| Автор: | Сенкевич Г. А., год: 1884 |
| Категории: | Роман, Историческое произведение |
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава I
Однажды ночью по правому берегу Валадынки двигался направляющийся к Днестру небольшой отряд всадников.
Ехали они очень тихо, нога за ногу. Впереди, в нескольких десятках шагов от остальных, ехали два всадника в качестве стражи, но как видно, у них не было никакого повода к тревоге или беспокойству, потому что они все время разговаривали между собою, вместо того чтобы присматриваться к местности. Два передовых всадника только поминутно останавливали лошадей и оглядывались на шедший за ними отряд, причем один из них постоянно повторял:
- Тише! тише!
И отряд еще больше замедлял ход и еле-еле подвигался вперед.
Наконец, выйдя из-за холма, закрывавшего его своею тенью, отряд этот вступил на поляну, залитую лунным светом, и теперь было понятно, почему он так медленно подвигался вперед: в середине отряда шли две лошади с привязанной к их седлам качалкой, в шторой лежала какая-то фигура.
Серебряные лучи месяца освещали бледное лицо с закрытыми глазами.
За качалкой згой ехало десять вооруженных всадников, в которых легко можно было узнать запорожцев. Некоторые вели вьючных лошадей другие ехали порожнем; но между тем как два передних всадника оставались невнимательными к окружающей их местности, остальные тревожно и беспокойно озирались по сторонам.
А степь казалась совершенно пустынной. Тишину нарушали только стук конских копыт да раздававшиеся время от времени окрики одного из ехавших впереди всадников:
- Тише, осторожнее!
Наконец, обратившись к своему спутнику, он спросил:
- Горпина, далеко еще?
Спутник этот, названный Горпиной, был огромного роста девушкой, переодетой казаком. Она посмотрела на звездное небо и сказала:
- Недалеко. Мы приедем еще до полуночи. Минуем Вражье Урочище. Татарский Разлог, а там будет и Чертов Яр. Ой, скверно ехать там после полуночи, пока не пропоет петух. Мне-то ничего, а вот вам страшно.
Первый всадник, пожав плечами, сказал:
- Я знаю, что черт твой брат, но и на черта есть средство.
- Ну, на черта-то нету! - возразила Горпина - Если бы ты обошел даже весь свет, ища, где бы скрыть свою княжну, - лучше этого места не найдешь. Сюда никто не пошел бы после полуночи, разве только со мной, а в яру еще не ступала человеческая нога. Если кто захочет погадать, то стоит перед яром и ждет, пока я выйду. Ты не бойся, туда не придут ни ляхи, ни татары, никто. Чертов Яр - страшен, вот увидишь!
- Пусть себе будет страшен, а я говорю, что буду приходить, когда захочу.
- Да, только днем.
- Когда захочу. А если черт станет мне поперек дороги, то я схвачу его за рога.
- Ой, Горпина, Горпина! Ты обо мне не беспокойся. Возьмет ли меня черт или не возьмет, это уж не твое дело, только говорю тебе: советуйся со своими чертями, как знаешь, только бы не случилось чего-нибудь с княжной; если с ней что станется то уж тебя не вырвут из моих рук ни черти, ни упыри!
- Раз меня топили, когда я еще жила с братом на Дону, другой раз. в Ямполе, палач начал уже брить мне голову, а мне все ничего. Это дело совсем другое. Я по дружбе к тебе буду беречь ее от духов, а от людей она тоже у меня в безопасности. Будь покоен, она не ускользнет теперь от тебя
- Ах ты, сова! Если так, зачем же ты мне гадала и жужжала постоянно в уши: "Лях при ней, лях при ней"?
- Это не я говорила, а духи. Теперь, может быть, и переменилось. Завтра я поворожу тебе на воде у мельничного колеса. На воде хорошо видно, только надо долго смотреть. Увидишь сам. Только ты ведь бешеный лес: скажи тебе правду - ты сейчас рассердишься и схватишься за нож...
Разговор прервался; слышен был только стук лошадиных копыт о камни и какие-то звуки с реки, похожие на стрекотание кузнечиков.
Богун не обратил ни малейшего внимания на эти звуки, хотя среди ночной тишины они могли бы и удивить; он поднял лицо к луне и глубоко задумался.
- Горпина! - произнес он, помолчав.
- Что?
- Ты колдунья и должна знать: правда ли, что есть такое зелье, что как кто выпьет его, то и полюбит? Любысток, что ли?
- Да, любысток. Но твоей беде не поможет и любысток. Если бы княжна не любила другого, то ей стоило бы дать выпить, но она любит, а тогда знаешь, что будет?
- Что?
- Она полюбит того еще больше
- Провались же ты со своим любыстком! Ты умеешь только накликать несчастье, а помочь не умеешь!
- Слушай. Я знаю другое зелье, что растет в земле. Кто напьется его, тот лежит два дня и две ночи без движения, как пень, и света Божьего не видит. Я дам ей его, а потом...
Казак вздрогнул на своем седле и устремил на колдунью свои светящиеся в темноте глаза
- Что ты каркаешь? - спросил он.
- Отстань! - вскричала ведьма и разразилась громким смехом, похожим на ржание кобылы.
- Сука! - крикнул казак.
Блеск его глаз начал постепенно угасать; он опять задумался, потом начал разговаривать как бы с самим собою:
- Нет, нет! Когда мы брали Бар, я первый вбежал в монастырь, чтобы защитить ее от пьяниц и разбить голову тому, кто дотронулся бы до нее, а она вдруг ткнула себя ножом и вот лежит теперь без памяти. Если я только трону ее, то она убьет: себя или бросится в реку не устережешь ведь!
- Ты, очевидно, в душе лях, а не казак, если не хочешь по-казацки овладеть девушкой...
- Должно быть, эта ляшка околдовала тебя! - проворчала Горпина.
- Ой, должно быть, околдовала! жалобно подтвердил он. - Лучше бы попала мне в лоб первая пуля, или лучше бы мне кончить свою жизнь на колу... Однутопько и люблю на всем свете, и та не хочет знать меня!
- Дурак! - сердито сказала Горпина. - Ведь она же в твоей власти
- Заткни свою глотку! - вскричал в бешенстве казак - А если она убьет себя, тогда что? Я разорву тогда и тебя, и себя, разобью себе о камни лоб, буду грызть людей, как собака. Я бы отдал за нее свою душу, казацкую славу, все и ушел бы с нею за Ягорлык, чтобы только жить с нею и умереть. А она ткнула себя ножом, и из-за кого? Из-за меня! Ножом, понимаешь?
- Ничего с ней не сделается. Не умрет.
- Если бы она умерла, я прибил бы тебя гвоздями к двери.
- Нет у тебя над ней никакой власти!
- Верно, нет! Лучше ткнула бы уж она меня - может быть, убила бы...
- Глупая ляшка! Лучше бы по доброй воле приголубила тебя. Где она найдет лучше тебя?
- Устрой мне это. Я дам тебе тогда полную кубышку червонцев, да другую - жемчуга. Мы в Баре, да и раньше, набрали много добычи.
- Ты богат, как князь Ерема. Тебя, говорят, боится сам Кривонос?
Казак махнул рукой.
- Что мне из того, коли сердце болит...
Снова наступило молчание. Берег реки становился все более и более диким и пустынным. Белый лунный свет придавал деревьям и скалам фантастические очертания. Наконец Горпина сказала:
- Вот Вражье Урочище. Здесь надо ехать всем вместе.
- Отчего?
- Тут не совсем хорошо.
Они придержали лошадей. Через несколько минут к ним присоединился отставший отряд.
Богун приподнялся на стременах и, заглянув в качалку, спросил:
- Спит?
- Я дала ей усыпительного, - сказала ведьма.
- Тише, осторожнее, - говорил Богун, вперив свои глаза в лицо спящей, - не разбудите ее. А месяц заглядывает прямо в личико моему сокровищу.
- Тихо светит, не разбудит, - прошептал один из казаков.
Отряд двинулся дальше и вскоре прибыл к Вражьему Урочищу. Это был небольшой покатый холм на самом берегу реки. Луна заливала его светом, озаряя разбросанные на нем белые камни, которые лежали местами отдельно, местами вместе, напоминая остатки каких-то строений, разрушенных замков и костелов. Кое-где торчали каменные плиты, врезавшиеся в землю концами, наподобие надгробных памятников. Весь этот холм был похож на руины какого-то громадного строения. Может быть, когда-то, во времена Ягелло, здесь кипела жизнь. - теперь же весь этот холм и окрестности, до самого Рашкова, были глухой пустыней, в которой гнездились только дикие звери да по ночам водили свои хороводы разные духи.
Как только отряд поднялся до половины холма, веявший до тех пор легкий ветерок превратился в настоящий вихрь, который шумел так мрачно и зловеще, что казакам чудилось, будто среди этих развалин раздаются сдавленные тяжелые вздохи, жалобные стоны, какой-то смех, плач и крик детей. Весь холм, казалось, ожил и заговорил различными голосами. Из-за камней словно выглядывали чьи-то высокие, тонкие фигуры, между скалами тихо скользили тени, а вдали, во мраке, блестели какие-то огоньки, точно волчьи глаза; вдруг с другого конца холма, из-за густых деревьев и груды камней, послышался низкий, горловой вой, которому сейчас же ответили другие.
- Сиромахи? - шепотом спросил молодой казак, обращаясь к старому есаулу.
- Нет, это упыри! - так же тихо ответил есаул.
- Господи, помилуй - повторяли многие со страхом, снимая шапки и набожно крестясь.
Лошади навострили уши и стали храпеть. Горпина, ехавшая впереди отряда, бормотала вполголоса какие-то непонятные слова, словно заклинания, и только когда они переехали на другую сторону холма, она повернулась и сказала:
- Ну теперь уже ничего. Я должна была сдержать их заклятьем, потому что они очень голодны.
У всех из груди вырвался вздох облегчения Богун и Горпина снова поехали впереди, а казаки, которые за минуту перед тем сдерживали дыхание, опять начали перешептываться и разговаривать.
- Если бы не Горпина, нам не пройти бы здесь, - сказал один.
- Да, сильная ведьма.
- А наш атаман не боится даже и дидка. Он не глядел и не слушал, а только все оглядывался на свою молодицу.
- Если бы с ним случилось то, что со мною, он не был бы таким бесстрашным. - сказал старый есаул.
- А что же случилось с вами, батько Овсивуй?
- Ехал я раз ночью из Рейменторовки в Гуляй-Поле, мимо могил. Вдруг чувствую, сзади с могилы что-то прыгнуло ко мне на седло. Я оборачиваюсь, вижу - ребенок, синий-пресиний и страшно бледный. Видно, татары вели его с матерью в плен и он умер некрещеный. Глазенки его горели, как свечки, и сам он так пищал. Вскочил он с седла мне на шею, и почувствовал я, что он меня кусает за ухом. О Господи! Это упырь! Но я долго служил в Валахии, где упырей больше, пожалуй, чем людей, там есть на них средства. Я соскочил с коня и, ударив кинжалом в землю, сказал: "Сгинь, пропади", - он только простонал, схватился за рукоятку кинжала и по острию спустился в землю. Я сделал на ней крест и поехал дальше.
- Разве в Валахии так много упырей, батько?
- Из двух валахов один по смерти делается упырем. Валахские упыри хуже всех. Там они называются "бруколаки".
- А кто сильнее, батько, оборотень или упырь?
- Оборотень сильнее, а упырь зато смелее. Если осилить оборотня, то он будет служить, а упырь - ни к чему, только кровь сосет. Но все-таки оборотень атаман над ними
- Должно быть, что так. Пока жива, до тех пор и имеет. Если бы она не командовала ими, то наш атаман, наверное, не отдал бы ей своей кукушечки; ведь оборотни страшно падки до девичьей крови.
- А я слышал, что они не могут подступиться к невинной душе.
- К душе - не могут, а к телу - могут.
- Ой, жалко было бы красавицы. Это кровь с молоком. Наш батько знал, что брал в Баре.
Овсивуй щелкнул языком.
- Что и говорить: золотая ляшка!
"Убей меня, не губи несчастную!"
- С ней не будет ничего злого.
Дальнейший их разговор был прерван приближением Горпины.
- Эй, молодцы! - сказала ведьма. - Тут Татарский Разлог, но не бойтесь. Тут страшна всего только одна ночь в году; сейчас Чертов Яр, а там уже недалеко и мой хутор.
Действительно, вскоре послышался лай собак. Отряд вошел в самую середину яра, ведущего прямо от реки; он был так узок, что четыре. Лошади еле-еле могли проехать рядом. На дне этой расщелины протекал узкий ручеек, сверкая при лунном свете, как змейка. Но по мере того как отряд подвигался вперед, обрывистые стены расширялись все больше и больше, образуя довольно обширную долину, слегка поднимающуюся в гору и защищенную с боков скалами. Кое--где торчали высокие деревья. Ветер здесь уже утих; от деревьев на землю пошлись длинные черные тени, а на освещенных лунным светом местах виднелись какие-то белые, крутые и продолговатые, предметы, в которых казаки со страхом узнавали людские черепа и кости. Они тревожно оглядывались кругом и время от времени осеняли себя крестом. Вдруг вдали, между деревьями, блеснул огонек, а к ним подбежали два огромных, страшных черных пса с блестящими глазами, которые при виде людей и лошадей начали громко лаять и выть. Услышав голос Горпины, они успокоились и, ворча, начали бегать вокруг всадников.
- Это не псы, - проворчал старый Овсивуй глубоко убежденным голосом
Между деревьями показалась хата, за нею конюшня, а дальше и выше еще какое-то строение Хата с виду была большая и чистая; в окнах виднелся свет.
- А вот и мое жилье! - сказала Горпина Богуну. - А вон там мельница; она мелет только наше зерно, да я ворожу на ее колесе. Погадаю потом и тебе. Твоя молодица будет жить в светелке, но если хочешь украсить ее стены, то княжну надо на время перенести на другую сторону... Стойте, слезайте с коней!
Отряд остановился. Горпина начала кричать.
Это был отвратительный старик, почти карлик, с плоским квадратным лицом, с косыми и узкими, как щепки, глазами.
- Это что за черт? - спросил Богун.
- Не спрашивай его, - сказала великанша, - у него отрезан язык.
- Пойди сюда.
Казаки слезли с коней и начали осторожно отвязывать качалку. Богун следил за каждым их движением с величайшим вниманием и сам помогал нести ее на мельницу. Карлик шел впереди, освещая дорогу лучиной. Княжна, которую Горпина напоила усыпляющим зельем, не просыпалась, только веки ее дрожали от света Лицо ее оживилось от падавших на нее от лучины красных лучей. Богун смотрел на нее, и ему казалось, что сердце его разорвется в груди. "Миленькая моя, зозуля моя", - тихо шептал он, и суровое, хотя красивое, лицо казака прояснилось и загорелось, как загорается дикая степь от забытого путником огня.
Горпина, шедшая рядом, сказала:
- Когда она проснется, то будет здорова. Рана ее заживает, она скоро поправится.
- Слава Богу, слава Богу! - ответил Богун.
одни приносили все новые и новые ковры и ткани, другие прибивали их к бревенчатым стенам избы. Богун позаботился не только о клетке для своей пташки, но также и об украшении ее, чтобы неволя не показалась ей чересчур тягостной. Вскоре он сам вернулся с мельницы и стал наблюдать за работой.
Ночь проходила, лунный свет мало-помалу бледнел, а в светлице все еще слышался стук молотков. Простая изба стала похожа на комнату. Наконец, когда стены уже были обиты и все устроено, спящую княжну принесли с мельницы и уложили на мягкой постели. Потом все стихло. Только в конюшне некоторое время раздавались еще взрывы хохота, похожего на конское ржание: это молодая ведьма, барахтаясь на сене с казаками, награждала их ударами кулаков и поцелуями.