Автор: | Сенкевич Г. А., год: 1905 |
Категории: | Повесть, Историческое произведение |
II
Была ли это простая случайность или проделка девушки, неизвестно, но только в большой комнате флигеля были помещены четыре брата Букоемские, а Циприанович вместе с Тачевским в другой, поменьше. Это обстоятельство сильно смутило обоих, и чтобы не нужно было разговаривать, они сейчас же начали читать молитвы и читали их дольше обыкновенного. Однако, когда молитвы были окончены, в комнате воцарилось неловкое молчание, которое тяготило обоих. Хотя они и не питали друг к другу дружеских чувств, оба понимали, что этого не нужно обнаруживать и что до поры до времени, особенно в доме пана Понговского, следует вести политику.
Тачевский отстегнул саблю, вынул ее из ножен, посмотрел на острие при свете камина и начал протирать ее платком.
- После мороза, - проговорил он не то самому себе, не то Циприановичу, - она запотеет в теплой комнате, ржавчина и готова.
- А в прошлую ночь она, должно быть, здорово промерзла, - ответил Циприанович.
Он сказал это безо всякой задней мысли, просто потому, что вспомнил, что Тачевский, действительно, провел предыдущую ночь на трескучем морозе. Но тот сейчас же уперся концом сабли в пол и быстро взглянул ему в глаза.
- Вы намекаете на то, что я сидел на сосне?
- Да, - просто отвечал Станислав, - ведь там у вас печки не было.
- А что бы вы сделали на моем месте?
Циприанович хотел уже ответить: "То же самое", но так как вопрос был задан резким тоном, то он возразил:
- К чему я стану ломать себе над этим голову, когда меня там не было.
Гнев мелькнул на лице пана Яцека. Чтобы сдержать себя, он начал дуть на саблю и протирать ее еще сильнее. Наконец, всунув ее обратное ножны, он произнес:
- Бог ниспосылает приключения и опасности.
И его заблестевшие было глаза снова подернулись обычной грустью, так как он вспомнил о своем единственном друге, лошади, которую зарезали волки.
Между тем двери открылись, и в комнату вошли с улицы четверо братьев Букоемских.
- Мороз полегчал, и снега задымились, - произнес Матвей.
- Будет туман, - прибавил Ян.
И вдруг братья увидели Тачевского, которого в первый момент не заметили.
- О! - воскликнул Лука, обращаясь к Циприановичу, - это ты в такой компании?
Все четверо уперлись руками в боки и вызывающе уставились на пана Яцека.
А тот схватил стул и, выдвинув его на средину избы, повернул его быстрым движением спинкой к Букоемским, потом уселся на него верхом, оперся локтями о спинку, поднял голову и ответил им тем же вызывающим взглядом.
Так смотрели они друг на друга: он, с широко расставленными ногами, в шведских сапогах, они, стоя плечом к плечу, огромные, грозные, вызывающие.
Циприанович видел, что затевается ссора, но в то же время ему хотелось смеяться. Надеясь, кроме того, что в любой момент он сумеет предотвратить столкновение, он позволил им смотреть так друг на друга.
"Э! Нахальная, однако, бестия! - подумал он о Тачевском. - Ни капельки даже не конфузится".
Между тем молчание продолжалось, одновременно смешное и невыносимое. Почувствовал это и пан Яцек, ибо прервал его первый.
Букоемские изумленно переглянулись, смущенные неожиданным оборотом.
- Как? Что же это? Что он о себе думает?..
- Пожалуйста, пожалуйста! - повторил Тачевский, указывая на скамейку.
- Мы стоим потому, что нам так нравится, понимаешь?
- Слишком много церемонии.
- Какой церемонии? - воскликнул Ян. - Ты что же это, епископа или сенатора какого изображаешь, ты... ты Помпеи этакий...
Тачевский не тронулся с места, только спина его затряслась, точно от внезапного смеха.
- А почему ты, сударь мой, называешь меня Помпеем? - спросил он.
- Потому что ты этого заслужил.
- А может быть, потому что ты дурак?
- Бей, кто в Бога верует! - завопил Ян.
Но пану Тачевскому тоже, по-видимому, надоел этот разговор. Словно что-то подняло его моментально с места, и он, точно кот, прыгнул к Букоемским.
- Слушайте вы, тунеядцы! - холодным, как сталь, голосом произнес он. - Чего вы хотите от меня?
- Крови! - воскликнул Матвей Букоемский.
- Не вывернешься! - подхватил Марк.
- Выходи сейчас же! - добавил Матвей, хватаясь за саблю.
Но Циприанович быстро встал между ними.
- Не позволю, - воскликнул он. - Это чужой дом!
- Да! - согласился Тачевский. - Это чужой дом, и я не причиню этой неприятности пану Понговскому и не уложу вас под его кровлей. Но завтра я отыщу вас!
- Это мы тебя завтра отыщем! - буркнул Матвей.
- Вы искали, к чему придраться, целый день задевали меня. Почему? Не знаю, ибо я вас не знал, так же, как и вы меня. Но вы заплатите мне за это, ибо за оскорбление я встану не только против четырех, но хоть против десяти.
- Ой-ой-ой. Довольно будет и одного! Сразу видно, что ты о Букоемских не слыхал, - воскликнул Ян.
Но Тачевский повернулся внезапно к Циприановичу.
- Я говорил о четырех, - сказал он, - но может быть и вы, сударь, присоединитесь к этим кавалерам?
- Если вы об этом спрашиваете...
- Но мы первые и по старшинству. Мы от этого не отступимся. Мы обещали ее тебе и убьем каждого, кто встанет тебе поперек дороги.
Тачевский быстро взглянул на Букоемских, в один момент догадался, в чем дело, и побледнел.
- Ах, вот как, милостивый государь? - обратился он снова к Циприановичу. - Значит, у вас есть наемные лица, и вы прячетесь за их саблями? Недурно! Это, конечно, и вернее и безопаснее, но благородно ли и по-рыцарски ли, это другой вопрос! Тьфу! В какой же я очутился компании!
Хотя по природе Циприанович обладал мягким нравом, но, услышав столь оскорбительное обвинение, он густо покраснел, жилы выступили у него на лбу, глаза заметали молнии и, заскрежетав зубами, он схватился за рукоятку сабли.
- Выходи! Выходи сию же минуту! - воскликнул он сдавленным от гнева голосом.
Заблестели сабли, и в комнате стало светло от стали, на которую падал отблеск пылающей лучины. Но три брата Букоемские подскочили к противникам и стали стеной между ними, а четвертый схватил за плечи Циприановича и начал кричать:
- Сташка! Ради бога, успокойся! Мы сначала!
- Мы сначала! - повторили остальные.
- Пусти! - сквозь зубы процедил Циприанович.
- Мы прежде!
- Пусти!..
- Держите Стаха, а я тем временем справлюсь, - кричал Матвей.
И, схватив Тачевского за руку, он начал тянуть его в сторону, чтобы начать сейчас же. Но тот уже успокоился и, вложив саблю в ножны, сказал:
- Моя воля, кто раньше и когда! Говорю вам: завтра и не здесь, а в Выромбках.
- Э, не увернешься. Сейчас! сейчас!
Но Тачевский скрестил руки на груди.
- Что ж! Если вы хотите убить меня без битвы под чужой кровлей, тогда ладно.
Эти слова привели братьев в бешенство. Они начали стучать каблуками по полу, дергать усы и сопеть, как медведи.
Но ни один уже не решался броситься на Тачевского, чтобы не опозорить себя.
А тот постоял еще некоторое время, как бы ожидая, не нападут ли на него, наконец, схватил шапку, нахлобучил ее на голову и сказал:
- Итак, я говорю вам: завтра! Пану Понговскому скажите, что едете ко мне в гости, и расспрашивайте о дороге в Выромбки. За ручьем будет распятиe, поставленное во время эпидемии. Там я буду ждать вас около полудня... Чтоб вам пусто было!
Последние слова он проговорил как будто с некоторым сожалением, отворил дверь и вышел.
холодное дыхание ветра, он подумал:
"Бедняку и ветер дует прямо в глаза! Пойду пешком!.."
А тем временем молодой Циприанович ломал себе руки от боли и гнева и с горечью говорил Букоемским:
- Кто вас только просил? Самый злейший враг не повредил бы мне больше, чем вы с вашей услугой.
А они глубоко жалели его и один за другим начали обнимать товарища.