На поле славы.
Глава XV

XV

Действительно, пан Мартьян и сам решил объявить панне Сенинской, что она может считать Белчончку своим собственным домом, но он отложил этот разговор до окончания похоронных церемоний. Ему хотелось сначала посоветоваться с отцом, который всю жизнь вел непрекращающиеся процессы и потому прекрасно знал законы и умел заранее предупреждать всякие затруднения. Впрочем, они оба были убеждены, что дело их верное, и на другой день после ужасного происшествия, в тот самый момент, когда Понговского клали в гроб, они заперлись в боковой комнате и начали с одинаковой бодростью совещаться.

- Само Провидение за нас! - говорил старик. - Прямо Провидение. И Понговский тяжко ответит перед ним за то, что хотел обмануть нас.

- И пусть себе отвечает! - заметил Мартьян. - Наше счастье, что он только хотел, но не успел, а теперь мы все заберем в свои руки. Сульгостовские уже успели поспорить со мной, но прежде я вырву у них душу, чем они вырвут у меня хоть один загон в Белчончке.

- Ах, шельмы! Такие-сякие! Чтоб их скривило!.. Да я и не их боюсь, а завещания. Ты выпытывал у ксендза Творковского? Если кто что-нибудь и знает, так это он.

- Неудобно мне было вчера, потому что он застал меня вчера за ссорой с Сульгостовскими и сказал нам: "Покойник еще не остыл!.." Потом он поехал за гробом и за ксендзами, а сегодня не было времени.

- Вдруг да Понговский все этой козе записал.

- Не имел права, потому что это имущество осталось от его покойной жены, нашей ближайшей родственницы.

- Это и сделает завещание недействительным, но будут расходы, беготня по инстанциям... и бог знает что!

- Ведь вы уж привыкли к процессам, а я составил такой план, что, пожалуй, не понадобится никаких процессов, а пока блажен кто верует, поэтому я из Белчончки теперь не тронусь. И послал уже за нашей челядью. Пусть меня потом гонят Сульгостовские либо Забежовские!

- Однако что скажет девушка, если ей все записано?

- А кто за нее вступится? Она одна, как палец, на всем свете, ни родных, ни друзей, одно слово - сирота. Кому охота подставлять из-за нее шею, нарываться на неприятности, поединки? Кому какое дело до нее? Тачевский был в нее влюблен, но Тачевского нет. Он, может быть, и совсем не вернется, а если бы даже и вернулся, то ведь он гол, как сокол, и в процессах столько же понимает, сколько мой конь. Откровенно говоря, положение сейчас таково, что если бы даже не Понговский, а родной отец завещал ей Белчончку, то и тогда мы могли бы приехать и распоряжаться, как нам заблагорассудится под видом опеки над сиротой. Я думаю, что Понговский только собирался все переписать на нее и потому или совсем не окажется завещания, или окажется такое, где старик все оставляет панне Сенинской, как своей воспитаннице...

- Ну, а такое нам не страшно, - отвечал старик, - ручаюсь в том головою! Конечно, без процесса не обойдется.

- Почему же? Я слушаю, что вы говорите, но думаю, что обойдемся и так.

- Но видишь ли, в том-то и дело, что, говоря между нами, покойница Понговская была дура... (царство ей небесное) взяла да и записала все на мужа, значит, он имел право оставлять кому хотел. - Последние слова старик Кржепецкий произнес шепотом, оглядываясь во все стороны, хотя он и знал, что в комнате, кроме них, нет никого.

Но сын спросил:

- Как же она могла записать на него все имущество, когда она погибла внезапной смертью?..

- Дата поставлена через год после венчания. Очевидно, Понговский выманил у нее завещание, потому что там, где они жили, была опасная местность и никто не знал, когда татары запоют ему вечную память. Они сделали взаимное завещание и засвидетельствовали его в Поморянах, откуда Понговский и привез его сюда. Я хотел тогда судиться с ним, но знал, что ничего не выиграю. Теперь совсем другое дело.

- Теперь обойдемся совсем без процесса.

- Если обойдемся, то тем лучше, но нужно быть готовым...

- Э... не нужно!

- Как же это будет?

- Да уж без вас справлюсь.

Услышав это, старый пан Кржепецкий рассердился:

- Ты справишься? Что? Как? Ты уж мне, пожалуйста, не порть дела. Он справится!.. Не ты ли советовал мне оставить в покое Сильницких и Дронжков, потому что ничего не выйдет?.. Ничего не выйдет... Почему... Свидетелей заставили присягать на местной земле... Великая штука! Я приказал людям насыпать в сапоги земли с моего двора - ну и что? И они пошли на землю Сильницких и ни один не присягал ложно, когда говорил: "Клянусь, что земля, на которой я стою, принадлежит пану Кржепецкому!" А ты бы целый год думал и ничего подобного не выдумал. Ты справишься? Смотри, какой выискался!..

И старик начал сердито шевелить беззубыми челюстями, точно жуя что-то, причем подбородок его совершенно сходился с загнутым, как у хищной птицы, носом.

А сын отвечал:

- Успокойтесь, отец, и выслушайте меня. Когда дело идет о судах и тяжбах, то я всегда вам уступлю, но что касается женщин, то я в этом более сведущ и больше надеюсь на себя.

- Ну?..

- Что же ты такое замышляешь?

- Нетрудно угадать. Разве мне уж не пора? И разве другую такую девку вы найдете во всей округе...

С этими словами пан Мартьян задрал голову кверху и уставился отцу в глаза, а тот тоже пытливо посмотрел на него, пожевал губами и спросил:

- Ты так думаешь?

- А почему бы и нет? У меня это уже со вчерашнего дня засело в голове.

- Отчего бы нет? Потому что она бедна, как Лазарь.

- Но зато я войду в Белчончку с пением и без малейших препятствий. Она бедна, но зато эта девушка из знатного рода... А помните ли вы, что говорил Понговский, что если бы хорошенько разобраться в документах Сенинских, то можно бы отсудить почти полвоеводства. Ведь и Собеские поднялись благодаря им, поэтому была бы и протекция у короля... Сам король должен бы подумать о таком деле... А мне девушка уже давно приглянулась...

И он запрыгал на своих коротких ногах, облизывая усы, причем казался таким противным, что старый Кржепецкий не мог не сказать:

- Она не захочет выйти за тебя.

- А за старого Понговского хотела? Что? А мало было таких, которые хотели идти за меня? Теперь много молодых людей ушли в войска, и девушек можно будет покупать грудами, как гвозди для подков.

- Ну, а если все-таки она тебя не захочет, тогда что?

В глазах Мартьяна сверкнули злые огоньки.

- Тогда, - с ударением ответил он, - с девкой можно безо всякой опеки поступить так, что она сама запросится в костел...

Но старик испугался его слов.

- Эй! - проговорил он, - а знаешь ли ты, что это уголовное дело?

- Я знаю только, что за Сенинскую никто бы не заступился!

- А я тебе говорю: берегись! И так уж на тебя все нападают. Процесс об имуществе выиграешь или проиграешь, все равно останешься честным, а ведь это преступление, понимаешь?

- Да до этого и не дойдет, разве если сама захочет. Только вы не мешайте мне, а делайте так, как я скажу. После похорон возьмите, отец, Теклю домой, а если удастся, то прихватите и старуху Винницкую, а я тут останусь при девушке с Агнешкой и Иоганной. Эти гадины ненавидят каждую, кто моложе и красивее их. Они уж и вчера начали жалить эту несчастную, а что же будет, если они поселятся с нею под одной кровлей? То-то начнут они ее колоть, то-то кусать, да унижать, да упрекать в куске хлеба! Я вижу все это, как в книжке, а эта вода пойдет на мою мельницу.

- Что же ты на ней смелешь?

- Что смелю? А то, что нарочно буду вмешиваться в их ссоры, буду ругать этих змей, а иногда и по роже дам, дескать: "Не смей!", а ей буду ручки целовать: "Я твой покровитель, я твой брат, твой истинный друг и ты здесь единственная госпожа!" И неужели вы думаете, отец, что ее сердце не растает, что она не полюбит того, кто будет ее заступником и покровителем, кто станет отирать ее слезы и день и ночь охранять ее?

Наступило минутное молчание.

- Тогда скажи Агнешке и Иоганне, чтобы они поступали по твоей воле!

- Им-то? Им ничего не надо говорить и нечему учить, потому что достаточно их характера. Только Текля одна голубь, а они - коршуны.

И действительно, пан Мартьян не ошибся, так как сестры его, каждая по-своему, уже занялись панной Сенинской. Текля то и дело обнимала ее и плакала вместе в нею, а Иоганна и Агнеса тоже утешали ее, но только иначе.

- Что не удалось, то не удалось, - говорила старшая, - но вы успокойтесь. Вы не будете нашей тетушкой, потому что сам Бог не захотел этого, но никто вас здесь не обидит и куска хлеба не пожалеет.

сначала уляжется ваше горе, потому что в самом деле вас постигло большое несчастье. Вы должны были стать здесь госпожой, выйти замуж, а теперь у вас нет никого, кроме нас. Но поверьте, что хотя мы с вами и не родственники, мы будем считать вас за родную.

Потом снова заговорила Иоганна:

- Примиритесь с волей Божьей! Господь послал вам это испытание, но зато он отпустит вам другие грехи. Если вы, может быть, чересчур надеялись на свою красоту или стремились к богатству и нарядам (ведь все мы грешны, потому я и говорю это), то одно за другое сочтется.

Говоря это, они начали внимательно разглядывать платья, разложенные на столе, бросая взгляды на сундуки с приданым. Им так сильно хотелось посмотреть, что находится там внутри, что Иоганна, наконец, не выдержала и сказала:

С этими словами сестры набросились на сундуки, коробки и ящики, в которых лежали еще не распакованные по приезде из Радома платья и стали их развертывать, рассматривать при свете и примерять.

А панна Сенинская, точно оглушенная, сидела в объятиях нежной Текли, ничего не слыша и не видя, что с нею и вокруг нее происходит.