Пан Володыевский.
Часть третья.
Глава XVI

XVI

На следующий день, на рассвете, маленький рыцарь отправился под Княгин, где имел несколько стычек со спагами, и взял в плен Булука, известного турецкого воина. Весь день он провел в деле, на поле битвы; часть ночи просидел на военном совете у пана Потоцкого и, только когда запели первые петухи, отправился спать. Только лишь заснул он крепким сном, как вдруг его разбудил грохот пушек. В ту же минуту его верный слуга жмудин Пентка, почти друг Володыевского, вошел в комнату.

- Ваша милость, - воскликнул он, - неприятель под городом! Маленький рыцарь вскочил на ноги.

- А чьи орудия слышно?

- Наши пугают язычников. Подъехал большой отряд и захватил скот в поле.

- Янычары или конница?

- Конница, пан! Все чернокожие. Наши их крестным знамением разгоняют; кто их знает, не черти ли они!

- Черти или не черти, а нам надо к ним ехать! - ответил маленький рыцарь. - Ты пойдешь к пани и скажешь ей, что я в поле. Если она захочет прийти в крепость посмотреть, то пусть идет, но только с паном Заглобой, ибо на его благоразумие я особенно полагаюсь!

Полчаса спустя пан Володыевский во главе своих драгун и волонтеров из шляхты, которые рассчитывали отличиться в стычке, отправился за стены. Из старого замка можно было прекрасно рассмотреть всю неприятельскую конницу, числом около двух тысяч, состоявшую отчасти из спагов, но главным образом из египетской султанской гвардии. В гвардии этой служили богатые и храбрые мамелюки с берегов Нила. Их блестящие доспехи, пестрые, тканные золотом головные уборы, белые бурнусы и оружие, осыпанное драгоценными каменьями, делали из них самую блестящую конницу в мире. Они вооружены были только копьями из коленчатого тростника, кривыми кинжалами и ножами. Сидя на лошадях, легких, как ветер, они с криком носились по полю, словно радужное облако. Осаждаемые не могли ими вдоволь налюбоваться.

Пан Володыевский двинулся к ним во главе своей конницы. Но и тем и другим трудно было вступить в рукопашный бой: турок удерживали крепостные пушки, а маленький рыцарь не мог выйти из-за линии пушечного огня - их было слишком много. А потому и те и другие некоторое время держались вдалеке друг от друга, потрясая оружием и издавая громкие крики. Наконец пылким сынам пустыни, очевидно, надоели эти пустые угрозы, всадники один за другим начали отделяться от общей массы и, приблизившись, стали вызывать противников на единоборство. Они тотчас рассеялись по полю и мелькали на нем, подобно цветам, колеблемым ветром. Володыевский смотрел на своих.

- Мосци-панове! Нас вызывают! Кому угодно?

Первым кинулся огненный рыцарь, пан Васильковский, за ним пан Мушальский, несравненный стрелок из лука и превосходный фехтовальщик, за ними двинулся пан Мязга, герба Прус, который на всем скаку умел нанизывать перстень на копье, за ним пан Теодор Падаревский, пан Озевич и пан Шмлуд-Плоцкий, князь Овсяный и пан Мурос Шелюта и еще несколько прекрасных кавалеров; отправилась и кучка драгун в надежде захватить хорошую добычу, особенно бесценных арабских коней. Во главе драгун ехал суровый Люсня и, покусывая свой светлый ус, уже заранее высматривал кого-нибудь побогаче.

День был прекрасный, и все было отлично видно. Пушки на валах понемногу умолкали: пушкари боялись стрелять, чтобы не подстрелить кого-нибудь из своих; к тому же они предпочитали смотреть на битву, чем стрелять по рассеянным всадникам. А те ехали друг другу навстречу сначала шагом, потом рысью и не в ряд, а как кому было удобнее. Подъехав близко друт к другу, они удержали лошадей и начали переругиваться, чтобы разъярить противника и подбодрить себя.

- Не разжиреете вы от нас, псы басурманские! Не спасет вас ваш пророк нечестивый! - кричали поляки.

А турки кричали что-то по-турецки и по-арабски. Среди поляков многие знали оба языка, ибо многие, подобно несравненному лучнику, пережили тяжкую неволю.

А так как язычники особенно поносили Пресвятую Деву, у верных слуг Марии волосы встали дыбом от негодования, и они пришпорили лошадей, чтобы отомстить за оскорбление ее имени.

Кто из них первым напал на врага и лишил его жизни? Пан Мушальский прежде всего поразил стрелой молодого бея в пурпурной чалме и в серебряных, блестящих, как лунный свет, доспехах. Стрела вонзилась ему под левый глаз и до половины ушла в голову, а он, откинув назад свое красивое лицо, распростер руки и упал с лошади. Стрелок спрятал лук, подскочил к нему и пронзил его саблей, потом взял его превосходное оружие, погнал его лошадь в сторону своих и крикнул по-арабски:

- Дай-то Бог, чтобы это был сын султана! Он тут сгниет, прежде чем вы отступать станете!

Услыхав это, турки и египтяне смутились, и тотчас к пану Мушальскому кинулись два бея, но им загородил дорогу Люсня, своей свирепостью напоминавший волка, и в одно мгновение укусил одного из них насмерть. Сначала ранил его в руку, и когда тот наклонился, чтобы поднять выскользнувшую саблю, он страшным ударом по шее почти отсек ему голову. Другой, видя это, быстро повернул коня назад; но пан Мушальский опять вынул лук и пустил ему вдогонку смертоносную стрелу; стрела догнала его во время бегства и вонзилась между лопатками.

Третьим поразил своего противника пан Шмулд-Плоцкий, который разрубил ему шлем. Не выдержало страшного удара серебро шлема: конец сабли застрял в костях черепа, и Шмулд-Плоцкий некоторое время не мог его вытащить. Другие сражались с переменным успехом, но в большинстве случаев победа оставалась за опытной в фехтовальном деле шляхтой. От руки великана Гамди-бея пало двое драгун, он же ударил потом по лицу князя Овсяного кривым булатом и свалил его на землю.

Князь обагрил родную землю своей княжеской кровью, а Гамди повернул коня к пану Шелюте, лошадь которого, споткнувшись, попала ногой в яму. Пан Шелюта, видя, что смерть неизбежна, спрыгнул с коня, чтобы хоть с земли сразиться со страшным всадником. Но Гамди опрокинул его своим конем и концом сабли рассек ему плечо. У Шелюты рука тотчас повисла, а бей бросился дальше в поле, ища себе противников. Но у многих не хватило мужества сразиться с ним, так явно превосходил он всех своей силой. Ветер развевал его белый бурнус наподобие крыльев хищной птицы, золоченые доспехи бросали зловещий отблеск на его лицо, почти черное, с дикими, сверкающими глазами; кривая сабля блестела над головой, как в ясную ночь блестит серп месяца.

саблей броситься на бея. Но пока он раздумывал, бей заметил его первый и погнал к нему своего жеребца.

Оба они столкнулись посредине поля. Пан Мушальский хотел похвастаться своей страшной силой и взять Гамди живым; сильным ударом снизу он выбил у него саблю из рук, схватил его одной рукой за горло, другой за гребень шлема и с силой потянул его к себе. Вдруг у его седла лопнула подпруга, и несравненный стрелок перевернулся вместе с седлом и свалился на землю. Гамди рукояткой сабли ударил его по голове и оглушил. Раздались радостные крики спагов и мамелюков, которые уже испугались, было, за Гамди. Огорчились поляки, и враги кучками бросились друг к другу, одни, чтобы схватить лучника, другие, чтобы отстоять хотя бы его тело.

Маленький рыцарь до сих пор не принимал участия в этом бою: ему не позволяло его достоинство полковника. Но, увидав падение Мушальского и перевес Гамди-бея, он решил отомстить за лучника и вместе с тем ободрить других. Воодушевленный этой мыслью, он пришпорил свою лошадь и помчался в поле наискось с быстротой ястреба, налетающего на стаю ржанок. Бася, стоявшая с Заглобой у бойницы старого замка, заметила его в подзорную трубу и тотчас крикнула пану Заглобе:

- Михал скачет! Михал скачет!

- Вот тут ты и узнаешь его! - воскликнул старый воин. - Смотри внимательно, смотри, на кого он прежде всего бросится! Не тревожься!

Подзорная труба дрожала в руках Баси. Так как в поле уже не стреляли ни из луков, ни из янычарок, то она не очень тревожилась за жизнь мужа. Ее охватило волнение, нетерпение и любопытство, душа в эту минуту полетела за мужем. Она перегнулась через стену так, что пан Заглоба, боясь, чтобы она не свалилась в ров, должен был схватить ее за талию.

- Двое скачут на Михала! - крикнула она.

- Двумя будет меньше! - ответил пан Заглоба.

И действительно, два рослых спага выехали навстречу маленькому рыцарю. Судя по его одежде, они догадались, что это кто-нибудь из офицеров, и, видя маленький рост всадника, полагали, что он легко достанется им в руки. Глупцы! Они летели на верную смерть! Как только они отделились от остальных всадников, маленький рыцарь, не сдерживая даже своей лошади, мимоходом дал им по удару. Удары эти с виду были так легки, словно шлепки матери, а спаги свалились на землю и, впившись в нее пальцами, стали корчиться, как две рыси, одновременно пораженные смертоносными стрелами.

Маленький рыцарь поскакал дальше к всадникам, носившимся по полю, всюду сея гибель. Как после окончания обедни мальчик с жестянкой, насаженной на длинную палку, обходит церковь и гасит одну за другой свечи, горящие перед алтарем, и алтарь мало-помалу погружается во мрак, так и Володыевский гасил направо и налево жизнь блестящих турецких и египетских воинов, погружая их в мрак смерти. Поняли язычники, что перед ними мастер из мастеров, и ужаснулись. Один за другим сдерживали они лошадей, чтобы не встретиться со страшным воителем, но маленький рыцарь бросался за беглецами и, как злой шершень, жалил своим жалом всадника за всадником.

Видя все это, артиллеристы, стоявшие у крепостной пушки, радостно закричали. Некоторые подбегали к Басе и в порыве восторга целовали край ее одежды, другие ругали турок.

- Бася, сдержи себя! - ежеминутно восклицал пан Заглоба, не выпуская ее из объятий, а пани Володыевской хотелось и плакать, и смеяться, и хлопать в ладоши, и кричать, и смотреть, и лететь за мужем на поле сражения. А он все мчался и мчался, и продолжал раздавать смертельные удары спагам и египетским беям.

Наконец по всему полю раздались крики: "Гамди! Гамди!" Исповедники пророка громко призывали самого сильного из своих воинов вступить в бой с этим страшным маленьким всадником, который им казался воплощением смерти.

Гамди давно уже заметил маленького рыцаря, но, увидав его подвиги, попросту испугался в первую минуту. Ему было страшно подвергать опасности свою великую славу и молодую жизнь при встрече с этим зловещим противником, и он притворился, что не видит его, и помчался на другой конец поля. Там он только что поразил пана Ялмбжика и пана Коса, как вдруг отчаянные крики: "Гамди! Гамди!" - донеслись до его ушей. Тогда он понял, что дальше прятаться невозможно и что надо либо стяжать великую славу, либо сложить голову. И он издал такой пронзительный крик, что эхо отдалось в скалах, и вихрем понесся навстречу маленькому рыцарю.

Володыевский издали заметил его и тоже сжал ногами гнедого валахского коня. Все остальные прекратили битву. Бася, которая со стены уже раньше видела все подвиги грозного Гамди-бея, несмотря на свою слепую веру в непобедимость маленького рыцаря, слегка побледнела, но пан Заглоба был совсем спокоен.

- Я предпочел бы быть наследником этого нехристя, чем быть теперь на его месте! - решительным тоном сказал он.

Пентка, хладнокровный жмудин, так был уверен в своем господине, что на лице его не отразилось ни малейшей тревоги; наоборот, увидав летевшего Гамди, он стал напевать народную песенку:

из рук Гамди вылетела кривая сабля, словно стрела, выпушенная из лука. Гамди согнулся в седле, точно он уже был заколот саблей, и закрыл глаза, но пан Володыевский схватил его левой рукой за шею и, приставив ему острие рапиры под мышку, помчался с ним в сторону своих. Гамди не сопротивлялся, напротив, сам пришпоривал коня; он чувствовал острие рапиры у тела и ехал, как оглушенный, только руки его бессильно повисли, а из глаз потекли слезы. Володыевский передал его Люсне, а сам вернулся на поле битвы.

Но в турецких дружинах послышались звуки труб и дудок; это был сигнал выстраиваться - и все помчались к своим, унося с собой стыд, тревогу и воспоминание о страшном всаднике.

Поляки еще оставались на месте, чтобы доказать, что поле за ними, и с громким криком победы отступили под защиту своих орудий, из которых пан Потоцкий опять велел стрелять.

Но турки стали отступать. Их бурнусы, разноцветные тюрбаны и блестящие шлемы некоторое время сверкали еще на солнце, потом скрылись в лазури.

уже вечером их спугнули новые полчиша слуг пророка.