На поле славы.
Глава XXI

XXI

Спустя несколько часов старый Кржепецкий увез Мартьяна в Белчончку, хотя тот не мог еще держаться на ногах и плохо понимал, что с ним происходит. Но сначала слуги выкупали его и с величайшим трудом переодели в чистое белье. По окончании всей этой процедуры на него нашла такая слабость, что он несколько раз падал в обморок и только благодаря данцигской водке пани Дзвонковской его удалось привести в себя. Пан Серафим посоветовал уложить его в постель и подождать с отъездом, пока он совсем не поправится, но рассвирепевший старик не хотел согласиться на это, чтобы не обязать себя благодарностью по отношению к человеку, против которого он собирался затеять судебный процесс за задержку панны Сенинской. Он приказал выложить сеном телегу и, уложив Мартьяна на ковре, точно на постели, отправился в Белчончку, грозя Букоемским и самому хозяину. При этом было смешно, что, взывая постоянно о мести, ему приходилось, однако, принимать помощь Циприановича и одолжить у него платье, белье и сено; но, ослепленный гневом, он не чувствовал этого, а пану Серафиму тоже было не до смеха, так как поступок братьев сильно смутил его и обеспокоил.

Тем временем приехал специально вызванный письмом ксендз Войновский. Сильно сконфуженные, братья Букоемские сидели во флигеле, не смея показать носа, и потому пан Циприанович принужден был сам рассказать обо всем случившемся, а ксендз слушал, слушал, от времени до времени хлопал себя по полам сутаны, но совсем не огорчался так сильно, как это предполагал пан Серафим.

- Если Мартьян умрет, - наконец сказал ксендз, - то Букоемским придется плохо, но если, как я думаю, он отлежится, тогда склонен предполагать, что он будет мстить им частным образом, не привлекая их к суду.

- Почему вы так думаете? - спросил пан Серафим.

- Потому что неприятно выставлять себя на посмешище всей Речи Посполитой. Кроме того, должна была бы обнаружиться его история с панной Сенинской, а это не прибавило бы ему славы. Непохвальный образ жизни он вел, поэтому лучше ему не подвергать себя тому, чтобы свидетели принуждены были coram publico рассказать все, что они знают о нем.

- Может быть, это и верно, - возразил пан Циприанович, - но нельзя же простить Букоемским такую вольность.

А ксендз только махнул рукой:

- Букоемские остаются Букоемскими.

- Что-о? - удивленно спросил пан Серафим. - Я думал, что вас это больше огорчит!

- Дорогой мой, - отвечал старик, - вы служили в войсках, но не так долго, как я. А я в своей жизни столько насмотрелся на солдатские шалости, что меня уж они не удивят. Конечно, не хорошо, что так случилось, и я распеку Букоемских, но мне приходилось видеть вещи и похуже, тем более, что дело вышло из-за сироты. Ба! Скажу откровенно, что я огорчился бы сильнее, если бы Мартьяну этот поступок сошел безнаказанно. Подумайте, ваша милость, ведь мы старики, но если бы мы были молоды, то и в нас бы закипела кровь. Вот почему я не могу сильно осуждать Букоемских.

- Правильно, правильно, но ведь Мартьян может не дожить до завтрашнего дня!

- Это в руках Божьих, но ведь вы говорили, что он не ранен!

- Нет, но он весь как один синяк и постоянно теряет сознание.

- Ну, это он отлежится, а обмороки у него от переутомления. Однако нужно пойти к Букоемским и разузнать, как все случилось!

И пошел. Братья встретили его с радостью, надеясь, что он заступится за них перед паном Циприановичем. Они сейчас же начали спорить, кто должен отдавать отчет, и перестали только тогда, когда ксендз признал первенство Матвея.

И вот последний начал так:

- Отец благодетель, Господь видел нашу невинность!.. Когда мы узнали от пани Дзвонковской, что у сиротки все тельце в синяках, то вернулись в этот флигель в таком огорчении, что, если бы не баклага вина, присланная нам хозяином, сердца наши, вероятно, разорвались бы на части! Говорю вашему преподобию, мы пили и плакали, пили и плакали! Мы помнили также, что это не какая-нибудь девчонка, а панна из сенаторского рода!.. Ведь известно, к примеру сказать, лошадь, чем благороднее у нее кровь, тем тоньше шкура. Стегни кнутом любую клячу, она и не почувствует, а у благородного коня сейчас же шрам выскочит!.. Подумайте же, отец благодетель, какая нежная кожица и на спине и всюду должна быть у такой барышни! Разве не как облатка? Сами скажите!

- А, какое мне дело до ее кожи! - сердито отвечал ксендз Войновский. - Расскажите лучше, как вы поймали Мартьяна.

- Мы поклялись пану Циприановичу, что не изрубим его, но мы знали, что старый Кржепецкий приедет сюда, и нам пришло в голову, что Мартьян выедет ему навстречу. Тогда, по предварительному уговору, двое из нас взяли у одной лесничихи бочку с ощипанными перьями и привезли ее до света в смоловарню, а двое других выбрали на месте бочку самого густого дегтя и стали ждать у избы. Смотрим, едет старый Кржепецкий. Не то! Пускай себе едет! Ждали, ждали, так что и ждать надоело! Думали, уж не ехать ли в Белчончку, как вдруг работник смоловарни дал нам знать, что Мартьян едет по большой дороге. Выехали и мы и стали поперек дороги: "Челом!" - "Челом!" - "Куда направляетесь?" - "Вперед, говорит, прямо в бор!" - "А кому во вред?" - "Во вред, говорит, или на пользу, не ваше дело. Отстаньте!" - и хватается за саблю. А мы его за шиворот! Ого! Не может быть! Вмиг стащили его с лошади, которую Ян подхватил под уздцы, и поволокли. Он начал кричать, брыкаться, кусаться, скрежетать зубами, а мы его моментально потащили к бочкам, которые стояли одна возле другой, и приговариваем: "А такой-сякой сын! Будешь обижать сирот? Будешь позорить девушек, не обращая внимания на их род? Будешь хлестать их по плечам и думать, что никто за них не заступится! Так знай же, что есть добрые сердца!" И бух его головой в самый деготь! Потом вытащили и снова: "Знай, что есть добрые души!" - и бух в перья. "Знай, рыцарское благородство!" - бух еще раз в деготь. "Знай Букоемских!" - и опять бух в перья. Хотели мы и в третий раз, да смоловар начал кричать, что он задохнется. Впрочем, он уже достаточно облепился так, что ни носа, ни глаз не было видно. Тогда мы усадили его на седло с арчаком и крепко связали ноги под брюхом лошади, чтобы он не слетел. Коня мы вымазали дегтем и обсыпали пухом, а потом хорошенько исполосовали его кнутами и, сняв узду, погнали вперед.

- И пригнали сюда?

- Мы хотели показать сиротке диковинного зверя, чтобы хоть немного потешить ее и доказать наши братские чувства.

- Хорошо вы ее потешили! Увидев все это через окно, она чуть не умерла от страха.

- Ну зато, когда она придет в себя, наверное, подумает о нас с благодарностью. Сироте всегда приятно чувствовать над собой опеку!

- Вы причинили ей больше зла, чем добра! Кто знает, не отнимут ли ее теперь Кржепецкие?

- Как это? Ради Бога! Разве мы дадим?

- А кто будет защищать девушку, когда вас посадят в тюрьму? Услышав это, братья сильно огорчились и начали смущенно переглядываться.

Наконец Лука ударил себя по лбу и воскликнул:

- В тюрьму нас не посадят, потому что мы раньше того уедем на войну, но если так, если дело идет о безопасности панны Сенинской, то и для этого найдутся средства!

- Ой-ой-ой! - воскликнул Марк.

- Какое средство? - спросил ксендз.

- Мы пошлем Мартьяну вызов, как только он выздоровеет. Уж он не выйдет живым из наших рук.

- А если он сейчас умрет?

- Ну, тогда Божья воля.

- Но ведь вы-то поплатитесь головами!

- Пока дойдет до этого дело, мы еще нащелкаем турок, и за это Господь вознаградит нас. А вы, ваше преподобие, заступитесь только за нас перед паном Циприановичем. Ведь если бы Стах был здесь, он бы тоже купал Марть-яна вместе с нами.

- А разве Яцек - нет? - спросил Матвей.

- Ну, Яцек устроит ему еще лучшую баню! - невольно воскликнул ксендз.

Дальнейший разговор был прерван появлением пана Циприановича, пришедшего к ним с каким-то важным решением. Он заговорил с величайшей серьезностью:

где будут находиться наши полки и по какому предписанию они двинутся в поход; но нужно отдать девушку под покровительство короля или ее величества королевы, а если это не удастся, поместить ее временно в какой-нибудь монастырь. Я решил, как это вашему преподобию уже известно, вступить на старости лет в полк, чтобы служить вместе с сыном, или, если такова Божья воля, погибнуть вместе с ним. Во время нашего отсутствия девушке небезопасно оставаться даже в Радоме под опекой ксендза Творковского. Этим господам, - тут он указал на Букоемских, - тоже необходимо поскорее очутиться под гетманским надзором. Здесь неизвестно, что может случиться!.. У меня есть знакомые при дворе: пан Матчинский, пан Гнинский, пан Грот, и я надеюсь, что сумею заручиться их протекцией для сироты. Если же это мне не удастся, то я разузнаю о местопребывании полка Збержховского и прямо отправлюсь к сыну, где увижу также и вашего Яцека. Что вы на это скажете?

будет безопаснее и ближе... Я уверен, что и Яцек... не забыл!.. А после войны, что Господь даст, то и будет... Выхлопочу себе сюда заместителя из Радома, и я с вами!..

- Все вместе! - радостно завопили Букоемские. - В Краков!

- И на поле славы! - заключил ксендз.