Пан Володыевский.
Часть вторая.
Глава VI

Глава VI

По обеим сторонам Днестра разбойничали шайки, составленные из людей различных пограничных наций. Но большинство из них были беглые татары из добруцкой и белоградской орды, отличавшиеся беззаветной храбростью и большей дикостью от крымских татар, но тут также были и венгерцы, и итальянцы, и казаки, и беглые поляки из дворовых людей с берегов Днестра. Полем своих действий они избирали то польскую, то итальянскую стороны, переходя реку то в том, то в другом месте, смотря по тому, от кого надо было обороняться. Станичные стада волов и коней, не уходившие из степей даже зимой, где они отыскивали себе под снегом пищу, были главной приманкой для нападения разбойников, которые, впрочем, не оставляли без внимания и сел, и местечек, и острогов, и крепостей; нападали они на польских и даже на турецких купцов, а также и на посредников, едущих в Крым с откупом. Шайки этих разбойников имели своих начальников и свою дисциплину, но вместе были нечасто. Нередко одна шайка уничтожала другую, пользуясь преимуществом своей силы. Этих разбойничьих ватаг было множество на Руси, особенно во время войны казаков с поляками, когда для них в этих местах было безопасно. Некоторые из шаек состояли из пятисот человек, начальники их назывались беями. Шайки эти, побывав где-нибудь, оставляли за собой в этих местах пустыню, как всегда поступали татары, и коменданты терялись в догадках, не понимая, с кем имеют дело--с передовыми чамбулами орды или с ватагой разбойников. Ловить их регулярному войску или всадникам Речи Посполитой было чрезвычайно трудно, особенно в открытом поле, так как, попав в засаду, они защищались не на живот, а на смерть, зная, что в плену их ждет смерть. Вооружение их состояло из турецких ганджар и ятаганов, кистеней, татарских сабель и конских челюстей, которые насажены были на молодые дубки и привязаны тонкими бечевками. Это последнее оружие разбойники употребляли для того, чтобы ломать ими сабли противников. Так как они нападали ночью, то в их вооружении не было ни луков, ни ружей, поскольку они были бесполезны для них Кроме того, они пускали в действие длинные вилы, окованные железом, и рогатины, которыми угощали всадников.

Ватага, о которой сообщили Володыевскому, была, по всей вероятности, или очень велика, или какой-нибудь другой особенный случай загнал ее к молдавской границе, так что они осмелились подойти так близко к отряду Володыевского, одно имя которого наводило ужас на этих бродяг. Прибыли вторые разведчики и сообщили, что шайка эта находится под начальством известного своею стойкостью Азбы-бея и что в ней четыреста человек. Азба-бей со своею шайкой несколько лет свирепствовал в польском и молдавском краю.

Пан Володыевский был рад сразиться с таким врагом и велел идти со своими полками Мелеховичу, пану Мотовидле, а также полкам генерала подольского и пана подстолия премысльского. Все эти полки отправились ночью и разошлись по разным сторонам с тем, чтобы встретиться у Сиротского Брода.

Басе первый раз пришлось видеть отправление войск в такой большой поход, и она взволнованно глядела на этих старых рыцарей, выходивших так тихо, что ни бряцания оружия, ни топота коней не было слышно в крепости. Полный месяц освещал окрестности в эту тихую ночь, но он лишь изредка поблескивал на саблях выходящих за частокол отрядов, которые затем скрывались из глаз, будто их и не бывало. Поход был тщательно скрыт от посторонних взоров.

Этот поход казался Басе сбором охотников на охоту, а причина их осторожности - чтобы зверь не догадался об их прибытии. Ей самой захотелось участвовать в нем.

По ходатайству пана Заглобы, маленький рыцарь согласился взять жену с собою, так как понимал, что она все равно когда-нибудь настоит на своем, да к тому же он знал и об обыкновении этих бродяг не носить с собою ни луков, ни ружей, и таким образом в этом бою одной опасностью для Баси было меньше.

Пан Михаил с женою, Заглоба, Мушальский и двадцать левофланговых драгунов, имевших своего вахмистра, отправились через три часа после ухода первого отряда. Весь отряд этот состоял из самых храбрых воинов, так что Бася, находясь под их охраной, была как у себя дома.

Она ехала верхом, одетая в мужское платье. На ней были бархатные шаровары жемчужного цвета, очень широкие, в виде юбки, заложенные в сафьяновые сапожки, и черный, подбитый крымским барашком кунтуш, расшитый по швам золотом. Вооружение ее состояло из серебряной лядунки замечательной работы, из небольшой турецкой сабли в шелковой портупее и пистолетов в кобурах На голове Баси красовалась шапочка из венецианского бархата, опушенная дорогим мехом и украшенная пером цапли, а из-под шапки виднелось свежее, юное личико с двумя блестящими, любопытными глазками....

Пан Заглоба и Мушальский с восхищением смотрели на молодую женщину, сидевшую на серой турецкой лошадке, быстрой и кроткой, как серна, и удивлялись осанке Баси. Она же была похожа на сына гетмана, отправляющегося в свой первый поход под охраною старых волков. Ее очень беспокоил их поздний выезд, но муж, а также и Мушальский с Заглобой старались ее успокоить.

- Ты ничего не понимаешь в военном искусстве, - сказал маленький рыцарь, - а потому и подозреваешь нас, что мы хотим привести тебя на место, когда уже все будет кончено. Одни отряды идут прямо, как стрелы, другие должны идти кругом, чтобы занять все выходы, и потом будут тихо сближаться и таким образом возьмут неприятеля в засаде. Мы же приедем вовремя, и без нас битва не может начаться, потому что тут каждый час рассчитан.

- А если неприятель вовремя спохватится и пробьется сквозь отряды?

- Он хитер и осторожен; но и нам такая война не новинка.

- Мише ты можешь верить! - воскликнул Заглоба. - Лучшего стратега нет в мире. Злая судьба загнала сюда этих бесшабашных бродяг.

- В Лубнах я был еще молодым солдатом, - сказал пан Михаил, - а мне уже и там доверяли подобные дела. Теперь же, желая показать тебе все дело, я еще старательнее все устроил. Все отряды покажутся разом неприятелю, разом вскрикнут и разом понесутся на него.

- Ай, ай! - даже запищала от радости Бася и, став на стремена, обняла мужа за шею.

- И мне тоже можно будет скакать, а? Михалку, а? - спрашивала она со сверкающими глазами.

- В толпу тебе лететь не позволю, потому что там Бог знает что может случиться, не говоря уже о том, что лошадь может споткнуться; но я дам инструкции, чтобы, разбив толпу, на нас погнали неприятеля; тогда мы пустим коней и ты сможешь подстрелить двух-трех головорезов; но заезжай всегда с правой стороны, потому что преследуемому неловко будет направить коня влево, и ты сможешь бить его наотмашь.

- Ого-го! Не бойся! - отвечала Бася. - Ты сам говорил, что я владею саблей гораздо лучше дяди Маковецкого; не давай мне советов.

- Смотри, однако, держи крепко поводья, - вставил пан Заглоба. - У них тоже свои приемы, бывает и так: ты его гонишь, а он вдруг поворотит и осадит коня, тогда ты с разбегу проскачешь мимо него; но прежде чем проскачешь, он в тебя ударит. Старый боец никогда коня не распускает слишком сильно, но соразмеряется, смотря по надобности.

- Я возле нее буду при начале, - отвечал маленький рыцарь. - Видишь ли, в битве вся трудность в том, что надобно обо всем помнить: о своей лошади, о неприятеле, о поводьях, о сабле, об ударе - все это одновременно! Кто уже привыкнет, у того само собой получается; но сначала даже и знаменитые вояки часто бывают неловкими порой человек малосильный, но опытный, выбьет из седла гораздо более сильного новичка. Для того-то я и буду возле тебя.

- Только ты не защищай меня и людям прикажи не защищать меня без надобности.

- Ну, ну! Мы еще посмотрим, хватит ли у тебя храбрости, если дело дойдет до серьезности схватки! - отвечал, улыбаясь, маленький рыцарь.

- И не схватишь ли ты кого-нибудь из нас за полу, - докончил Заглоба.

- Посмотрим! - сказал, обидясь, Бася.

Между тем рассвет уже приближался, а от закатившегося месяца стало темнее; в воздухе носился легкий туман, из-за которого дальние предметы нельзя было рассмотреть; в это время наши путники въехали в открытое поле, на котором виднелись остатки угасших костров.

Разгоряченному воображению Баси представлялись в этой мгле и мраке, среди дальних зарослей, живые существа - люди и лошади.

- Миша, что это такое? - спрашивала она шепотом, показывая пальцем на маяк.

- Ничего - марево!

- Я думаю, что всадники. Скоро мы доедем?

- Через каких-нибудь полтора часа начнется дело.

- Ох!

- Ты боишься?

- Нет, у меня сердце бьется от нетерпения! И чего стала бы я бояться! Ничуть. Посмотри, какая изморозь, ее видно, хоть и темно.

И действительно, они в это время находились в той части степи, где длинные и сухие ветви бурьяна были покрыты инеем. Увидев это, маленький рыцарь сказал:

- Сюда пришел Мотовидло. Не далее как в полумиле отсюда он должен лежать в засаде. А вот сейчас наступит и рассвет!

В самом деле, уже рассветало. Мрак уменьшался. На небе и на земле сделалось темнее, а в воздухе прохладнее; верхушки деревьев и зарослей серебрились- от инея. Предметы, находившиеся вдали, стали теперь обозначаться яснее. Неподалеку из-за кустов выехал всадник.

- От пана Мотовидлы? - спросил Володыевский, когда всадник осадил коня перед полковником.

- Да, ваша милость!

- Что слышно?

- А где пан Мотовидло?

- Залег под горой, а пан Мелехович под Калысиком. Где другие отряды - не знаю.

- Хорошо, - сказал Володыевский, - я знаю. Поезжай к пану Мотовидле и скажи, чтоб начинал сдвигаться. А партизан пусть рассыплет по дороге от пана Мелеховича. Ступай!

Всадник, наклонясь к седлу, быстро помчался и вскоре пропал из глаз. Путники же поехали дальше с еще большей предосторожностью. В это время было уже совсем светло, и мгла, стоявшая перед этим в воздухе, спустилась к земле, а на востоке появилась длинная, блестящая, с розовым отливом, полоса, озарившая своим сиянием все окрестные места.

Вдруг всадники услыхали сильное карканье, доносившееся от Днестра, и затем скоро увидели над головами множество летевших воронов. От этой стаи один ворон за другим начали ежеминутно отделяться и останавливаться над степью, вместо того чтобы лететь дальше, и кружились над нею, как ястреба или коршуны, почуявшие добычу.

Пан Заглоба, указывая острием сабли на воронов, сказал Басе:

- Подивись смышлености этих птиц. Как только предвидится где битва, они тотчас слетаются, словно их кто из мешка высылал. Где ж идет войско простым походом или должно встретиться дружелюбно с другим войском, этого никогда не бывает. Так животные умеют угадывать намерения людей, хотя им никто об этом не говорит. Самый премудрый человек этого не растолкует, а потому нам остается только удивляться.

Наконец вороны, кружась все сильнее и сильнее, приблизились к ним, и пан Мушальский, ударив ладонью по пищали, спросил Володыевского:

- Пан комендант, нельзя ли мне подстрелить одного из них для нашей пани? Я не сделаю много шума.

- Стреляй, пан, хоть двух, - ответил Володыевский, зная, как старый воин гордится своею меткостью в стрельбе.

Вместо ответа Мушальский направил свой лук кверху и, поднявши голову, стал выжидать удобного момента.

Стая птиц была уже недалеко; всадники, горя любопытством, остановили коней и стали глядеть на небо. Затем послышался стон тетивы, стрела взвилась и исчезла под стаей.

Сначала можно было предположить, что стрелок промахнулся; но затем один ворон, распустя крылья и кувыркаясь в воздухе над головами всадников, стал быстро опускаться и через минуту упал, пронзенный насквозь стрелой, у ног коня Баси.

- Счастливая примета! - сказал, кланяясь Басе, пан Мушальский. - Я буду следить издалека за пани и в случае надобности - дай Бог, счастливой - выпущу и еще стрелу. Если она и близко упадет, уверен, что не поранит.

- Не желала бы я быть татарином, которого пан выберет своей мишенью! - заметила Бася.

Но Володыевский, прервав этот разговор, указал на значительную возвышенность, которая была в нескольких саженях от них, и сказал:

- Там остановимся.

Всадники поехали рысью. Въезжая на холм, пан комендант велел ехать потише, а невдалеке от вершины - совсем остановиться.

- Мы не взберемся на самую вершину, - сказал он, - потому что в такое ясное утро нас издалека можно увидеть, но, спешившись, подойдем к ней так, чтоб наши головы не очень были заметны.

Затем маленький рыцарь с женой, пан Мушальский и несколько других соскочили с коней и пошли к тому месту, где холм обрывался почти отвесной стеной.

Вся она была покрыта кустарником и перерезана маленьким ручьем, идущим к Калысику. Оттуда, где кустарники представляли большую группу, вился к небу дымок

- Видишь, - сказал Басе пан Володыевский, - там притаился неприятель.

- Я вижу дым, но не вижу ни лошадей, ни людей, - отвечала взволнованная Бася.

- Их скрывают заросли, хотя опытный глаз и может их увидеть. Вон там, смотри, - две, три, четыре, целая кучка лошадей, - одна пегая, другая совершенно белая, а отсюда кажется словно голубой.

- Скоро мы к ним подъедем?

- К нам их сюда пригонят; но времени еще много, ведь до тех зарослей отсюда добрая четверть мили будет.

- Где же наши?

- Смотри туда, видишь полоску бора? Отряд пана подкомория должен быть теперь недалеко оттуда. Мелехович вынырнет с той стороны - через минуту. Другой отряд окружит его от того вон камня. При виде наших людей неприятель сам подбежит к нам, потому что здесь можно легко подъехать к реке; с того же бока есть овраг, очень глубокий, и через него никто проехать не может.

- Они, следовательно, сидят в западне?

- Как видишь!

- Господи! Я едва стою! - вскрикнула Бася.

И, подумав немного, она добавила:

- Михалку, если бы они были умны, что они должны были бы сделать?

- Они должны были бы идти на отряд подкомория и прорезаться сквозь его ряды. Тогда спаслись бы, но эти головорезы никогда так не делают, потому что, во-первых, не любят попадаться на глаза регулярному войску, а во-вторых, из боязни, чтобы в бору не засели еще большие отряды войска, - ну, поневоле и бросаются в сторону.

- Ба! Но мы их тогда не остановим: у нас всего-навсего двадцать человек.

- А Мотовидло?

- Правда! Но где он?

Вместо ответа послышался жалобный крик, похожий на крик ястреба или сокола. То крикнул Володыевский. В ответ пронесся такой же крик от подножия холма, где так хорошо скрывались воины Мотовидла, что Бася, стоявшая над ними, не могла их заметить.

Это ее чрезвычайно удивило; она смотрела то вниз, то на мужа и затем, вся вспыхнув и обняв мужа, произнесла:

- Михалку! Ты величайший вождь в мире!

Однако слова мужа не подействовали на Басю.

Она, вся взволнованная, торопилась скорее присоединиться к отряду Мотовидлы. Но муж сдержал ее, чтобы показать ей начало битвы.

Тем временем солнце поднялось и озарило степь своими холодными, бледно-желтыми лучами. Вблизи можно было все хорошо видеть, но и на далеком расстоянии предметы обрисовывались довольно ясно; в некоторых углублениях лежал еще иней, блестя разноцветными искрами; воздух был так прозрачен, что простым глазом можно было рассмотреть самые отдаленные предметы.

- Отряд подкомория выходит из леса, - сказал Володыевский, - я различаю воинов и лошадей.

Из-за окраин леса показались всадники и протянулись длинной черной линией по подлесью, покрытому инеем.

Мало-помалу белое пространство между всадниками и лесом делалось все больше, но заметно было, что они не спешили, чтобы и другие отряды могли приблизиться. Комендант взглянул в левую сторону.

- А вот и Мелехович! - сказал он.

- Вот и отряд пана пшемыльского ловчего выезжает. Не успеешь глазом мигнуть.

И пан Володыевский необыкновенно быстро зашевелил усами.

- Пеший теперь ничего не сделает. На коней! - вскричал он, обращаясь к драгунам; те, вскочив на коней, начали съезжать боком с холма, пробираясь между группами кустарников, и присоединились к отряду Мотовидлы.

Из--за холма выехала толпа воинов и, остановясь, стала наблюдать за происходившим впереди.

Вдруг из леса, покрывающего середину равнины, выбежал отряд неприятелей, похожий на стадо испуганных серн. По-видимому, они заметили идущий к ним отряд подкомория. Неприятельский отряд все увеличивался; они построились узкой шеренгой и двинулись по краям кустарника, наклонясь к шеям лошадей; издали их можно было принять за табун, тянущийся длинной линией вдоль зарослей. Они, похоже, не были уверены, что этот отряд идет на них и что они уже открыты; вероятно, они думали, что это летучий отряд, высланный для рекогносцировки, и рассчитывали скрыться от неприятеля за кустарником.

Все неуверенные маневры неприятеля были хорошо видны Володыевскому, стоявшему во главе отряда Мотовидлы. Крадущийся чамбул был похож на дикого зверя, окруженного опасностью. Доехав до края кустарника, они помчались легкой рысью. И вот первые шеренги появились в открытой степи и остановили сзоих коней, а за ними остановилась вся ватага.

В это время они вдруг заметили отряд Мелеховича и тотчас же свернули в заросли, но тут их встретил пшемыльский отряд, скакавший полной рысью.

Дикий крик раздался по заросли - неприятель понял, что он открыт и все отряды идут на него. Эти последние, так же перекликнувшись, поскакали в галоп, - все смешалось, и степь сотряслась от бряцания оружия.

Чамбул, увидя все это, помчался как бешеный к холму, где находился Володыевский с Мотовидлой и своим отрядом.

Пространство между татарами и отрядом быстро уменьшалось.

Сердце Баси начало усиленно биться; она побледнела, но видя, что товарищи ее выглядят очень спокойными и наблюдают за нею, она успокоилась и обратила все свое внимание на приближавшегося неприятеля. Крепко сжав в руке саблю, она подтянула поводья, и румянец снова заиграл на ее лице.

- Хорошо! - заметил ей муж.

Взглянув на него, она пошевелила ноздрями и прошептала:

- Еще не время, - отвечал Володыевский.

А между тем татары были уже близко: виднелись вытянутые головы лошадей с пригнутыми ушами и лица татар, прижатые к лошадиным шеям. И вот уже слышится храп коней, видны их оскаленные зубы и выскакивающие из орбит глаза; все это доказывало, с какой быстротой они мчались.

По знаку коменданта вся шеренга казаков прицелилась из своих пищалей в татар.

- Пли!

Раздалась пальба, дым хлынул в куст сухого бурьяна; из отряда татар послышались вопли и стоны, и они побежали в разные стороны. В это время из леса появился пан Володыевский; липковцы и несколько отрядов подкомория согнали татар в одну кучу и замкнули круг. Татары метались из стороны в сторону, ища выхода, - но все было тщетно: круг сжимался, и они невольно теснили друг друга; новые отряды все прибывали, и суматоха царила невообразимая.

Татары поняли, что они погибнут, если им не удастся пробиться сквозь этот вражеский пояс. И они, как разъяренные львы, напрягая все свои силы, стали пробиваться сквозь него. Каждый из них заботился только о своей шкуре. Солдаты же без пощады убивали их, тесня конями. Гул битвы, раздававшийся над головами воинов, окруживших татар, похож был на удары целов во время работ на гумне.

Воины с ожесточением били татар по чему попало, нанося удары со всех сторон. Татары не оставались в долгу: они защищались и гайджарами, и саблями, и кистенями, и конскими челюстями. Лошади их стиснуты были в самую середину, где, грызясь и визжа, лягали толпу, садились на задние ноги или падали навзничь; все это производило страшный хаос. Битва эта продолжалась недолго, и во время нее татары не издали ни одного звука; но затем вдруг из среды их послышался дикий вопль: на них напал новый отряд, многочисленнее предыдущих, снабженный лучшим оружием и отличавшийся особенной ловкостью. Татары поняли, что теперь спасение для них немыслимо и что ни один из них не выйдет живым. Но некоторые все-таки попытались спастись: они сошли с коней и стали пробираться между ног солдатских лошадей. Но и это было безуспешно: лошади давили татар ногами, а воины убивали беглецов. Некоторые из татар прибегли к хитрости: они падали на землю, надеясь, что когда воины подойдут ближе к средине круга, то они, оставшись вне его, легко смогут убежать.

Между тем число людей и лошадей все уменьшалось от этой бойни. Заметив это, Азба-бей поставил всех своих людей клином и стремительно бросился на казаков Мотовидлы, желая вырваться из круга.

Но казаки тут же остановили его, и началась страшная резня. В эту секунду явился Мелехович и разделил войска Азба-бея на две части: одну часть оставил в распоряжение двум союзным отрядам, а сам стал биться с татарами, против которых сражались казаки Мотовидлы.

Благодаря вмешательству Мелеховича, разбойники прорвали круг и разбежались по степи. Но воины, стоявшие в задних рядах и не принимавшие участия в сражении из-за тесноты, погнались за ними, сражаясь по дороге.

В конце концов оставшиеся за кругом татары все пали мертвыми, хотя и бились до последней капли крови.

Бася, мчась вместе с казаками, в первые минуты боя чуть не потеряла сознания и, чтобы подбодрить себя, стала кричать тонким голосом. Когда они уже недалеко были от неприятеля, глазам ее представилась какая-то движущаяся темная масса. Она почувствовала страх и желание закрыть глаза и, не видя перед собою ничего, махала саблей. Но, собрав свои силы, она превозмогла себя, и чувство страха сменилось у нее отвагою. Глаза ее прояснились, и она ясно увидела близ себя лошадиные головы и разгоряченные, дикие лица, одно из которых вдруг очутилось рядом с ней; Бася ударила наотмашь - и головы как не бывало.

Вдруг Бася услыхала голос мужа:

- Хорошо!..

Голос этот придал ей особенную бодрость, и она, совершенно успокоенная, тихо взвизгнув, бросилась в битву. Перед ней там и сям мелькали вражеские головы с приплюснутыми носами и толстыми скулами. Бася колола и вправо, и влево, вперед и куда попало - и люди летели вокруг нее с лошадей. Басе не трудно было сражаться, что ее очень удивляло, так как с одной стороны ее ехал Володыевский, а с другой - Мотовидло.

Володыевский зорко следил за женой, отстраняя от нее удары врагов и убивая их при этом наповал или вышибая из рук их оружие, ранил и самих бойцов.

С другой стороны пан Мотовидло тоже тщательно наблюдал за молодой женщиной и, флегматично сражаясь, хладнокровно отсекал то одну, то другую голову. Они не спускали глаз с молодой, храброй женщины, порою предоставляя ей случай самой поразить неприятеля. Пан Мушальский также следил за Басей и время от времени пускал свою смертоносную стрелу в толпу врагов. Между тем смятение увеличивалось, и маленький рыцарь посоветовал Басе уехать из этой сумятицы под охраной нескольких воинов. Бася беспрекословно повиновалась, хотя ее и увлекала эта битва, где она сражалась так храбро, но все-таки женская натура брала верх, заставляя Басю невольно содрогаться среди кровопролития и воздуха, пропитанного запахом крови, среди стонов умирающих и воплей раненых После отъезда Баси пану Михаилу и Мотовидле не о ком было больше заботиться, и они с увлечением кинулись в битву.

А пан Мушальский, находившийся прежде вдали от Баси, теперь приблизился к ней.

- Ну, вы, пани, дрались по-рыцарски, - сказал он ей. - Кто-нибудь по неведению мог бы подумать, что архангел Михаил сошел с неба и очутился между казаками и толпами степных бродяг. Вот какая выпала им честь - погибнуть от такой ручки, которую по этому случаю позвольте мне поцеловать. - И с этими словами пан Мушальский схватил руку Баси и прильнул к ней своими усищами.

- Вы, пан, видели? Я в самом деле хорошо дралась? - спросила Бася, вдыхая полной грудью воздух.

без приключений.

- Муж приказал мне удалиться, а перед нашим выездом я обещала ему, что буду повиноваться без возражений.

- Итак, лук в сторону. Теперь он мне не нужен! Хватит и сабли. Я вижу трех приближающихся всадников. Это пан полковник шлет для вашей охраны. Иначе я прислал бы; но бой подвигается к самому подножию холма; конец не заставит себя долго ждать, и мне надобно спешить.

И в самом деле, к Басе приблизилось трое драгун, готовых сопровождать ее, а пан Мушальский, простившись с нею, уехал. Бася не знала на что решиться, ехать ли ей на взгорье, откуда можно было наблюдать за битвой, или остаться здесь, на месте.

Но натура женщины взяла верх над удалью. Неподалеку от нее солдаты добивали разбойников, и эта черная сражающаяся масса сдвигалась все теснее в одну кучу на месте битвы. Кругом слышались отчаянные вопли, и, видя и слыша все это, Бася совершенно обессилела. На нее накатил невыразимый страх, и она чуть не упала в обморок. Только опасение, что драгуны заметят ее слабость, заставило ее удержаться в седле, но она все-таки отвернулась от них, чтобы они не видели ее бледности.

Наконец свежий воздух благотворно подействовал на Басю, возвратив ей силы и мужество, но ей все же не хотелось уже более сражаться, хотя она и поехала бы на поле битвы для того только, чтобы упросить мужа оставить преследование остальных татар, но зная, что муж не уважит ее просьбы, она осталась ждать окончания битвы.

Тем временем бой все продолжался. Звук оружия и крики не смолкали. Таким образом прошло полчаса. Войска все сближались. Вдруг из рокового круга прорвалось около двадцати бродяг, которые стремглав помчались по взгорью.

Объехав обрыв и добравшись до места, где взгорье сходилось с равниной, они могли считать себя в безопасности в этой степи, но Бася с тремя драгунами преграждала им путь. Возникшая на ее пути опасность возвратила ей мужество и привела ее в полное сознание. Она вполне понимала, что если она не двинется с места, то эти двадцать разбойников свалят и сомнут ее или убьют. Вахмистр драгун думал, как видно, то же самое и, взяв за поводья лошадь Баси, поворотил ее, крикнув отчаянным голосом:

- Мчись быстрей, ясная пани!

Бася быстро помчалась одна, а драгуны остались на месте, чтобы хоть на минуту преградить путь врагам и дать время как можно дальше отъехать их любимой пани. А в это время солдаты уже гнались за беглецами, чем разомкнули тот круг, в котором находились бродяги; этим последние и воспользовались, выбегая из него по одному, по двое, по трое. Большинство из них пало мертвыми, другие же, несколько десятков во главе с Азбой-беем, спаслись бегством. И все они вихрем помчались ко взгорью.

Конечно, трое драгун не удержали всех беглецов, которые вышибли их из седел, помчались за Басей и, повернув на склоне холма, выехали на высокую равнину. Вслед за ними неслись польские отряды, и во главе их - отряд липковцев.

На высокой равнине, на которой то и дело попадались впадины и овраги, раскинулся как бы гигантский змей, которого представляли из себя всадники. Голову этого змея изображала собою Бася, шею - беглецы, а продолжение - Мелехович со своим отрядом и драгуны, впереди которых стремглав мчался маленький рыцарь, то и дело пришпоривая коня и дрожа от ужаса.

Во время бегства татар из круга Володыевский сражался в другом конце, вследствие чего Мелехович опередил его. Володыевский страшно мучился при мысли об опасности, какой подвергалась его жена. Он боялся, чтобы Бася, растерявшись, не направила своего коня к Днестру и чтобы кто-нибудь из разбойников не поразил ее саблей, гайджаром или кистенем При этой мысли волосы у него становились дыбом, и страшно бледный, со стиснутыми зубами, низко склонясь к шее лошади, он мчался, как вихрь, не жалея лошади, то и дело подшпоривая ее. Впереди него мчались липковцы в своих бараньих шапках

- Дай Боже, чтоб Мелехович догнал ее: он на добром коне... дай Боже! - повторял он с отчаянием.

Но Бася не подвергалась вовсе такой большой опасности, какой страшился любящий муж Татары и не думали гнаться за Басей, а сами искали спасения от погони. Ей стоило только повернуть своего коня к Хрептиову, и она была бы вне опасности, так как татары, конечно, не погнались бы за нею - чтобы попасть прямо в руки неприятеля, тем более что перед ними была река, в камышах которой они могли бы укрыться. Липковцы на своих быстрых лошадях были уже близко от Баси. Она же ехала на Джионите, который был гораздо быстрее в беге кудлатых бахмак татар, хотя и выносливых на бегу, но зато далеко уступавших в скорости чистокровной лошади. Бася чувствовала себя очень хорошо; в минуту опасности к ней вернулась ее самоуверенность, и рыцарская кровь била ключом в ее жилах

Конь ее мчался быстро, как серна; она слышала только свист ветра, и чувство невыразимого упоения овладело ею.

"Целый год будут гнаться за мною и все-таки не догонят, - думала Бася, - поскачу еще, а потом обернусь и пропущу их вперед или, если захотят напасть на меня, задам им всем карачун!"

Вдруг в голове ее мелькнула мысль, что ей, может быть, придется встретиться один на один с каким-нибудь беглым татарином и помериться с ним силами.

"Ба! Ну что ж! - говорила она в своей мужественной душе. - Михаил так меня уже выучил, что я смело могу вступить в бой, - а то, пожалуй, подумают, что я со страху бегу, и не возьмут в другую экспедицию, да вдобавок пан Заглоба будет надо мною смеяться".

Сказав это, Бася оглянулась, словно ища, с кем бы она могла сразиться, но все бродяги скакали толпой; и Басе захотелось показать войску, что она не струсила и не бежит, сломя голову.

Припомнив, что с нею находятся два пистолета, заряженных мужем, она стала сдерживать коня, направляя его к Хрептиову.

раза, а сама, объехав кругом, помчалась к Хрептиову. Но, проскакав несколько шагов. Бася должна была невольно остановиться, так как перед ней чернела глубокая степная впадина. Затем она пришпорила лошадь, желая перескочить ее.

Конь повиновался, но прыжок был неудачен, так как земля, едва замерзшая, обсыпалась под ногами лошади, которая передними копытами достала до противоположного края, а потом вместе с Басей полетела на дно яра.

Хорошо, что Бася успела вынуть ноги из стремян и нагнуться в сторону таким образом, что Джионит не придавил ее. Дно оврага, куда упала Бася, покрывал толстый слой мха, но от сильного потрясения она все же потеряла сознание.

Маленький рыцарь не видел падения Баси, так как липков-цы заслоняли ее, но Мелехович, неистово крикнув своему отряду, чтоб догоняли беглецов, достигнул оврага и кинулся в него.

Быстро соскочив с лошади и взяв Басю на руки, он одним своим орлиным взглядом осмотрел ее всю и, не заметив нигде крови, склонился на мох, поняв, что только он мог сохранить ее вместе с конем от смерти.

И он испустил радостный, но заглушённый крик.

В голове его все спуталось. Он сжал бесчувственную Басю в своих объятиях и, задыхаясь от долго сдерживаемой страсти, бледными, дрожащими губами стал страстно, безумно целовать ее глаза...

Но топот лошадей, раздавшийся вверху, заставил его опомниться. Над оврагом послышались голоса: "Тут, в этом яру! Тут". Осторожно положив Басю на мох, Мелехович окликнул прибывших:

- Эй, сюда, эй!

Через минуту пан Михаил, а за ним Заглоба, Мушальский, Ненашинец и другие офицеры были уже на дне яра.

- Ей ничего - мхи спасли! - закричал татарин. Бесчувственная Бася очутилась на руках мужа, другие отправились искать воды, а Заглоба, держа Басю за голову, проговорил:

- Бася! Милая, дорогая Баська! Баська!

- Ей ничего! - повторял бледный, как смерть, Мелехович.

водка жжет ей рот. Вскоре она совсем опомнилась.

Володыевский, не обращая ни на кого внимания, ласкал и целовал жену, как безумный.

- О, моя возлюбленная, - говорил он, - я чуть не умер от ужаса! Теперь ничего? Ничего не болит?

- Ничего! - отвечала Бася. - Ага! Я теперь знаю, почему я обомлела: конь вместе со мной полетел. Битва неужели уже кончилась?

- Да, Азба-бей убит. Поедем домой, а то я боюсь, чтоб ты не заболела от усталости.

И, взглянув на присутствовавших, она повела ноздрями

- Только пожалуйста, не думайте, господа, что убегала от страха. Ого! И не думала. Как Мишу люблю, уверяю вас, что для своего собственного удовольствия мчалась впереди них, а потом выстрелила из пистолетов.

- А что! - сказала Бася. - Ведь каждый может оступиться на такой скачке, не правда ли? Никакая опытность от этого не сохранит!.. Ба! Хорошо еще, господа, что вы меня увидали, а то долго пришлось бы лежать в яру.

После этих слов пана Михаила Бзся протянула руку Мелеховичу и сказала:

- Благодарю вас, пан, за такую заботливость.

Молодой липковец вместо ответа страстно поцеловал протянутую руку, поклонился Басе до земли и обнял с уважением, как раб, ее колени. В это время битва была уже окончена, и воины собирались над яром. Володыевский приказал Мелеховичу окружить камыши, где скрылись некоторые из беглецов, а потом все направились к Хрептиову. По дороге туда Басе еще раз пришлось увидеть поле битвы.

Там и сям, где поодиночке, а где и целыми грудами лежали тела людей и лошадей, над которыми носилась с ужасным карканьем стая воронов и, садясь поодаль, ожидала отъезда воинов, которые все еще кружились по стели.

хоть и одержанная над такими негодяями, - этот Азба уж много лет то тут, то там гарцевал со своими разбойниками. Охотились за ним комендантские дружины, как на волка, облавой ходили, да ничего не поделали, пока наконец он не наскочил на Михаила. Вот теперь и пришел его конец.

- Азба-бей убит?

- Мелехович первым ударил его, - и я доложу тебе, удар был так силен, что сабля от уха дошла до самых зубов!

- Мелехович добрый воин! - сказала Бася. Затем, обращаясь к Заглобе, спросила: - А пан показал в чем-нибудь свою силу?

- Не пищал, как сверчок, не скакал, как блоха или как юла; такую забаву я предоставлю насекомым. Зато меня никто не искал между мхами, за нос меня никто не дергал и в рот никто не дышал.

Но Заглоба, не спуская с нее глаз, продолжал посмеиваться.

- Дралась храбро, - говорил он, - ускакала храбро, перевернулась храбро, а теперь от боли будешь себя кашей обкладывать или салом мазать, и тоже очень храбро; а мы должны смотреть, чтобы тебя, вместе с твоей храбростью, воробьи не заклевали, - они ведь на кашу очень лакомы.

- Речь пана, кажется, клонится к тому, чтобы меня Михаил не взял в другую экспедицию. Я это отлично знаю!

- А кажется, я непременно буду его просить, чтоб он тебя брал в лес по орехи, - ты ж такая легкая, что под тобой ветка не переломится.. Мой Боже! Вот мне какая благодарность! А кто же уговаривал Михаила, чтоб ты ехала с нами? - я! И теперь, конечно, очень упрекаю себя, в особенности когда ты платишь мне так за мое доброжелательство. Подожди! Будешь теперь ты деревянной саблей бурьян рубить по хрептиовскому двору! Вот тебе и экспедиция! Другая обняла бы старика, а этот злой чертенок сначала меня напугал, да меня же и упрекает!

- Ну, ну, - сказал он, - я должен признаться, что ты много способствовала нашей победе, потому что солдаты, желая перед тобой отличиться, дрались геройски.

- Клянусь честью, правда! - воскликнул пан Мушальский. - Человек рад, пожалуй, и жизнь отдать, когда на него такие очи смотрят.

- Vivat наша пани! - закричал пан Ненашинец.

Пан Заглоба, нагнувшись к Басе, пробурчал:

- После болезни!

И они продолжали путь, покрикивая, убежденные в том, что вечером их ожидает пир. Погода стояла чудная. И наконец все войско, при звуках труб и барабанов, с большим шумом выехало в Хрептиов.