| Автор: | Сенкевич Г. А., год: 1886 |
| Категории: | Роман, Историческое произведение |
III
Солдаты засуетились, они были рады уехать из лесу в далекий мир тем более, что боялись еще погони со стороны Богуслава Радзивилла. Старик Кемлич вошел в избу, думая, что он понадобится Кмицицу.
- Ваша милость ехать желаете? - сказал он, входя.
- Да. Ты выведешь меня из лесу. Ты знаешь здесь все лазейки!
- Знаю, я здешний... А куда ваша милость ехать желаете?
- К его величеству, королю. Старик отступил в изумлении.
- Мать честная! - вскрикнул он. - К какому королю, ваша милость?
- Да уж ясно, не к шведскому.
Кемлича это не только не успокоило, но он даже стал креститься.
- Стало быть, вы, ваша милость, не знаете, что люди говорят: будто король в Силезию бежал, потому все его оставили! Краков даже осажден.
- Поедем в Силезию!
- Да, но как вы через шведов проберетесь?
- Шляхтой ли одевшись или мужиками, на конях ли или пешком - это все равно: только бы пробраться!
- На это и времени нужно много...
- Времени у нас довольно... Но хорошо бы поскорей!..
Кемлич перестал удивляться. Старик был слишком хитер, чтобы не догадаться, что в этом предприятии пана Кмицица кроются какие-то особенные и таинственные причины, и тысячи предположений стали лезть ему в голову. Но так как солдаты Кмицица, которым пан Андрей велел молчать, не сказали ни старику, ни его сыновьям ни слова о похищении князя Богуслава, то ему казалось наиболее вероятным предположение, что князь-воевода посылает молодого полковника с каким то поручением к королю. В этом убеждении его укрепляло и то, что он считал Кмицица ярым сторонником гетмана и знал об услугах, которые он оказал Радзивиллу. Полки конфедератов разнесли весть об этих услугах по всему Полесскому воеводству, называя Кмицица палачом и изменником.
"Гетман посылает доверенного к королю, - подумал старик, - это значит, что он, должно быть, хочет с ним помириться и бросить шведов. Надоело ему, верно, хозяйничанье шведов... Зачем бы он иначе посылал?"
Старик Кемлич недолго думал над разрешением этого вопроса, его интересовало совсем другое, а именно то, какую пользу он может извлечь для себя из этого предприятия? Служа Кмицицу, он выслужится одновременно перед гетманом и перед королем, а это, конечно, не останется без награды. Милость таких панов пригодится и тогда, когда ему придется давать отчет и в прежних грехах. Притом, должно быть, будет война, вся страна вспыхнет, а тогда добыча сама лезет в руки. Все это очень улыбалось старику, который и без того привык слушаться Кмицица и продолжал его бояться, питая к нему вместе с тем нечто вроде слабости, которую пан Андрей умел вызвать во всех, кто находился под его начальством.
- Ваша милость, - сказал он, - надо вам будет проехать через всю Речь Посполитую, чтобы добраться до короля. Шведские отряды еще пустяки, города ведь можно миновать и ехать лесами... Хуже всего то, что леса, как и всегда в тревожное время, кишмя кишат разбойничьими шайками, которые нападают на проезжих, а у вашей милости мало людей...
- Если ты поедешь со мной, пан Кемлич, с сыновьями и с челядью, которая у тебя есть, то нас будет больше!
- Если вы велите, ваша милость, я поеду, но я человек бедный. Впроголодь живем, вот ей-ей! Как же мне оставить мой домик и скарб убогий?
- За все, что ты сделаешь, тебе заплатят, а вам лучше головы отсюда унести, пока они у вас на плечах!
- Святые угодники!.. Что вы говорите, ваша милость? Как? Что мне, невинному, грозит? Кому я жить мешаю?
- Знают вас здесь, мошенники! У вас с Копыстынским имение было в совладении, и вы его зарубили, а потом убежали от суда и служили у меня; потом увели у меня табун лошадей!..
- Да вот, Богом клянусь! Царица Небесная! - воскликнул старик.
- Молчи, дай говорить! Потом вы вернулись в старое логово и стали грабить по дорогам, как разбойники, захватывая деньги и лошадей. Не запирайся, я ведь не судья тебе, но ты сам лучше всего знаешь, что я правду говорю... Вы уводите коней у Золотаренковых людей, уводите у шведов, это хорошо! Когда они вас поймают и шкуру с вас драть начнут - пускай дерут, это их дело.
- Мы только у неприятеля берем, а это дозволено, - сказал старик.
- Неправда, вы и на своих нападаете, мне уж твои сыновья признались, а ведь это просто разбой и позор шляхетскому имени! Стыдитесь, бездельники! Мужиками вам быть, а не шляхтой!
Старый плут покраснел и сказал:
- Ваша милость обижаете нас! Мы, помня о шляхетском достоинстве нашем, мужицкими делами не занимаемся. Другое дело - в лугах стадо поймать. Это можно, и в этом нет позора шляхетскому имени в военное время. Но конь в конюшне святая вещь, и разве только цыган, жид или мужик его украдет, но не шляхтич, мы этого, ваша милость, не делаем! А уж раз война, значит, война.
- Будь не одна, а десять войн, добычу можно только в битве брать, а если ты ее на большой дороге ищешь, так ты разбойник!
- Бог свидетель, что в этом мы не повинны!
- А все-таки кашу вы тут заварили! Короче говоря, лучше вам отсюда уходить: рано ли, поздно ли, а виселицы вам не миновать! Поедем со мной; верной службой вы загладите свои вины и честь свою вернете. Я беру вас на службу, а там уж вам больше прибыли будет, чем от этих лошадей.
- Мы поедем с вашей милостью всюду, проведем вас через шведов и через разбойничьи шайки. Правду говоря, ваша милость, очень тут нас злые люди преследуют, а за что? За то, что мы бедны, только за это!.. Может, Господь сжалится над нами и поможет нам в несчастии.
Тут старик Кемлич невольно потер руки и сверкнул глазами. "От таких дел, - подумал он, - в стране все закипит, как в котле, а тогда только дурак не попользуется!"
Кмициц взглянул на него пристально.
- Только ты не попробуй мне изменять! - сказал он грозно. - Смотри! Тогда и Господь тебя из моих рук не спасет.
- Не таковские мы люди, - мрачно ответил Кемлич, - и пусть Господь меня осудит, если была у меня в голове хоть мысль об этом!
- Верю, - сказал после короткого молчания Кмициц, - измена хуже разбоя, и не всякий разбойник изменять станет!
- Что вы прикажете теперь, ваша милость? - спросил Кемлич.
- Прежде всего есть два письма, которые нужно сейчас же отправить. Есть ли у тебя расторопные люди?
- Куда им ехать?
- Один поедет к князю-воеводе, но князя ему видеть не надо! Пусть просто передаст письмо, как только встретит первый попавшийся княжеский полк, и не ждет ответа.
- Смолокур поедет, это человек расторопный и бывалый.
- Хорошо; другое письмо надо отвезти на Полесье, - спросить, где стоит ляуданский полк пана Володыевского, и отдать письмо самому полковнику в руки...
"О, значит, работа на все руки, если они уж и с конфедератами снюхались; ну и жарко будет!"
Потом он сказал громко:
- Ваша милость! Если это письмо не спешное, можно бы, выехав из лесу, отдать кому-нибудь по дороге. Много шляхты здесь заодно с конфедератами, и каждый охотно отвезет, а у нас одним человеком больше останется.
- Это ты умно придумал, - лучше, чтобы тот, кто отвезет письмо, не знал, от кого везет. А скоро мы выедем из лесу?
- Как вашей милости угодно. Можно выезжать из него и две недели, можно и завтра выехать.
- Об этом потом поговорим, а пока слушай меня внимательно, Кемлич!
- Слушаюсь, ваша милость.
- Во всей Речи Посполитой, - сказал Кмициц, - меня называют палачом, запродавшимся гетману или шведам. Если бы король знал, кто я, он мог бы мне не поверить и отвергнуть мои намерения, хотя видит Бог, что они чисты. Слушай, Кемлич!
- Слушаю ваша милость.
- Не называй меня Кмициц, а зови Бабинич, понимаешь? Никто не должен знать моего настоящего имени. Ни пикнуть мне! А будут спрашивать, откуда я, скажешь, что по дороге ко мне пристал и не знаешь, а если, мол, кому любопытно, то пусть у меня у самого спрашивает.
- Понимаю, ваша милость!
- Сыновьям это скажешь и людям. Если бы с них шкуру драли, пусть и тогда знают только, что я Бабинич! Вы мне за это головой ответите!
- Так и будет, ваша милость. Пойду скажу сыновьям - этим шельмам надо все разжевать да в рот положить. Вот какая мне от них радость! Бог меня ими покарал за прежние грехи. Вы дозвольте, ваша милость, еще одно слово сказать?
- Говори смело!
- Вижу я, лучше будет, ежели мы не скажем ни солдатам, ни челяди, куда едем...
- Может и так быть!..
- Пусть знают только, что едет не пан Кмициц, а пан Бабинич. И вот еще: отправляясь в такую дорогу, лучше скрывать чин вашей милости.
- Почему?
- Потому что шведы дают пропускные грамоты только известным людям, а у кого грамоты нет, тех ведут к коменданту.
- У меня есть грамоты к шведским начальникам.
Удивление блеснуло в хитрых глазах Кемлича, и, подумав минуту, он сказал:
- Вы позволите, ваша милость, сказать вам еще, что я думаю?
- Если грамоты есть, это и лучше, можно при нужде показать, но ежели ваша милость на такую работу едете, которая должна в тайне остаться, лучше грамот не показывать. Я не знаю, даны ли они на имя Бабинича или пана Кмицица, но коли показывать их - ведь след останется, и тогда погоню снарядить легче.
- Вот это не в бровь, а в глаз! - быстро сказал Кмициц! - Лучше грамоты спрятать на другое время, если только можно будет без них пробраться!
- Можно, ваша милость, но только надо будет мужиками переодеться или мелкой шляхтой. Это нетрудно, у меня есть кое-какая одежда, шапки и серые тулупы, какие мелкая шляхта носит. Возьмем табун лошадей и поедем с ними, будто на ярмарку, и будем пробираться все глубже, под самый Лович и Варшаву. Я уже это проделывал, ваша милость, не раз, в спокойные времена, и дорогу я хорошо знаю. Как раз об эту пору бывает ярмарка в Субботе, на нее съезжаются люди со всех сторон. В Субботе мы узнаем о других городах, когда в них бывает ярмарка, и - только бы дальше, только бы дальше! Шведы тоже обращают меньше внимания на мелкую шляхту, ведь ими кишмя кишат все ярмарки. А ежели нас какой-нибудь комендант и будет допрашивать, так мы сумеем вывернуться, а если случится наткнуться на маленький отряд, можно будет, с Божьей помощью, и по трупам проехать!
- А если у нас лошадей отнимут? Ведь реквизиция в военное время вещь обыкновенная!
- Либо купят, либо отнимут! Если купят, тогда мы поедем в Субботу будто не продавать, а покупать лошадей; а если отнимут, тогда мы поднимем вой и будем ехать с жалобой в Варшаву или Краков!
- Ну и хитер же ты, - сказал Кмициц, - вижу, что ты мне пригодишься! А если шведы лошадей заберут, так найдется такой, кто за них заплатит!
- Мне и так нужно было ехать с ними в Эльк, в Пруссию, и все так хорошо сложилось - нам как раз туда и дорога. Из Элька мы поедем вдоль границы, потом прямо к Остроленке, а оттуда пущей на Пултуск и Варшаву.
- Где же это Суббота?
- Неподалеку от Пятницы, ваша милость!
- Ты шутишь, Кемлич.
- Да нешто я смею! - ответил старик, скрестив на груди руки и склонив голову. - Уж так странно там города называются. Это за Ловичем, ваша милость, но еще подальше.
- И большая ярмарка бывает в этой Субботе?
- Не такая, как в Ловиче, но об эту пору как раз приходится большая ярмарка, на нее сгоняют лошадей из Пруссии и съезжается тьма народу. В этом году, должно быть, будет не хуже, потому там все спокойно. Везде шведы пануют, и по городам у них гарнизоны. Если там народ и захочет подняться, так не сможет.
- Тогда я принимаю твой совет... Мы поедем с лошадьми, за которых я тебе сразу заплачу, чтобы тебе убытка не было.
- Благодарю вас, ваша милость, за помощь.
А когда старик повернулся к двери, пан Андрей сказал ему вдогонку:
- И пусть меня никто не называет ни начальником, ни полковником, а просто: ваша милость. А зовут меня Бабинич.
Кемлич вышел, и через час все они сидели уже на лошадях, готовые двинуться в далекий путь.
Пан Кмициц, одетый в серый тулуп мелкого шляхтича, в серую потертую барашковую шапку, с повязкой на лице, точно после какой-нибудь пьяной драки, был совершенно неузнаваем и походил как две капли воды на мелкого шляхтича, который бродит с ярмарки на ярмарку. Его окружали люди, одетые точно так же, как и он, вооруженные прямыми саблями, длинными бичами, чтобы погонять лошадей, и арканами, чтобы ловить их, когда они разбегутся.
больше всех пожимал плечами и поводил усами старый Сорока, который, не сводя глаз со своего полковника, бормотал, наклонившись к Белоусу:
- Никак я его не научусь величать по-новому. Пусть меня он убьет, а я по старине величать его буду, как надо!
Солдаты не знали, что и душа пана Андрея переменилась так же, как и его внешний вид.
- Трогай! - крикнул вдруг пан Бабинич.