни было, а он не хотел показываться на глаза гетману и расставаться с Чигирином. Тут ему было хорошо: никто его не беспокоил, он сжился и со шляхтой, и с экономами старосты, и с казацкими старшинами. Правда, старшины теперь все разъехались, а шляхта смирно сидела в своих углах, опасаясь бури; зато Богун был самым задушевным его приятелем. Познакомившись за чаркой, он сразу побратался с атаманом. С тех пор они были неразлучны. Казак сыпал золотом за двоих, шляхтич врал, и обоим вместе жилось хорошо. Теперь придется или остаться в Чигирине и подставить черни шею, или ехать с Богуном. Заглоба выбрал последнее.

Богун ничего не ответил. Через полчаса сотня казаков выстроилась уже в боевом порядке. Богун стал во главе, а с ним и Заглоба. Отправились. Мужики, стоявшие на рынке, смотрели на них исподлобья и перешептывались, стараясь отгадать, куда это они едут, скоро ли вернутся и вернутся ли?

Богун ехал молча, сосредоточенный и мрачный, как ночь. Казаки не спрашивали, куда он ведет их, они готовы были идти за ним хоть на край света.

Переправившись через Днепр, они поехали по лубянской дороге. Лошади шли рысью, поднимая облака пыли, но так как погода была жаркая, то они скоро взмылились. Казаки замедлили ход и потянулись по дороге длинной цепью. Богун выехал вперед Заглоба поравнялся с ним, желая вступить в разговор.

Лицо молодого атамана было уже спокойнее, только смертельная тоска отпечатывалась теперь на нем. Даль, в которой тонул взор, бег коня и степной воздух, казалось, успокоили бурю, вызванную в нем чтением писем, привезенных Жендяном.

Атаман взглянул на него своими глубокими черными глазами, как бы пробужденный от сна.

- Смотри, сынок, не поддавайся меланхолии, а то она тебя заест. Если ударит из печени в голову, то совсем с ума сведет. Я не знал, что ты такой влюбчивый. Ты, должно быть, родился в мае, ведь это месяц Венеры - богини любви, в нем даже былинка льнет к былинке, а людей, родившихся в этом месяце, так и тянет к девицам. Но победителем бывает только тот, кто умеет сдерживать себя, - и потому советую тебе: брось ты свою месть. Ты вправе сердиться на Курцевичей, но разве только одна девица на свете?

Богун, скорее отвечая на свои мысли, чем на слова Заглобы, воскликнул: -

- Одна она, кукушечка, на свете!

ведь Курцевичи княжеского рода.

- Черт вас побери с вашими княжескими родами да с пергаментами! - воскликнул атаман, ударив рукой по сабле. - Вот мой род. Вот мое право и пергамент? Вот мой сват и друг. О, изменники! проклятая вражья кровь! Хорош вам был казак, друг и брат, когда ходил с вами в Крым грабить турок и делился добычей... Тогда и голубили, и сынком звали, и девицу обещали, а теперь что?! Пришел какой-то шляхтич, и они отступились от казака, сынка и друга, - вымотали ему душу, вырвали сердце, а девушку отдают другому, а ты, казак, терпи, терпи!..

Голос атамана задрожал; он стиснул зубы и ударил себя в грудь

Наступило минутное молчание. Богун тяжело дышал. Гнев и боль попеременно терзали дикую, необузданную душу казака. Заглоба ждал, пока он успокоится.

- Что ты хочешь делать, несчастный? Как ты поступишь?

- Я уже вижу, что это будет! Но дело не в том. Одно только тебе скажу, что это владения Вишневецкого и что недалеко Лубны. Скшетуский писал княгине, чтобы она скрылась там с княжной это значит, что он под защитой князя, а князь - грозный лев...

- И хан такой же лев, а я лазил ему в пасть и сжигал города под самым его носом.

- Что же ты, шальная голова, хочешь затеять войну с князем?

- Хмельницкий же пошел на гетманов! Что мне ваш князь?

- Тьфу, черт возьми! Это ведь пахнет бунтом! А после всего этого - палач, виселица и веревка! Это хорошая тройка, на ней можешь заехать если не далеко, то высоко. Но ведь Курцевичи тоже станут защищаться.

- Так что ж? Придется погибнуть или им, или мне. Я бы отдал за Курцевичей свою душу. Они были мне братьями, а старая княгиня матерью, которой я, как собака, смотрел в глаза! Когда татары поймали Василия, кто пошел за ним в Крым? Кто его отбил? Я, Богун. Я любил их и служил им как раб, думая, что заслужу себе девушку. А они продали меня, как раба, на злую долю и несчастье. Прогнали меня. Я и пойду - только поклонюсь им раньше за хлеб и соль, что ел у них... и отплачу им по-казацки... Я свою дорогу знаю!

- Куда же ты пойдешь, когда начнешь бороться с князем? К Хмельницкому?

- Если бы мне дали эту девушку, был бы я вам братом, другом, вашей саблей, душой, вашим верным псом. Я взял бы своих казаков, созвал бы с Украины других и пошел бы на Хмельницкого и родных мне братьев запорожцев, перетоптал бы их и, думаешь, потребовал бы за это какую-нибудь награду? Нет! Взял бы только эту девушку и отправился бы с ней за Днепр, в степь, на дикие луга, на тихие воды, я удовольствовался бы этим, а теперь...

Атаман не ответил ни слова, только ударил нагайкой коня и поскакал вперед, а Заглоба задумался о том, в какую он попал передрягу. Вне всякого сомнения, Богун намеревался отомстить Курцевичам за свою обиду и силой увезти княжну. Заглоба готов был участвовать и в этом заговоре. На Украине часто случались подобные происшествия и кончались иногда безнаказанно. Конечно, если виновный не был шляхтич, то дело было опаснее, но наказать казака было труднее - где же было искать его, да и разве его найдешь? Совершив преступление, он убегал в дикие степи, где его не могла дослать человеческая рука, - только его и видели! - а когда начиналась война или нападали татары, он снова появлялся, потому что тогда закон был бессилен. Таким образом мог спастись и Богун, и Заглобе незачем было помогать ему и брать на себя половину ответственности. Он бы и не решился на это, хотя Богун и был его другом, так как ему, как шляхтичу, не подобало водить дружбу с казаком, и идти против шляхты, тем более что он знал Скшетуского и не раз пил с ним. Хотя Заглоба был порядочный негодяй, но все-таки до известной степени. Распивать по Чигиринским корчмам с Богуном и другими казачьими старшинами, в особенности на их деньги, куда ни шло, а иметь таких друзей-казаков во время казацких бунтов было даже хорошо. Заглоба очень заботился о своей шкуре, хотя и сильно попорченной, и теперь только сообразил, что из-за этой дружбы попал в страшную грязь. Было понятно, что если Богун похитит невесту княжеского любимца, то оскорбит самого князя; тогда ему останется только бежать к Хмельницкому и присоединиться к восстанию. Заглоба твердо решил не вмешиваться в это дело, а тем более участвовать в восстании, потому что боялся князя как огня.

- Тьфу! - ворчал Заглоба. - Я вертел за хвост самого черта, а теперь Богун хочет вертеть меня за голову - и уж наверное свернет ее. Черт его побери с его бабьей рожей и татарской рукой! Вот попал я на свадьбу, настоящую собачью свадьбу! Черт возьми всех Курцевичей и всех женщин! На что мне они? А теперь мне в чужом пиру похмелье И за что? Разве это я хочу жениться? Пусть черт женится, а мне все равно! Если пойду с Богуном, то Вишневецкий сдерет с меня шкуру; а если я брошу его, то или он убьет меня, или чернь. Ничего нет хуже, как брататься с грубиянами. Лучше бы мне быть теперь в шкуре лошади, на которой я сижу, чем в своей собственной... Я поступил как мальчишка, и если мне теперь исполосуют шкуру, то поделом.

И Заглоба, раздумывая над своим положением, впал в еще худшее настроение духа Жара была невыносимая; его лошадь, давно не ходившая под седлом, шла тяжело, а Заглоба к тому же был плотный мужчина Боже! Чего бы он не отдал, чтобы сидеть теперь в прохладной корчме за кружкой холодного пива, вместо того чтобы мчаться по выгоревшей от солнца степи.

Хотя Богун сильно торопился, но все-таки убавил шагу, так как жара была неимоверная Когда же пришлось дать отдых лошадям, то Богун воспользовался этим, чтобы поговорить с есаулами и дать им приказания, так как они до сих пор еще не знали, куда едут и что им надо будет делать. До слуха Заглобы долетели только последние слова приказания:

- Добре, батьку!

- А ты поедешь со мною вперед? - обратился он вдруг к Заглоба.

- Я, - сказал последний с досадой, - я тебя так люблю, что уже половина души облилась потом из-за тебя; почему же мне не пожертвовать и другой. Ведь мы с тобою словно контуш и подкладка... Я надеюсь, что черт возьмет нас вместе; впрочем, мне все равно, и в аду, наверное, не будет жарче...

- Едем!

Они поскакали вперед, а за ними казаки, но так медленно, что вскоре отстали и наконец совершенно пропали из виду.

себя, то смотрел на Богуна; на лице которого отражались попеременно и гнев, и тоска

"Странное дело, - думал Заглоба, - такой красавец, а не сумел покорить девушку. Правда, он казак, но зато - известный рыцарь и подполковник; рано или поздно он получит дворянство, если не присоединится к мятежникам, - все это зависит от него самого. Скшетуский славный малый и красивый, но ему нельзя даже и равняться с этим писаным красавцем. Ой, сцепятся они при встрече! Оба они большие забияки".

- Богун, ты хорошо знаешь Скшетуского? - спросил вдруг Заглоба.

коротко ответил атаман. - Трудно тебе будет справиться с ним. Я видел собственными глазами, как он открыл дверь Чаплинским. Это настоящий Голиаф.

Богун не отвечал; они опять углубились каждый в свои мысли и заботы, а Заглоба повторял время от времени:

- Что ж, ничего не поделаешь!

Прошло несколько часов. Солнце склонилось к западу, с востока подул холодный ветерок Заглоба снял свой меховой колпак, провел рукой по вспотевшей голове и сказал про себя:

- Что ты говоришь? - спросил Богун, как бы просыпаясь от сна.

- Говорю, что сейчас стемнеет. Далеко еще?

- Нет, недалеко.

Действительно, через час совершенно стемнело. Они въехали в густой яр; вдали блеснул огонек.

- Да? Брр! Как холодно в лесу!

- Подожди-ка! - сказал Богун, придерживая коня. Заглоба взглянул на него. Глаза атамана, которые обыкновенно светились в темноте, теперь горели, как два факела.

Они долгое время стояли неподвижно на краю леса. Наконец вдали послышалось фырканье лошадей. Это из глубины леса подъезжали к ним казаки Богуна

Есаул подъехал к Богуну за приказаниями; тот прошептал ему что-то на ухо, и казаки остановились.

Вскоре перед ними показалась темная масса дворовых строений, сараи и колодцы Разлог. На дворе было тихо, собаки даже не залаяли. Большая луна обливала серебристым светом постройки. Из сада доносился запах вишневых и яблочных цветов; везде было так спокойно, ночь так очаровательна, что недоставало только звуков теорбана под окнами красавицы княжны.

В некоторых окнах светился еще огонь.

Два всадника подъехали к воротам.

- А, это ваша милость! Слава Богу!

- На веки веков! Отворяй. Ну что у вас?

- Все хорошо. Да уж давно вы не были в Разлогах.

Ворота пронзительно заскрипели, через канаву перекинули мост, и всадники въехали на двор.

- Что это, ваша милость, приехали к нам точно за огнем?

- Да, за огнем... Привяжи лошадей к столбу.